Для Марии, юной танцовщицы из Сан-Ефросиньи, все эти факты являлись божественным откровением, но Гилмору кое-что было известно - во всяком случае, о Пандусе и конфронтации между Украиной и Россией, возникшей в эпоху Исхода. Не потому, что он проводил архивные изыскания или рылся в исторических трудах - которых, кстати, не существовало. Для большинства жителей ФРБ история началась триста лет назад, в эпоху бегства и переселения из Европы; а после него главными верстовыми столбами являлись разборки, перевороты и путчи - Переделы, как называли их здесь. Помнилось, впрочем, что миллиарды землян отправились в звездные миры, забыв, с умыслом или случайно, о нескольких украинских областях - и там через двадцать лет разгорелась война.
Война, поражение, бегство…
Об этом Гилмор тоже знал.
Знал, что причиной спора между Украиной и Россией являлись Крым и юго-восточные украинские города, где треть населения была русской, а большая часть - русскоязычной; каждая из сторон желала перенести их на собственную планету, ибо планеты эти были разными: своя - у России, и своя - у Украины.
Знал, что конфликт тянулся до завершения Исхода: шли референдумы и тяжбы, переговоры и демонстрации, а временами - побоища, как случилось в Симферополе, Харькове и Донецке: там сражались Русская Дружина и громадяне, украинские националисты. Потом сфера помех накрыла Землю, и вопрос с космическим переселением был снят с повестки дня.
Знал, что к моменту блокировки межзвездной связи на спорных территориях было несколько станций Пандуса, а среди них - ряд особо мощных, укомплектованных интернациональным персоналом и предназначенных для перемещения городов. И еще он помнил о том, что на одной из них, в Харькове, трудился его предок, инженер из Далласа, штат Техас, - Питер Гилмор, не русский и не украинец, а чернокожий американец, безвинная жертва случая и обстоятельств. Громадяне в борьбе за власть резали всех и каждого, чужих и своих; русские, как слабейшая сторона, были более терпимы, и потому Питер Гилмор с кучкой соотечественников прибился к ним. Они не воевали на стороне Русской Дружины, но когда война была закончена и проиграна, возвратились в Новый Свет - как беглецы, лишенные отчизны, вместе с караванами переселенцев, уходивших в море от крымских и одесских берегов.
На этом известное Майклу-Мигелю заканчивалось. Все остальные спутники Саймона знали намного меньше и, если не считать Марию, не проявляли склонности к истории и интереса к поучительным беседам. Обычно он уединялся с девушкой и Гилмором на берегу во время долгих дневных остановок, но случалось им толковать и на палубе - вполголоса, негромко, хоть Саймон не делал тайны из этих разговоров. Как-то раз Петр-Педро, доверив руль сыновьям, подошел, присел на теплые доски, послушал, переводя взгляд с Мигеля на Саймона, затем спросил:
- О чем трендите, мужики?
- Об Исходе, - откликнулся Саймон.
Петр-Педро поскреб корявыми пальцами макушку:
- О каком таком исходе?
- Был такой великий Исход к звездам…
Помолчав, капитан поднялся и произнес:
- Был, верно. Да кто о нем помнит теперь? Разве одни книгочеи. У нас ведь свой исход случился - когда драпали из Европ в Америки. И чего тогда не поделили? Что тут, что там - один черт…
Раскачиваясь на длинных ногах, он проследовал на корму и обругал Васко - велел, чтоб тот держался у берега, а не лез на стрежень, если не хочет поплавать прибитым к доске.
Гилмор невесело усмехнулся.
- Все мы здесь такие. Плывем по реке Вечности на плоту под названием Земля, без права остановки и пересадки. Триста лет плывем…
- Это переменится, - сказал Саймон, поглядывая на Марию. Она молчала; только подрагивали пушистые веера ресниц да тонкие пальцы мяли подол цветастого платья. - Переменится, - повторил он. - Скоро!
Майкл-Мигель погладил нагую грудь, исполосованную шрамами.
- Ты надеешься уничтожить передатчик, брат Рикардо? Это проклятое устройство на Луне, о котором ты говорил? Но как? Тебе пришлют что-нибудь подходящее? Оружие или космический корабль?
