– У разведки есть спонсор? – усмехнулся я.
– У разведки много, чего есть, – уклончиво сказал полковник. – А почему он тебя интересует? Он что-то вынюхивал?
– Да так…
– У спонсора в этом деле свои интересы. Мы должны их учитывать. Интересы национальной безопасности заставляют идти на всевозможные компромиссы. Ты понимаешь, о чем я говорю, Близнец?
– Еще бы. Как же в таком деле без компромиссов…
Полковник посмотрел на меня, как показалось – недоверчиво – и сказал: – Вот-вот… Ну, а раз мы договорились – нет смысла держать тебя взаперти… Можешь передвигаться по территории комплекса – вплоть до охраняемых постов. Только без глупостей: здесь все под видеонаблюдением…
– Спасибо… – почти искренне сказал я. Честное слово – даже к тюремщику начинаешь испытывать благодарность, когда он выпускает тебя из карцера в камеру покомфортнее…
– Не стоит, – небрежно бросил полковник. – Сейчас ты отправишься к своим товарищам. Какой смысл сидеть в одиночестве, верно? Видишь – у нас все честно: ты нам – информацию, мы тебе – комфортные условия…
Вот здесь я по-настоящему удивился: с какой это стати – такая роскошь? Не боятся сговора?
И тут же вспомнил про видеонаблюдение.
Тогда понятно. Нас хотят разговорить. Или поймать на какой-нибудь глупости…
Полковник подошел к двери, легонько постучал и сказал небрежно:
– Агент Рысь тебя проводит…
Сюрпризы на этом не кончились.
На встречу с друзьями, которую я сам для себя окрестил "очной ставкой", меня вела Тома. Она шла впереди пружинящей походкой, и в ее движениях не было и намека на неуверенность или прочие чувства, которые у нормального человека порождает встреча с теми, кого он однажды предал.
Снова коридоры, нервный электрический свет, безликие двери. Это целый мир – мир коридоров и дверей. И за каждой дверью – свой маленький кошмар. Или шанс на спасенье. Все зависит от того, какая дверь тебе выпадет. Словно карта в колоде…
– Агент Рысь? – спрашиваю насмешливо, чтобы молчание не разорвало меня изнутри. – Это из-за маникюра?
Тома чуть поворачивает голову в мою сторону и говорит глухо:
– Потому что мягкая и пушистая. Пока не пришло время перегрызть горло…
Что ж, ответ вполне в духе минувших событий. Я улыбаюсь – потому что теперь сильный.
И могу подавить в себе упорно выползающую боль.
Ведь мне ее не хватает – этой суки, влезшей ко мне в душу и вывернувшей ее наизнанку!
– Что ж не перегрызла? – продолжаю я. – Видишь – живой и здоровый! Чего не делишься – как дела? Звание очередное получила? Или, может, путевку профсоюзную?
Шаг Томы чуть сбивается. Это забавно – вывести из себя такую железную бабу. Забавно… Зачем я себе лгу? Ничего забавного в нашей встрече нет. Не удивлюсь, если и это – всего лишь часть психологической обработки…
Буквально налетаю на Тому – и осторожно огибаю ее изящную фигурку. Словно боюсь удара током.
– Зачем ты так? – спрашивает она, глядя мне в глаза. – Ведь это не ты говоришь. Ты совсем не такой…
Обалдеть. Невозможно понять женскую душу – даже обличенную в форму! Я, видите ли, не такой! Не тот, кого можно прижать к полу коленом, выдавливая информацию…
– То есть… Я не то хотела сказать… – ее лицо искажает странная гримаса, и вряд ли это игра. – Я хочу попросить у тебя прощения…
– Да не вопрос! – улыбаюсь. – Я совсем не сержусь на тебя. Я же понимаю…
Теперь в ее глазах я вижу недоумение и боль.
– Ты не понимаешь… – ей-богу, она сейчас заплачет. – Я честно… Это была просто работа. Вначале… Но потом… Понимаешь…
– Что?
