Вино было превосходным. Дом плохо разбирался в напитках, но семья Фениксов была состоятельной, по-настоящему состоятельной, и вину было двадцать шесть лет - оно было старше его. Бутылка стоила целое состояние; да и цыпленок обошелся в его недельное жалованье. Но теперь, когда продукты выдавали по карточкам, деньги мало что значили. Саранча разрушала фермы и пищевые комбинаты. Грузоперевозки остановились, были уничтожены те невидимые механизмы, благодаря которым пища появлялась на столах жителей большого города.
- Животные, - произнес Дом, подняв бокал к свету и отчаянно пытаясь найти какую-нибудь нейтральную тему для разговора. Вино было скорее не рубинового, а кирпичного цвета. Маркус всегда говорил - это означает, что вино старое. - Животные умнее нас. Вот, например, отключают электричество, взрывается какой-нибудь завод - и всё, мы беспомощны. Нам нужно столько вещей. А животные… они просто встают утром, находят себе пищу и продолжают жить дальше. Никакого водопровода - мы тонем в собственных сточных водах, а животные всегда остаются чистыми. Если у них белый мех, то он всегда белый. Представьте себе, в каком мы были бы сейчас виде, имей мы белый мех.
Маркус, казалось, собирался что-то сказать, но лишь медленно моргнул и кивнул. В последний момент он удержался. Возможно, в его фразе содержались слова "смерть" или "убивать", а он никогда не произносил их в присутствии Марии. Это была одна из мелких деталей, которые говорили Дому о том, что на самом деле происходит в голове у Маркуса.
- Для этого существуют бритвы, - наконец произнес Маркус.
- С тобой все в порядке, дорогая? - Дом подлил Марии вина. Она, казалось, мыслями была где-то далеко. - Ты сегодня плохо спала.
- Я приняла таблетки, не забыла. - Врач прописал ей антидепрессанты. - Я попозже выйду прогуляюсь. Сейчас вздремну немного, а потом пойду. Я каждый день хожу гулять, когда тебя нет. Так нужно.
Дом представления не имел, о чем она; он надеялся, что речь идет о рекомендациях врача. Возможно, этот дом и связанные с ним воспоминания давили на нее и ей нужно было вырваться из четырех стен, а может быть, она ходила гулять, чтобы размяться.
- Да, сейчас ты слишком устала, чтобы идти на улицу. - Он погладил ее по голове. - Может быть, доктор пропишет тебе другую дозу.
- Если хочешь, пойди отдохни, - поддержал его Маркус. - Тебе не нужно меня развлекать. Мы тебя разбудим, когда обед будет готов.
Мария откинулась на спинку кресла и через несколько мгновений погрузилась в сон. Дом осторожно подошел к ней, прислушался к ее дыханию: да, она определенно спала.
Маркус медленно поднялся и жестом предложил пойти на кухню.
- Всего год прошел, - сказал Дом, закрывая за собой дверь. - Я слишком многого хочу от нее.
- Если я что-нибудь могу сделать, ты только скажи.
- Хорошо.
- И прекрати себя винить.
- Это она винит себя. Она до сих пор говорит, что, если бы тогда не отправила детей к своим родителям, они были бы сейчас живы. Она думает, что червяки убили их из-за нее.
- Черт, Дом… - Маркус уже много раз слышал эти слова. Но его каждый раз ужасало напоминание о том дне, и он, казалось, хотел предложить что-то. - А, забудь. Бесполезно объяснять человеку, что он невиноват. Он должен прийти к этому сам.
Дом решил, что Маркус вспомнил о своей матери. Когда она пропала, Маркус наверняка испытывал чувство вины; странно, но с детьми часто бывало такое.
- Я хочу, чтобы ты взглянул на одну вещь, - сказал Дом. - Мне очень не хочется этого делать, но я должен показать это кому-то. - Он поманил Маркуса за собой, и они поднялись наверх. - Я даже не знаю зачем, но… может быть, в следующий раз, когда я сделаю или скажу какую-нибудь чушь или бред, ты поймешь меня лучше.
