- Здание было построено в конце шестнадцатого века при Фёдоре Иоанновиче, сыне Ивана Грозного. - с явным удовольствием принялся рассказывать старый чиновник. - Тогда в государстве российском после Иоанновых сумасбродств наступила относительная стабильность и даже некоторая эйфория, что ли… Строили много. Хотя это, практически, единственное здание в городе, сохранившееся с тех времён. Оно, разумеется, горело неоднократно и неоднократно же перестраивалось, но фундамент… Фундамент и обширнейшие подвалы остались неизменными. Когда-то в них, говорят, пытали государственных преступников. И - всегда! - сваливали в эти подвалы всякий ненужный хлам. Старую мебель в основном, ну и прочее в том же духе. Подвалы эти, конечно, время от времени чистили, но они настолько обширны и запутаны, что их истинных размеров не знает никто. Точных чертежей, естественно, давно нет. Помнится, мне году, эдак, в сорок девятом комендант здания рассказывал об этих подвалах такое… Куда там Стивенсону и Дюма! Так что вы, ежели наберётесь духу и сумеете туда проникнуть, пошарьте, как следует. Чем чёрт не шутит! А вдруг сунули челобитную в стол, там, или шкаф, конторку какую-нибудь - не знаю уж, что у дьяков и тиунов того времени было из канцелярской мебели, а потом снесли ту мебель в подвал, и стоит или лежит она там теперь уже триста лет, и в ней - челобитная купца Семена Борисова. А его неприкаянная душа в призрачном обличье бродит по коридорам и губит ни в чём не повинного нашего брата-чиновника… - Двоепольский оживился, глаза его молодо блестели, мундштук в иссохшей руке так и летал по воздуху - Вадим Никанорович подкреплял свою фантазию энергичной жестикуляцией. - Эх, был бы я помоложе лет на двадцать… Да что там на двадцать! И десяти бы хватило. Отправился бы с вами, ей-богу! Но вы уж там поосторожнее, прошу вас, фонарь хороший возьмите, а ещё лучше - два фонаря. Еды на всякий случай, воды… И потом обязательно ко мне - расскажете как там и что, договорились? Подвалы, кстати, очень сухие, там всё должно отлично сохраниться, так что…
Вышел Трентиньянов от старого чиновника совершенно ошеломлённым, но, пока дошёл до дома, успокоился, собрался с мыслями и решил, что резон в словах Двоепольского, пожалуй, есть и, что всё равно ничего больше не остаётся - надо лезть в чёртов подвал.
Измазанный и поцарапанный, весь в пыли и паутине, Трентиньянов обвёл исступлённым взором очередной "каземат" вслед за лучом фонаря и тут же увидел в углу громадный, окованный позеленевшей медью сундук…
Позади были пять часов блужданий по каменному лабиринту среди остатков канцелярской мебели, остовов пишущих машинок, обломков стендов соц. соревнований и досок Почёта, а также монбланов и эверестов прочего застарелого хлама эпохи развитого социализма и не только её.
Предусмотрительный Вениамин Александрович захватил с собой уголь и мел, чтобы помечать дорогу, и заблудиться не боялся, тем более что обладал он хорошей зрительной памятью и чувством ориентации.
Подвал, однако, своей грандиозностью превосходил всякое воображение. Чего здесь только не было! В одном из помещений Вениамин Александрович, к примеру, наткнулся на деревянную вешалку с висящим на ней самым что ни на есть настоящим эсэсовским плащом и эсэсовской же фуражкой, а в другом углу ему померещился мумифицированный труп какого-то мужчины в солдатских обмотках и будёновке, но он быстро отвёл фонарик в сторону и шмыгнул в ближайшую дверь; и на исходе четвёртого часа путешествия, когда Трентиньянов находился уже на третьем (если считать сверху) его этаже, ему показалось, что он блуждает здесь если и не всю жизнь, то уж оставшуюся её часть будет блуждать точно…
Чёрта лысого я здесь найду, с тоской думал Вениамин Александрович, проваливаясь ногой в трухлявые остатки дэеспэшного стола семидесятых годов двадцатого века и тут же пребольно ударяясь коленкой об дубовую целёхонькую конторку времён Александра Первого. Собственно, то, что хорошая, сработанная из настоящей древесины, а не из прессованных с клеем опилок мебель здесь действительно прекрасно сохранилась, и толкало Вениамина Александровича на дальнейшие поиски, а когда он обнаружил помещение с мебелью, явно сделанной раньше девятнадцатого века и в одном из ящиков нашёл замечательно сохранившиеся бумаги, исписанные чьим-то изящным безукоризненным почерком, его сердце забилось сильнее, и он ощутил в себе тот азарт, который хорошо знаком археологам, исследователям, а также неугомонным искателям старинных кладов.
