– И то верно, – проговорил Морфей. – Разберемся… Ну, ладно, пока! Родственникам привет!
– Низкий поклон дяде Мите! – натянуто улыбаясь, добавил "конкурент".
Крысы подхватили свои баулы и продолжили путь по переходу, быстро исчезнув в мельтешении прохожих. Мы остались втроем, и компания получилась так себе.
– Ну, что, – сказал Морфей. – Значит, мы договорились? Мой человек идет с тобой – и ты показываешь, на что в твоем заведении уходит столько концентрата.
– Глупо, честное слово, – вяло отмахнулся кругленький. – Уходит на то же, на что и в твоем бардаке. Но раз договорились… Пусть идет. Только давай без подстав и кидалова. Ты же знаешь: со мной лучше не шутить…
– Знаю, – сказал Морфей. – Чего с тобой шутить – ты шуток не понимаешь. Иди Близнец. Посмотришь, что к чему – и назад…
Вот те на! Меня буквально разоблачили – назвали реальным прозвищем! Будто нет особой необходимости играть в конспирацию. Хотя я подозреваю, это обыкновенная, свойственная слабакам безалаберность…
Я послушно поплелся за новым знакомым. Хотя, какой он мне знакомый? Я и имени его не знаю…
– Я – Бакалавр, – неожиданно представился мой спутник. – А ты… Близнец, так?
– Да, – кивнул я.
– Чем живешь, Близнец? В смысле, кто ты в Клане?
– Ловец, – я пожал плечами. Собственно, официально так оно и было. Блюстители часто маскируются под рядовых членов Клана. Как, скажем, Хиляк.
– Хе, – криво улыбнулся Бакалавр. – Душами, значит, торгуешь? Заманиваешь дурачков в наш маленький ад?
– Поставляю тебе клиентов, – небрежно бросил я, хотя внутри все сжалось. Но надо было прощупать, что из себя представляет этот зловещий очкарик.
Бакалавр лишь хмыкнул в ответ. Прямо перед нами пискнул сигнализацией и моргнул огнями чистенький "Мерседес". Не новый, но, все-таки, не переделанный из катафалка школьный автобус… Бакалавр подошел, открыл водительскую дверь и сделал приглашающий жест.
– В тихом "Омуте" "мерсы" водятся, – неуклюже пошутил я.
– Их и в "Гавани" полно, – парировал Бакалавр. – Ловить уметь надо…
7
Машина подкатила к речному порту. Шлагбаум на въезде поднялся как бы сам собой. Слабо подсвеченная, грязная вода у причалов наводила на мысль, что название "Омут" возникло неспроста. Подъехали к низкому складскому зданию, остановились, словно Бакалавр ждал чего-то. И точно: массивная дверь покатилась в сторону, машина въехала внутрь. Не это произвело на меня впечатление, удивило другое.
"Мерседес" Бакалавра не был единственной машиной. Под покатой крышей стояло множество легковушек, по большей части – старых и невзрачных, в основном "Жигули" разного разлива. Среди них довольно дико смотрелись новенький "Ягуар"-купе и "Хаммер", раскрашенный невообразимо ярко. Если предположить, что слабаки начали покупать себе такие машины…
– Идем за мной, – сказал Бакалавр, вылезая из машины. – Только быстро. Посмотришь – и уйдешь…
Прошли мимо штабелей каких-то ящиков, поддонов с мешками, связок досок, свернули в узкий проход между пронумерованными железными контейнерами. В конце прохода оказалась неприметная дверь. Зашли в нее и оказались в каком-то затхлом закутке. Причем не одни: невзрачный тип в грязной спецовке ковырялся в куче хлама, не обращая на нас никакого внимания. Если не считать того, что он отвратительно кашлянул и сплюнул в нашу сторону.
К моему удивлению Бакалавр вдруг сделал подобострастную мину, чуть не на цыпочках подбежал к незнакомцу и принялся что-то шептать ему на ухо.
– Хорошо, пусть войдет… – не оборачиваясь, проворчал этот человек.
Бакалавр схватил меня за рукав и потащил за собой к маленькой дощатой двери, которую я поначалу не приметил. Впрочем, наткнувшись взглядом на татуировку, он отпустил меня и попятился, маня за собою.
