- Кишки… - успел сказать Юрик и замолчал, пока не дошел до следующей двери.
Эта была куда серьезнее наружной. У нее имелось и замок - колесо и толщиной она была не меньше пятнадцати сантиметров.
- Помоги, - еще раз попросил Юрик и потянул колесо на себя.
Дверь не была даже закрыта на замок и открылась, несмотря на массивность, гораздо легче верхней.
- Теперь еще немного вниз, там последняя, - вытирая руки о штаны, сказал Юрик. - Дверь эту не закрывай, ее может заклинить, потом не выберемся. С собой инструмента нет никакого.
Он посветил фонарем вниз, и Виктор увидел как нижняя лестница отклоняется от верхней градусов на тридцать в горизонтальной плоскости. Прикинул, что снизу никак не разглядеть, что происходит у самой верхней двери. И снова они начали спускаться, следуя за скачущим по стенам лучом фонаря.
И опять Рогозин насчитал семьдесят ступеней.
- Это на сколько мы спустились? - спросил он, прикидывая, что высота ступеньки сантиметров двадцать.
- Около тридцати метров, - сообщил якут, ощупывая последнюю дверь. - В прошлый раз я помаялся, ее открывая. Потом шарниры и механизм разобрал и силиконовой смазкой покрыл, должно работать.
- Так ты здесь уже бывал?
- Два дня прожил, - гордо сообщил Юрик. - Хорошее место, спокойное. Даже мертвые не беспокоят. Наверное, попа вызывали отпеть их души.
- Юрик, ты мне друг, конечно, но если еще раз ты начнешь мне здесь плести о тех мертвецах, о реках крови и расчлененке, я тебя стукну, - мрачно пообещал Рогозин. - Заткнись от греха, ладно?
- Как скажешь, па…
Юрик не успел договорить, потому что сверху вдруг раздались удары в дверь, а потом сразу донесся голос:
- Эй, узкоглазый, открывай!
Виктор сразу догадался, что Моня орет в ржавую дыру.
- Я отсюда никуда не уйду, - сверху надрывался Моня. - И пусть все твои якутские черти сюда придут - я им расскажу, где ты спрятался! Открывай, я вижу свет фонаря!
- Сволочь, сам подохнет и нас туда же утянет, - выругался якут. - Нужно было убить его там, на поляне. Теперь придется с собой брать. Надо его заткнуть, а то накличет… Давай фонарь и жди здесь.
Он быстро побежал по лестнице вверх, а Рогозин подивился - откуда у человека столько энергии? Целый день куда‑то идти, драться, а теперь еще и бежать вверх девять этажей? У Виктора и в лучшие годы не было столько сил. И сюда он добрался только на страхе отстать и потеряться в тайге.
Вскоре они спустились оба - Юрик и Моня и якут сразу сказал извиняющимся тоном:
- Если бы я его там застрелил, возле двери, любой дурак догадался бы, где меня искать. Думаю, если сидеть станем тихо, то не найдут они его. К тому же он по ручью тоже вслед за нами прошел, след должен был немножко сбиться. Но ты, Моня, все равно останешься здесь - перед дверью. А мы будем внизу, за ней. Мне совсем не хочется из‑за тебя попасть на обед к Бордонкую. А лысые без собак нас точно не найдут.
- Нет уж, косоглазый, - сквозь пыльную коросту на лице ухмыльнулся Моня. - Вместе так вместе. Спрячемся за дверью, не достанут.
- Ладно, - согласился Юрик. - Но если выживем, ты мне очень сильно должен будешь. Прямо - очень сильно.
- Без базара, - согласился Моня и сделал сложный быстрый жест: прошелся тремя пальцами - безымянным, средним и указательным - по своим верхним зубам, ногтем большого щелкнул по передним резцам и им же перечеркнул себе горло.
- Не нужны мне твои гнилые зубы, - скривился якут. - Ты не медведь и не тюлень. Оставь себе.
- Как скажешь, начальник, - легко согласился Моня и повернулся к Рогозину: - Ты как, Витек? Не против? С кулаками на меня не кинешься?
Виктор демонстративно отвернулся и стал смотреть как Юрик возится с последним замком.
