Танкист - Юрий Корчевский 20 стр.


Использование немецких танков и самоходок, захваченных в качестве трофеев, началось ещё в июне 1941 года, когда 34-я танковая дивизия 8-го мехкорпуса Юго-Западного фронта РККА подбила в одном бою сразу 12 танков. Поскольку они лишились хода, их использовали в качестве артиллерийских дотов. В сентябре 1941 года под Смоленском лейтенант Климов, выбравшись из своего подбитого танка, захватил немецкий StuG III и за один день подбил два танка, бронетранспортёр и две грузовые машины.

Ввиду больших потерь бронетанковой техники в конце 1941 года в Автобронетанковом управлении РККА был создан отдел эвакуации и сбора трофейной техники. За период с 1941 по 1944 год только один танкоремонтный завод № 8 отремонтировал 600 немецких танков и САУ. На немецкой технике воевала 121-я танковая бригада полковника Н. Н. Радиевича, 107-й отдельный танковый батальон Волховского фронта, 213-я танковая бригада. Понятно, что делалось это не от хорошей жизни или превосходства трофейных машин - были сложности со снабжением запасными частями, боеприпасами.

По этому же пути пошли и немцы. Трофейными советскими танками были вооружены батальоны и полки - даже в эсэсовских дивизиях.

Так же обстояли дела и с артиллерией.

Огни завели на крюки "усы" из толстого металлического троса. Разом взревели моторы САУ-85 и "Мардера". Усы натянулись, и медленно, с натугой самоходка выбралась из обрушенного блиндажа.

Экипаж и Куракин забрались внутрь рубки, и обе самоходки направились на батарею.

- Ты представляешь, Паша, - кричал Куракин, - только твоя самоходка в батарее и осталась. Два экипажа с машинами сгорели, другие, как и мой, успели выбраться. День сегодня неудачный!

В самоходке было шумно: ревел дизель, лязгали гусеницы, и приходилось кричать, чтобы услышать друг друга - ведь подключить лишний, пятый шлемофон в ТПУ было невозможно.

- Кому как! - прокричал в ответ Павел. - Мы "Арт-Штурм" сожгли подчистую.

- Видел я твой бой издалека, Паша. Хорошо провёл, грамотно; маневрировал и с борта в него ударил. Я комбату доложу.

Немецкая самоходка отставала, и пришлось сбросить ход. Как говорится - скорость каравана определяет скорость старого верблюда.

Вечером хоронили погибшие экипажи, и потому расходились мрачные. В батарее осталась одна самоходка и три безлошадных экипажа.

Если бы самоходки были просто подбиты, повреждены - их можно было бы отправить на танкоремонтный завод. Но боевые машины сгорели, расплавилось всё, в том числе и металл. Такие машины были годны разве что на переплавку.

Единственную уцелевшую самоходку передали в танковый полк, и "безлошадная" батарея убыла в тыл. А через несколько дней пришёл приказ: убыть в Свердловск, на Уралмашзавод - за новой техникой.

Солдаты обрадовались - хоть какой-то отдых от войны. К тому же хотелось вернуться, чтобы захватить Берлин, войти в столицу врага. Конец войны был близок - это чувствовали все, хотя враг был ещё силён.

Долго тряслись в теплушках. Зато мимо них, на фронт безостановочно громыхали поезда с новой техникой, молодыми солдатами. А их эшелон тащился и переформировался почти на каждой крупной станции.

Пока добирались до Волги, вокруг видели только сильно разрушенные города и сёла, выжженные деревни.

Павел наблюдал знакомые места - здесь ему приходилось воевать в 42-м году. А после, когда поезд пересёк Волгу, уж и вовсе родные места пошли. Так сердце защемило, так своих увидеть захотелось, тем более что до его родного города тут рукой подать. Но попробуй отстать от эшелона - вмиг запишут в дезертиры. А по законам военного времени за дезертирство наказание суровое, вплоть до расстрела.