Это было странное помещение – огромное, но будто бы не имеющее ни стен, ни потолка. Вместо них висели большие полотнища мешковины. Грубая пыльная ткань выполняла также роль занавесей, которые приходилось отодвигать руками, чтобы продвигаться вперед. Свет с трудом пробивался откуда-то сверху, сквозь ворсистую дырявую ткань.
Чем дальше мы шли, тем отчетливее был слышен странный, тревожный звук, природу которого я поначалу не смог разобрать. Наверное, мешала эта самая ткань.
Но вдруг я отчетливо понял.
Это был плач.
Нескончаемый плач множества людей. И хотя чего-то подобного я и ожидал, мне стало тяжело и душно. Я чувствовал себя в настоящем омуте – тонущим, задыхающимся в этой трясине. И еще появился страх, что не найду выхода из удушливого лабиринта.
Многоголосый плач все нарастал, и ноги отказывались идти дальше. Что я здесь потерял, чего я ищу в этом чуждом человеку месте?
А кругленький очкарик с лоснящимся портфельчиком все манил и манил дальше, и мы забирались все глубже и глубже в закулисье немыслимого, бредового театра.
За одной из грубых "занавесок" я со страхом и отвращением обнаружил лежащего на полу мужчину. Он не просто лежал – он катался из стороны в сторону на тонком матрасе и содрогался в беззвучных рыданиях. А так – мужик, как мужик, и одет, вроде, прилично…
– Идем! – заметив мою растерянность, нетерпеливо потребовал Бакалавр. – Торчков не видел, что ли?! У вас в "Тихой Гавани" не так, что ли?
– Ну, у нас поприличнее… – я не нашелся, что еще сказать.
– Вот потому-то и клиентов меньше, – злорадно сказал Бакалавр, отодвигая очередную "занавеску". – Неужто не понятно, что им – чем хуже, тем лучше! Слезами упиваться приятнее на грязном матрасе, чем в кожаных креслах…
У меня на этот счет были сомнения, но высказывать я ничего не стал. Задача совсем в другом – правда, сам для себя я не мог ее четко сформулировать. Это мое нормальное состояние: я просто плыву по течению, и обстоятельства пинают меня, как теннисные ракетки – мячик. Но Бакалавр, видимо, знал, что от него требовал Морфей.
И он тащил меня дальше.
Мы прошли через множество клетушек из мешковины. Видели мужчин и женщин – лежащих, качающихся из стороны в сторону, обхвативших головы и скорчившихся в позе зародыша… Я даже представить не мог, что их так много. Нет, предполагал, конечно, что многим хочется время от времени предаться отчаянию. Но чтобы за это еще и деньги платить каким-то проходимцам! Лично я заплатил бы, чтобы никогда не слышать этого ужасного плача…
Мы стояли где-то в центре безумного "Омута", окруженные дрянными гобеленами из мешковины и инфернальным хором плакальщиков. В отличие от прочих закутков этой обители скорби здесь был диван, кресло, столик, тумба с кофейным аппаратом. И, что самое интересное – ноутбук. За время службы Клану я уже успел забыть, как выглядит вся эта современная электроника. Особенно же меня поразил лежащий на столе мобильный телефон. Не нужно другого свидетельства высшей степени разложения члена Клана… Хотя, был ли стоящий напротив человек по-прежнему нашим сторонником? Все запутывалось, и чем дальше, тем сильнее…
– …Смотри, – глядя мне в глаза, сказал Бакалавр.
Достал из портфеля книжку – ту самую, что передали Крысы. Прошуршал страницами, помахал над головой.
Я понял, к чему он клонит.
Носителем жижи может быть что угодно. Бумага хороша тем, что здорово ее связывает. Можно без конца листать пропитанную этой дрянью книгу – и не заметить ничего подозрительного. Зато стоит ее поджечь – и останется только вдохнуть отвратительные испарения – концентрата "типа Б". Или курить, скрутив в трубочку – в зависимости от того, какой способ саморазрушения тебе ближе…
– Здесь двести страниц с небольшим, – сказал Бакалавр. – По странице на дозу. Некоторым одной страницы уже мало. Ты видел, сколько у нас народу – куда больше, чем в вашей "Гавани", а к ночи еще подойдут. Можешь посчитать, как часто мы получаем гостинцы – и сделать выводы…
– Что-то я не заметил, как здесь курят, – сказал я.
