Конечно, чиновник тот был человеком уже в летах, любящим, по слухам, хорошо поесть и не менее хорошо выпить, вёл малоподвижный образ жизни, курил и вообще… Не то что молодой и совершенно некурящий Трентиньянов, начинающий любой новый день с хорошей пробежки в близлежащем парке, но… Вот именно - "но". Но и предыдущий зам. зав. отделом Болот и Лугов Департамента Землепользования гревского облисполкома спился с круга и ныне, говорят, пользуется большим авторитетом среди алкашей-синяков Приречного района, как бывший представитель власти, могущий разъяснить со знанием дела любому желающему текущий политический момент, а также последствия этого момента - только наливай.
И с тем, что был до него, тоже, вроде бы, произошла какая-то нелепая история. То ли он отбил чужую жену и ударился в бега, то ли, наоборот, у него увели его жену, а он ушёл с должности и даже переехал в соседнюю область, где чуть ли не устроился на работу в газету.
Чёрт-те что, в общем.
Но - прочь сомнения. Не отказываться же, в самом деле, от места из-за подобных пустяков! Такой финт начальство не простило бы и правильно сделало - если каждый начнёт носом крутить…
Нет, тогда уж лучше сразу бросать службу и опять подыскивать себе место ирригатора… бр-р! Вениамин Александрович аж плечами передёрнул, отбрасывая от себя пораженческие настроения, и уверенно ступил на широченное крыльцо старинного - шестнадцатого века постройки! - здания, в котором с незапамятных времён располагалась исполнительная власть города Гревска.
Первый день на новом месте прошёл нормально, - Вениамин Александрович познакомился с непосредственным начальством, сотрудниками и собственной секретаршей Тоней, сухощавой дамой неопределённого возраста, но весьма приятной наружности. Он также был введён в круг своих непосредственных обязанностей и даже вчерне успел прикинуть план работы на ближайший месяц, а во второй половине дня его предупредили о том, что сегодня после работы служащие Департамента отмечают девять дней со дня смерти предыдущего замзава отделом Болот и Лугов, и его, Вениамина Александровича, присутствие крайне желательно.
Поминки происходила в обширной приёмной директора Департамента и даже понравились Трентиньянову, который обычно старался избегать подобных мероприятий, как человек, во-первых, практически непьющий, а во-вторых, в глубине души не верующий в Бога и всяческую загробную жизнь (в чём никогда и никому не признавался из соображений престижа и карьерного роста).
Как-то совершенно незаметно для себя он успел выпить три рюмки водки, закусил, с удовольствием пообщался с новыми коллегами, отметив в уме их внимание и доброжелательность по отношению к нему. И покинул общество довольно удачно: не самый первый, но и не среди последних и, возвращаясь гулким коридором в свой кабинет, чтобы забрать оставленный там "дипломат" и плащ, с приятностью размышлял о том, что день, кажется, удался и, что если дальше так пойдёт…
Не зажигая света (секретарша Тоня ещё оставалась в приёмной директора Департамента), Трентиньянов вошёл в кабинет и направился к рабочему столу, на котором оставил "дипломат", как вдруг неожиданно и всей спиной ощутил, что он в помещении не один.
Нервы, однако, у Вениамина Александровича были пока ещё в полном порядке.
Для начала он медленно обошёл стол (чтобы между ним и неизвестным и пока невидимым посетителем оказалась преграда), потом сделал вид, что ищет на столе какие-то бумаги и как бы невзначай протянул руку к выключателю настольной лампы…
- Не зажигай огня, боярин!
Трентиньянов непроизвольно вздрогнул, покрылся холодный потом, плюхнулся на стул и рывком поднял голову, - и все это с ним произошло одновременно.
Посреди кабинета стояла, чуть покачиваясь (или это только казалось?), высоченная сутуловатая фигура и, разглядев сию фигуру повнимательней (насколько это было возможно в неверных отблесках света фонарей, проникающих в кабинет с улицы через узкие высокие окна), Вениамин Александрович покрылся холодным потом вторично.
