Я начал рассказывать Анне забавные наблюдения над жизнью преподов - благо видел я их гораздо чаще нее. Анна смеялась. И все теснее прижималась ко мне. Буб азартно гонял по спальне пробку от шампанского - такой себе хоккей на паркете.
Через пятнадцать минут я понял, что настало время начинать. Да-да! Начинать то, ради чего, собственно…
- Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, - ласковым тоном муси-пуськи пропел я, поглаживая модельную правую ягодицу моей белокурой возлюбленной.
- Да, зашимбец, - расчувствовавшись, сказала Анна. Хмель смыл с нее все ее жеманные модельные манеры и она осталась а-ля натюрель - обычной дворовой девчонкой без особых претензий.
- Поэтому я хотел бы попросить у тебя разрешения… ну… поцеловать тебя, - серьезно сказал я, гипнотически глядя в ее голубые, уже немного сонные, глазки. - И все остальное.
- Я совершенно не против! - с ухмылкой пьяной ундины сказала Анна. - Вот только в туалет схожу, ладно?
Я сказал "ладно". А что я еще мог сказать?
Она вернулась минут через пять - сквозь прищур пресыщенного живописца я глядел на аккуратный и абсолютно гладкий треугольник ее лобка, на лиру ее красивых бедер, на красиво двигающиеся полукружия ее массивных грудей…
Меж тем в руках моя богиня несла… мой, купленный несколько часов на распродаже в магазине спортивной одежды носок с оранжевой полосой.
- Твой, что ли? - спросила она.
- Мой! - быстро согласился я.
Я весь горел. Я весь с ума сходил от желания. А она - она мне про какие-то носки!
- Им Буб в футбол играл. Забросил его прямо на диван. Представляешь?
- Представляю, - бездумно согласился я и протянул к ней руки. Приди, мол, в мои объятия!
И она шла. Шла! И она пришла в них!
- Я хочу тебя поцеловать… - дрожащим голосом сказал я.
Но, судя по раздумчивому выражению глаз, Анна была погружена в какие-то посторонние мысли.
- Подожди… - сказала она. - А где второй?
- Кто - второй? - не понял я.
- Ну… Носок. Твой. С оранжевой полосой, - сказала Анна.
- Носок? Ты про носок? - вначале я не поверил своим ушам.
- Ну да. Вот первый я нашла. А второй? Вдруг его Буб куда-то заиграл? На диван там… Или под стол… Или…
- Или на люстру, - хохотнул я. Я все еще не мог поверить, что она это всерьез.
- Ну да! - злобно вытаращилась Анна. - Или на люстру! Буб у нас знаешь какой!
Это "у нас" больно резануло меня по ушам. Я вдруг почувствовал себя… да-да, мальчиком по вызову, которого пресыщенные "мы", то есть Анна и ее продюсер Кузя, вызвали, чтобы решить некоторые проблемы в своих взаимоотношениях.
Например, ту же пресыщенность. Или бессмысленность. Притом бесплатным таким мальчиком по вызову! Но подумать подумал, а виду не подал.
- Анечка… Солнышко… Сейчас я найду тебе этот самый носок… Ты только не нервничай!
Но легче было сказать, чем сделать.
Я заглядывал под диваны и за шкафы. Я, болтая помертвевшим мужским достоинством, ползал на четвереньках по всем пяти комнатам их пятикомнатной квартиры, включая ванную и санузел. Я следил за Бубом - а вдруг он выведет меня на мой второй носок?
Вначале Анна, к слову, абсолютно голая, лазила на квартире рядом со мной. А потом просто сидела в гостиной, пила вино и рыдала:
- Он найдет… Он его точно найдет, когда вернется… И тогда начнется тако-ое!
В общем, ту ночь я провел вовсе не в объятиях кордовой модели. А в поисках носка с оранжевой полосой. Когда Анна, упившись французского "совиньона", заснула перед телевизором, я аккуратно оделся, обулся (да-да, пришлось обуться без носка!) и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.
Вислоухий шотландский ублюдок Буб, которого определенно сам черт подучил, как сделать из меня ничтожество, проводил меня лукавым взглядом своих маленьких глазок дегенеративной жертвы зарубежной генетики. Я едва удержался, чтобы пнуть его носком кеда в его жирное кастратское брюхо. Но не пнул. Я же все-таки гуманист. И животных люблю.
