Павел доложил. Ситуация со снарядами у всех была похожей. На небольшой бой хватит, не более.
- Ждите указаний.
Ивлев отключился. Наверное, пытается связаться по рации с командиром батальона.
Приказа Павел не получил - не успел. Немцы выкатили из-за бугра две пушки. Увидев это, Павел закричал заряжающему:
- Осколочный!
Клацнул затвор пушки. Павел приник к прицелу, и в этот момент по корпусу танка раздался страшный удар. Потянуло дымом, и Павел потерял сознание.
Очнулся он от боли в ногах. Немилосердно трясло - его куда-то везли.
Пашка открыл глаза.
Он лежал на моторном отсеке танка, рядом с ним сидел заряжающий Сергей.
- Очнулся, командир?
Непослушными пересохшими губами Пашка спросил:
- Что случилось?
- Подбили нас, командир! Только двое нас из экипажа осталось. Танку - хана полная.
- А я как здесь?
- Я успел через нижний люк вытащить. Три наших танка сожгли с экипажами, только танк Супрунова остался, да снарядов нет.
- Ногам больно.
- Так ведь ранен ты, командир. Ничего, до госпиталя довезём, там подлечат. Потерпи.
Танк рычал, вздрагивая всем корпусом на кочках и рытвинах. В эти моменты становилось особенно больно, и Павел закусывал губу, чтобы не закричать.
Пытка продолжалась ещё около часа.
Наконец танк встал. Из башенного люка выбрался Супрунов.
- Жив?
- Вроде.
- Кажись, добрались.
Вчетвером Павла сняли с кормы танка, перенесли и уложили на носилки. Понесли. Носилки раскачивались, и у Павла закружилась голова.
- Куда мертвяка понесли? - раздался мужской голос.
- Да он же ранен, ты чего?
- Так ногами вперёд несёте.
- Врача давай, видишь - товарищу нашему плохо, ранен он.
- Сейчас. Поставьте пока носилки.
Вскоре к носилкам подошёл военврач в забрызганном кровью халате и с папиросой в зубах. Осмотрев Павла, он сказал:
- Оперировать надо, только медсанбат наш эвакуируется - немцы прорвались. Сейчас только перевяжем, и грузите на грузовик.
Павла перевязали прямо поверх окровавленного комбинезона.
- Ну, бывай, Стародуб! Может, ещё свидимся.
Его боевые товарищи осторожно пожали ему руку, и танк, взрыкнув мотором, уехал.
Двое санитаров погрузили носилки с Пашей в грузовик, где уже лежало несколько раненых. В кузов забрались легкораненые, заняв все свободные места. Двое сели в кабину, а один даже встал на подножку - окружения все боялись, как огня.
Грузовик ехал долго, больше часа, пока легкораненые не закричали: "Волга!" Грузовики погрузили на паром и переправили через реку.
Госпиталь располагался в небольшом селе недалеко от Сталинграда, в здании школы.
После осмотра раненых носилки с Павлом понесли в операционную. Бинты разрезали вместе с комбинезоном. Хирург осмотрел ноги Павла и покачал головой:
- Эк тебя осколками нашпиговало! Потерпи.
Доктор сделал несколько уколов новокаина рядом с ранами и начал орудовать инструментами. Пашке всё равно было больно, он ощущал, как доктор ковыряется в его теле пинцетом, извлекая осколки. Осколки военврач бросал в таз.
Пашка считал сначала - один, два, три, четыре… Потом он сбился со счёта, потому что доктор спросил:
- Что ты там шепчешь?
- Осколки считаю.
- Чего их считать, я тебе их после подарю. Повезло тебе, парень, кости целы, а мясо нарастет.
Пашку отпустило. В дороге он переживал, что перебиты кости, что он может остаться хромым, или, что ещё хуже - что ноги ему отрежут. Видел он в Саратове, во время учёбы в танковой школе, инвалидов без ног. Они ездили по тротуарам на самодельных тележках, на которых вместо колёс стояли подшипники. Гремела такая тележка сильно. Инвалиды отталкивались от тротуара деревяшками, которые держали в руках. Пашку обуял ужас, когда он увидел безногого инвалида в первый раз. Но его миновала эта тяжёлая доля.