- Ну вот и ладно, - обрадовался Моня. - Спасибо, что в рожу не плюнул!
Последняя дверь открылась легко, словно все прошедшие с ее появления здесь годы за нею кто‑то ухаживал.
Юрик на правах хозяина переступил порог первым и сразу стал распоряжаться:
- Витька, далеко отсюда не отходи, там кое - где пол просел и провалился, вода поднялась. Гадить будете ходить вон туда, - луч фонаря метнулся к дальней стенке, на которой кем‑то была нарисована жирная стрела.
- Под стрелу? - уточнил Рогозин.
- Нет, она направление сортира показывает, понятно? Там увидишь. Но вы сильно не гадьте, нам здесь дней пять пересидеть нужно.
- Так еды нет почти, - резонно заметил Моня. - Чем гадить?
- Я предупредил, - Юрик повернулся в другую сторону. - Вон там - вода. Гнилая. Очень гнилая. Но у меня есть десяток специальных таблеток. На пять дней должно хватить. Так что из лужи не лакать. Фонарь будем включать только для того чтобы до туалета добраться. Моня, сигареты есть?
Иммануил, уже устроившийся у холодной стенки, ощупал свои карманы, демонстративно показал пустую руку.
- Откуда? Все мое добро там, перед камнем, осталось.
- Плохо. У меня тоже всего полпачки осталось.
- Разве здесь можно курить? Воздуха нам хватит? - спросил Рогозин.
- Здесь целый лагерь заключенных прятался. Здесь такие проспекты выкопаны, что хоть костры жги - воздуха надолго хватит, - ответил якут и поспешно добавил: - но мы ничего жечь не будем. Тушенки должно хватить. По две банки на день на всех. Выживем. Теперь - отбой, заткнитесь и… просто заткнитесь. Спать пора.
Спорить с ним никто не стал, все вымотались за этот день сверх всякой меры.
Рогозин какое‑то время таращил глаза в непроглядную темень подземелья и вспоминал все, что с ним приключилось за последние несколько недель. Еще недавно - мокрый весенний Питер, цивилизация, белые ночи и Невский, заполненный туристами, потом - тайга, забытое всем миром село, холодные ночи и отвратительная еда, затем - лагерь посреди тайги, ежедневные походы по непролазным чащам, гнус, глупые развлечения вроде игры в секу, и как апофеоз всего падения - мертвые спутники, нынешняя темнота и сырость подземного склепа. Последовательное путешествие по всем кругам ада - как у Данте. И, кажется, это было только начало, девятый круг еще даже не просматривался впереди, но уже отчаянно хотелось вернуться обратно и забыть это злополучное приключение, вычеркнуть его из памяти навсегда. Злая судьба привела его в это заброшенное бомбоубежище, Бог или собственная глупость - выбрать виновника он так и не смог. Мысль так и вертелась по кругу: "судьба - Бог - глупость - судьба", ни на чем не останавливаясь, и под еле слышное сопение спутников Рогозин отключился.
Глава 9. Новые загадки
Сон Рогозина не был ни тяжелым, ни наполненным сновидениями. Просто закрылись глаза и тотчас открылись. Ничего вокруг, казалось, не изменилось, никто не приходил и не уходил, все та же непроглядная темень подземелья, но все тело будто было изломано, ныла каждая косточка и мышца - боль, равномерная и постоянная сковала руки и ноги, не позволяя разогнуть суставы.
- Пинали меня, что ли? - шепотом прошипел Виктор, растирая колени.
- Это, паря, сырость, - чуть напугав внезапностью ответа, негромко сказал якут. - Сырость и холод.
- Вот и я говорю, передохнем мы здесь все! - так же вполголоса присоединился к разговору Моня.
Юрик ему что‑то ответил злое, а Моня принялся высмеивать "якутские глупости".
Постепенно приходя в себя, Рогозин по оброненным спутниками словам сообразил, что они оба проснулись некоторое время назад и уже долго ругались, споря нужно ли выходить наружу.