Глава 10. На привале
Dreams they come and go, ever shall be so
Nothing's real until you feel
"Ghost of The Navigator", Iron Maiden
С местом для ночевки провозились целых два часа. Два последних часа светлого времени суток.
Первая проблема заключалась в том, что нас было аж целых пятнадцать человек. По меркам Зоны - практически карнавальное шествие!
Из-за этого всякие укромные местечки, подходящие для группы из трех-четырех сталкеров, сразу исключили. Отпадали подвалы одиноко стоящих домов, будки стрелочников, амбары, дренажные трубы.
Вы представляете себе пятнадцать человек в дренажной трубе? Я лично готов вообразить себе подобное только в том случае, если мы имеем дело с массовым захоронением.
А второй проблемой было то, что мы не могли, не имели права игнорировать возможность следующего Выброса.
Да, это было "не по правилам". Выбросы вообще-то происходят не чаще одного раза в пять дней. Но вторжение двух усиленных полков Анфора в Зону тоже было совершенно "не по правилам".
Все вообще в те дни шло против обыкновения, нештатно, наперекосяк. И именно поэтому майор Филиппов настаивал на повышенной осторожности. А это значило, что хотя ночевать мы будем под открытым небом, в палатках (которые от Выброса, конечно, защитить не смогут), мы должны найти такое место для стоянки, где поблизости есть укрытие, куда в случае чего сможем загнать десантуру очень быстро - минуты за полторы-две.
Стоять-то плечом к плечу, пережидая Выброс, можно и в небольшом подвальчике. А вот спать, когда четырнадцать человек храпят у тебя над ухом - сами понимаете…
Мы встали лагерем на окраине лесной пожарной части.
Изначально она представляла собой гараж на три машины, дежурку для пожарников и смотровую вышку. Но вышка с дежуркой пали жертвами особенно свирепой гравитационной аномалии. Аномалия закрутила дежурку улиткой, а из вышки сделала припятскую сестру Пизанской башни.
А вот гараж уцелел. Для Выброса - самое оно. Особенно хороши были в качестве укрытий смотровые ямы.
Как ни странно, в гараже никто не квартировал - ни снорки, ни зомби, ни даже парочка влюбленных бюреров.
Поляна позади гаражей была тоже свободна от аномалий. Живи хоть годами.
* * *
Мы с Костей и Борхесом развели свой собственный, отдельный от бойцов Филиппова костер, достали из рюкзаков хлеб, колбасу, консервы и толково попировали.
Само собой, и мне, и остальным очень хотелось выпить водки, которая у нас, конечно же, была. Но, шепотом посовещавшись, мы отклонили идею с водкой как несвоевременную. От нашего костра до костра бойцов Филиппова было от силы шагов десять. И вот как это выглядит: мы, значит, бухаем, а на нас смотрят десять пар завистливых глаз!
Рядовым-то никакой водки не положено. Более того - запрещено. А Филиппов, равно как и его заместитель лейтенант Чепраков, из солидарности с бойцами свой коньяк, который у них наверняка во флягах заначен, пить не будут…
Короче, решили: трезвость - норма жизни. И крутись оно все конем!
Хотя мы с Тополем и Борхесом не пили, от костра Филиппова к нам начали перетекать плотно отужинавшие бойцы.
Я так думаю, они просто боялись. Чувствовали себя чужими. Совершенно беспомощными перед сгущающейся темнотой. А в обществе нас, опытных ветеранов, чувствовать себя беспомощными им было не так стыдно.
Пошли разговорчики…
- А вот скажите, Владимир Сергеевич, - робко начал рядовой Пыхалов, гранатометчик. - Я как-то слышал от ученого одного, что Зона - она ну как бы единый организм. А мы в ней всего лишь… вроде как микробы…
- Ну-у?.. - Я сделал поощрительный жест.
- Ну и типа… Зона - она как бы иммунитет вырабатывает… Защищается, вроде того… Потому что мы - микробы вредные… То есть всякие там аномалии, мутанты - они этот самый иммунитет и есть!
- Лейкоциты, - вставил Борхес.
- А почему не наоборот? - спросил я у Пыхалова, дружелюбно кивнув при этом Борхесу, дескать, "реплику твою оценил". - Почему не так: мы - полезные микробы, мы - за иммунитет? А мутанты - они вредные микробы! И полный мастдай!