Главное не разреветься самому. Мы, анималы, народ еще более сентиментальный, чем слабаки. Нас хлебом не корми – дай кого-нибудь помучить, а потому от души порыдать. Говорят, и Гитлер был слезливым романтиком…
– Я привыкла… Привыкла быть слабой! Ты понимаешь? – ее губы дрожали, глаза покраснели, и лицо вмиг стало некрасивым. – Я, железная баба, таких, как ты щелкаю, как семечки… Но такой роли никогда у меня не было! Похоже я слишком вжилась в домашние халатики и тапочки… Я не думала, что мне так это нужно – быть слабой…
Я ничего не ответил. Наверное, просто замер перед ней с отвисшей челюстью. Просто такой поворот не приходил мне в голову.
Конечно, говорю себе, это все промывание мозгов.
Но как же хочется верить!
– Зачем ты все это говоришь? – спрашиваю глухо. – Я же знаю, что все здесь просматривается и контролируется.
– Здесь – нет, – говорит она. – Впрочем, это и не важно… Что было, то было.
Ее лицо снова непроницаемо, как маска. Не осталось и следа от этой нежданной слабости. Мы снова двинулись вперед.
– Никому не верь, – жестко сказала она. – Это страшные люди, и ставки слишком высоки. Считай, что тебя уже приговорили.
– То есть, меня убьют? – спокойно спросил я.
– Боюсь, так поступят со всеми. Мне тоже отсюда не выйти. Потому нельзя раскрывать им сразу все карты. Оставайся им нужным как можно дольше…
– Если ты знала, что все так серьезно – чего ж ты полезла в это дело?
– Нас не спрашивают. Мы исполняем приказы.
Я не нашелся, что сказать. Женщины, которые исполняют приказы – это за границами моего понимания…
Коридор упирался в стену и раздваивался в стороны. Здесь была высокая двустворчатая дверь и пара вооруженных бойцов с настороженными взглядами.
– Я виновата, и я помогу тебе… – быстро проговорила Тома, и вдруг повысила голос, придав тому командной жесткости. – Сюда!
Мы остановились. Один из охранников пробубнил что-то в кругляшок микрофона у щеки, прислушался к пустоте. Кивнул. Второй боец, не спеша, открыл дверь.
– Заходи! – приказала Тома.
Я повиновался. Дверь за мной закрылась, Тома осталась в коридоре.
Здесь было просторно и светло – не то, что в конуре, из которой я сюда явился. Но главное – здесь меня ждали.
7
– Привет, ребята! – бодро сказал я.
И осекся.
Видимо, тон я выбрал неверно. Ибо друзья мои выглядели так, словно наутро их собирались расстрелять перед строем карателей.
Доходяга тихо трясся в дальнем углу. На нем лица не было, и по щекам катились слезы. Крот зябко ежился, примостившись на длинной лавке у дальней стены. Даже Хиляк выглядел удручающе, и мое появление не вывело его из оцепенения. Он, скрючившись, сидел за железным столом, укутавшись в плащ, спрятавшись за полями шляпы
Только Затворник тоскливо помахал мне рукой. Все-таки, он слабаком не был.
– Э, вы чего? – робко произнес я. – Все вроде живы-здоровы, а?
Мне стало неловко за свой излишне бодрый и румяный вид.
Все-таки, у меня нет право на оптимизм. Ведь и силу я получил только для того, чтобы защитить всех этих людей. Но что от меня толку? Как говорится, сила есть – ума не надо…
– Все пропало… – вяло сказал Хиляк. – Конец…
Я осторожно присел рядом.
– Почему – конец? – спросил я, хотя ответ и так был очевиден.
– Штука у них, и Тихоня сдал нас с потрохами, – болезненно оскалился Хиляк. – Мы и на пару километров отъехать не успели, как нас перехватили. Я даже не представляю, чего теперь ждать…
– Но ведь ОНИ не умеют пользоваться Штукой, – неуверенно проговорил я. – И она продолжает работать…
– Это только начало, – покачал головой Хиляк. – Штуку он все равно испортят. Понимаешь? Анималы. Даже ученые не могут по-другому: чтобы что-то познать, им надо разрушить. Как у детей: разломать и посмотреть – что у игрушки внутри?