Начать с того, что фигура была облачена в длиннополый, старинного покроя кафтан и какие-то чудные остроносые сапоги; в руках мяла неопределённого вида шапку и подпоясана была самым, что ни на есть настоящим кушаком, свисающие концы которого чуть ли не касались дубового паркета!
Голова фигуры обильно заросла волосами, усами и бородой, достающей в буквальном смысле до пояса, а её глаза… Глаза эти, казалось, прожигали насквозь и горели жутким жёлтым огнём в глубоких ямах-глазницах. Крючковатый нос-ятаган довершал поразительный облик незваного гостя.
Впрочем, все эти детали Вениамин Александрович Трентиньянов припомнил уже потом, а сейчас он лишь ошарашено пялился на посетителя, и одна мысль: "Вот она, третья рюмка водки!" билась в его висок, как ночная бабочка в оконное стекло.
Однако профессионал тем и отличается от любителя, что способен исполнять свои обязанности в любых условиях и в любом состоянии.
А Трентиньянов был профессионалом.
- Слушаю вас, - как бы со стороны услышал Вениамин Александрович свой голос, и не было в этом голосе ни тени страха и ни нотки сомнения. Потому что российский чиновник, находящийся на своём рабочем месте, это по определению практически неуязвимый человек.
- Подпиши челобитную, боярин! - с каким-то стонущим полувсхлипом произнесла фигура, и почудился чиновнику Трентиньянову в этом стоне-всхлипе замогильный холод и беспредельная тоска. - Подпиши. Христом Богом прошу! Ибо не будет покоя ни тебе, ни мне, доколе…
- Вениамин Александрович, вы здесь? - весёлый голос новоприобретённой секретарши Тони заставил вздрогнуть и Вениамина Александровича, и его жуткого гостя.
Тёмная фигура как-то ссутулилась, качнулась, заскользила по паркету в дальний от Вениамина Александровича угол и там без остатка растворилась - будто всосалась в стену.
- А почему в темноте сидите? - щёлкнул выключатель, и под потолком вспыхнул свет. - О, Господи! Да на вас лица нет!
- Трентиньянов достал платок и мелко дрожащей рукой отёр со лба рясный пот.
- Что-то мне, Тоня, как-то вдруг нехорошо стало, - пробормотал он и попытался улыбнуться. - Впрочем, с вашим появлением, все уже почти прошло.
- Ничего, это бывает, - многообещающе улыбнулась в ответ Тоня и предложила. - Поедемте ко мне, я вас кофе напою.
И Вениамин Александрович согласился.
Вместо кофе дома у Тони оказался почему-то коньяк, и Трентиньянов сам не заметил, как напился. Да так, что дальнейшее произошло само собой.
Покинул Вениамин Александрович квартиру своей секретарши в шесть часов утра с мерзкой головной болью и смутными воспоминаниями о Тониных умелых ласках. Конфликт с женой, однако, был улажен довольно быстро, так как ничего подобного с Трентиньяновым раньше не случалось, и вообще ему практически не пришлось врать, - он действительно мало что помнил.
Молодой и здоровый организм взял своё.
Контрастный душ, обильный завтрак и две чашки крепчайшего кофе быстро вернули Вениамину Александровичу уверенность в себе и, хотя воспоминание о вчерашнем происшествии в кабинете продолжало тревожно прятаться где-то в глубинах сознания, Трентиньянов решил жене пока ничего не рассказывать, а окунуться с головой в работу и посмотреть, что будет дальше.
В конце концов, думал он, всё это - не более чем шуточки подкорки, в нужный момент расторможенной водкой - и к чёрту всякую мистику!
Следующий месяц прошёл спокойно.
Трентиньянов быстро втянулся в работу и сам чувствовал, что начальство им довольно, а большего пока и желать было бы грешно.