Трентиньянова, разумеется, никоим образом нельзя было заподозрить в отличном знании образцов канцелярской мебели конца шестнадцатого века, но этот сундук… Сундук был древним, сразу видно, и Вениамина Александровича потянуло к этому сундуку с неодолимой силой.
С трудом откинув тяжеленную крышку (замок отсутствовал), Трентиньянов посветил фонарём в пахнущее всеми прошедшими русскими веками нутро сундука и увидел на дне пергамент.
Если вы думаете, что чиновник тут же схватил этот пергамент руками и стал читать, то вы глубоко ошибаетесь и плохо знаете Вениамина Александровича. Нет. Ещё накануне, обдумывая предстоящую экспедицию, он учёл все до последней мелочи. Триста лет - не шутка. Даже в сухом микроклимате подвала документ подобной давности может не выдержать резкого обращения.
Вениамин Александрович залез в сундук с ногами, встал перед пергаментом на колени и осторожно сдул с него вековую пыль.
Буквы давно выцвели, да и в старославянском Трентиньянов, прямо скажем, был совсем не силён, однако сердце его радостно и тревожно забилось, когда он сумел разобрать начальные слова: "Челобитная" и "купец Семёнов сын Борисов…"
Да. Вениамин Александрович Трентиньянов был очень и очень предусмотрительным человеком!
На свет фонаря появилась баночка с тушью и тонкая колонковая кисточка. Обмакнув кисточку в тушь. Трентиньянов крайне осторожно вывел внизу пергамента: "Утверждаю" и свою подпись, потом достал из сумки печать отдела Болот и Лесов, которую накануне взял из сейфа, с нежностью подышал на круглое чёрное донышко и, мысленно перекрестившись, аккуратно приложил её к пергаменту…
Тяжкий долгий гром прокатился от крыш до подвалов облисполкома.
Дрогнули стены.
- Спаси тебя Бог, боярин! - гулко каркнул за спиной голос купца Семена Борисова, полный невыразимого облегчения, и ветхий пергамент рассыпался на глазах в мельчайшую невидимую пыль.
Следующий день был воскресным, и Трентиньянов проснулся поздно.
Накануне, крайне утомлённый, как физически, так и душевно, он свалился в постель, что называется без задних ног, но теперь чувствовал себя отдохнувшим и голодным.
Жена уже вернулась с рынка, и из кухни доносились восхитительные запахи.
За завтраком Вениамин Александрович смотрел по телевизору новости и вполуха слушал жену, которая рассказывала очередную городскую сплетню, подхваченную ею на рынке в короткой очереди за домашним творогом.
- … представляешь?! Полностью исчезла за ночь, будто и не было её вовсе! Тебе, как представителю областной администрации, это должно быть интересно.
Трентиньянов отставил чашку с кофе.
- Что исчезло? - спросил он.
- Ты меня никогда не слушаешь! - обиделась жена. - Свалка наша городская знаменитая, что воздух и речку Змейку отравляла столько лет, говорят, исчезла за одну ночь.
- За ночь? - поразился Трентиньянов. - Да её и за год не вывезешь! Брешут люди, да и я бы знал, если что… - он вдруг осёкся. В его хорошей зрительной памяти отчётливо всплыло ещё два слова из челобитной купца Семена Борисова: "ръка Змейка".