Саймон покачал головой:
- Нет. Импульсный трансгрессор - это не Пандус, корабль не перешлешь. Надо искать здесь, на Земле. Искать и надеяться, Мигель. Мир велик!
- Мир мал, мой звездный брат, - э т о т мир, - уточнил Гилмор. - Горстка людей тут, кучка - там, а меж них - океаны и бесплодные континенты, изрытые кратерами… Что здесь найдешь?
- Может, на "Полтаве", или в ЦЕРУ, или в других местах…
- Может быть, на "Полтаве", - кивнул чернокожий учитель, - если ее не разобрали по винтику. Но в ЦЕРУ ты не отыщешь ничего. Там…
Он вдруг замолчал и потупился под пристальным взглядом Саймона.
- Что - там?
- Ничего, кроме разрухи и страха. Их теснит Байкальский Хурал, их города - в развалинах, население - в панике, их лидеры не могут договориться друг с другом…
"Странная осведомленность", - решил Саймон и поинтересовался:
- Откуда ты знаешь?
Но Майкл-Мигель, не ответив, лишь развел худыми руками и что-то невнятно забормотал. "Мертвые тени на мертвой Земле…" - послышалось Саймону.
Он отвернулся, лег на живот, пристроил подбородок в ладони и прикрыл глаза, оставив крохотную щелочку. Теперь он мог смотреть на Марию, мог любоваться девушкой - незаметно, как приникший к земле гепард глядит на яркую птицу-певуна, алую, с золотистой грудкой. Сейчас этот процесс созерцания казался Саймону гораздо более важным, значительным, чем разгадка тайн Майкла-Мигеля или даже вся его миссия; и в этот момент Земля представлялась ему не огромной западней, а мирным склоном Тисуйю-Амат, где он провожал солнце вместе с Чией.
Как давно это было! И как недавно…
Взмах пушистых ресниц… Локон, вьющийся на ветру… Солнечный луч, утонувший в ее глазах…
"Все повторяется, - подумал Саймон, - все повторяется, и ничего не проходит бесследно".
Девушка, не замечая, что за ней наблюдают, глядела на него и улыбалась.
* * *
Тянулись часы и дни, баркас плыл по огромной реке, минуя немногочисленные городки и деревни, прячась у берегов, пересекая в темноте широкие озера-кратеры. Саймон заметил, что Кобелино все чаще подсаживается к Марии, тянет руки к ее коленям, заводит разговоры. Девушка отмалчивалась, пряталась в трюм, старалась держаться поближе к Саймону и Майклу-Мигелю. Учитель Кобелино не любил; для него мулат оставался все тем же огибаловским отморозком, которому случай и прихоть брата Рикардо сохранили жизнь.
Однажды, во время дневной стоянки, Кобелино опять пристроился к девушке, и Саймон разбил ему челюсть, пояснив, что не стоит зариться на хозяйское добро. Этот воспитательный акт явился весьма своевременным; теперь мулат обходил Марию за пять шагов, но временами взирал на нее с откровенной злобой.
В тот же день, ближе к вечеру, за ними погнался патрульный катер "торпед" - паровое суденышко, которое двигалось против течения порядком быстрее баркаса, так что уйти от погони не было никакой возможности. Петр-Педро, очевидно, уже прикидывал, как поплывет на доске вместе со своими сыновьями и пассажирами, но Саймон велел ему не тревожиться, спустить парус и лечь в дрейф, а когда катер приблизился, швырнул гранату. На мелководье у берега взрыв был особенно силен: вода, тина и песок взметнулись к небесам, перемешанные с деревянными и металлическими обломками, потом водяной столб опал, тяжелое затонуло, легкое уплыло, а съедобным занялись кайманы. Петр-Педро сплюнул за борт, Пашка выругался с явным облегчением, Кобелино разразился ликующими воплями, Филин одобрительно хмыкнул, а Дан и Васко, хозяйские сыновья, глядели теперь на Саймона точно так же, как смотрит пара щенков на матерого волкодава. В глазах их читались восхищение и безмерная преданность; они наконец обрели вождя, великого предводителя краснокожих, мечущего бомбы и убивающего врагов десятками.