- Ты пойми, дубина дикая, - снисходительно говорил Моня, срываясь иногда в сипение, - я ведь ранен. А в такой атмосфере даже с антибиотиками я ласты вмиг склею. Наружу нужно. Если нас за прошедшие сутки не нашли, - он стучал ногтем по светящемуся в темноте циферблату часов, - то нужно выбираться.
Юрик в ответ начинал нести какую‑то эмоциональную околесицу о невозможности нахождения на поверхности, где вся планета захвачена злобными потусторонними существами. В то, что "рыбаки" все еще живы и от них может исходить опасность, он не верил абсолютно.
- Когда вы здесь храпели, - горячился якут, - я слышал, как на земле воют абаасы, слышал гром бубнов Улу, слышал…
- Как ты слышал, если мы храпели? - возражал ему Моня. - Глюковал ты, паря… кху - кху - кху…
В темноте было не разобрать - кашляет он так или же смеется.
- Сам ты глюковал, - с обидой в голосе отбивался от нападок Юрик и сразу же переходил в наступление: - Ухи у тебя есть, слышать ими - совсем нету! Сейчас как дам тебе по башке!
- Тихо ты! - оборвал зарождавшуюся ссору Рогозин. - Дерсу Узала нашелся. Неспустиха с задерихой. Моня прав. Еще пару дней в такой сырости и руку ему можно будет просто отрезать к хренам собачьим. А может и чего похуже. Жар есть уже?
- Не знаю, - даже в темноте легко представлялось как Моня пожимает плечами. - Трясет здорово, но не знаю - от температуры внутри или снаружи. Градусника‑то нету.
- Я тоже раненный, - напомнил якут.
- И тебе здесь тоже лучше бы не задерживаться, - кивнул Рогозин. - Да и мне тоже.
- Нельзя наверх, - не особенно уже надеясь на благоразумие спутников, сказал Юрик. - Лучше бы все успокоилось. Потом можно.
Рогозин откашлялся, не дав Моне произнести очередную гневную тираду о якутской дикости. Мгновение собирался с мыслями и сказал:
- Сам подумай, Юр? Ну просидим мы здесь еще три дня, ослабнем окончательно, вылезем наверх, здесь нам и крышка. И тем более крышка, если, как ты говоришь, из алтаря к нам пришла всякая нечисть. Через несколько дней они как раз самую силу наберут. Вчера мы поистерили, устали, хотели в безопасности ночь скоротать - потому и полезли сюда. Но сегодня нужно решать, как быть дальше. Я имею в виду не через час, а через день, неделю, месяц. Если твой Улу Тойон сверху гуляет, то сидя здесь мы не спасемся. А если наверху только эти лысые бандюганы, то тем более следует осмотреться. Я не прав?
Ему никто долго не ответил. Слышно было, как сипит Моня, как шуршит чья‑то одежда, как где‑то далеко звенит подземная капель.
- Ну? - напомнил Рогозин о поставленном вопросе, когда молчание слишком затянулось. - Прав?
- Прав, - согласился Юрик. - Только всем рисковать все равно нельзя. Нужно чтобы один кто‑то вышел, огляделся и потом рассказал обо всем.
- И кто это будет?
- Не Моня. Если Моня наверх выйдет, абаасы и всякие инчучуны по крови его сразу унюхают.
- Какие инчучуны? - возмутился Рогозин. - Что ты выдумываешь? Еще Виннету сюда приплети. Как будто я не знаю, кто такой Инчучун!
- Я сказал инчучуны? - Юрик напустил в голос недоумение, удивление, разочарование. - Извини, я оговорился. У нас в семье так иногда говорили про остальных, кого поименно перечислять не нужно: "Иван, Макар и инчучуны". Имелось в виду "Иван, Макар и их друзья". Понимаешь? А сейчас я хотел сказать "чучуны".
Рогозин скептически скривился, а Моня в голос заржал, иногда поскрипывая зубами от терзавшей руку боли.
- Но Моне все равно нельзя идти наверх, даже если там нет никаких одноглазых чучунов, - закончил мысль Юрик. - Ему хватит и абаасов, которые там точно есть.
- Тогда…
- И не ты. На сто метров от входа отойдешь и уже никогда не вернешься - потому что просто потеряешься. Даже если наверху все тихо.