Забыв про кофе, Вениамин Александрович выскочил из-за стола, торопливо оделся, сказал жене, что скоро вернётся (забыл на работе важный документ, а утром в понедельник он должен быть в готовом виде представлен начальству) и выскочил из дому.
К знаменитейшей городской свалке он подъехал на такси.
Про свалку эту можно было написать отдельный роман.
Она образовалась ещё в конце девятнадцатого века, когда город Гревск, подобно многим другим городам Российской империи начал бурно и промышленно развиваться, и с тех самых пор являлась нескончаемой головной болью, как городского, так и губернского (а позже и областного) начальства. На свалке этой… Впрочем, не о ней речь. Не о ней речь потому, что свалки не было.
Исчезла.
Испарилась.
Провалилась сквозь землю и перенеслась в иное измерение.
Вениамин Александрович Трентиньянов в пальто нараспашку стоял на холме, который пересекала асфальтированная дорога, ведущая к свалке, и глядел вниз, на обширнейший изумрудно-зелёный луг, густо усыпанный цветами и сверкающий свежей летней травой в половину человеческого роста под ярким октябрьским солнцем. Рядом с Вениамином Александровичем стоял шофёр такси
- Не может быть, мля… - сказал, наконец, водила и протянул Трентиньнову раскрытую пачку сигарет.
Некурящий Вениамин Александрович машинально взял, прикурил от зажжённой шофёром спички и вдохнул терпкий дымок пополам с воздухом, крепко настоянным на безпестицидных и безнитратых травах и цветах конца шестнадцатого века.
Обратно в город таксист довёз Вениамина Александровича бесплатно, и всю дорогу до дома и после, вплоть до самого вечера и ночи, Трентиньянов впервые в жизни ощущал себя совершенно счастливым человеком.
Долина
Вода была холодной, словно февральская сосулька.
Я сделал несколько глотков и оторвал алюминиевую кружку от губ. В висках заломило.
- Из морозилки?
- Колодец.
На вид хозяину примерно шестьдесят, и я, случись драка или серьезная работа, предпочел бы иметь такого в соратниках, - прожитые годы, казалось, лишь придали мужчине крепости.
- Надо же. Глубокий колодец, наверное.
Не то чтобы мне очень хотелось завязать разговор, но отчего не переброситься парой слов, когда есть время и настроение? К тому же приехал я в эти края не на один день, и познакомиться с местным населением не помешает. Это никогда не мешает.
- Глубокий. Хоть и не в этом дело.
- А в чем?
- Место нужно уметь выбирать, - усмехнулся хозяин краем рта.
- Для колодца?
- Для жизни.
- Да, вижу, что это вы умеете, - вторым заходом я осушил кружку и огляделся. - И вода у вас вкусная да холодная, и красиво вокруг - душа радуется. Спасибо.
- Пожалуйста, - он принял кружку. - А вы куда путь держите, если не секрет?
- В Прибрежное.
- Отдыхать?
- В том числе. Но больше все-таки работать. Надеюсь.
Он приподнял черные, в отличие от уже седых волос, густые брови.
И то. Стоит перед вами человек лет примерно двадцати восьми - тридцати. Пол мужской. Рост - чуть выше среднего. Лицо бледное, очки в металлической оправе, усы и бородка подстрижены, рюкзак новый. Руки чистые. Шорты, майка, сандалии на босу ногу. Явно городской. Но без своей машины. И что, спрашивается, он может здесь наработать? Смешно.
- Я писатель, - объясняю зачем-то, хотя меня никто не спрашивает. - Книги пишу. Слышал, в Прибрежном есть парочка недорогих частных отелей, в которых можно остановиться.
- Есть, - кивает хозяин. - Только…
- Что?
Он некоторое время смотрит на меня, словно прицениваясь. Или прицеливаясь. Глаза у него того же цвета, что и старые, выбеленные десятками стирок, джинсы, и я ловлю себя на странной мысли, что стрелять этот человек наверняка умеет. И при нужде у него найдется из чего.
Хозяин зачем-то переводит взгляд в небо, едва заметно вздыхает и говорит с ленцой:
- Июнь месяц, и луна убывает. Новолуние скоро.