Хирург наложил швы, перебинтовал:
- Всё, герой.
- Почему "герой"?
- Не кричал, не матерился - достойно вёл себя. Сестра, уносите его в палату.
Павла перенесли в палату, переложили на кровать. Как давно он не лежал на чистом белье! Он попытался вспомнить и не смог - провалился в сон.
Проспал Пашка часть дня и всю ночь. Утром же весь госпиталь был разбужен грохотом взрывов, от которых сотрясалось здание. Немцы бомбили село и переправу через Волгу.
Среди раненых пополз слух, что госпиталь будут эвакуировать в тыл.
На следующий день слухи подтвердились. Пришли грузовики, в госпитале началась суета. Грузили раненых, медицинское оборудование и везли до какого-то безымянного полустанка, где перегружали в санитарный поезд. Тяжелораненых располагали на нижних полках, Павла уложили на верхнюю, боковую.
Поезд загрузили быстро, часа за два. Он сразу же отправился с полустанка - боялись налёта вражеской авиации. Мирно постукивали на стыках колёса, вагон раскачивало, и Пашка уснул.
Они ехали почти сутки. Павел выспался, отдохнул, отмяк душой. И всё бы хорошо, да беспокоили раны. Из них сочилась сукровица, потом появился гной. Повязки промокали, и их приходилось часто менять. Когда отдирали от ран присохшие бинты, Павел едва не кричал от боли.
- Изверги, душегубы! - стонал он.
Поезд прибыл в Пермь, и раненых рассортировали по местным госпиталям. Павел попал в местную городскую больницу, ставшую госпиталем. В палате находилось двенадцать раненых или ранбольных, как их здесь звали, и это была не самая большая палата. В соседней, большой палате, их было сорок.
В палатах и коридорах стоял тяжёлый запах крови, гноя, лекарств.
Павлу начали делать уколы, накладывать повязки с мазями. Постепенно исчезли гной, сукровица, и раны начали затягиваться. Павел стал выходить в коридор вместе с другими ранеными, подолгу стоял у географической карты, на которой флажками отмечали линию фронта. Флажки делались из использованных иголок и бумаги. А уж в двенадцать часов, когда передавали сводки Совинформбюро, у репродуктора собирались все ранбольные из числа ходячих. Слушали, сразу отмечали флажками на карте изменения, обсуждали.
Почти каждый день флажки приходилось переносить всё дальше на восток. В сводках прямо не говорилось о сдаче городов - сообщали о тяжёлых боях у населённых пунктов. Но раненые в госпитале были с многих фронтов, знали положение, города и сёла.
И вдруг, как гром среди ясного неба, радостное известие - 19 ноября наши войска начали наступление сразу в двух местах и 23 ноября соединились у города Калач, замкнув кольцо вокруг шестой армии Паулюса.
В этот день госпиталь бурлил, никто не хотел спать в тихий час - ранбольные собирались у карты, обсуждали долгожданную новость, радовались.
- Не всё немцам наступать, теперь сами в "котёл" попали, пусть попробуют - каково оно.
А Пашка влюбился - первый раз в жизни. Перевязки с мазями ему делала молодая медсестричка Лидочка. Небольшого росточка, с длинными, пышными волосами, которые выбивались из-под шапочки, с тоненькой фигуркой, нежными пальчиками, всегда улыбчивая.
Насчёт пальчиков Пашка сразу обратил внимание. Если перевязки делала Лидочка, раны болели меньше.
Раньше, когда Пашка был школьником, он внимания на девчонок не обращал. Больше общался с ребятами, и интересы у него были мужские - техника, моделирование самолётов, рыбалка, футбол. Скорее всего, для любви просто не пришло время.