Отношения с секретаршей установились дружески-деловые. Тоня, к лёгкому удивлению Вениамина Александровича, после памятного вечера и ночи не делала ни малейших попыток повторного сближения, что вполне устраивало Трентиньянова, который, в общем-то, любил свою жену и к связям на стороне относился с крайней осторожностью. Ом уже почти окончательно забыл и тот мистический случай в кабинете, когда однажды вечером…
В тот день Вениамину Александровичу пришлось изрядно задержаться на службе.
Скопилось много бумаг, требующих скорейшего рассмотрения, и заместитель заведующего отделом Болот и Лугов областного Департамента Землепользования, предупредив жену, что задержится и, отпустив Тоню, с головой погрузился в работу.
За окном давно стемнело (был конец октября), и Трентиньянов как раз размышлял над формулировкой сопроводительной записки, которую следовало приложить к очередному документу, когда в его кабинете неожиданно погас свет.
Чертыхнувшись, Вениамин Александрович посидел некоторое время с закрытыми глазами, чтобы привыкнуть к темноте (ни спичек, ни зажигалки у него не было, так как он не курил), а затем набрал номер дежурного по внутреннему телефону.
Дежурный сообщил, что свет погас по всему кварталу, что подобное, очень редко, но всё же случается и, что вероятнее всего, свет скоро дадут.
Минуту поразмыслив, Трентиньянов решил, что это знак судьбы и на сегодня хватит, и собрался было подняться со стула, как вдруг краем глаза уловил какое-то шевеление в дальнем углу кабинета…
"Опять!" - прирос к месту Вениамин Александрович и попытался нашарить под рубашкой несуществующий нательный крест, судорожно вспоминая при этом "Отче наш", - молитву, которую он, возможно, и слышал пару раз в жизни.
Тем временем фигура в длиннополом кафтане окончательно сформировалась и, как бы проплыв над паркетом, остановилась напротив охваченного липкой паникой Трентиньянова.
- Подпиши челобитную, боярин! - замогильный глухой голос сверхъестественного посетителя настиг убегающее сознание чиновника и остановил его на пороге спасительного обморока. От жёлтых горящих глаз призрака отвести взгляд не было никакой возможности.
- Подпиши, пока добром прошу. Иначе плохо тебе будет!
- К-кто вы т-такой? - еле сумел выдавить из себя Трентиньянов, судорожно, словно палочку-выручалочку, сжимая в пальцах родимый "паркер" (на этот раз он испугался гораздо сильнее, вероятно, потому, что был совершенно трезв).
- Семён я, сын Борисов, купец из этого города. Обидели меня, боярин!
- Кто вас обидел? - понемногу стал приходить в себя Трентиньянов.
- Да наш же брат, купец Митька Строганов и обидел. Я у него луг откупил в наём на десять лет. Знатный луг, богатый. А он, подлец, мешок денежный, сунул на лапу тиуну боярскому и луг тот у меня отобрали. Ты, боярин, вот что - подпиши челобитную честь по чести, в ней всё сказано, а я говорить долго не могу - сил это много отнимает…
- Да где же она, челобитная-то?! - воскликнул Вениамин Александрович в отчаянии. - Где бумага?! Вы же не мне её подавали!
- Те, кому я её триста лет тому подавал, - нехорошо усмехнулся купец Семён сын Борисов, - давно в сырой земле лежат. Теперь твой черёд настал. Я порядок знаю. Положили под сукно мою челобитную и не хотят искать. Я триста лет маюсь. И буду маяться, пока челобитную мою не найдут и не подпишут. Клятву я дал страшную, боярин, перед Богом, что все равно по-моему будет. А не будет… Что ж, я триста лет род ваш поганый тиунский, дьяконский да боярский извожу и впредь изводить буду, пока не найдёте. Ищи, боярин. Ищи мою челобитную, ибо новую подавать нету у меня никакой возможности. А не отыщешь… Пеняй тогда на себя!
И тут дали свет.
Страшный призрак купца Борисова Семена исчез, а Трентиньянов, схватив пальто, шляпу и "дипломат", пулей вылетел из кабинета.