- Очень рад, - говорю. - Это важно?
- Кому как. Вы впервые к нам?
- Да.
Лезу в карман, достаю сигарету, протягиваю пачку, угощая.
- Бросил, - в голосе тонкая нотка сожаления. - Но все равно спасибо.
Наклонившись к зажигалке, прикуриваю, бросаю исподлобья короткий взгляд на хозяина. Тот в явной задумчивости. Что за чертовщина? Давай уже, мужик, рожай.
- В Прибрежном три отеля, - говорит он. - "Солнечный", "Комфорт" и "Приют Диониса". Совет нужен или обойдетесь?
- "Солнечный" - звучит слишком просто, "Комфорт" - пошло, - не скрыл я своих мыслей. - А вот "Приют Диониса" мне нравится.
- Там хозяйка Марианна, - неторопливый кивок. - Я бы тоже на нём остановился. И место хорошее.
- Правильно выбранное? - улыбнулся я.
- Точно, - он улыбнулся в ответ.
Я уже попрощался, сделал несколько шагов по дороге и зачем-то обернулся. Хозяина видно не было, но в окне второго этажа мелькнуло и пропало чьё-то лицо. Как мне показалось, девичье.
Когда тебе выплачивают нехилый аванс за еще не написанную книгу, то можно поступить по-всякому.
Первый, он же самый скучный, вариант: немедленно сесть за работу. И практически не выходить из дома, пока ее не закончишь.
Второй: удариться в загул и праздношатание. Обнаружив, что от аванса осталась в лучшем случае треть, загул и праздношатание с сожалением прекратить и, после соответствующих оздоровительных процедур, опять же, сесть за работу. Из дома при этом выходить еще реже, чем в первом случае.
Третий: прогулять весь аванс. Опомниться, когда до сдачи текста останется всего ничего, и тогда уже даже не приняться за работу, а сдохнуть за ней. В известном смысле, разумеется, и уже безо всяких оздоровительных процедур. Но этот вариант подходит лишь для самых великих экстремалов.
Я не такой.
Поэтому выбрал четвертый: уехать из города. Лучше подальше. Эдак, за тысячу с лишним километров. К морю.
Кто мне Долину посоветовал, не помню. Но вопрос решили три фактора: я никогда раньше здесь не бывал, у меня были деньги, чтобы устроиться с удобствами, место слыло малопосещаемым даже в курортный сезон. Не люблю толп.
Так и сделал. В рюкзак - паспорт, ноут и самое необходимое из одежды, в карман - наличные и банковскую карточку, и - в аэропорт. Электронный билет уже заказан и оплачен. Три с лишним часа в общей сложности, и теперь мне осталось преодолеть два километра от Долины до Прибрежного. Всего.
Я мог бы взять машину в селе - там, на площади перед магазином и почтой, стояли три-четыре таратайки, скучающие водители которых покуривали рядом, ожидая клиентов. Но не стал. Два километра для человека, у которого затекли ноги сначала в самолете, а потом в автобусе, - не расстояние. Двадцать пять минут крейсерского хода. Много - тридцать. Что до жары, то я всегда её хорошо переносил. Опять же виды. И запах. Чуть подвяленная солнцем трава, виноградники на склонах гор, дорожная пыль, море вдали.