Теперь же, после танковой школы и боёв на фронте Пашка быстро повзрослел, возмужал. Казалось бы, пробыл он на фронте неполные три месяца, а опыта набрался, как за три года. Не зря на фронте год за три считался.
Лидочка улыбалась всегда, и Пашка считал, что улыбки предназначались ему. Но потом узнал от раненых, что она со всеми вела себя ровно и ласково.
Павел старался улучить каждую свободную минутку, чтобы поговорить с медсестричкой, даже просто полюбоваться на неё издалека. Походка у Лидочки была лёгкой, летящей.
Раненые заметили его интерес к медсестричке и стали давать советы.
- Парень, ты рот на неё не разевай! Кто ты такой? Раненый! Подлечишься - и поминай как звали. А женщинам - им постоянство подавай. Был бы ты офицером с денежным аттестатом - тогда другое дело.
Другой раненый тоже сообщил:
- Не подкатывайся, не обломится. Пробовал я уже. Она всех вежливо отшивает. А тому, кто понастойчивее, понаглее, так она и по морде съездить может.
Павел не представлял, как Лидочка может кого-то ударить. Хотя среди раненых разные люди встречались. Некоторые в госпитале пытались урвать кусок пожирнее - лишний кусок хлеба съесть, самокрутку с табачком у товарища выпросить. Их таких и на фронте хватало. Вроде и не трусили, и в атаку со всеми ходили, однако при удобном случае старались за спину товарища спрятаться, трофеями не брезговали.
Но если Павел и сам не прочь был разжиться едой в брошенных немцами или захваченных блиндажах, то эти не брезговали снять с убитого часы или стянуть сапоги. Такие хвастались своим умением жить, но Павел, как и большинство его собратьев по оружию, не то что их презирал, но относился брезгливо.
Павел не раз пытался поговорить с Лидочкой, но она была занята, работа - не место для пустопорожней болтовни. Он даже попробовал напроситься в провожатые, но Лидочка лишь засмеялась в ответ на его предложение.
- Паша, ты собираешься провожать меня в исподнем? На улице холодно.
И правда, на улице уже лежал снег, а Паша, как и все ранбольные, имел на себе лишь нательную рубаху и кальсоны, а сверху - серый халат. На ногах - тапочки дерматиновые без задника. Цивильную же одежду взять было негде.
Так и не сбылась его мечта. Смотрел только издалека на Лидочку да вздыхал.
Раны Пашки затянулись, оставив лишь розовые рубцы.
Выписали его неожиданно. В один из дней вызвали к начмеду, осмотрели, покивали головами.
- Танкист?
- Так точно.
- Лечение твоё, голубчик, закончено, сейчас мы оформим тебе документы. У старшины в каптёрке получите обмундирование, и с группой выписывающихся - в запасной полк.
- Слушаюсь, товарищ военврач.
Халаты скрывали петлицы на гимнастёрках докторов, и всех их ранбольные называли просто военврачами.
Павел посидел в коридоре, пока осматривали остальных ранбольных. Потом получил на руки справку о ранении и красноармейскую книжку. Старшина в каптёрке одел его в сильно поношенное, но выстиранное обмундирование.
- Старшина, я же танкист, сержант, а тут петлицы пехотинца, к тому же рядового.
- Ты думаешь, у меня здесь военторг? Бери, что дают. Если что, переоденут в запасном полку. - И в сердцах бросил ему телогрейку вместо шинели, а вместо сапог - ботинки с обмотками.
Павел переоделся, посмотрел на себя в зеркало, висящее в коридоре. Ну чучело натуральное, таким только детей пугать! К слову: других одели не лучше.
Их команду - двенадцать человек - забрал младший лейтенант, прибывший на "полуторке", как называли грузовик ГАЗ-АА. Тряслись на морозе в кузове грузовика недолго - запасной полк располагался на окраине города. После обжигающего ветра в казарме показалось тепло: здесь топились "буржуйки" - железные печки, труба от которых коленом выходила в окно казармы. Дров эти "буржуйки" жрали немерено, и давали тепло, пока горели дрова. Но чуть не усмотрел, и дрова прогорели - сразу же становилось холодно.