- Верно, - шмыгнув хлюпающим носом, впервые согласился с якутом Моня. - Тебя, Витек, только за смертью посылать.
- Сам пойду, - заключил Юрик. - Осмотрюсь. Иччи глаза дурным духам отведет, а от бандитов я сам укроюсь. Если все спокойно, то нам и в самом деле нечего здесь сидеть, а если… Если я не вернусь через шесть часов, поступайте как хотите. Так, паря?
- Моня?
- А чего - Моня? Я согласен. Узкоглазый в таких делах дока.
- Тогда, Юр, собирайся.
Они еще успели съесть на троих банку тушенки, наполнить Юрику флягу очищенной водой, обсудить и согласовать детали вылазки. На все убили целый час, по прошествии которого якут наконец счел, что пора выходить.
Рогозин сходил с Юриком до самой верхней двери, у которой целых две минуты позволил себе дышать чистым воздухом, - пока приятель оглядывался вокруг.
Вечерело, солнце светило из‑за набежавших облаков, его бесконечные лучи то и дело вырывались из перистых прорех, освещая тайгу кусками, и казалось, что ничего в мире не изменилось.
- Ну, я пошел? - с какой‑то тоской спросил непонятно у кого якут.
Они обнялись, и по поводу этого действия Виктор успел подумать, что выглядеть оно со стороны должно комично - два мужика обнимаются, хлюпают носами, будто один другого на войну провожает. Ни дать ни взять - новомодная нынче однополая семья, не хватает только слюнявых поцелуев взасос.
- Давай, Юр, - напустив в голос металла, отстранился от приятеля Рогозин и Юрик сделал первый шаг наружу.
- Когда назад приду, - якут обернулся, - вот так постучусь: тук - тук, тук - тук - тук. Хорошо? Если по - другому стучать буду, не открывай. Пока, Витька.
Рогозин целую минуту смотрел за тем, как приятель делает первые осторожные шаги по земле, потом Юрик исчез из поля зрения, и Виктор спустился вниз, оставив открытыми все двери, кроме верхней.
- Вернется? - спросил его Моня, едва Рогозин выключил фонарь.
- Конечно. Он везде пролезет. Хитрый.
- Да я не о том. Думаю - может, подшутил он над нами, тупыми? Сам уже к деревне чешет, посмеивается над нами. Кто первый участковому доложит - тот и пойдет свидетелем. Остальные по статье пойдут.
- Заткнись, а? И без тебя тошно. Ты время засек?
- Обижаешь, начальник, - скрипнул Моня. - Даже будильник поставил через шесть часов. Только не пойму, что мы все это время делать будем? Вроде выспались. Жалко, что ты не баба, а то бы…
- Заткнись, - беззлобно попросил еще раз Рогозин. - Мы с тобой одни всего лишь пять минут, а ты уже мне надоел, хуже горькой редьки. За что тебя бабы любят - вообще не могу понять.
- Известно за что, - хрюкнул Моня, но продолжить не успел. - Вот у тебя, к примеру…
- Даже слышать не хочу, - прервал его Рогозин. - Еще вякнешь - дам по роже и не стану смотреть, что ты раненый. Понял?
- Понял.
С полчаса они молчали. Рогозин пытался что‑то рассмотреть в темноте, но без фонаря это было невозможно. Тогда он снова начал вспоминать неправильные английские глаголы - чтобы чем‑то занять мозг.
У Мони, кажется, происходили в голове какие‑то схожие процессы, но языками он не владел ни в какой мере, поэтому не выдержал первым:
- Ты хоть знаешь, где мы сейчас находимся?
- В бомбоубежище, - прервавшись на "forget‑forgot‑forgotten", ответил Рогозин.
- Это тебе косоглазый рассказал?
- Ну.
- А чего рассказывал?
- А - а-а, - постарался вспомнить подробности Рогозин. - Вроде как руководство лагеря спятило и людей сюда загнало от ядерной атаки спасаться. А здесь конвойные на охрану напали и всех перебили…
- Кху - кху - кху, - прокашлял - просмеялся Моня. - Экая нелепица. Это он тебе, Витек, передовицу из "Колхозник и колхозница" за пятьдесят шестой год пересказал. В сельской библиотеке, наверное, спер. Этнограф недоделанный.
