Кто‑то что‑то неразборчиво орал на разные голоса, дважды стреляли, слышались еще какие‑то плохоразличимые звуки. Рогозину стало любопытно.
Он поднялся на ноги - о вчерашней боли напоминала лишь ее слабая тень. Голень практически не болела. Рогозин покачиваясь спросонья, побрел к выходу.
Высунув голову наружу, он увидел небольшую толпу возле кухни, состоявшей по большей части из соседей. Их сытые лица были злы, в руках "рыбаки" сжимали разнообразное оружие - от ружей до дубин. Каждый что‑то орал и обстановка выглядела отнюдь не безмятежной. Ветерок донес запах сгоревшего пороха.
Рогозин застыл на месте, не очень‑то понимая, что делать дальше. Он уже проснулся окончательно, но все еще не мог трезво соображать. Вперед гнало любопытство, он понимал, что никто по доброй воле сам к нему не придет и не расскажет о происходящем, но инстинкт самосохранения вопил, что лучше бы ему спрятаться, а то и вовсе свалить куда подальше.
Должно быть со стороны это выглядело забавным: человеческая голова, торчащая из палатки, моргающая, открывшая рот, что‑то соображающая. Ни дать ни взять - сам профессор Доуэль в зените своей всемирной славы.
- Тихо, паря, - раздалось откуда‑то справа.
Рогозин повернул туда голову, но ничего не увидел - видимо, Юрик спрятался за палаткой, откуда его не было видно соседям.
- Осади назад, скройся, - скомандовал якут - невидимка.
Виктор подался в темноту палатки, присел на колени возле ее правой стенки и спросил:
- Что происходит?
- Моня - дурак спор выиграл, - ответил Юрик, но понятнее не стало.
Только спустя полминуты до Рогозина дошло. Он вспомнил о дурацком споре, но все еще не мог понять - почему соседи пришли в полном составе и чего хотят.
- И что?
- А? Ты же спал…, - объяснил себе его неведение якут. - Тогда держись, паря. Моня спор‑то выиграл, но муж этой шалавы их засек. И полез в драку. Ну ты ж Моню знаешь - дурнее него во всей Якутии никого не сыскать. Отмудохал Моня обоих - и певца и бабу его неверную. Это под утро было. Вернулся сюда, а здесь Борисов с Кимом уже наряды раздают. Он и записался с Арни и Гочей в дальнюю партию. Свалил, ублюдок. Гандон штопанный.
Якут замолчал, видимо, что‑то припоминая. Однако то ли воспоминания оказались слишком глубокими, то ли еще что‑то, но без напоминания он свою печальную повесть не продолжил.
- Дальше что было? - поторопил Юрика Рогозин через пять минут.
- Дальше все плохо, паря, было. Рогоносец добрался до своих, поднял там истерику. Помнишь такого у них - Серегу?
- Здоровый такой кабан? С клешнями как у экскаватора?
- Во - во, он самый. Это оказался братец обиженной Отеллы.
- И что?
- И вот они проспались, да пришли разбираться. А нас здесь всего четверо включая тебя. Аспирант Кирюха, Андреевна и я еще. А они все пришли. С оружием. Даже этот оперный очкарик. Грозятся Моню убить нахер. Или поиметь хором и в тюрьму отвезти. Еще не решили, думают. Мони‑то нет. Он с Арни и Доцентом по сопкам где‑то шляется. Вот они его здесь и ждут. А пока что кухню Андреевне разорили, аспиранту вломили, да мне палец сломали. Больно, сука! Знаешь, думаю, никакие они не юристы, а обычные бандиты.
- Дела - а-а, - протянул Рогозин. - А стрелял кто?
- Геша. Он уже, кажется, бухой сюда пришел. В дугу нетрезвый. У него свои же винтовку отобрали и в жопу пинков напинали. Но, думаю, через час они все станут такими же как он. Злые очень на Моню, а водки в "фонде" Стальевича два ящика оказалось.
- И что же делать?
- Сиди здесь тихо, не отсвечивай. Ты ж больной? Вот и болей, паря. В туалет захочешь - в окошко конец высунь и отлей. Не вылезай, плохо там. Ладно, мне пора, как бы не вспомнили, что я слишком долго гуляю.
Виктор не успел ни о чем спросить - послышался шорох и по пронесшейся по стене тени стало понятно, что Юрик куда‑то ушел.