В запасном полку формировались команды для отправки на фронт. Быстрее всего набирали маршевую команду из пехотинцев. Пореже - из артиллеристов, сапёров, связистов. Павел же застрял в полку на два месяца, встретив новый, 1943 год в казарме. Танкистов не хватало, многие экипажи гибли со своими танками. Потому существовал приказ Сталина - танкистов и лётчиков отправлять строго по воинской специальности. Из других госпиталей прибывали танкисты, и в конце января их маршевую колонну отправили в Челябинск, где формировали танковые части и получали с завода новые танки.
Пашка обрадовался. В запасном полку кормили скудно, по тыловым нормам - только чтобы ноги не протянуть, и после госпиталя всё время хотелось есть. А ещё было холодно.
Команда под начальством старшины из бывших ранбольных добиралась до Челябинска поездом. Все уже имели фронтовой опыт и радовались, что танки будут челябинские, а не горьковского завода, к которым было много претензий.
В Челябинске Павел, как и другие военнослужащие, впервые увидел погоны. Их ввели ещё с января 1943 года, но "вживую" он увидел их впервые. Да и знаки различия отличались, было непривычно видеть у офицеров на погонах звёздочки, а не знакомые "кубари" и "шпалы".
Пашку, как и других, переодели. Пока полк ждал танки с завода, проводились занятия - по материальной части, по тактике - ну и политзанятия. Пашка на них больше дремал.
После введения погон изменились наименования должностей. Например, если раньше были батальонные и полковые политруки и комиссары, то теперь появились замполиты. Их 22-я бригада уже успела повоевать, теперь прибыла за техникой. Вернее, прибыл только танковый полк, состоящий из двух танковых батальонов. Остальные подразделения бригады - штаб, разведрота, мотострелковый батальон, зенитный дивизион, автотранспортная и ремонтно-восстановительная рота, так же, как и медсанвзвод, оставались в резерве. Командовал бригадой подполковник Веденичев Николай Григорьевич.
Были сформированы экипажи, поскольку более чем наполовину в полку были новички, прибывшие из танковых школ, из госпиталей, запасных полков.
Под командованием Павла оказались сплошь молодые ребята, не бывшие на фронте, не нюхавшие пороху. Теперь уже Павел рассказывал им, как в своё время механик-водитель Михаил ему, Павлу, об особенностях танкового боя и способах выживания на фронте.
Слушали его внимательно, в глазах молодых ребят он был фронтовиком, человеком опытным, хотя Павел был не намного их старше.
Батальон, в котором служил Павел, наконец получил танки - новенькие, ещё пахнущие краской, с заводской смазкой на пушке. Павел нашёл в танке целый ряд отличий. Вроде и времени прошло немного с тех пор, как в 1942 году он получал новую "тридцатьчетвёрку", а завод уже выпускал более совершенные боевые машины.
На лобовые листы ставили дополнительные броневые листы, и общая толщина брони стала 60 мм.
Стали устанавливать новую, пятискоростную коробку передач, и водители облегчённо вздохнули.
На полигоне при заводе экипажи опробовали танки. Если находились неисправности, заводчане их оперативно устраняли. А потом их второй батальон погрузили в эшелоны. Танки находились на платформах, экипажи ехали в теплушках.
Старшина Васильев, фронтовик, имевший уважаемую среди солдат медаль "За отвагу" - предмет зависти многих, глядя на проносящиеся мимо станции, промолвил задумчиво:
- На юг везут, похоже - на Кавказ.
Однако старшина ошибся.
Выгрузили их на пустынном полустанке. Как сказал замполит, майор Рябцев, недалеко от Курска. Откуда Павлу, как и многим его товарищам, было знать, что 12 апреля на стол Сталину лёг переведённый на русский язык план директивы № 6 "Об операции Цитадель". Эти данные были получены разведчиком, работавшим под именем "Вернер" в самой верхушке верховного немецкого главнокомандования. Фамилия этого человека до сих пор не рассекречена.