– Это точно, – вставил Затворник. – По себе знаю: чего мне стоило, чтобы удержаться и не разобрать Штуку на части. Нас еще в институтах учат главному научному методу – анализу. Это и значит – разбирать и ломать…
– Но и это не главное… – продолжил Хиляк. – Следом развалится Контур – ведь нам не дадут жить так, как мы жили раньше. Ведь Клан не сможет "сбросить хвост" и уйти. Без Штуки это теряет всякий смысл…
Он говорил, быстро, сбивчиво, словно стремясь поскорее выговориться.
– И реликвии тоже умрут без нее… И все запасы Жалости – тоже погибнут. И настанет страшное, черное время…
– Но только на нашей земле, – вставил Затворник. – Пока мы не сделаем копию в за границей и не привезем сюда…
– Но столько бед случится за это время… – покачал головой Хиляк.
– И что – обо всем об этом вы рассказали на допросе? – осторожно спросил я.
– Нет, – Хиляк нервно дернул плечом. – Самое смешное – нас об этом и не спрашивали.
Он сухо рассмеялся, продолжил:
– Понимаешь, какое дело: тут захочешь сказать правду – а тебе не поверят! Они уже убедили себя в том, что мы – террористы и торговцы наркотиками. А Клан – всего лишь синоним подпольного синдиката. И если бы не прямое предательство – нас бы просто в упор не заметили!
Я кивнул. Все именно так, как я себе представлял…
Огляделся. Чего-то мне не хватало… Или кого-то?
– А где… – начал я и запнулся.
Хиляк сверкнул взглядом. Мы поняли друг друга.
Значит, завхоз на свободе! А для Тихони, нашего главного врага, он вообще давным-давно мертв. Это дает шансы. Небольшие, но все-таки…
Я повернулся к Затворнику:
– И что они теперь знают о Штуке?
– Все, – Затворник виновато развел руками. – Одно утешает: они не верят ни единому моему слову. Нагнали специалистов – в основном физиков, понатащили приборов… Я думаю, это вообще – какой-то секретный научный центр, вроде Арзамаса-16…
– И как, – проговорил я. – Скоро они поймут что-нибудь?
Затворник пожал плечами, усмехнулся:
– Судя по тем вопросам, которые мне задают – вряд ли…
– Кстати, нас подслушивают! – запоздало сообщил я.
– Ради бога, – мрачно сказал Хиляк. – Что-то мне подсказывает, что информация дальше этого места не уйдет. Слишком она нужна нашим хозяевам…
– Военным? – уточнил я.
– Возможно. Но еще больше – Толстопузу.
– Кому?!
– Это мы его так прозвали. С тобой он еще не беседовал? Толстый такой мужик, респектабельный.
– Ах, вот вы про кого… – понял я.
Я и забыл про незнакомца, которого видел в самолете. Мне ведь и тогда показалось, что полковник – не более, чем его тень…
– Значит, военные всего лишь выполняют заказ… – произнес я.
– Тише… – подал голос Крот, прикладывая палец к губам.
Но я и не собирался говорить тише. У меня появилась идея.
– Который тут Близнец? На выход!
Охранник подозрительно осмотрел помещение, встретился со мной взглядом и сделал характерное движение автоматом: "выходи, мол". Я не заставил себя долго ждать. Посмотрел на приятелей, ободряюще улыбнулся, помахал рукой. На меня посмотрели как на первого, отправившегося "к стенке". Умом я понимал, что это вряд ли, но ощущение, действительно, было поганое.
Ведь если нами занялась не государственная машина в прямом смысле слова, а ловко пользующаяся ее инструментами частная лавочка, ждать можно чего угодно. Я даже затосковал по нормальной тюрьме, под оком простого российского следователя, угрюмо отрабатывающего зарплату. Там можно рассчитывать хотя бы на крохи справедливости.