На одной из станций Павел всё-таки отправил короткое письмо домой, в котором и было-то всего пять слов: "Мама, я жив, воюю. Жди". С фронта он не писал - ведь он теперь Сазонов, а не Стародуб. А по номеру полевой почты могут найти быстро.

После взрыва агитационной машины домой наверняка отправили похоронку, и теперь Павел хотел успокоить домашних.

Они добрались до Свердловска за неделю. Город был велик, а завод огромен. При заводе располагался запасной полк, где формировались самоходные артиллерийские полки. По мере получения с завода новенькой боевой техники они убывали на фронт.

Батарея пополнилась людьми, к вящему удовольствию комбата - фронтовиками, с боевым опытом. Кроме того, батарея влилась в отдельный самоходный полк.

Рядом с заводом находился полигон, прозванный и на заводе и в городе "Танковой дорогой".

После получения боевых машин экипажи здесь их обкатывали и пристреливали. Выявленные недостатки устранялись сразу же, на заводе.

К тому же самоходки получали не САУ-85, а новые - СУ-100. Собственно, они также базировались на шасси танка Т-34 и были очень похожи на СУ-85, но с более мощной пушкой Д10C. Они могли поражать "Пантеру" и "Тигра" на расстоянии до полутора километров. Однако, в связи с увеличением калибра орудия, снаряды выросли в размерах и весе, и теперь в боеукладке помещалось вместо 48, как у САУ-85, всего 34 снаряда.

Каждый день из ворот сборочного цеха выходили новые самоходки, полк вооружался, и через неделю был уже полностью укомплектован.

Из Горького прибыли новые грузовики для автотранспортной роты. На двух эшелонах, после торжественного построения и речей представителя завода и командира полка они убыли на фронт.

Теперь поезд шёл другой дорогой - через Пермь и Киров на Москву. Бойцы в теплушках гадали, куда повернёт поезд после столицы? Всем хотелось не на юг, к Венгрии или Румынии, а на запад, к Берлину.

И поезд направился на Польшу - через неё лежал путь к Германии.

Эшелоны шли один за одним, на станциях их скапливалось сразу до десятка. Солдаты с тревогой посматривали на небо, но там постоянно барражировали наши истребители. У немцев не хватало техники, людей, топлива, чтобы воевать, как в 41–42 годах. Да и немец пошёл совсем не тот. Павел ещё помнил немцев 42-го года - наглых, откормленных.

Тогда немецкие "мессеры" гонялись за одиноким грузовиком или даже солдатом.

Оба эшелона полка разгрузились в польском городке, на станции. Разгрузка заняла целый день - непросто было спустить с платформы по брёвнам тяжёлые машины.

Переночевав, они своим ходом двинулись к месту дислокации полка.

Колонна шла медленно, необкатанные двигатели держали 25–30 километров в час.

Остановились в большом польском селе на ночёвку. После ужина и проверки ходовой части все улеглись спать в домах польских крестьян. Дома были подобротнее российских, в основном каменные, а не деревянные.

А ночью, совсем рядом - рёв танкового мотора, шум, треск ломающегося дерева. Солдаты повскакивали, и в темноте сначала решили, что прорвались немцы. Прихватив оружие и обувшись, выбегали на улицу.

Оказалось, что в селе был сборный пункт для военнопленных немцев. Один из самоходчиков, бывший в карауле, узнал об этом. Накануне он получил письмо из родного села, в котором соседи написали ему, что вся его семья на Украине была зверски вырезана ОУНовцами за то, что их сын служит в Красной армии. Нервы у парня не выдержали, он забрался в самоходку, завёл её и начал крушить и ломать бревенчатый амбар, где содержались пленные немцы. Прежде чем его остановили, большую часть пленных он успел подавить гусеницами.

С трудом взобравшись на моторный отсек самоходки, открыли люк специальным ключом, и только тогда смогли её остановить. Люки на самоходке в бою задраивались на задвижки, и снаружи их можно было открыть только спецключом, имевшимся у ремонтно-эвакуационных служб.