Дом открыл дверь в комнату Сильвии. Маркус, остановившись на пороге, заглянул внутрь.
"Значит, на него это тоже так действует".
Ничто не изменилось здесь с того дня, когда Сильвию, двухлетнюю девочку, которая родилась в ту ночь, когда Дом участвовал в налете на мыс Асфо, забрали к себе ее бабушка и дедушка. На подоконнике сидели плюшевые игрушки, не хватало только зеленой полосатой гусеницы, которую Сильвия всюду носила с собой.
Постель, одежда в ящиках, даже грязное белье в корзине - все оставалось на своих местах. Мария только подметала пол и вытирала пыль.
Маркус втянул сквозь зубы воздух и отступил на шаг. Наверное, он выругался про себя. Дом хотел, чтобы он понял, какая картина преследовала его всякий раз, когда он пытался уснуть. Если Маркус этого не сможет понять, тогда никто не сможет. Дом закрыл дверь и подошел к спальне Бенедикто.
Маркус прислонился к косяку осторожно, как будто тот был окрашен, и осмотрел комнату, снова не заходя внутрь, словно путь ему преграждал невидимый барьер. Сложно было не проследить за взглядом его глаз; они были странного, редкого бледно-голубого цвета, и Дому всегда хотелось заглянуть в них. Маркус начал часто моргать. Даже если бы он был более разговорчив, он, скорее всего, не нашел бы, что сказать. Через мгновение он отступил от двери и направился к окну на лестничной площадке.
Если он чувствовал то же, что и Дом, то пара маленьких ботинок для трэшбола, лежавших на кровати, оказалась для него последней каплей.
- Да, я тоже не могу заставить себя войти туда, - произнес Дом. - Даже в комнату Бенни. Мария часами сидит то в одной комнате, то в другой. И кто из нас сошел с ума: я - потому что не могу зайти, или она - потому что не может заставить себя отпустить это?
Несмотря на войну, жизнь продолжалась, и родители Марии хотели как можно больше времени проводить с внуками. Четырехлетний Бенни, в котором Дом души не чаял, был в полном восторге от того, что увидит их новую квартиру. У деда и бабки была кошка, которую они подобрали на улице, и Бенни очень хотел поиграть с ней.
- Никто не сошел с ума, - ответил Маркус. - Каждый находит свой способ справиться с этим.
- Не надо мне было все это на тебя взваливать.
- Ничего, все нормально.
Обычно Маркус мог успокоить Дома, заставить его думать, что все нормально, но некоторые вещи было невозможно забыть. Они вернулись в кухню, молча послушали новости по радио, затем накрыли на стол, и всем троим как-то удалось притвориться, что они рады встрече и ужину. Мария казалась даже веселой.
Нет, они не притворялись. Они старались радоваться. Дом заставил себя взглянуть на вещи иначе. Он верил, что если будет стараться как следует, если правительство приложит достаточные усилия, то война закончится и они смогут вернуться к нормальной жизни, пусть это займет пять лет, пускай даже десять. Но война обязательно закончится.
Маркус время от времени поглядывал на часы, вероятно размышляя, когда лучше всего позвонить отцу. Возможно, он уже придумал, что ему сказать. Ему всегда трудно было общаться с отцом.
Мария взяла с комода телефон и поставила перед Маркусом.
- Никакие дела не могут помешать человеку поговорить с собственным сыном.
И она начала убирать со стола.
В первый раз со Дня Прорыва она произнесла подобную фразу нормальным тоном - голос ее даже не дрогнул на слове "сын". Пока Маркус звонил, Дом отправился за ней в кухню.
- Ты в порядке, милая?
- Ему нужно поговорить с отцом. Они слишком мало времени проводят вместе.
Расставание с детьми - это превратилось у нее в навязчивую идею.
- Мы справимся, я тебе обещаю.
- Ты никогда не сдаешься. Вот за что я тебя люблю. Ты никогда не прекращаешь бороться.