Рогозин какое‑то время сидел смирно, поджав ноги, отрешенно смотря в одну точку и гадая, чем лично для него может закончиться эта неприглядная история? Однако в голову ничего путнего не приходило, все заканчивалось на "вернется Савельев и все разрулит". Но чем больше проходило времени, тем больше Виктор сомневался в возможности такого исхода: голоса "рыбаков" становились все пьянее, громче, требовательней. Послышались женские крики - вроде как испуганно орала Андреевна. Снова кто‑то выстрелил. Громко смеялись, кого‑то подбадривали, слышалось исполняемое хором пьяное "давай - давай - давай!"
На всякий случай Рогозин оделся и сложил в рюкзак все, что посчитал полезным. Поискал везде, но так и не обнаружил свои кроссовки и поэтому обулся в подошедшие по размеру чужие ботинки, совсем не боясь какого‑нибудь грибка.
Сел на свою кровать и стал прислушиваться к происходящему снаружи.
Потом голос Юрика снова внезапно спросил:
- Эй, альпинист, ты здесь?
- Что там происходит? - кинулся Рогозин на звук к той же правой стенке палатки.
- Плохое. Ты мне не верил про Улу Тойона, а он уже здесь. Андреевну изнасиловали четверо, аспиранту руку сломали и, кажется, ребра. У него кровь изо рта хлещет. Я сам спрятался в лодке. Они пьяные, думать плохо выходит. Скоро, однако, пойдут палатки грабить. Я слышал.
Рогозин молчал, потрясенный.
- Ты это, найди там нож, - продолжал говорить якут. - Потом дырку прорежь и выбирайся. Нужно уходить, пока нас не начали убивать.
- А Андреевна? Аспирант?
- А чем ты ей поможешь? Вместо нее под них ляжешь? Андреевну бабы бандитские уже увели. Водки нальют и напоят, переживет. Кирюха… не знаю. Плохо ему. Точно знаю, что вдвоем мы ничего им не сделаем, поэтому нам выбираться нужно. Наших предупредить. Кого сможем. Тогда только…
Пока Юрик объяснял план дальнейших действий, перечислял список необходимостей для побега, которые непременно нужно прихватить, несколько раз упомянув сигареты, Рогозин нашел нож - здоровенный тесак, - вспорол правый бок палатки, выбрался наружу вместе с наспех собранным баулом и здесь увидел якута.
Тот сидел на корточках и в правой руке баюкал левую, перевязанную какой‑то несвежей тряпкой.
- Болит? - спросил Виктор.
- Нет уже. Почти не болит. Я точки знаю специальные. Марфа научила. Нажмешь - и боль уходит.
- Акупунктура, - кивнул Рогозин.
- Ага, - согласился Юрик и хихикнул. - Акупунктура и промедол. Всегда с собой ношу.
Рогозину стало почему‑то смешно и тревожно. О промедоле он слышал как о сильном обезболивающем, но понятия не имел о сопутствующих обезболиванию побочных явлениях. А вдруг якут начнет глюки ловить? Или еще какой отходняк с ним приключится?
- Ты не бойся, я в норме, - заверил его Юрик. - Пошли к реке. Только тихо. По берегу до распадка доберемся, а там наверх, нужно Савельева с Доцентом перехватить.
Пока они пробирались к берегу, пока, согнувшись в три погибели, брели по колено в воде, спотыкаясь о камни и иногда проваливаясь в ямы по пояс а то и глубже, Рогозину казалось, что он диверсант в стане врага, что за ним следят десятки снайперов и стоит совершить одну единственную ошибку и можно попрощаться с жизнью. Таким осторожным он не был еще никогда прежде, даже когда приходилось рисковать, спускаясь с какого‑нибудь шестнадцатого этажа на разлохмаченной веревке, он не был таким аккуратным и подозрительным.
Вдруг Юрик выпрямился и сказал:
- Все, они нас не увидят. Пошли быстрее!
И добрый часть они карабкались куда‑то по скалам, цепляясь за корни деревьев, за хилую поросль травы, за редкие кусты, да буквально - за воздух! Пару раз из‑под подошвы ботинок выскальзывали камни, из рук выскальзывали ветки, Рогозин боялся за свою поврежденную ногу, но все обошлось. Они влезли на эту чертову вершину! Она почему‑то была совсем лысой - ни единого деревца, ни куста, ни травинки.