Парня арестовали и передали в руки СМЕРШа - военной контрразведки, в ведении которой находились преступления, совершённые военнослужащими. О дальнейшей его судьбе ничего не было известно.

Были такие случаи. Уже в Германии, особенно в самом её начале, наши солдаты мародёрствовали, жгли немецкие дома, иногда убивали мирных жителей.

Советское подразделение заходило в маленький немецкий городок и становилось на постой, а через час то в одном, то в другом месте вспыхивали дома. Пожарники при приближении наших войск разбегались, и тушить пожары было некому.

Политотделы спохватились, начали проводить разъяснительную работу. Они объясняли, что наши войска пришли в Германию, в логово фашизма для того, чтобы выкорчевать, уничтожить нацизм, фашистскую идеологию, а не немцев как нацию. Активизировался СМЕРШ и НКВД.

После нескольких показательных расстрелов перед строем пойманных и осуждённых трибуналами убийц, мародёров и насильников волна бесчинств против мирного населения сошла на нет.

Конечно, душа солдата кипела от обиды и негодования, он желал отомстить. У него на Родине дома разрушены, голод, у многих семьи погибли. А что он видит в Германии? Чистенькие, ухоженные города с асфальтированными или мощёными улицами, каменные или кирпичные дома под красной черепицей. И в домах - приличная обстановка, телефоны, все удобства. В гараже рядом с домом - мотоцикл или автомашина.

Контраст был разительный. Наши люди даже до войны в массе своей так не жили. Для советского человека велосипед был роскошью, многие не имели часов - просыпались на работу по заводскому гудку. Потому на фронте с убитых или пленных немцев снимали часы - не столько для форса, сколько по необходимости. Как разведчику, артиллеристу или командиру можно без часов? Ведь и артподготовка и переход через линию фронта проводились в определённое, означенное время.

Сравнение немецкого и советского быта было явно не в нашу пользу. Разговоры, пошедшие меж бойцов, пресекались контрразведкой. Конечно, на заключительном этапе войны и после Победы вывозили из Германии много. СССР, как победившая страна, вывозила в счёт репараций уцелевшее оборудование целых заводов и фабрик, документацию, а зачастую и техперсонал: конструкторов, технологов, инженеров.

Начальники всех мастей - от НКВД до армейских - вагонами отправляли домой трофейное добро. Перепадало и воинам: они везли аккордеоны, тряпьё, обувь. Кто поразворотливее - золото, мотоциклы, офицеры забирали легковые автомашины. Но это будет потом, а впереди ещё предстояло пять тяжких месяцев войны. И чем ближе становились границы Германии, тем ожесточённее было сопротивление немецких войск. Уже было понятно, что крах Германии неминуем, что силы армий, оснащённость техникой, вооружением уже были в пользу СССР, но всё равно немцы сопротивлялись отчаянно. Тем не менее беда вернулась туда, откуда начала свой путь.

Минул новогодний праздник, настал 1945 год. Дома у Павла ёлку не ставили, поскольку родители его считали, что она является проявлением более церковным, христианским, нежели светским. Просто - очередная дата на календаре.

Фронтовики чувствовали, что готовится наступление. Никто не объявлял приказа, но глаз у солдат уже был намётан. К передовой из тыла подтягивались резервы, в танки и самоходки заливались полные баки топлива, загружались боеприпасы. Все ждали сигнала, но сходились во мнении, что наступление откладывается из-за плохой погоды. Небо было серым, свинцовым, низкие тучи сыпали то дождём, то снегом, не давая подняться в воздух авиации.

И всё же наступление началось. В 10 часов утра 12 января началась артподготовка. По врагу били все орудия и миномёты. На переднем крае стреляли полковые пушки и миномёты, с закрытых позиций били дивизионные гаубицы, из тыла - артиллерия большой мощности РГК.

В огневом налёте участвовала и батарея Павла. По рации комбат передавал координаты цели Павлу, как и многим другим командирам самоходок. Впервые пришлось воспользоваться панорамой Герца и боковым уровнем для стрельбы с закрытых позиций.