Окончательно он пришёл в себя на полдороге к дому и, решив, что создавшуюся ситуацию надо тщательно обдумать, завернул в первый попавшийся бар, спросил себе сто грамм коньяка и кофе, сел за пустующий столик в углу и принялся разбираться в самом себе.
Необходимо заметить, что Вениамин Александрович трусом отнюдь не был, да и в мистическо-суеверных настроениях и эзотерическом образе мыслей его было заподозрить крайне трудно. Однако следовало признать, что появление призрака купца Семена Борисова оба раза очень и очень отрицательно отразилось как на физическом состоянии Вениамина Александровича, так и на его душевном и, так сказать, психическом здоровье.
Вылив половину имеющегося в рюмке коньяка и глотнув кофе, Трентиньянов констатировал, что при виде призрака его охватывает глубочайший страх, почти ужас. Да такой, что впору поседеть или даже сойти с ума и, что с этим безысходным чувством, поднимающимся в нём серой неотвратимой волной, бороться он не в силах. Тут же припомнилась незавидная судьба трёх его предшественников, и Вениамин Александрович очень быстро пришёл к выводу, что необходимо что-то предпринять. И чем скорее, тем лучше.
Но вот что именно? Прикончив первые сто грамм и взяв ещё пятьдесят, Вениамин Александрович понял, что из данной ситуации существует ровным счётом два выхода. Первый: уйти со службы (это было совершенно неприемлемо). И второй: попытаться удовлетворить требования призрака и найти проклятую челобитную. Триста лет - это, конечно, срок немалый, но… чем чёрт не шутит? Впрочем, прежде чем предпринимать конкретные шаги, следовало навести ещё кое-какие справки, чем Трентиньянов и решил заняться прямо с завтрашнего утра.
Наутро, явившись на службу, Вениамин Александрович попросил Тоню сделать чаю себе и ему и пригласил её в кабинет. Дипломатично поинтересовавшись общим положением дел и услышав, что все в относительном порядке, он спросил:
- Скажи, Тоня, сколько лет ты работаешь в облисполкоме?
- Ну, Вениамин Александрович! - сверкнула красивыми искусственными зубами секретарша. - Разве женщинам такие вопросы задают?
- Брось, Тонечка! - по-свойски подмигнул Трентиньянов и даже позволил себе погладить Тонину тонкую коленку. - Мы же не чужие друг другу люди! - и начальственным тоном добавил, твёрдо глядя в её болотного цвета глаза. - Мне нужно знать.
- Пятнадцать лет, - пожала плечами Тоня.
- И всё время здесь, в этом Департаменте?
- Ну, большей частью да, здесь. Правда, назывался он раньше по-другому…
- Скажи, Тонечка, - нетерпеливо перебил её Трентиньянов, а ты не знаешь кого-нибудь из нашего Департамента, кто, скажем, сейчас на пенсии давно, а перед этим долгое время тут проработал? Мне, понимаешь, один исторический вопрос нужно провентилировать.
- Как же, знаю… Лет двенадцать назад ушёл от нас на пенсию Вадим Никанорович Двоеполъский из отдела Лесов и Полей. Ему уже тогда было под девяносто, но его держали до последней возможности, как незаменимого специалиста. Так вот он, говорят, работал ещё в Департаменте Землеустройства при последнем государе-императоре. Представляете? Сейчас ему больше ста лет, но он ещё жив… Да у меня даже где-то телефон его домашний был записан. Найти?
- Да, пожалуйста, это было бы очень кстати.
- Хорошо, сейчас посмотрю… а… что случилось-то?
- Ничего, Тонечка, не случилось, - фальшиво улыбнулся Трентиньянов, совершенно справедливо опасаясь ненужных его карьере слухов и пересудов. - Так, уточнить кое-что хочу. Новые веяния, знаешь ли, требуют разумной инициативы… В общем, потом все расскажу, если получится, а сейчас не хочу сглазить, - и Трентиньянов шутливо сплюнул три раза через левое плечо.
Вадим Никанорович Двоепольский действительно оказался жив и даже для своих невероятных лет довольно бодр. Услышав, кто его беспокоит, обрадовался, что не забывают старика и к просьбе о встрече отнёсся с юношеским энтузиазмом, назвав свой адрес и удобное для визита время - вечер следующего дня.