- Вот мы их и гандошим! - ввернул Тополь, хлопнув себя раскрытой ладонью по колену.
Бойцы жизнерадостно заржали.
- Ну а как по правде? - продолжал домогаться Пыхалов. - Кто полезный? Кто вредный для Зоны? И Зона - она организм вообще? Или как?
Я задумался. Почесал затылок. Вопрос был, конечно, идиотский. Но как ответить так, чтобы и парня не обидеть, и, что называется, укрепить свой авторитет в отряде?
- Значит, та-ак, боец… - протянул я глубокомысленно. - Давай начнем с того, что главный наш организм - это Земля. Экосфера глобальная наша. Ну а мы все, люди, конечно, экосферы часть. И в этом смысле пускай мы микробы. Будем считать, что полезные - если нас тут более миллиона лет уже терпят.
Бойцы слушали с напряженным интересом, затаив дыхание. Я вдруг поймал себя на том, что испытываю затаенную гордость по поводу своей новой замполитской роли.
- А Зоне - ей и пятидесяти лет нету еще, - продолжал я. - Даже если от Первой катастрофы мерять. По понятиям Земли это - тьфу! Короче одной секунды. Получается, Зона - что-то вроде прыща. Выскочил, сдулся, пропал… Кто прыщи замечает? Ну разве что школьницы, которые от зеркала часами не отходят… В общем, если никакой Зоны не будет - Земля скорее всего не заметит. Экосфера глобальная - не заметит. Поэтому даже если Зона какой-то там "организм", мы можем спокойно подобное обстоятельство проигнорировать. Проще говоря - забить.
- Спасибо, Владимир Сергеевич! - неожиданно прочувствованно сказал Пыхалов. - Вы меня успокоили! А то у меня сестра - эколог. Так она мне плешь проела про уникальность местной экосистемы, про небывалый шанс… Что надо, дескать, Зону беречь… Надо изучать во что бы то ни стало…
- Знаешь, Пыхалов, - сказал я как мог задушевно, - сколько лет живу, ни разу не видел ничего такого, ради чего стоило бы бороться по принципу "во что бы то ни стало".
Я краем глаза видел, что Борхес при этих моих словах поморщился. Тополю они тоже, судя по всему, не понравились.
Ну что ж, раз мы находимся в обществе военных, значит, у нас - военная демократия.
- Хотите что-то добавить, коллеги? - спросил я у Тополя с Борхесом, решив не зажимать инициативу на местах и предоставить слово каждому желающему.
Надо отдать Косте должное: он хорошо чувствует такую вещь, как субординация, и быстро оценивает, какие действия могут подорвать авторитет старшего начальника. Поскольку так само собой получилось, что в роли старшего начальника сейчас выступал я, Тополь не стал влезать со своими ценными замечаниями и дополнениями.
- Нет-нет, все правильно, - дипломатично отмахнулся Костя.
В отличие от него Борхес был человеком менее гибким.
- Лично я скорее согласен с теми, кто считает нас опасными вирусами, а мутантов Зоны называет лейкоцитами, - начал он. - И мне тоже кажется, что Зону надо беречь.
Само собой, бойцы сразу же наградили Борхеса тяжелыми, враждебными взглядами. "У-у-у-у, либерал проклятый!" - читалось в них.
- Чего ради еще?! - недовольным тоном спросил у Борхеса сержант Степняк, снайпер по своей воинской специальности. - Тут в вашей Зоне проклятой люди каждый год сотнями гибнут! Да вот только сегодня, к примеру!.. На наших глазах! А вы ее беречь предлагаете!
- Люди и в автокатастрофах сотнями гибнут. Причем не каждый год, а каждый день, - попробовал было защищаться Борхес.
- Вот не надо только! Автокатастрофы - то совсем другое! - Степняк, похоже, не желал принимать какую бы то ни было диалектику Зоны. - Что тут беречь, на этой помойке?! Что искать?! Правильно полковник Буянов говорит: залить тут все напалмом надо, закатать бетоном с востока на запад - и забыть!
Атмосфера накалялась. Я чувствовал, что еще немного - и Борхесу могут самым банальным образом настучать по зубам.