Саймон, однако, был мрачен. На Тайяхате, в землях войны, он убивал, чтоб доказать свое превосходство, а в прочих местах - лишь в силу необходимости; смерть противника рассматривалась им как акт самозащиты, как воздаяние за совершенный грех или как превентивная мера, способная предохранить невинных от унижения и гибели. Но в любом случае это не являлось поводом для восторга. "Нормальной человеческой реакцией скорее должен быть страх. Возможно, отвращение", - размышлял он, посматривая на Гилмора и Марию.
Они не веселились, как остальная его команда, однако тоже ужаса не выказывали. Гилмор, взирая на пиршество кайманов, что-то шептал: молитву, проклятия или стихи, а девушка казалась печальной; глаза ее были опущены, брови сведены, у краешков губ залегли страдальческие морщинки. О чем она думала? О мешке, повисшем над темным озером? Об острых клыках рептилий, терзающих плоть? О муках расставания с жизнью? Но э т а плоть, исходившая кровью в медленных струях Параны, была, по крайней мере, бесчувственной и мертвой, растерзанной взрывом, - не люди, а клочья мяса, бесформенные ошметки, кайманья пища.
Впрочем, Саймон не считал их за людей, памятуя о пираньях и досках, к которым они прибивали пленников.
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
На этот раз они собрались не в беседке, повисшей над краем пропасти с огненным фонтаном, а в обширном зале, с бойницами у потолка, с высокими окнами и застекленными дверьми, которые выходили на галерею - она тянулась от башни к башне вдоль всего второго этажа. Начался ноябрь, последний весенний месяц, и в полуденные часы на воздухе было уже слишком знойно; солнце расплавленным огненным шаром висело над океанскими водами, и легкий бриз, задувавший с моря, не умерял жары. Но здесь, в просторном зале, под защитой массивных каменных стен, царила приятная прохлада.
В западной части комнаты располагался стол - большой, овальный, выточенный из черного дерева, с несколькими креслами, обтянутыми крокодильей кожей. Количество кресел менялось; случались спокойные времена, когда их было десять или девять, но в периоды смуты и резни вполне хватало четырех. Кланы воевали меж собой, заключали и разрывали союзы, атаковали и отступали, побеждали и терпели поражения, и все это сказывалось на креслах у овального стола; в них могли восседать лишь победители и владыки. Сейчас кресел было семь, но дело шло к тому, что в ближайший месяц их число сократится до полудюжины.
Четыре сиденья пустовали. Дон Хосе-Иосиф Трясунчик считался почти покойником, и звать его в этот зал не было ни малейшего резона; дон Эйсебио Пименталь, предводитель "черных клинков", редко покидал фамильную резиденцию в Разломе, не появляясь в Рио месяцами; дон Монтальван Большой Палец являлся фигурой незначительной, и с его мнением не стоило считаться - Длинные "плащи" были самыми слабыми в семерке правящих бандеро. Что касается Хорхе-Георгия Диаса по кличке Смотритель, возглавлявшего крокодильеров, то он, наоборот, был слишком силен, слишком прямолинеен, груб и напорист в своем стремлении к единоличной власти, так что на кулуарные сборища триумвирата его, как правило, не приглашали. Собственно, смысл союзных обязательств между "штыками", смоленскими и дерибасовскими в том и состоял, чтобы притормозить излишне шустрого Хорхе-Георгия, поэтому на их совещаниях он был безусловно персоной нон грата.
- Приступим, судари мои? - старый Хайме-Яков Трубецкой, задрав ястребиный нос, оглядел тянувшиеся у потолка бойницы. В них что-то поблескивало, но ненавязчиво и едва заметно: качки-телохранители смоленских были вышколены на совесть.
- Приступим. - Дон Грегорио Сильвестров, обменявшись взглядом с Алексом, зашелестел разложенными на столе бумагами. - Что на сегодня, Хайме?
- Трясунчик, сокол мой, Трясунчик. Кажется, он еще жив?