Дом уловил едва заметное изменение ее тона и настроения. Так начинается выздоровление, говорил врач.
- Я буду бороться за тебя до конца. - Он отнял у нее тарелку, взял ее руку и вытер с ладони мыльную пену. - Я должен подарить тебе другое кольцо, правда?
Во время беременности руки у Марии так сильно отекали, что ей пришлось распилить обручальное кольцо. С тех пор она не носила колец. Дому это не нравилось - он считал, что жена солдата должна носить красивое кольцо, символ того, что один человек любит ее больше всех на свете.
Она прикоснулась к кулону, который ей подарил муж.
- У меня есть это, Дом. Я буду носить его до самой смерти.
- Да, но…
- А у тебя разве что-нибудь есть? Ты ведь тоже не носишь кольца.
Она была права: кольцо цеплялось за перчатки, носить его было опасно при работе с электричеством и всякими механизмами.
- Я должна подарить тебе что-нибудь. Я никогда не дарила тебе ничего на память. Нам нужен какой-то символ того, что мы вместе.
Мария вытерла руки и принялась рыться в ящиках кухонного шкафа, где хранились всякие документы. Наконец она вытащила фотографию и ручку.
- Вот. - Она написала что-то на обороте снимка и протянула ему. - Помнишь?
Их сфотографировал Карлос в баре неподалеку от площади Эмбри, как раз перед тем, как Дом начал обучение в спецназе. Дом перевернул фото, чтобы прочитать надпись.
- Для того, чтобы я всегда оставалась рядом с тобой, - произнесла она. - Не отпускай меня. Держи его в кармане. Пожалуйста.
- Ты же знаешь, что я так и сделаю.
В последнее время, когда он ее обнимал, ему казалось, что она цепляется за него как за соломинку. Тяжелее всего ему было забирать свой вещевой мешок и уходить, оставляя жену в пустом доме. Он старался наслаждаться каждой минутой, проведенной с Марией, даже если ему приходилось вырывать ее из этих мертвых, холодных комнат.
- Он занят.
Услышав голос Маркуса, Дом буквально подпрыгнул от неожиданности.
- Твой отец…
- Ему позвонили и велели явиться к Председателю. - Маркус пожал плечами, изобразив на лице безразличие. - Его секретарша в университете сказала, что не знает, когда он вернется.
- Мне очень жаль, Маркус.
- Слушайте, мне пора. Когда нужно будет возвращаться, я тебя заберу, Дом. Береги себя, Мария.
И он ушел, не сказав больше ни слова; ни объятий, ни медленного отступления в сторону двери - просто сообщил, что уходит, и не оглядывался. Он не любил прощаний.
А кто любил их сейчас? Каждое прощание могло стать последним. Но хуже всего, подумал Дом, то, что сам он не помнил моментов расставания с погибшими родными - ни одного.
Офис Председателя, Дом Правителей
Все политики - кретины, но Прескотт, по крайней мере, не разводил канитель и говорил то, что думает.
Хоффман считал, что это достойно восхищения. Однако долго ли это протянется? Всем идеалистам и сторонникам искренности однажды приходится спускаться с небес на землю, хотя некоторым для этого нужно падать совсем недалеко.
"Он пригласил Адама Феникса. Значит, я нужен Прескотту для того, чтобы…"
В последний раз, когда Хоффман участвовал в совещании у Председателя в компании Феникса, речь шла о борьбе с оружием массового поражения. Наверное, проклятые червяки изобрели новую погремушку. Не то чтобы они в них нуждались. Возможно, им просто надоело давить людей и они хотели поскорее стать единственными хозяевами планеты.
- Господин генеральный прокурор, - начал Прескотт, - каковы мои полномочия согласно Акту об обороне?
Прокурор, Милон Одли, давно уже достиг пенсионного возраста и выглядел так, словно повидал все на свете.
