Павел разговор слышал и всё понял. Надо запомнить, как звали немца и номер дивизии, в которой он служил. Надо попробовать остаться здесь, в полевом госпитале, поскольку ни у кого не возникло сомнения в том, что он - немецкий танкист. Пусть окажут помощь, а там он окрепнет и сбежит при первом удобном случае. Сейчас же у него просто нет сил.
Санитары перенесли его в другую палатку и переложили на стол. Над ним ярко светил электрический фонарь, питавшийся от аккумулятора. Подошёдший санитар сделал в предплечье укол.
- Терпи, гренадёр! Самое страшное уже позади, ты выжил! Доктор у нас отличный, всё сделает как надо. Скажу по секрету - он до войны работал в берлинской клинике.
Вошёл доктор - в клеёнчатом фартуке поверх халата, в резиновых перчатках, на лице марлевая повязка.
- Опять болтаешь, Вилли! Надо бы укоротить тебе язык.
- Простите, герр гауптман.
- Лучше пододвинь столик с инструментами.
Доктор "на живую" стал ковыряться инструментами в ранах на ногах. Павел от боли скрипел зубами, но молчал - он боялся заматериться по-русски. Потом что-то звякнуло о дно услужливо подставленного Вилли лотка.
- Молодец, гренадёр! Осколки из ног я вытащил. Вилли - бинты! А ты герой, гренадёр! Другие орут, матерятся, ты же, как истинный ариец, стойко переносишь боль.
- Спасибо, герр военврач, - прошептал Павел. Какими усилиями ему далось молчание, знал только он один.
- Ты померанец, гренадёр?
- Так точно!
- Вилли, помоги ему перевернуться на живот.
Санитар помог Павлу перевернуться. Хирург вскрыл пузыри от ожогов, по бокам сразу потекло. Ножницами врач срезал обгоревшие лохмотья кожи. Потом спину намазали какой-то мазью, наложили большие салфетки и перебинтовали.
- Вилли, помоги герою встать и отведи его на койку.
- Спасибо, герр военврач, - снова прошептал Павел.
- Вилли, дай гренадёру воды, ты же видишь - у него пересохло в горле. Можешь дать горячего сладкого чая.
- Яволь, герр военврач! - Вилли разве только не щёлкнул каблуками.
Он помог Павлу спуститься со стола, поддержал под руку и довёл до другой палатки.
- Вот, гренадёр, твоя койка, отдыхай.
- Вилли, ты настоящий друг.
Павел улёгся на живот - на спине лежать было просто невозможно.
В палатке, как заметил Павел, находилось около полусотни раненых. Было душно, стоял тяжёлый запах больницы. Раненые стонали, кричали, звали санитара.
Но неожиданно для себя Павел уснул, и причём уснул крепко.
Утром его разбудил уже знакомый санитар Вилли.
- Гренадёр, пора завтракать.
Он помог Павлу сесть в постели и поставил на колени небольшой жестяной поднос.
- Только прости, парень, кофе ячменный.
Павел хотел есть, ещё больше - пить, но сильнее всего - в туалет.
- Мне бы… - он замялся.
- В туалет? Так бы сразу и сказал, я бы тебе утку принёс.
- Лучше проводи меня.
- Хорошо, идём.
Санитар провёл Павла в брезентовую палатку на отшибе. Павел внутренне подивился. Вот ведь, немцы для нужника палатку поставили, а у нас солдаты по кустам бегают.
С облегчением он вышел.
Вилли, глядя на него, хохотнул.
- Ты как мумия. Грудь и спина в бинтах, ноги - тоже. Хорошо, женщин нет, а то бы полюбовались на твоё хозяйство.
- Вилли, мне бы хоть трусы или халат какой-нибудь.
- Найду. Говоришь ты смешно.
- Я из Померании.
- Я помню, ты говорил доктору. Всю жизнь мечтал о танковых войсках, да зрение подвело. Признали годным к нестроевой и взяли в армию санитаром. Но я доволен. Должен же я послужить Великой Германии?
- Конечно, Вилли!