- Еще жив. Жив, пока я не выбрал отстрельщиков. Но о Трясунчике - после, - дон Грегорио по прозвищу Живодер небрежно махнул рукой. - Поговорим о Харбохе.
- О Харбохе? А что такого случилось в Харбохе? - Протез старика лязгнул, когда он откинулся на спинку кресла. - По моим сведениям, кондор-генерал Луис припек задницу гаучо, затем, как приказано, отошел и уже находится в центральных провинциях - со всеми своими людьми, лошадьми, пленниками и с бочкой пульки для нашего дона Алекса. Харбоху он проследовал без остановок.
- Он-то проследовал, - откликнулся дон смоленских, разглядывая лежавшие на столе бумаги, - а вот крокодильеры задержались. Погуляли в Харбохе. Еще погрелись у костров… Большие костры получились, Хайме! Из Сан-Ефросиньи видать.
- Ну так что же? Харбоха - их епархия, Сильвер. Их и Трясунчика, хотят - жгут, хотят - милуют… Нам-то убытка никакого! Мост цел, "штыки" переправились без потерь, дон-протектор отсиделся в Форту, а все остальное, в сущности, мелочи.
- Мелочи, - мрачно согласился Грегорио, не отрывая глаз от стола. - Склады сгорели, сотня "торпед" пошла кайманам на корм, все кабаки разгромлены, но ты, Хайме, прав - об этом пусть голова болит у Трясунчика и Монтальвана. Мелочи! Есть, правда, одна странность…
Старый Хайме приподнялся, будто желая заглянуть в бумаги и полюбопытствовать насчет упомянутой странности, но тут скрипнула дверь, свежий ветер пошевелил листы, и в комнате появилась девушка. Она проскользнула с галереи; чудилось, что кожа ее еще источает солнечный жар, а пряди светлых волос подобны золотым протуберанцам. Она была очень красива - стройная, длинноногая, с высокой грудью и правильными точеными чертами.
При виде ее Алекс по прозвищу Анаконда жадно сглотнул и улыбнулся, а надменное лицо дона Грегорио смягчилось.
- Что, Пакита? - произнес он, оторвавшись от своих бумаг.
- Приказать, чтоб подали вина, отец? - Голос девушки, низкий и томный, звучал чарующе, но в серых глазах стыли холодные льдинки. Казалось, она не замечает улыбок и взглядов Алекса; во всяком случае, подаренный ему ответный взор был суров и в будущем не сулил главе Военного департамента ничего приятного. Взвешен, измерен и куплен, читалось в ее глазах; возможно, продан и предан, и уж, во всяком случае, не любим.
- Пусть принесут белого из Херсус-дель-Плата, - распорядился дон смоленских и после паузы прибавил: - Мы скоро закончим, Пакита, и ты сможешь поболтать с Алексом. Поболтать! - Изобразив усмешку, он покачал длинным костистым пальцем. - Эти "штыки" бывают так нетерпеливы… Не позволяй ему раньше времени лезть под юбку, девочка.
- А если выше? - пробормотал Алекс, посматривая на полные груди девушки. Когда Пакита, передернув плечами, направилась к двери, он облизнул губы, а старый Хайме язвительно скривился. Что до дона Грегорио, то тот промолчал и не произнес ни слова, пока служитель в синем расставлял бокалы и наливал вино.
- Так вот, о странностях… - Дон смоленских потянулся к шкатулке с сигарами, потом, будто раздумав, отдернул руку. - В Харбохе погибли бойцы и шестерки Трясунчика, общим числом под сотню; еще - немерено портовой швали и двадцать шесть крокодильеров. Кто угодил к "торпедам" под нож, кто утонул или сгорел на угольных складах. Но девятнадцать были убиты в борделе - есть там такой, у гавани, собственность Монтальвана. При нем - мытарь… Так, мелкота, он же - вышибала: следит, чтобы клиенты не надували потаскух. Его допросили. Мои люди. Допросили с пристрастием! - Дон Грегорио стиснул пальцы в кулак, словно душил кого-то невидимого, жалкого. - Упрямый, подонок. Однако сознался, что крокодильеров прибил какой-то тип, заночевавший в борделе. Чуть ли не в одиночку! С ним, правда, были еще трое, а может, четверо. Все - с Пустоши. И среди них, - дон Грегорио зашелестел бумагами, - некий Кобелино, знакомец мытаря, из бывших монтальвановских шестерок. Этот шепнул приятелю, что обзавелся новым хозяином, и что хозяин его, брат Рикардо, - великий боец: пришиб в Пустоши всех огибаловских отморозков. Это вам ничего не напоминает?