- Вы можете объявить военное положение, частично или полностью, на всей территории КОГ. Обычно проводится голосование, даже если…
- Никакого голосования. - Прескотт смотрел на них через стол для переговоров; он не сидел за своим письменным столом, не смотрел в окно; ясно было, что эта встреча имеет для него первостепенное значение. - Я обладаю полномочиями объявить военное положение, не посоветовавшись с кабинетом министров, так?
За многие годы необходимость постоянно следить за старшими офицерами, которые ежеминутно могли смешать его с дерьмом, помогла Хоффману выработать превосходное боковое зрение. Саламану, казалось, был безразличен этот разговор. В конце концов, военное положение лишь означало официальное признание того, что в стране происходит катастрофа. Прескотт явно хотел придать своей шаткой новоиспеченной администрации устойчивость, создать впечатление, что все делается по правилам. Возможно, он планировал войти в историю как первый и последний истинный лидер.
- Обладаете, - подтвердил Одли. - Но я бы не советовал вам делать этого, потому что вы не можете навязать военное положение за пределами Тируса, не объявив тем самым войны остальным государствам КОГ. Ведь вы же не хотите этого делать, верно, сэр?
- Я хочу лишь узнать, законно это или нет. Допускает ли это конституция.
Одли явно был захвачен врасплох, и ясно было, что даже его острый, как акульи зубы, ум законника не может постичь, к чему клонит Прескотт. Хоффману знакомо было это выражение: сжатые губы, быстрый взгляд - момент, которого боится каждый советник. Сейчас "да" или "нет", сказанные в ответ на якобы прямой вопрос, могли зажить пугающей собственной жизнью и однажды вернуться, чтобы откусить тебе кое-что. Хоффману доводилось бывать на месте Одли.
- Это законно, господин Председатель, но, повторяю, я не советовал бы вам прибегать к подобному шагу, - наконец вымолвил Одли. Такой ответ оставлял ему пространство для маневра и позволял в случае чего прикрыть свою задницу. - Лучше будет обсудить ситуацию с секретарем по межгосударственным связям.
- Это уже ни к чему, Милон. Я просто хочу знать, законны мои действия или нет. У меня на это имеется вполне конкретная причина.
- Значит, вы собираетесь нарушить конституцию…
- Я собираюсь снова ввести в действие Акт об обороне и объявить военное положение на всей территории КОГ. - Прескотт взглянул в сторону двери - она открылась, в комнату вошел Адам Феникс. - Добрый вечер, профессор. Садитесь.
- Прошу прощения за опоздание, господин Председатель. Блокпосты.
- Если быть кратким, то господин генеральный прокурор посоветовал мне воспользоваться Актом об обороне для объявления военного положения.
Хоффман уже давно решил, что все положительные черты сын Адама Феникса унаследовал от матери. Феникс положил перед собой на стол папку с бумагами, но не открыл ее, как будто был не совсем уверен в том, что не ошибся комнатой, и подозревал, что сейчас придется собирать вещи и идти искать нужный кабинет.
- Вы не могли бы подробнее ознакомить меня с положением дел, господин Председатель?
Прескотт сплел пальцы и наклонился, опершись на локти.
- Я хочу, чтобы вы все поняли: то, что я сейчас скажу, продиктовано безнадежностью нашего положения. Генерал, поясните мне, как дилетанту в военном деле, как вы оцениваете наши шансы против Саранчи?
Саламан выпрямился.
- Это зависит от того, кого вы подразумеваете под словом "мы", сэр.
- Наверное, граждан Тируса. В последние недели я видел достаточно и знаю, что некоторые государства ближе к гибели, чем другие, что бы там ни говорили их лидеры.
- Значит, нам остался месяц, - ответил Саламан. - Армия истекает кровью. Инфраструктура на всей планете рушится. Огромные потери среди гражданского населения - если их не убивают черви, они умирают от болезней; беженцы заносят через границу еще больше инфекций. Нельзя втиснуть на ограниченное пространство миллионы людей и сдержать эпидемии. Нам конец, сэр. Мне очень жаль. Черви захватили почти все города на планете.