- Куда теперь? - крикнул Рогозин, стоя на карачках, вцепившись всеми четырьмя конечностями в скалу.
Под порывами ветра слова рвались и терялись в чистом воздухе, но Юрик услышал, махнул рукой в направлении от реки и странно скособочившись, побрел вниз.
Еще через четверть часа он остановился перед свалившимся деревом, что‑то прорычал неразборчивое и принялся снимать с поврежденной руки тряпки.
- Помоги мне! - зло бросил он Рогозину.
- Что? Что делать? - Виктор не понимал.
- Промедол, кажется, больше не работает, - промычал якут. - Палец болит постоянно, очень болит, голову мутит. Положи на дерево ветку, а на ней мой безымянный палец разогни. Давай, шевелись, дурак!
Виктор хотел обидеться, но якут так скорбно смотрел на свой опухший палец, что Рогозин не решился проявлять характер.
Он сделал все так, как попросил Юрик. Смотреть на вылезшую из‑под кожи молочно - белую, острую в изломе, окруженную корочкой подсыхающей крови косточку второй фаланги было тяжело и к горлу постоянно подкатывало что‑то круглое и противное. Пересиливая себя в каждом движении, Рогозин справился. Когда кое‑как разогнутый палец, под звуки, издаваемые скрипящими зубами якута, устроился на ветке, до Рогозина все еще не дошло - зачем нужно это было делать?
- Дай тесак, - попросил Юрик.
Вот теперь до Виктора дошло - зачем нужны были все эти манипуляции.
- Зачем? - туповато спросил он. - Срастется еще!
- Да? - Юрик даже засмеялся. - Ты видишь где‑то "скорую помощь"? Или вон за той сосной живет доктор Айболит? Я что‑то не знаю о здешних местах? Если ничего не сделать, я могу и без руки остаться - понимаешь? Или сдохнуть здесь.
- Нет, ну…, - Рогозин не знал, что ответить. - Не знаю, - честно признался он.
- А не знаешь, помолчи. Дай мне вон ту ветку, - Юрик показал тесаком. - И достань из рюкзака спирт. Фляга там алюминиевая. И йод.
Когда все запрошенное было извлечено на свет божий, Юрик сказал:
- Дурак я. Надо было рубить, когда промедол работал. В следующий раз так и сделаю. Вот что, паря, если я вдруг отключусь, обработай палец спиртом и йодом. Перевяжи, закрепи, чтобы повязка не спадала, договорились?
Виктор, закусив губу, кивнул.
- Только сначала еще перетяни мне палец вот здесь, - Юрик показал, - ниткой какой‑нибудь, чтобы кровь остановить. Тебе же легче обрабатывать будет.
Виктор, превозмогая брезгливость и тошноту, справился и с ниткой.
- Молодец, паря. Ты крепкий. Если все готово, тогда понеслась, - прошипел Юрик, сунул в рот между зубов деревяшку, подхватил тесак, пару раз примерился, замахнулся и…
Рогозин зажмурился, но ничего, кажется, не произошло.
Когда Виктор осмелел настолько, что открыл глаза, он застал перед собой ту же картину: с тесаком в руке перед деревом на коленках стоял Юрик, его сломанный палец все еще покоился на ветке.
- Ть - фу, - якут выплюнул деревяшку. - Не могу. Не могу! Свой палец‑то! Тебе придется делать, Витька. Сможешь? Или сдохнем здесь оба.
Рогозин тоскливо посмотрел в небо, виднеющееся сквозь деревья, шмыгнул носом… Подыхать он не собирался, да и вскоре должны были геологи начать возвращаться… но в лагере засели бандиты и как там дальше дело повернется - не мог сказать никто.
- Никогда ребрышки что ли не жарил? - усмехнулся Юрик. - Точно то же самое. Отруби там, где нужно и все.
Рогозин обхватил голову руками, пальцами принялся жестко чесать затылок, вскинулся:
- Сейчас!
Побежал куда‑то в сторону, шаря глазами по земле, и скоро вернулся с увесистым булыжником килограмма четыре весом.
- Так проще будет, - объяснил он и сглотнул очередной комок в горле. - Приставь тесак к нужному месту, а я ударю сверху. Понимаешь?