Бакалавр презрительно смерил меня взглядом, усмехнулся:
– А что, у вас до сих пор курят? Термическое высвобождение, вонь, копоть? Зачем же, когда достаточно просто прочитать. Впитывание через сетчатку эффективнее, да и приятнее. Наверное.
Я почувствовал, что краснею. Таких тонкостей я не знал, да и не мог знать. Просто прочитать – надо же, как интеллектуально продвинулись наркотики! Прочитал страничку дешевого детектива – и получил приступ сладкой депрессии.
Хотя такое порой бывает и об обыкновенных книг.
– Ну, ладно… – я попытался взять себя в руки. – А концентрация? Во сколько ее можно увеличить без нашего ведома?
Пришло время Бакалавру меняться в лице. Он, правда, предпочел побледнеть.
– Проверять будешь? – он протянул мне книжку.
Я вспомнил предупреждение Морфея и быстро покачал головой.
– Ну, раз так – спасибо за визит, – криво улыбнулся Бакалавр. – Больше не задерживаю. Выход найдешь?
– Найду, – сказал я.
В этом я совершенно не был уверен – но хотел побыстрее остаться один. Бакалавр, похоже – тоже.
Нырнул за тяжелую штору, за другую, переступил через кого-то, и снова, снова… Пока не понял, что окончательно заблудился в этом огромном бесформенном мешке. Запутался в бесконечных серых тряпках, упал. Поднялся, опершись на одно колено.
Прямо в глаза мне смотрела девушка – совсем юная. Не красавица, к тому же растрепанная, щеки впалые, раскрасневшиеся влажные глаза…
– Почему он ушел и даже не сказал ничего? – тихо спросила девушка. В дрожащей руке она сжимала смятую бумажку, с номером страницы в уголке. – Я его так люблю… Понимаете? Это несправедливо. Это… Это…
Словно задыхаясь, она хватала воздух, и речь ее перешла в тихий вой. Я непроизвольно попятился, снова споткнулся, снова запутался в проклятом занавесе…
Нашел свободную "ячейку", опустился на скомканный матрас. Посидел немного, пытаясь прийти в себя. Но жуткий фон не давал расслабиться.
Вытащил из-за спины запутавшуюся в лямках сумку, откинул клапан, достал Клоуна. Медленно, будто стремясь оттянуть неизбежное, надел куклу на руку…
– Он здесь!!! – проорал Клоун прямо мне в лицо.
Я бы бросился наутек – если б можно было сбежать от собственной руки. Клоуна трясло, он безумно вращал стекляшками глаз и повторял одно и тоже:
– Здесь… Здесь… Совсем рядом!
– Он… Опасен? – заикаясь, спросил я.
– Не знаю, – внезапно успокоившись, сказал Клоун. – Вряд ли. Он просто чужак. Анимал. Совершенно лишний здесь человек.
– Это не Бакалавр? – спросил я.
– Кто?
Я объяснил.
– Нет, вряд ли, – Клоун потряс бубенчиками на колпаке. – Он… Он сейчас плачет…
Мне это показалось безнадежным занятием – искать кого-то среди множества невменяемых тел, путаясь в бескрайних тканевых лабиринтах. Но ничего не оставалось: слишком долго мы готовились к этой встрече. И я утешал себя мыслью, что сегодня поиски, наконец, увенчаются успехом. Что получу покой и заслуженное уважение – или какие там бонусы полагаются за спасение Клана. Наверное, орден.
Так и бродил, мысленно разговаривая сам с собой, а Клоун вертелся, словно я вывел его на забавную экскурсию в лабиринт ужасов. Он дико любопытен, и даже эти мрачные виды вызывают его интерес.
– Какой интересный дизайн, – восторгался Клоун. – Как просто и гениально! Если бы я создавал собственный притон, вряд ли придумал бы лучше! На редкость злачное место…
Внезапно я что-то почувствовал. Остановился, огляделся…
– Что такое? – насторожился Клоун.
– Разве ты не чувствуешь? Запах…
– Шутишь? Я не чувствую запахов!
– Извини. Пахнет… Жженой бумагой!