- Когда мы победим, фюрер обещал раздать солдатам и офицерам вермахта лучшие земли. Я хочу получить на Украине.
- Вилли, я слаб и хочу пить, есть и в койку.
- Прости. Это всё мой длинный язык. Пойдём.
Санитар помог Павлу дойти до койки и ушёл. Павел попробовал жидковатый ячменный кофе, съел два тоненьких кусочка белого хлеба с яблочным мармеладом. Ему всё показалось вкусным, только мало, а для восстановления сил организм требовал еды. В нашем госпитале давали порции больше - хотя бы той же каши.
Но спустя короткое время желудок успокоился, не сосал, и Павел снова улёгся. Разбудил его Вилли.
- Гренадёр, пора на перевязку и обед. Держи трусы, заметь - новые!
- Спасибо.
Павел решил больше слушать, чем говорить. Ему надо было уяснить, как немцы общаются между собой - всё-таки он в немецком военном госпитале, а не в республике Поволжья.
С помощью Вилли он натянул на себя трусы и почувствовал себя почти одетым.
Они прошли в другую палатку, где ему делали операцию. Незнакомый врач, а может и фельдшер, спросил фамилию Павла, нашёл в ящичке его формуляр и сменил бинты и мазь. Сделал всё ловко и быстро - чувствовался опыт.
- Спасибо, герр военврач, - поблагодарил Павел.
- Я только помощник врача, - ответил тот, но чувствовалось, что такое обращение ему явно польстило.
Несколько дней Павел только ел, спал и ходил на перевязки. Вдали громыхало, шли бои.
На шестой день раненых стали грузить в санитарные автобусы и грузовики.
- Русские контратакуют, прорвали фронт, - только и сказал пробегавший Вилли.
Павел сразу подумал о побеге - вот удобный случай. Но он был ещё слаб, раны болели, а особенно обожженная спина. Не было ни обуви, ни хоть какой-нибудь одежды. И он решил немного подождать - окрепнет и сбежит к своим. Если уж его не разоблачили сразу, то можно и задержаться. Он не герой на самом деле, и не будет лезть с голыми кулаками, ослабленный после ранений, на охрану госпиталя - её несли выздоравливающие.
Его поместили в автобус, на сиденье. Колонна машин с ранеными двинулась в сторону Харькова, потом забрала севернее. Как прикинул Павел, проехали они километров сто. "Боятся дальнейшего продвижения наших или просто переводят в стационарный военный госпиталь?" - терялся в догадках Павел. А впрочем - плевать, пусть пока решают за него. Вот окрепнет, затянутся раны, тогда он сам будет решать, когда и куда двигаться.
На этот раз его положили в палату на шестерых человек - на мягкую, с матрацем, постель, а не на жёсткий топчан в брезентовой палатке на полсотни раненых. Уход - перевязки, уколы - вполне на уровне, еда - вкусная и сытная. Павел стал наедаться.
Дней через десять раны на ногах уже зажили. Павел прихрамывал, но уже мог бы ходить самостоятельно, если бы не спина. Бинты и салфетки ещё промокали от сукровицы, нежная кожица, едва начинавшая покрывать ожоги, при каждом неудобном движении лопалась.
Павлу давали витамины, переливали кровь. Молодой организм брал своё, и Павел набирался сил. Он стал продумывать план побега. Познакомиться бы с кем-нибудь из местных жителей, чтобы достать одежду. Или выкрасть немецкое обмундирование. Жетон с фамилией и номером дивизии болтался у него на шее, но солдатской книжки не было.
Глава 4
ПАНЦЕРГРЕНАДЁР
Ожоги на спине медленно подживали. В госпитале Павел разговаривал мало, больше смотрел и слушал. Различий в поведении солдат - немецких и русских - было много. Вроде мелочи, но они вызывали вопросы или удивление. Не так шнуровали и завязывали ботинки, не так стряхивали пепел с сигарет в пепельницу, не так чистили пуговицы на мундире.