В глазах якута мелькнуло что‑то похожее на удивление, он кивнул, подобрал выплюнутую щепку, снова зажал ее между зубами и приставил заточенный край ножа к своему многострадальному пальцу. После этого он закрыл глаза.
Повисла странная напряженная тишина, кажется, оба даже прекратили дышать.
- М - м-м, - замычал Юрик, видимо, требуя действия.
- Ха - ак! - крякнул Виктор, нанося удар, хотя ничего произносить вслух не собирался.
Не было никакого ожидаемого хруста, только звон камня по железу и тупой стук железа по дереву. Никаких особенных ужасов, только половина пальца вдруг отделилась от кисти, покатилась по круглому боку лесины, упала наземь, вслед ей тоненько брызнул короткий фонтанчик крови и все кончилось. Как‑то буднично и, если не считать выпученных глаз Юрика, похожего в этот миг на сову, до невозможности обыденно.
- Все, - не веря себе, произнес Рогозин.
Налил в колпачок фляги спирт, саму флягу приставил к камню. В колпачок макнул оставшуюся половину пальца приятеля, спирт тотчас окрасился розовым. Не обращая внимания на юриково усиленное сопение, Рогозин залил култышку йодом. Вспомнил, что нормальные хирурги вообще‑то сшивают края обработанной раны, но сил в себе на это не нашел.
- Сшить нужно, - сказал он якуту и тот бешено закивал, все еще держа в зубах щепу.
- Потерпишь?
И якут снова кивнул, на этот раз не так уверенно.
- Ладно, - вздохнул Рогозин.
Он еще раз посмотрел на оставшуюся от пальца кочерыжку и прикинул, как сшивать кожу.
- Промедол есть еще?
Юрик отрицательно покачал головой, в глазах его появилась какая‑то вымученная усмешка.
- Ну да, - сказал себе Рогозин. - О чем я спрашиваю?
Он полез в рюкзак, достал обычные нитки с иголкой, вдел нитку в ушко, завязал узелок, глянул на бледное лицо якута, предупредил:
- Больно будет.
На глаза ему попался раскладной стаканчик.
- Вот и анестезия, - хмыкнул Рогозин.
Он щедро ливанул в стакан из фляги, и, хотя Юрик тянул к стакану руку, опрокинул спирт себе в рот. Вкуса не почувствовал, на языке осталось послевкусие чего‑то сладковатого, а в голодном желудке появилось ощущение жжения.
- Мне тоже дай, Витька, - вытащив изо рта деревяшку, попросил якут.
Второй наполненный стакан Виктор протянул приятелю и содержимое его быстро исчезло под жидкими усами Юрика.
- Ну вот, теперь я понимаю, почему хирурги всегда бухие, - хмыкнул якут, отдышался, занюхал рукавом выпитое и вновь сунул в зубы импровизированную капу.
- Только плохие хирурги всегда бухие, - уточнил Рогозин. - Такие вроде нас с тобой.
Он сел перед якутом, так что тот оказался за спиной, вытянул перед собой трясущуюся и непослушную руку приятеля и принялся за шитье.
На удивление шилось быстро и ладно. Примерно так в голодном студенчестве Виктор зашивал прохудившийся башмак - без эмоций и особых переживаний, он просто делал то, что было нужно делать. А то, что выглядела культя - немного кровоточащая, обожженная йодом - поначалу страшновато, его беспокоить перестало почти сразу. Просто кожа, которую просто нужно сшить.
Алкоголь наполнил мозг какой‑то веселой решимостью и Виктор вновь ощутил то почти забытое чувство, которое заставляло его пускаться во все тяжкие: кураж, желание сделать что‑то никому недоступное…
- Симпатично получилось, - пьяно хмыкнул Рогозин, когда шестью перекрестными стежками стянул рану над костью. - Хоть в учебник по выживанию фотографируй.
- Уф, - за спиной такой же пьяный Юрик выплюнул деревяшку. - Перевязать нужно.
- Тесак нужно было продезинфицировать, - поздно напомнил себе Рогозин. - Обойдется, наверное?
- Перевяжи, а? - Юрик тянул слова. - В моем рюкзаке бинт был. Только вокруг запястья перевязку зафиксируй, чтоб не свалилась.