Я инстинктивно задержал дыхание, закрыл рот и нос свободной рукой. Клоун мелко рассмеялся:
– Боишься нюхнуть жижи? Ерунда – ее начисто высасывают легкие курильщика. А это – просто дым…
– Мне кажется, идти надо на дым… – неуверенно предположил я.
– Логично, – согласился Клоун. – Раз здесь не принято курить жижу, значит, это может быть кто-то посторонний…
Стараясь не терять ни секунды, я метнулся в соседнюю ячейку, в другую, третью. Вроде бы, поймал направление…
И неожиданно для самого себя наткнулся человека – с нелепой, неумело скрученной "козьей ножкой" в зубах. Он сидел, сжавшись, в углу своей, наполненной дымом, ячейки на цементном полу, а скомканный матрас валялся в стороне.
Вдох – и страничка с текстом затлела, задымилась. Выдох – и лицо его растворилось в плотном тумане. Человек всхлипнул, закашлялся…
– Это он! – страшным голосом прошипел Клоун.
Я не стал отвечать – просто снял куклу с руки. Та что-то пискнула на прощанье, но я уже прятал ее обратно в сумку. И все это время не сводил взгляда с незнакомца.
Чужой. Анимал среди слабаков. Более того – среди самых конченных, безнадежных, сдавших слабаков. Сильный, потребляющий жижу – как это понимать? Только теперь заметил: вокруг незнакомца скопилась целая куча обгоревших клочков бумаги. Вот, значит, куда уходит лишняя жижа…
Я осторожно присел рядом. Человек вовсе не выглядел опустившимся, неблагополучным. Более того – одет был дорого и со вкусом. Костюм, галстук, часы… Часы, между прочим, "Брегет" – штука довольно редкая в наше время, в них нужно толк знать. Ботинки начищены до блеска – словно только что с совета директоров вышел… Вспомнился "Ягуар" в "ангаре".
Непростой человек. Средних лет, аккуратно стриженный, с жесткими чертами. Пожалуй, слишком полный, чтобы можно было назвать его "спортивным", но что-то такое присутствует.
По лицу его текут слезы, но он улыбается – странной, блаженной улыбкой того, кому открылась истина. Какая истина открывается в состоянии исступления – один Бог знает. Лично мне даже знать этого не хочется… Но вот в глазах его появляется некоторая осмысленность – бумажка дотлела почти до пальцев. Человек вяло бросает "окурок". Медленно поворачивает голову в мою сторону.
– А… – сказал он дрогнувшим голосом. – И ты здесь…
За кого он меня принял? Не знаю. Уже привык к таким поворотам, так что даже не обращаю внимания.
– Тоже стресс снимаешь… – хихикнул человек.
– Что-то в этом роде, – осторожно сказал я. – А зачем вы это делаете?
Человек покачал головой и взял с пола мятый листок – страничку, вырванную из книги – только теперь я увидел, что рядом лежит целая стопка таких листков. Его пальцы сами собой стали скручивать листок в трубку – так делают дети, когда играют в "курильщиков".
– Почему курю? По-другому не действует. Слабая хрень, из меня так просто слезу не вышибешь… Не сентиментальный я человек…
Незнакомец хмыкнул, уронил "самокрутку", принялся нашаривать ее рядом с собой. В мою сторону даже не смотрел.
– Нет, зачем вам все это? Зачем вы пришли в "Омут"?
Он посмотрел на меня быстрым, нервным взглядом, и на миг я ощутил, какая между нами пропасть. Как между травоядным и хищником.
Уже забытое и очень неприятное ощущение. Я вдруг почувствовал острую радость, что так удачно попал в Клан, так надежно укрылся от безжалостного мира сильных.
– Да все уже перепробовал, – вяло сказал человек, глядя на "самокрутку". – Но наркота – это не то. А вот эта штука – настоящий кайф. Никогда бы не подумал. И не дай бог кому из знакомых узнать, чем я тут занимаюсь. Я всегда считал, что бабло, власть – это все. Что в них – и смысл, и удовольствие. Теперь они у меня есть, даже в избытке. Знаешь, какое это чувство – будто тебя развели, кинули, оставив с деньгами и властью и забрав что-то более ценное? И никому ж не признаешься – просто не поймут, сочтут за идиота. Надо улыбаться, казаться довольным жизнью, поплевывать на всех свысока. И в тайне завидовать убогим, у которых есть что-то такое…
Человек тихо рассмеялся. Недобрый такой смех. И все эти откровения – просто следствия очередной дозы таинственной и страшной субстанции, собранной с человеческих душ странными алхимическими машинами. "Не верь ему, – повторял я сам себе, – не верь! Он сильный, он – чужак!"