Павел ко всему приглядывался и многое перенимал. А когда кто-то видел, как он выполняет неправильное действие и удивлялся, окружающие говорили ему:
- Ну что ты хочешь? Он же контуженый и обожжённый. К тому же из Померании.
Спрашивающий сочувственно качал головой и отходил.
Постепенно Павел приобрёл в госпитале репутацию "человека немного не в себе". И он не старался её опровергнуть - так было легче. Соверши он сейчас поступок нелепый, так никто из окружающих не удивится. Иногда он стоял у окна или выходил во двор госпиталя, чтобы подышать свежим воздухом, понаблюдать за сменой караула. Госпиталь охранял отделение солдат, и для Павла было открытием отдание чести при смене караула. В Красной армии прикладывали открытую ладонь к виску при головном уборе. Немец же, если он стоял на часах и при оружии, салютовал винтовкой. Руку в приветствии выкидывали вперёд только члены "ваффен СС" или партийные чиновники. Офицеры вермахта отдавали честь двумя пальцами.
Павел научился разбираться в знаках различия. А их у немцев было много, для каждого рода войск - свои, не считая эсэсманов.
В армии членов "ваффен СС" не любили. Туда набирали прошедших отбор по физическим параметрам - вроде формы черепа и цвета волос - или партийной принадлежности. Снабжались части СС значительно лучше армейских, новое оружие и первоклассная техника в первую очередь поступали туда. Правда и дрались они стойко и безжалостно, но и награждались чаще, чем армейцы. Для них даже госпитали были отдельные. Вот за эту избранность, за фанатизм армия и не любила СС.
А вчера Павел испытал лёгкий испуг. По коридору к нему подошёл один из вновь прибывших раненых. Нога его была загипсована, и он опирался на костыль.
- Парень, ты, говорят, из Померании?
- Да, а что?
- Так мы с тобой земляки. Я из Штеттина.
Павла пробил холодный пот.
- Я из Кольберга.
- А, задняя Померания, за Одером. Не был никогда.
В это время раненого позвали на перевязку, и Павел перевёл дух. Он никогда не был в Померании, тем более в Кольберге. И начни раненый его расспрашивать о чём-то - об улицах или местных достопримечательностях, он ничего не смог бы сказать. Единственная надежда - сослаться на потерю памяти в результате перенесённой контузии. Хорошо бы не встречаться с раненым, но госпиталь - территория закрытая и небольшая.
В любой армии, хоть немецкой хоть Красной, землячество - дело святое. Земляки старались держаться друг друга, помогать, делиться патронами или табачком. О Померании Павел знал только, что она входила в состав Прусских земель, откуда была родом будущая русская царица Екатерина I, а вероисповедание там католическое. И всё. Сложно выкручиваться с таким багажом знаний при расспросах земляка.
Но в этот же день его, как и нескольких других раненых, медсестра позвала в кабинет начальника госпиталя.
Когда назвали его фамилию, Павел вошёл, доложил:
- Панцергренадёр Пауль Витте по вашему приказанию прибыл.
- Садитесь, гренадёр.
Павел присел на краешек стула и скривился от боли. Ноги уже подзажили - но спина!
Кроме начальника госпиталя гауптмана Шайбе в кабинете был ещё один человек в белом халате. Кто он такой, Павел не знал.
Гауптман зачитал его формуляр - не столько для Павла, сколько для человека в халате.
- Ты проявил себя как герой, гренадёр. Господин оберст приехал вручить тебе и другим танкистам нагрудные знаки "За танковую атаку".
Человек в белом халате встал и подошёл к Павлу. Тот сделал попытку встать, но оберст мягко надавил ему на плечо.
- Сиди, герой, ты заслужил.
И прямо к халату Павла приколол значок.
- Мы сверились в штабе дивизии о твоём послужном списке, гренадёр. Атака под Прохоровкой была у тебя двадцать пятой, поэтому ты получаешь этот отличительный знак с цифрой "двадцать пять". Носи его с честью!
- Яволь, герр оберст!
- Герой должен лечиться в хороших условиях.
- Мне нравится лечиться в госпитале, герр оберст.