Рогозин оглянулся на приятеля и заметил, что тот вот - вот и свалится в обморок: щеки его приобрели серый оттенок, глаза бессмысленно блуждали, а на лице расплывалась бессмысленная, блаженная улыбка.
- Шок, - сам себе объяснил происходящее Рогозин, дважды хлопнул Юрика по щекам, добавил: - Ты, это… Не вздумай здесь сознание терять. Нам еще с твоим Улу Тойоном воевать.
- Перевязывай, - уже почти нормальным голосом сказал якут.
Кажется, упоминание об иррациональном ужасе совершенно привело его в чувство.
- И про Улу Тойона в его местах лучше не говори, - попросил якут. - Не надо.
- Как скажешь, паря, - подмигнув ему, ответил Рогозин, завязывая симпатичный узелок на бинте. - Пошли что ли?
Они поднялись на ноги, и якут повел Рогозина по намеченному маршруту. Сам Виктор даже не старался запоминать дорогу, потому что ему было абсолютно безразличны все направления - он так и не научился отличать одну сопку от другой.
Так шли почти час, когда откуда‑то справа раздались далекие крики.
Они остановились и Юрик поднес к своему оттопыренному уху ладошку. Послушав, пожал плечами:
- Не разобрать, но, кажется голос знакомый. Это кто‑то из наших.
- Так пошли, чего мы стоим?
- Не торопись, паря. Это где‑то рядом с алтарем кричат. Страшно мне туда топать.
- Если здесь останемся, точно ничего не сделаем, - напомнил ему Рогозин.
Алкоголь придал ему решимости и прежний слюнявый лентяй в нем уступил место деловитому авантюристу, ищущему приключений и действия.
- Покажи мне, куда идти, я один пойду, если ты боишься.
- Один ты не пойдешь, паря, - возразил якут. - Я не боюсь. Просто делать все нужно… правильно. Понимаешь?
- А то!
- И торопиться - неправильно, - рассудил Юрик. - Сейчас торопиться - очень неправильно.
- Пошли не торопясь?
- Пошли, - кивнул Юрик. - Только по сторонам посматривай. Чтоб рыбакам на глаза не попасться. Они здесь - за сопкой. Мало ли.
- Я буду осторожен как Бампо Длинный Чулок.
- Кожаный, - уточнил начитанный якут - филолог. - Не Длинный, а Кожаный. Длинный - у Пеппи.
- По фигу. Пусть будет Длинный и Кожаный. Веди меня, мой Чингачгук!
- Духи, что за дурак! - прошептал Юрик одними губами.
Но Рогозину было безразлично, что о нем думают другие, ведь только что он сумел прыгнуть выше головы - сам провел настоящую хирургическую операцию! И теперь, под влиянием спирта и неожиданного успеха в неприятном деле, самомнение его взлетела на невиданную раньше высоту.
Пока он шел за якутом, десятки мыслей успел сгенерировать его разум: а не пойти ли учиться на хирурга, а не начать ли проводить такие операции на дому, сколько денег с человека берут в Америке за такую операцию и еще много - много - много всякого.
- Стой! - внезапно зашипел Юрик и бухнулся на коленки.
Рогозин тоже пригнулся, неловко распластался на сухой земле и огляделся окрест. Вся храбрость, явленная тайге несколько минут назад, куда‑то испарилась. Не обнаружив ничего, Рогозин потянул якута за рукав:
- Что, что там?
- Смотри против солнца. Ближе к алтарю, видишь?
- К какому алта… - до Рогозина вдруг дошло, что каким‑то чудным образом они с приятелем оказались на одном из склонов древнего якутского жертвенника.
Того самого, похожего на перевернутую пирамиду, с плоским круглым камнем, с чудовищным деревом. И сейчас по заросшей каменной лестнице, служившей давно забытым шаманам для спуска жертвенного скота к камню, шли трое: Перепелкин, - его длинную неуклюжую, нескладную фигуру можно было узнать издалека, а за ним еще трое, помельче, отягощенные огромными рюкзаками. Они целеустремленно направлялись к алтарю и, кажется, Доцент даже что‑то говорил своим спутникам, но слов было не разобрать.
- Пошли к ним! - Рогозин попытался подняться на ноги, но Юрик дернул его вниз и зашипел от того, что использовал беспалую руку.
- Лежи, дурень! Направо посмотри! Наверх.