– А как это сладко – ощутить себя ничтожеством, м-м… – человек даже глаза закатил от удовольствия. – Чтобы понять, надо сначала достигнуть всего. И не просто достигнуть – вот этими вот руками вырвать у других, а если не отдают – ими же и придушить… Когда каждую минуту внушаешь себе: "Я сильнее всех, я непобедим!", то начинаешь в это слишком сильно верить. И многое при этом теряешь – только понимаешь слишком поздно… Ты, я вижу, тоже крутой парень…
Я вздрогнул. Крутым парнем меня еще никто не называл. Неудивительно, что первым это сделал обкурившийся до истерики наркоман.
Я неопределенно скривился. Наверное, так и делают крутые парни.
– Значит, ты меня понимаешь… – улыбнулся человек. – Впервые здесь?
– Да, – сказал я.
– О, значит, у тебя все впереди… Даже завидую. Чуть-чуть, хе-хе… Некоторые ударяются в мазохизм, избивают друг друга плетками или что-то в этом роде… В общем, направление верное – только малоэффективное. Жалость – это что-то совсем другое. Что-то из детства. Совершенно дикое чувство, я уже и забыл, когда в последний раз жалел самого себя.
"А когда в своей жизни ты жалел кого-нибудь другого?!" – захотелось вдруг крикнуть.
Конечно же, я молчал и продолжал слушать. Нужно разобраться: кто этот чужак, и какие опасности он несет Клану? Пока что я пребывал в полнейшем недоумении: неужто тысячелетнему существованию нашего тайного сообщества угрожает один-единственный, подсевший на жижу придурок?! Пусть даже он богат и влиятелен, но все же… Конечно, не мне делать выводы – есть, Владыка, есть Держатели. Даже Хиляк понимает во всем этом на порядок больше, чем я.
Но меня стала беспокоить какая-то смутная догадка… Однако словоохотливый чужак не давал сосредоточиться.
– Хорошо, что приятель посоветовал это место, – блаженно улыбаясь, говорил он. – И хорошо, что не стал вдаваться в подробности – я бы просто не поверил. Какой это кайф – ощутить себя раздавленной кучей дерьма, конченным неудачником, рыдать от жалости к себе, как самое последнее чмо… Ты понимаешь, меня, братан?
– Даже не представляете, как хорошо понимаю, – тихо сказал я.
– Бра-ат, – захихикал чужак и сунул мне в руки одну из этих жутковатых бумажек. – Держи, угощаю… Но-но! Даже не думай отказываться! Я такое не прощаю…
Я с ужасом понял, что не смогу отказаться – этот анимал даже под действием жижи бесконечно сильнее меня. Перед носом заскрипело колесико золотой зажигалки. Непослушными пальцами я пытался соорудить самокрутку.
– На! – заливаясь пьяным смехом, чужак сунул мне в рот собственную "папиросину". Или как это называется у торчков – "косяк"? Извлек, наконец, из зажигалки пламя и подпалил бумагу.
Тихое потрескивание, дым перед лицом… Я не затягивался, всеми силами имитируя курение. Но и того, дыма, что пролез в ноздри, хватило, чтоб меня вдруг скрутило…
СОВЕРШЕННО
БЕСКОНЕЧНОЕ
ОТЧАЯНИЕ
Я отбросил в сторону проклятую "папиросу" и равнодушно наблюдал, как бьется на полу совершенно незнакомый, странный, неприятный мне человек. Как захлебывается слезами и соплями эта "сильная личность", привыкшая подчинять, подавлять, втаптывать в грязь.
Мне абсолютно плевать на него. Во всем мире остался лишь я один – и никому нет до меня дела. Никто не может разделить со мной ужас этого одиночества и просто пожалеть меня, подставить чертову жилетку, обнять, погладить по голове.
Понять…