- В госпитале нет условий для лечения ожогов. Мы решили отправить тебя и ещё нескольких танкистов с ожогами в фатерланд, в Дрезден.
- О, герр оберст, я так признателен вам за заботу! Но я бы не возражал остаться здесь.
- Сынок, ты ещё молод. Ожоги - дело серьёзное, на их месте могут остаться грубые рубцы. А ты нужен армии и фюреру здоровым. Потому не возражай.
- Яволь, герр оберст.
- Вот и замечательно! Надеюсь, вещей у тебя немного, и подружкой ты обзавестись не успел. Отъезд завтра.
Павел встал.
- Разрешите идти?
- Иди.
Павел вышел за дверь. Его окружили раненые.
- Чего тебя вызывали?
Павел показал на значок, приколотый к халату.
- О! Двадцать пять атак! Я такой значок вижу в первый раз, вот бы и мне такой!
- Вилли, соверши двадцать пять атак - и у тебя такой же будет.
Раненые засмеялись. В скучной жизни госпиталя любое, даже незначительное событие обсуждали несколько дней.
А на следующий день нескольких танкистов и самоходчиков погрузили в санитарный поезд и отправили в Германию. Поезд шёл через Тернополь, Львов, Жешув, Краков, а потом повернул на юг. Миновали Вену, затем Прагу.
Павел почти всё время смотрел в окно. Интересно было увидеть такие места хотя бы из окна вагона. И везде, где проходил поезд - через Польшу, Австрию, Чехию - Павла удивляли целые, не разрушенные, красивые, как игрушечные, домики, асфальтированные, булыжные и бетонные дороги. А ещё - жители. Красиво одетые, они праздно гуляли по улицам, пили пиво за столиками в кафе. Бегали дети, чинно прогуливались пенсионеры. Тихо, мирно, никаких разрушений. А у него на родине разруха, люди живут впроголодь, дороги техникой разбиты. Разница - разительная.
Павел обозлился. Ничего, докатится и до вас, хлебнёте ещё лиха. И тут же устыдился своей мысли. Простые люди здесь при чём? Судьбу страны решают руководители. Гитлер приказал совершить нападение на его страну, а расхлёбывать эту кашу будут все, и не только немцы. Достанется полякам, чехам, австрийцам. Вся Европа в огне и разрухе будет.
А поезд стучал колёсами на стыках, увозя Павла в Германию. Вот уж он никак не думал, не гадал, что в самый разгар войны попадёт в самое логово врага - да не победителем, а в чужой шкуре.
Наконец поезд прибыл в Дрезден. Старинное здание вокзала осталось в стороне. Поезд загнали в тупик, а раненых перегрузили в санитарные автомобили. Группу обожжённых танкистов свезли в один госпиталь.
Когда санитарная машина ехала по городу, Павел снова смотрел в окно. Кое-где встречались разрушенные бомбардировкой здания, но в целом город был чист и ухожен, только на улицах было много людей в военной форме. Мелькали серые пехотные мундиры, голубые - летчиков люфтваффе, чёрные куртки танкистов и черные кители с одним погоном - эсэсовцев.
Госпиталь расположился в небольшом, уютном, старом, ещё кайзеровских времён постройки здании. И палаты в нём - на четыре человека.
Кормёжка, уход и лечение действительно были на высоком уровне, и Павел быстро пошёл на поправку.
В одной палате с ним оказался фельдфебель Курт Книспель, командир танка 503-го тяжёлого танкового батальона. Как-то он похвастался, что уничтожил больше ста танков большевиков.
- Не может быть! - не поверили сотоварищи по палате. - А где твои награды?
Наград у танкиста не оказалось, и он смущённо развёл руками.
- С первых дней войны на Восточном фронте, - объяснил он. - Начал воевать на T-I, потом на T-II, T-III, T-IV… Сейчас на T-VI - просто грандиозная машина. Однако начальство не жалует. А всё мой несносный характер! Наверное, потому и наград нет.