Вопрос был обращен к обоим собеседникам, но тяжелый взгляд дона Грегорио уперся в Алекса. Тот заерзал в кресле и кивнул.
- Брат Рикардо? Может, священник? Сумасшедший поп, прикончивший в Дурасе троицу диких? Судя по описанию, белый, ни капли негритянской крови, хотя кто его знает… Высок, светловолос, глаза - синие, морда - как на картинке. Бабы таких любят.
- Похож, очень похож, - сообщил дон Грегорио, заглядывая в свои бумаги. - Вот справка из канцелярии Синода. Сообщают, что в Пустошь недавно были направлены священники Домингес и Горшков. Рикардо-Поликарп Горшков… Тоже похож, но не такой красавчик, как описывает Алекс. И что бы все это значило?
- Подмена? - произнес Хайме с вопросительной интонацией.
- Возможно. Теперь прикинем: события в Пустоши - это сентябрь; в начале октября кто-то разделался с бойцами "черных клинков" у Негритянской реки, затем - происшествие в Харбохе, а к нему - самая свежая новость: исчез патрульный катер "торпед". На Паране, у Сгиба. Собственно, не исчез, отыскались кое-какие обломки… Такое впечатление, что взорвался паровой котел, а заодно - весь динамит и порох… или что там у них было в трюме. Ни один мерзавец не выжил. Рассказать некому.
- Думаешь, все тот же поддельный поп сработал? - Дон Хайме поскреб в голове негнущимися пальцами протеза. - Если так, за этим братцем Рикардо без малого две сотни трупов, судари мои. Значит, человек он обученный, опытный, и к тому же желает непременно в Рио добраться. Пустошь, потом Негритянская река, Харбоха, Сгиб. Дорожка известная, в обход Разлома… - Старик покосился на дона Грегорио и повторил: - Опытный человек, Сильвер! Не срушники ли заслали? Чтоб с Трясунчиком разобрался?
Предводитель смоленских поджал губы.
- Сомневаюсь, Хайме. Срушников перебрасывают в Канаду, а потом везут на кораблях. К тому же откуда возьмутся у срушников опытные да обученные? Не прежнее время. Таких ни у Сапгия нет, ни у меня. - Он смолк, раскуривая сигару, потом заметил: - Этот, я думаю, из наших, из бразильян. Может, с западных гор, из Чилийского протектората, может - беглый с рудников, может, просто сосланный в Пустошь… Вырядился попом, а сам - отморозок из тех же крокодильеров.
- Скорее из гаучо, из тех, что от Федьки отложились, - подал голос Анаконда. - У Хорхе Смотрителя живых отморозков не водится. Он их зверюшкам скармливает.
Тощий Хайме вытянул руку, лязгнув протезом.
- Это не важно, милостивец мой, кто он таков, - гаучо, крокодильер или, допустим, "плащ". Главное, что он может и что его…
- …никто не знает, - закончил дон Грегорио.
Они переглянулись, будто в головы обоим пришла одна и та же идея. Алекс, наморщив лоб, смотрел на старших коллег и союзников, не в силах проследить их мысли по выражению лиц - мрачно-торжественному у Сильвестрова и хитроватому, злобному - у предводителя дерибасовских. Первый и вправду походил сейчас на живодера, готового забить бычка, второй казался старым хитрым грифом, что кружит над падалью, дожидаясь, покуда труп как следует протухнет.
- Трясунчик, - сказал наконец дон Хайме. - Ты, Сильвер, отстрельщика искал для Хосе-Иоськи? Так больше не ищи. Он сам придет.