В ходе зимнего наступления Красной армии и последовавшего затем контрудара немцев на Восточной Украине образовался выступ глубиной 150 километров и шириной 200 километров, обращённый в западную сторону. Немцы планировали нанести два удара: с севера, из района Орла, и с юга, со стороны Белгорода. Группы войск должны были сойтись в районе Курска, окружив войска Центрального и Воронежского фронтов. Наступление сначала планировалось на май, потом на июнь; окончательно же немцы решили начать наступление 5 июля в три часа ночи. Надо заметить, что на Восточном фронте немцы воевали по берлинскому времени.
Наступление переносилось трижды из-за задержек с поставками на фронт новейших немецких танков PZ. Kpfw V "Пантера". К моменту наступления немцы успели получить 190 "Пантер" и 134 "Тигра". Новые боевые машины в первую очередь поступали в танковые и моторизованные дивизии СС. В частности - "Дас Райх", "Великая Германия", "Мёртвая голова", "Лейбштандарт".
Основной танковый удар бронированным кулаком, взломавшим оборону русских, должен был нанести второй танковый корпус СС в направлении на Прохоровку, где условия местности позволяли вести массированные танковые атаки.
В районе Белгорода, на южном фасе группой армий "Юг" руководил генерал Герман Гот. Туда входили 4-я танковая армия, 24-й танковый корпус и оперативная группа войск Кемпфа.
Наши войска выстроили глубокоэшелонированную оборону - восемь рубежей. Строились доты и дзоты, рылись противотанковые рвы, устанавливались минные поля на танковых направлениях. По ночам скрытно подтягивались резервы - артиллерийские, танковые части, пехота. Днём, над позициями наших войск, чтобы не допустить вражеские самолёты-разведчики, постоянно барражировали истребители.
Казалось, предусмотрели всё. Органы СМЕРШ через перевербованных агентов и диверсантов вели с Абвером радиоигру.
Немцы были в твёрдой уверенности, что наши войска не знают об их планах, и русские собираются наступать южнее, на Харьковском направлении. Не выявив подготовку Красной армии к упорной обороне и последующему контрнаступлению, они сильно просчитались. Но и наши военачальники - Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, Н. Ватутин, И. Конев не учли новую немецкую технику. Немцы впервые массированно применили танки "Пантера", "Тигр" и штурмовое орудие "Фердинанд". Также под Курском, впервые на поле боя появились телеуправляемые танкетки Sd. Kfz 302. Небольшие гусеничные машины, управляемые по проводам и начинённые взрывчаткой, направлялись на танки, доты, артиллерийские позиции и подрывались.
Кроме того, наши танкисты и артиллеристы не сталкивались в боях с новыми немецкими танками, не знали их характеристик и слабых мест. Да, собственно, даже если бы и знали, изменить они ничего бы не смогли. Не было в Красной армии на тот момент орудий, могущих поражать танки врага на больших дистанциях. Достаточно сказать, что лоб корпуса "Пантеры" не пробивался танковой пушкой Т-34 даже с расстояния сто метров. На дистанции до пятисот метров "Пантеру" можно было поразить только в бортовые листы корпуса и башни. Только зачем немцам было подставлять в бою бока?
Пушка на "Пантере" стояла мощная, проходимость у танка хорошая. Только вот с надёжностью дела обстояли плохо: конструкторами танк до конца доведён не был. Текли бензопроводы, бензин скапливался на днище корпуса и воспламенялся. Только на марше 39-го танкового полка немцев (командир - майор фон Лаухерт) две "Пантеры" самовоспламенились и сгорели. Ненадёжной была карданная передача, из-за чего выходила из строя трансмиссия. Были уязвимые места и в бронезащите - лючок для выброса стреляных гильз в левом борту башни, амбразуры для стрельбы из личного оружия.