Самоходки создавались в первую очередь как средство борьбы с танками, и наводчики стреляли, видя в прицеле реальную цель. Теперь же стволы орудий были задраны вверх, и осколочно-фугасные снаряды улетали на невидимого врага. Люки были открыты настежь, поскольку стрельба велась интенсивная. И как ни старался в поте лица заряжающий, в самоходке было трудно дышать из-за пороховых газов - выстрелы грохотали каждые пятнадцать секунд.

Едва загнав в казённик снаряд, Василий успевал выбросить из рубки стреляную гильзу. Гильзы падали на броню моторного отсека, звенели, как маленькие колокола, курились ядовитым дымком. Шлемофоны прикрывали уши, не давая оглохнуть - это артиллеристы при каждом выстреле открывают рот, чтобы не полопались барабанные перепонки.

Стрельба закончилась через десяток минут, поскольку в боеукладке осколочно-фугасных снарядов уже не осталось. Однако тут же подъехали грузовики транспортной роты и пополнили запас снарядов.

В 11.47 утра огонь с немецких передовых позиций перенесли в глубину обороны, перемалывая второй и третий ряды траншей и укреплений. Казалось - там, у немцев погибло всё живое, земля была густо усеяна воронками. Но как только пехота при поддержке танков пошла в атаку, немцы открыли ответный огонь. Правда, был он жиденьким: многие укрепления, доты и дзоты перестали существовать вместе с солдатами и их вооружением.

Штурмовые батальоны с ходу преодолели первую траншею, и бой теперь кипел у второй.

По танкам начали стрелять уцелевшие пушки и врытые в землю самоходки.

Комбат взмахнул красным флажком.

- По машинам!

Экипажи заняли свои места.

- Вперёд! - прозвучало уже в наушниках.

Самоходки, выстроившись в линию, поползли на немецкую позицию. Теперь каждый экипаж сам выискивал себе цель и подавлял её огнём.

Павел сразу отметил для себя возросшую мощь орудия. Тяжёлые снаряды оставляли от дотов и дзотов только обломки и кучи земли. Почти прямо по курсу сверкнула вспышка орудийного выстрела. "Похоже - "Веспе"", - подумал Павел - была у немцев такая лёгкая самоходка.

И тут же в наушниках раздался голос наводчика:

- Прямо по курсу самоходка.

- Остановка! - скомандовал Павел. - Толя, огонь!

Грянул выстрел. Попадание было точное, и немецкая самоходка сразу вспыхнула. Куда ей против 100-миллиметрового бронебойного снаряда? Он не брал только лоб "Тигра" и "Фердинанда" даже с близкой дистанции. Другие бронированные машины врага противостоять ему не могли. Да и лобовая броня на "сотке" 75 миллиметров - как на танках, не всякая немецкая пушка возьмёт, кроме 88-миллиметровой, что на "Тигре". Только "Тигров" или "Фердинандов" на этом участке фронта у немцев не наблюдалось.

Самоходка перевалилась через первую линию траншей, потом - вторую… Через триплексы смотровых приборов Павел видел, насколько тяжёлым для пехоты был бой - трупы наших и немецких солдат лежали вперемежку.

Подъехали к подбитой ими самоходке.

- Стой! - скомандовал Павел: ему было интересно поглядеть, насколько сильны разрушения от снаряда.

"Веспе" горела, исходя вонючим, едким дымом. Правая сторона её рубки была просто разворочена попавшим снарядом.

Павел захлопнул люк на командирской башенке.

- Трогай!

Слева и справа шли самоходки полка, и пока все машины были целы. На поле боя неподвижно замерли только два Т-34.

Слева, из-за небольшого леска, выползали танки T-IV. "Один, два, три… Десять!" - сосчитал Павел.

Танки развернулись цепью, фронтом к самоходкам.

Наши "сотки" сразу же встали - с ходу вести прицельный огонь невозможно, пустая трата снарядов.

Почти сразу загромыхали выстрелы. Стреляли немцы, стреляли наши.