Феникс взглянул на Хоффмана. Возможно, он считал, что у них не слишком хорошие взаимоотношения и что у Хоффмана иное мнение. Но полковник был полностью согласен с Саламаном.
- Имейте в виду, что мы потеряли все запасные командные бункеры, расположенные за пределами Эфиры, - добавил Хоффман. - Мы не можем позволить себе даже такую роскошь, как спасение немногих избранных и художественных ценностей и возможность пересидеть, как в последнюю войну.
- Все уничтожены? - Почему-то в голосе Прескотта не было слышно разочарования. - Даже Черрит?
- Нельзя сохранить подземные объекты, когда враг живет в туннелях, сэр. Надеюсь, они оценили наши картины и консервированные бобы.
Прескотт сделал глубокий вдох. Он выглядел слишком молодо. Через несколько лет ему должно было исполниться сорок, в бороде его блестели седые нити, но морщин было на удивление мало. "Несколько месяцев в Доме Правителей исправят это упущение, - подумал Хоффман. - Но у нас нет месяцев. Речь идет о неделях".
- Джентльмены, я собираюсь применить против врага "Молот Зари", - заявил Прескотт.
Уже не в первый раз Председатель КОГ заставал Хоффмана врасплох, и только в этот момент до него дошло, что Адама Феникса пригласили сюда для выполнения грязной технической работы.
"И меня. Теперь понятно, зачем позвали меня".
- Сэр, но это совершенно невозможно. - Феникс, очевидно, думал, что эта идея только что пришла Прескотту в голову. Хоффман же видел, что все уже решено. В этом человеке чувствовалась сталь - никакой суеты, никакой пустой болтовни, ни малейшего признака неуверенности, а это означало, что он твердо знает, чего хочет. - Это не тактическое, это стратегическое оружие. Вы не можете воспользоваться им для боя в городе, а ведь сейчас мы ведем войну именно в городах.
- Проигрываем, - негромко поправил его Прескотт. - В настоящий момент мы проигрываем войну. Но этого не произойдет, пока я занимаю этот кабинет. И точка.
Хоффман бросил быстрый взгляд в сторону Саламана, и оба поняли, что теперь речь пойдет о том, как осуществить эту операцию, а не о том, будет ли она осуществлена. Одли просто кивнул и ничего не сказал.
Феникс все еще смотрел на Прескотта, вопросительно приподняв брови. Хоффман подумал: "Интересно, он когда-нибудь выходит из себя или повышает голос?"
- Вы знаете, как действует "Молот", господин Председатель? - спросил Феникс.
- Физический принцип - нет, но я знаю, что со спутника можно воздействовать на всю планету, что мне и требуется.
- И что именно является вашей целью? Я для этого и был вам нужен, чтобы проконсультировать по поводу радиуса действия?
- Черви не захватывают города, сэр, - вступил Саламан. - Они зачищают их. Они скапливаются только в тех местах, где есть люди, которых можно убить, и есть ресурсы, которые можно присвоить. Они опустошают один город и движутся к следующему.
- Я знаю это, генерал, - отрезал Прескотт. - Я прекрасно это знаю. Они используют против нас наше собственное оружие и боеприпасы. Они совершенствуют наши технологии, чтобы убивать нас. Мы сами обеспечиваем им возможность ведения войны. Поэтому мы должны их остановить. Мы уничтожим все вокруг них. И множество червей заодно - не всех, но сейчас не время думать о мелочах.
"Теперь я понимаю, к чему он клонит. Боже, помоги нам".
Хоффман внезапно ощутил острое желание позвонить Маргарет - не для того, чтобы предупредить ее, а просто чтобы услышать ее голос; такого чувства по отношению к ней он не испытывал уже много лет. Впервые за свою взрослую жизнь он оказался близок к панике. Хоффман так долго жил в страхе, что перестал замечать его. Но сейчас это было другое. Он не знал, что за жизнь наступит, когда они перейдут эту границу, что будет с ними после победы - или поражения.
- Отлично, сэр, - заговорил Саламан. - Вы подумали о том, что у нас останется для борьбы с выжившими червями?