Эти же ребята вряд ли захотят делиться с государством: когда тебе в руки попадает волшебная палочка, разве понесешь ее в милицию?
Только теперь, прикоснувшись к миру сильных, я понял одну удивительную вещь.
Не только слабакам не хватает силы. Самые отборные анималы денно и нощно жаждут ее, и с каждым днем – все больше и больше. И для того, чтобы урвать еще один кусочек силы, они готовы на все.
Но лучше всего – сделать всех вокруг слабаками. Ибо только на фоне слабых сила становится подлинной ценностью.
Потому-то слабость и есть оборотная сторона силы…
Место, в которое меня привели разительно выделялось на фоне всего этого холодного и мрачного места. Поводив коридорами, лестницами переходами между корпусами, меня привели, надо думать, в административную часть комплекса. И кабинет, в котором я оказался, привел меня в некоторый ступор.
Роскошная мебель, огромная плазменная панель на стене, а главное – невиданная гастрономическая роскошь на низком стеклянном столике. Пестрая мясная нарезка, сыры нескольких сортов, фрукты, икра, лобстеры… Лобстеры, черт возьми! В этой дыре!
Желудок издал тягучий мучительный стон. Я понял, что не ел больше суток.
– Присаживайтесь, Алексей, присаживайтесь… – раздался добродушный голос.
Надо же – на фоне жратвы я не заметил хозяина! Впрочем, это не мудрено с голодухи.
Хозяином оказал тот самый Толстопуз – которого я уже видел вместе с полковником. Я кисло улыбнулся и присел, стараясь держаться ближе к столику.
– Угощайтесь! Вижу, вы голодны…
Меня не пришлось уговаривать. Это слабак страдал бы от неловкости и застенчивости. Сила же внутри меня требовала энергии. Какой-то зверь овладел моим существом, и стоило больших усилий не зарычать, как голодный кот, нависнув над этим издевательским столом…
Я уплетал мясо, криветок, запихивал в рот куски восхитительно свежего хлеба, а Толстопуз радушно наливал в стоящий передо мной бокал "Хеннеси" из плоской бутылки.
– Меня зовут Альберт, – умиленно наблюдая за мной, сказал Толстопуз. – Без отчеств и фамилий, ладно? Давайте – за знакомство, Алексей! Или лучше – Близнец?
Толстопуз приподнял бокал и улыбался, разглядывая меня. Действительно – Толстопуз: и не толстый, не рыхлый, вроде, а брюхо торчит, словно пересаженное от донора размером покрупнее. Наверное, просто из необходимости поглощать всевозможные изысканные яства и напитки – иначе недостаточно развитые потребности вступят в неизбежный конфликт с избыточными возможностями.
– Давайте… – проговорил я, с трудом отрываясь от чудовищного бутерброда с черной икрой.
Поднял бокал. Мы чокнулись.
Наверное, это не очень-то здорово – чокаться с врагом. Но Джейс Бонд поступал именно так и, видимо, испытывал от этого особое, изощренное удовольствие. По-крайней мере, я был доволен – пожрать и выпить за счет противника.
Главное – не окосеть и не натворить непоправимых глупостей.
– Замечательно! – потирая белые ладошки, сказал Альберт-Толстопуз. – Закусывайте, закусывайте…
Я проглотил кусок чего-то невероятно вкусного и поинтересовался:
– Однако же, вы, наверное, не только на кормежку меня вызвали?
– Вы весьма догадливы, – усаживаясь в пухлом кресле, сказал Толстопуз.
Брюхо его уютно расположилось на бедрах, пару раз беспокойно всколыхнулось, пока Толстопуз выбирал удобную позу. И мой новый знакомый продолжил:
– До меня дошли сведения, что ваша организация занимается нелегальным производством нового вида психотропных веществ. Их даже, я слышал, м-м, употребляют, так сказать, для расширения сознания…
– Да? – удивленно произнес я.