Самое удивительное было в том, что танкист не врал. К концу войны на его счету было 168 уничтоженных танков. Не знал тогда Павел, что судьба свела его с выдающимся танковым асом Германии. И наградили его единственным Железным крестом только в мае 1944 года.
А характер у него и в самом деле был хулиганистый. Неизвестно где, даже в госпитале, он доставал спиртное и к вечеру напивался. Пьяным приставал к медсестрам, требовал внимания и ласки. Остальные танкисты только удивлялись. За такие проступки их бы уже понизили в звании или сослали в штрафные роты - Гитлер тоже ввёл в войсках такие.
- Главное - бей врага из засады, - поучал Курт. - Замаскируйся хорошо, в этом залог успеха. Бей в борт! Если идёт колонна танков или машин, стреляй сначала в последнюю в колонне, отрежь пути к отступлению. А потом - и остальных.
Павел слушал и мотал на ус. Надо знать тактику врага, тем более - удачливого.
В город раненые не выходили. Они бы и рады были, но в больничной пижаме можно было дойти только до первого патруля.
Настал день выписки. Павла осмотрели двое врачей, поставили подписи под заключением: годен к строевой службе.
- Гренадёр, после тяжёлого ранения, по приказу командования положен отпуск. Поедете к родным, в Кольберг?
- Я бы хотел вернуться на Восточный фронт, - заявил Павел.
Врачи переглянулись.
- Получите документы в канцелярии, форму и можете следовать на вокзал и на сборный пункт.
Павел вышел и остановился у неплотно прикрытой двери.
- Он какой-то странный, этот померанец. Каждый после ранения хочет подольше остаться в тылу, окунуться в спокойную жизнь. А этот?
- Что с него взять после контузии? Пусть едет.
Павел только усмехнулся.
В канцелярии он показал врачебную справку, получил солдатскую книжку и аттестаты. Так же ему вручили значок "За ранение". На овальном металлическом значке в обрамлении лавровых венков красовались два скрещённых меча и стальной шлем М35 со свастикой. Павел с интересом рассматривал его.
- Что смотришь, гренадёр? Всё правильно. У тебя значок серебряный, за тяжёлое ранение. Значок чёрного цвета даётся за лёгкое ранение, а золотой лучше не получать.
- Почему?
- Так его тем дают, у кого ноги или руки нет, или кто зрение от полученного ранения потерял.
На вещевом складе обер-ефрейтор подобрал ему форму по размеру. Только мельком взглянув на Павла, он скрылся в подсобке и вынес комплект униформы.
- Надевай.
Форма села как влитая. По размеру подобрали ботинки и пилотку - тоже чёрную, с розовым треугольным шевроном и маленькой кокардой.
- Знак отличия есть?
- Да вот - два значка.
- Цепляй. И попомни старую тыловую крысу - они тебе помогут.
Павел нацепил на форму значок "За ранение" и "За танковую атаку".
- Отлично! Теперь полюбуйся на себя!
Обер-ефрейтор подвёл его к зеркалу, и Павел не узнал себя. На него смотрел молодцеватый немец-танкист. Даже выражение лица стало другим.
- Вот! Настоящий гренадёр! С такими воинами мы сломим сопротивление большевиков.
- Яволь, герр обер-ефрейтор!
То ли настроение у каптенармуса было хорошим, то ли Павел ему понравился, но он запер дверь и достал из тумбочки бутылку шнапса.
- У меня племянник на Восточном фронте, на тебя похож. Давай выпьем за победу.
Он плеснул шнапса на дно двух рюмочек.
- Прозит!
Выпили. Шнапс Павлу не понравился - слабоват был и отдавал самогоном.
- Да хранит тебя Господь, Пауль!
Павел поблагодарил каптенармуса и вышел из госпиталя.
Куда идти, где вокзал? Подсказали прохожие. Он повернул за угол, к остановке трамвая, и тут же наткнулся на патруль.
- Гренадёр, стой! - скомандовал фельдфебель. За ним стояли двое рядовых. - Документы!
Павел достал из кармана документы, протянул. Фельдфебель изучил справку и солдатскую книжку.
- Только из госпиталя?
- Так точно!