- А не так все было?
- Нет, конечно. Сам подумай: какому идиоту пришло бы в голову строить здесь, посреди Якутии, бомбоубежище? Медведей спасать что ли? А ведь здесь тысячей рублей не отделаешься. Ближайший цементный завод - в Хабаровске. Лестничные пролеты бетонные нужно аж из Новосибирска тащить! И все ради чего? Ради двух десятков вертухаев и пары сотен ссыльных?
- Так вроде же еще какой‑то артиллерийский склад неподалеку был?
- Был. Только не склад, а аэродром подскока и нефтехранилище при нем. Мне папаша обо всем рассказывал. Он тогда еще пацаном зеленым был, но многое помнит, чего людям по сию пору рассказывать нельзя.
- Так это, по - твоему, не бомбоубежище?
- Это точно не бомбоубежище.
- А как же лагерь?
- А лагерь был. Я тебе больше скажу - лагерные все действительно здесь и приняли смерть. Видели охотники, как их сюда уводят, а вот как обратно ведут - не видели.
- Рассказывай уже, а? - Рогозин на самом деле заинтересовался темой.
- Ладно, - добродушно согласился Моня. - Расскажу. Ну, что сам знаю. В общем, старые мужики в деревне говорили, что здесь была секретная лаборатория. Аэродром неподалеку - не для дальних перелетов, а для доставки грузов на эту базу, лагерь - для содержания подопытных. На зэках эксперименты проводили, сечешь? Башку отрежут, на ее место лошадиную пришьют со встроенным телескопом, мазью намажут, и когда зэк в себя придет - заставляют за Ураном наблюдать! А разместили эту базу так далеко от населенных мест, потому что боялись: во - первых - огласки, а во - вторых - что не смогут с результатами экспериментов управиться. Время‑то тогда знаешь какое было? Ученым только дай лабораторию - они тебе мигом атомную бомбу изобретут и взорвут здесь же под собственной задницей, чтоб посмотреть - как оно?
- И что же здесь делали? Ну, кроме лошадиных голов с телескопами?
Рогозину было почему‑то смешно представлять себе такого "анти - кентавра" с телескопом вместо глаз. Но Моню, подобные страхи, кажется, не смущали.
- Отец рассказывал, что после того как эту лабораторию взорвали, в деревне объявились два бывших зэка из лагеря. Ну наши все тогда думали, что они - зэки. Обожженные, а один вообще без ног и без языка. Он и приволок второго - тот вообще постоянно бредил, никого не узнавал и нес такой лютый бред, что разобрать его никто не мог. Я‑то уже, конечно, сам его не слышал - еще и не родился тогда, но папаша говорил о каких‑то переходах Эйнштейна, квантах, бозонах, нестабильных полях. Короче, наши решили, что это какой‑то иностранец - то ли поляк, то ли словак, а может быть, болгарин. Известно же, что у них языки на наш похожи, но понять о чем трещат еще никому сходу не получалось.
- Так он, наверное, физик был?
- Во - от, - протянул Моня. - Это уже в семидесятых до людей доперло, когда приятель моего отца Женька Шиц вернулся из Якутска, из университета, и все эти словечки "перевел" на русский. Только зэки к тому времени исчезли, а пока они в селе были, никто "бред" физика записать не захотел. Так только, иногда за рюмкой чая вспоминали эту историю, а дядь Женька запоминал.
- И что дальше?
- Дальше я тебе только со слов Шица сказать могу - он что‑то долго в этой теме копал. Пока однажды, в семьдесят девятом, ему кто‑то в тайге головенку‑то не скрутил. Натурально: раньше он вперед смотрел, а когда нашли, то смотрел строго между лопаток. Мертвыми глазами. И больше - ни царапины. Нечистое дело.
- Постой, а как же этого "физика" безногий притащил? Он же без ног?
- Без ног‑то без ног, но бегал - будь здоров! До поры. Я ведь о чем тебе толкую? Лаборатория не простая была. Здесь сразу несколько тем исследовали. Вот из этого безногого делали суперсолдата.
- Без ног?!