Надо же, как красиво некоторые умеют упаковывать собственные мысли – "психотропные вещества", "расширение сознания". Не хочется ему произносить "в лоб" – "наркотики".
– Именно! Нам известно, что так называемая Штука – это необходимый элемент в производстве данных веществ. Но наши ученые никак не могут разобраться с технологией процесса…
– С технологией, значит… – бессмысленно повторил я.
– Да. Эти вещества, насколько я понимаю, помогают манипулировать сознанием. И успешно применяются вашей организацией. Так?
– Ну…
– Не отрицайте, не стоит! Честно говоря, цели вашего так называемого Клана меня совершенно не волнуют. Я говорю искренне. Я понимаю – не совсем легальная деятельность, торговля наркотическими разновидностями этого замечательно вещества. Положа руку на сердце – упечь бы вас всех навсегда за решетку – благо я обладаю таким влиянием…
Толстопуз сделал паузу, отхлебнул немного коньяка. Я машинально сделал то же самое. И это ему понравилось: наверное, так в определенных кругах демонстрируется степень доверия, уж не знаю…
– Но мы закроем на это глаза, – доверительно сообщил мой собеседник. – Более того – придумаем что-нибудь к нашей взаимной выгоде…
– А как же национальная безопасность? – поинтересовался я. – Ваш друг, полковник, только про нее и твердит…
– Ох уж, эти военные! – Толстопуз покачал головой и виновато развел руками. – Все бы им запугать человека – не видят они в собеседнике партнера, только военнопленного!
Он рассмеялся довольно приятным смехом. Ничего не скажешь – чудесный в общении человек. Видимо, действительно, искусный политик.
– И все-таки? – настаивал я.
– Национальная безопасность, конечно, штука важная, – не стал спорить Толстопуз. – Но ведь и Штука – штука важная, простите за каламбур…
Теперь мы смеялись вместе. Почему бы и нет? Как говорил мой школьный учитель физики, "хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз".
– Если разобраться – нацию ведь составляют люди, то есть мы с вами. И укрепляя собственную безопасность, мы укрепляем безопасность национальную…
– С вами трудно спорить, – признал я.
– И не нужно со мной спорить, – улыбнулся Толстопуз. – Со мной куда выгоднее сотрудничать. Если мы сумеем наладить производство нашего чудодейственного вещества – мы увеличим собственное благосостояние и, несомненно, укрепим безопасность страны. Зачем нам этот продукт, если им не делиться – на взаимовыгодных условиях, разумеется? Как он, кстати, называется?
– Жалость… – тихо сказал я.
Перед моими глазами вдруг возник тот далекий дом ребенка, наполненный несчастными детьми и не очень счастливыми взрослыми. Теми, чьими слезами хочет торговать этот любитель побаловать свой круглый живот. Мне стало невероятно тоскливо. И противно.
– Жалость? – повторил Тостопуз. Лицо его выражало глубокомыслие. – Думаю, мы придумаем более коммерческое название. А пока будем называть просто – "продукт"
– Как скажете, – сказал я. – Только как я могу вам помочь? Я не очень-то знаком с технологиями…
– Это ничего, – заверил Толстопуз. – Ваши друзья знакомы с ними. Или же им известно, кто именно в курсе дела. Поймите: мы не хотим вытаскивать из вас информацию по крупицам. Потому и просим убедить ваших товарищей ускорить процесс. Один мой хороший знакомый утверждает, что вы – большой авторитет в Клане…
– Хороший знакомый – это Тихоня? То есть, Тихон?
– Именно. Итак, я рассчитываю на вашу помощь… – гостеприимный хозяин произвел радушный жест, словно воздавал почести древнему богу Солнца.
Я деликатно улыбнулся в ответ. Не били морду – уже хорошо. Покормили – еще лучше.
В общем, казалось бы – классическая тактика "плохого и хорошего полицейского". Однако что-то подсказывало, что в этой системе методичного подавления личности есть брешь.
И эта брешь – я.