Старый чиновник встретил Трентиньянова в прихожей и, тяжело опираясь на трость, лично проводил Вениамина Александровича в гостиную, где на столе уже ожидал яблочный пирог и чай,
- Нынче разучились пить чай, - поведал Вадим Никанорович, самолично разливая густую заварку по тонкостенным стаканам в ажурных серебряных подстаканниках. - Пьют из чашек большей частью. А чай надобно пить исключительно из стаканов, - тогда в нём особенный вкус появляется. В моё время даже понятие такое бытовало - чайный стакан. Он, стакан этот, собственно и посейчас выпускается, да только название своё утратил. Да и где, скажите на милость, в наше время вы найдёте хорошие подстаканники, а? То-то. Нуте-с, так с чем пожаловали?
Трентиньянов подивился про себя энергичному виду старика (Двоепольскому никак нельзя было дать больше восьмидесяти) и, внезапно переменив решение, которое принял накануне визита, рассказал все.
О незавидной судьбе трёх его, Трентиньянова, предшественников, о жутком призраке купца Семена Борисова и о злополучной челобитной.
Вадим Никанорович слушал внимательно, не перебивал, прихлёбывал помаленьку чаек с лимоном и только под конец повествования попросил разрешения закурить.
- Вы - у себя дома, - удивился Трентиньянов. - Курите, пожалуйста, и не обращайте на меня внимания.
- Я-то дома, но вы - гость, - резонно заметил старик и вставил в янтарный мундштук "приму".
Некоторое время он молча курил, стряхивая пепел в массивную бронзовую пепельницу на львиных лапах.
- Что ж, - вымолвил он, наконец, - признаюсь честно, что подобную историю я уже однажды слышал. Было это, дай Бог памяти… да, точно, перед самой революцией. Весной семнадцатого года. Я тогда только начал служить курьером в Департаменте Землеустройства при губернской управе. Так вот. Молодые чиновники в курилке рассказывали примерно то же самое, что и вы сейчас. Мол, чертовщина какая-то творится в Департаменте Землеустройства, - бродит по ночам призрак, якобы, купца и просит подписать какую-то челобитную. А те, мол, из начальства, кому он является, так или умом трогаются или спиваются, или ещё что с ними нехорошее происходит. Говорили, помню, что тянется вся эта история уже двести лет с лишком с некоторыми перерывами, и, что не будет призраку купца успокоения, пока кто-то не найдёт и не заверит челобитную своей подписью и не поставит на неё печать Департамента. Да-с, я тогда молодой был совсем, переполненный, так сказать, прогрессивными идеями, и ни в каких призраков или, там, привидений, разумеется, не верил, а потом… Потом, как известно, началась революция, и за все годы службы в Департаменте уже при советской власти я, признаться, ни разу подобных разговоров не слышал. Да и с начальниками нашими, помнится, всё было в порядке. В относительном, конечно. На самом-то деле всякое бывало, при Хозяине особенно, да и после… сами понимаете, но чтобы призрак… нет, не слыхал. Видать, действительно прежние времена возвращаются, раз этот Летучий Голландец от нашего чиновничества опять появился. При коммунистах-то, должно быть, опасался показываться! - и Двоепольекий рассмеялся сухим старческим смехом.
- Так вы мне верите? - робко спросил Трентиньянов.
- Отчего же нет? Верю. Я, молодой человек, за свою жизнь ещё не с такими чудесами встречался.
- И… что бы вы мне посоветовали в такой ситуации?
- Хм-м… что тут посоветуешь… Найти надо челобитную или с работы увольняться, если жить хотите.
- Найти! - чуть ли не вскричал Вениамин Александрович. - Легко сказать… Где же её найдёшь - триста лет прошло!
- Где… м-мда… а вы про наши подвалы что-нибудь слышали? И вообще про наше здание облисполкома?
- Ну… смутно… мало, в общем.