Три T-IV вспыхнули сразу, затем - ещё один.

Дистанция до цели - полтора километра, и немецкие пушки на T-IV на такой дальности пробить броню на самоходках не могли. Но попадания по рубкам были.

Броня на наших танках и самоходках была твёрдой, закалённой, и при попадании снаряда в корпус боевой машины - даже если не было сквозного пробития - давала осколки с внутренней стороны. У немецких же бронемашин броня была более вязкой из-за присадок, и вторичных осколков не давала. К тому же у немцев броня изнутри оклеивалась слоем пробкового дерева. Снаружи на броню немецких танков - особенно современных, вроде "Тигра" и "Пантеры" - наносился слой "циммерита", не дававший сработать противотанковым гранатам пехоты, поскольку он не намагничивался.

Не выдержали немцы - танки попятились и скрылись за лесом. Издалека, а для непосвящённых - и вблизи - отличить новую "сотку" от СУ-85 было невозможно. А у СУ-85 и корпус броневой потоньше, и орудие послабее. Правда, была выпущена небольшая партия СУ-85М, имевшая корпус "сотки", но орудие 85-миллиметровое.

Самоходки дошли до леса, из-за которого выползали, а затем скрылись немецкие танки, и нарвались на сильное сопротивление. Танки не ушли совсем, они рассредоточились, укрылись в складках местности и открыли огонь. Дистанция до них была всего 400–500 метров - на таком расстоянии преимущество более мощных пушек "соток" уже не играло решающей роли.

Вспыхнула одна самоходка, остановилась другая - её покидал экипаж…

По корпусу самоходки Павла раздался сильный удар. Но пожара не было, двигатель работал, самоходка шла вперёд. Павел решил, что сквозного пробития нет, и приказал по ТПУ:

- Игорь, доверни влево двадцать - и остановка.

Но самоходка продолжала двигаться вперёд.

- Игорь, доверни и тормози! - повторил Павел приказ.

В ответ - никакой реакции. Самоходка шла на танки.

В этот момент закричал наводчик:

- Командир, похоже, Игорь убит!

Павел с командирской башенки нырнул вниз, на пол рубки. Водитель лежал на рычагах, а перед ним, в люке, зияла пробоина.

- Попал, гад, в самое уязвимое место - в люк угодил!

Вдвоём с наводчиком они вытащили механика-водителя в рубку. Снаряд, пробивший люк, ударил механика в грудь, и сразу - наповал.

Танк или самоходка - не автомобиль, потерявший управление, он так и будет идти по прямой вперёд, ломая деревья, переваливаясь через преграды, пока не кончится топливо.

Павел перелез на липкое от крови сиденье убитого водителя, потянул на себя левый рычаг, довернув самоходку, и сразу выжал оба бортовых фрикциона. Самоходка замерла.

- Толик, огонь!

Останавливаться можно было только на несколько секунд, неподвижная машина в бою - лёгкая мишень.

Грянул выстрел. Через пробоину в люке Павел увидел, как немецкий танк окутался дымом, потом внутри него рвануло, и башня слетела в сторону.

- Готов, собака!

Рядом грохотали выстрелы других самоходок.

Павел тронулся. С места механика-водителя обзор плохой. Он сидит низко, смотровые приборы разбиты снарядом, только и можно разглядеть что-то впереди себя через пробоину от снаряда.

- Остановка!

Павел остановил самоходку. Раздался очередной выстрел, и Павел сразу дал ход - стоять было нельзя.

Слева мимо него на полном газу проскочила самоходка Куракина. На глазах у Павла в её направляющий каток по правому борту ударил снаряд. Гусеницу сорвало, самоходка резко повернулась на месте и замерла. По ней тут же ударил ещё один вражеский снаряд.

Из откинувшихся люков стали выбираться члены экипажа. Один, едва спустившись на землю, упал; второй, по пояс выбравшись из люка, бессильно повис на нём.

Павел подъехал к подбитой самоходке.

- Василий, помоги! Толик, смотри за танками!

Назад Дальше