Уже потом, раз за разом анализируя события тех дней и ночей (вернее, одной ночи и одного неполного дня), я неизменно приходил к выводу, что должен был насторожиться с самого начала. Недорогой, с полным пансионом, частный отель в десяти минутах ходьбы от моря на три четверти пустой в июне месяце. Разве так бывает? Тогда я принял данный факт, как должное. И даже обрадовался - мол, правду говорили, что не много здесь народу отдыхает в это время. Замечательно! А почему так - не наша забота. Хозяйка Марианна, симпатичная дама лет сорока пяти, - мила и предупредительна. Номер на втором этаже трехэтажного здания под красной черепичной крышей - чистый и удобный. Электричество, горячая и холодная вода, интернет - в наличии. Готовят прекрасно, в чем я убедился в первые же полчаса после заселения, угодив как раз к обеду. Бассейн, волейбольная площадка, бильярд, турник, гамаки, кресла-качалки, беседки, чудесные цветы на клумбах, нежный газон, на который хочется немедленно лечь и уже не вставать. Что ещё надо? По мне - полное удовлетворение. Даже слишком. Я ведь работать сюда приехал. Вроде бы. Нет, никаких "вроде бы". Если хочешь или должен (что одно и то же, только не все это понимают) работать, то будешь работать в любых условиях. Хоть зимой в сыром полуподвале, хоть летом в частном отеле рядом с морем. Тут главное с самого начала не жалеть себя, настроиться на труд и соблюдать жесткий график. Я на второй же день установил следующий: подъем, завтрак, пляж и море - до 11 часов. Затем, с перерывом на обед, работа до восемнадцати тридцати. В семь вечера - ужин. А там, как получится. Можно посидеть со стаканом хорошего вина в кресле-качалке, можно побродить по живописным окрестностям: я люблю обследовать местность, в которой прежде не бывал, - никогда не знаешь на какие красоты и неожиданности наткнешься.
Вот на четвёртый день, вечером после ужина, я ее и встретил. В заброшенной воинской части, расположенной у подножия холма, за виноградниками, километрах в полутора от "Приюта Диониса".
На часть наткнулся случайно, гуляя. Обогнул невеликое озерцо, смотрю - грунтовка, по которой явно ездят не чаще раза в месяц, травой почти заросла. Вдоль виноградника идет, в горку, потом явно вниз, но уже не видно, куда именно. Захотелось посмотреть. Пошел. На гребень поднялся и - вот они, железные ворота наполовину открыты, левая створка на одной петле болтается, чуть не падает, а на правой - пятиконечная звезда, вся в лохмотьях от облезшей, некогда красной краски. И КПП с заколоченным крест-накрест досками оконным проёмом.
Девушка стояла спиной ко мне, сразу за воротами. Неподвижно, чуть склонив набок голову, словно прислушиваясь к чему-то. Лёгкое светлое платье, черные волосы и большая холщовая сумка через правое плечо.
Я подошёл ближе и шагнул за ворота.
- Здравствуйте.
Она спокойно обернулась. Припухлые губы, тёмные брови, карие прозрачные глаза. Про такие говорят - орехового цвета. Двадцать два-двадцать три, вряд ли больше.
- Здравствуйте.
- Какое забавное место, - я огляделся. С нарочитым интересом, потому что смотреть мне хотелось на неё.
- Что ж здесь забавного? Это очень печальное место.
- Извините, старая и дурацкая привычка.
- Говорить не то, что думаешь?
- И это тоже. Экая вы… прямая.
- Какая есть. А я вас знаю.
- ?
- Вы - писатель. Живете в отеле у Марианны. И еще вы разговаривали с моим отцом. Он вас водой поил. Из колодца.
Ага. Девичье лицо, мелькнувшее в окне второго этажа.
- Понятно. Значит, это вас я видел в окне?
Она покраснела. В сочетании с крепким загаром это выглядело прелестно. И волнующе. Тысячу лет не видел краснеющих девушек.
- Меня зовут Дмитрий, - сказал я. - Можно Дима.
- А Митя? - она улыбнулась. Черт возьми, и как это у некоторых получаются такие улыбки, от которых сразу как будто глупеешь? Загадка. Тайна веков, я бы сказал.
- Извольте.
Тьфу, блин. Подсознание шалит, не иначе.
- А я - Ксения, - ее рукопожатие оказалось неожиданно сильным. - Если осмелитесь, можете звать Ксюшей.
- Я похож на труса?
- Не похожи. Иначе вы бы здесь не оказались.
- Э… вы о чем? Тут водятся призраки?
- Не всегда. Только в это новолуние, которое уже сегодня. Да и не призраки вовсе, они живые. Только… - Ксения вздохнула и взяла меня за руку. - Пойдёмте к морю. Там ждать удобнее. А папа скоро подойдёт.