Надо было спасать авторитет проводника. А заодно и вообще - авторитет нашего брата сталкера.
Я жестом остановил Борхеса (который не ожидал такого отпора со стороны десантуры и выглядел совершенно обескураженным).
- Что тут искать? - спросил я у Степняка нарочито спокойно, негромко. - Что искать, спрашиваете? А вот вы, сержант, с какой дистанции гарантированно попадаете в голову человеку из своей снайперской винтовки?
Как это часто бывает, четко сформулированный профессиональный вопрос сразу заставил профессионала переключиться с эмоций в более конструктивный режим.
- В голову? Гарантированно? С шести сотен метров.
Этот ответ сержанта Тополь наградил внимательным взглядом, в котором смешивались недоверие и зарождающееся уважение. И то верно: с шестисот метров, да попасть в голову - очень трудная задача!
Я, однако, не подал виду, что впечатлен.
- Это максимум? - сухо уточнил я.
- Конечно.
- В идеальных условиях?
- Да.
- Очень хорошо. А вот в Зоне был сталкер, который бил бюрера в глаз с тысячи пятисот метров.
Кто мне поверил? Да ясное дело - никто!
И, конечно же, меня немедленно завалили градом вопросов и подколок:
- Кто такой бюрер? Если мутант размером с кита, у которого глаз как "Лада Балерина", то верим!
- С тысячи пятьсот? Невероятно!
- А чем бил? Если противотанковым "Фаготом" с лазерным наведением, тогда нормально!
Свою лепту внес даже Борхес.
- Это что за сталкер такой? - с искренним интересом полюбопытствовал он.
"Ты, Борхес, вообще лучше бы молчал; от твоей же либеральной задницы внимание отвлекаю", - подумал я с неудовольствием, но ответил ему, конечно:
- Паша Спинорог. Хотя для морали моей истории, - обратился я к Степняку, - это совершенно не важно… Что же касается ваших вопросов, товарищи, отвечаю на них в порядке поступления. Бюрер - опаснейший мутант, обладающий развитыми способностями к телекинезу и умеющий наносить очень чувствительные пси-удары. Паша Спинорог бил по нему из вполне обычной снайперской винтовки Драгунова СВД-С калибра 7,62. В общем, из такой же точно снайперки, как у сержанта Степняка. Используя при этом стандартный снайперский патрон. И дистанция была именно тысяча пятьсот метров. Он поразил бюрера именно в глаз первым выстрелом. Но поскольку эта тварь невероятно живуча, Паша Спинорог добивал мутанта еще пятью пулями. И каждая из этих пяти пуль попала бюреру точно в голову. Тому есть четыре свидетеля, в том числе и я.
- Паша Спинорог вообще знаменитая личность, - поддержал меня своим авторитетом Тополь. - Когда ему было нужно, он попадал в любую цель на пределе убойной дальности любого оружия. Например, он однажды подстрелил одного очень нехорошего человека из автомата Калашникова с расстояния в девятьсот метров. Причем попал именно туда, куда хотел: в ногу. А в другой раз он навскидку, от бедра, расстрелял по-македонски, из двух "стечкиных", свору премерзких припять-тушканов. Может, в этом и не было бы ничего удивительного, да только бил он их со ста метров!
- Так-то, товарищ сержант, - сказал я самым наставительным тоном, на какой был способен, подводя черту под сообщением про Пашу Спинорога.
- Ну и что? К чему это? - угрюмо спросил Степняк. Судя по выражению его лица, его терзали смутные сомнения.
Я ждал этого вопроса.
- А вот к чему. Человеку было подвластно невозможное. Невозможное. Зона дала ему дар. Сделала лучшим стрелком в мире.
- Все равно не понимаю, - упрямо повторил сержант. - Ну дала дар. Ну сделала.
- Вы спросили, сержант, что искать в Зоне. И я вам ответил. Люди ищут в Зоне чудо. Доброе чудо или злое чудо - другой вопрос. Паша Спинорог хотел стать самым классным стрелком, хотел вопреки логике и здравому смыслу - и стал им. Он семнадцать раз ходил в Припять, ходил к Четвертому энергоблоку, искал Монолит… Никто не знает, что именно он нашел, что сделало чудо возможным. Но чудо случилось.
Люди уважают силу. А еще они уважают ловкость, удачливость, мастерство. Так что, я видел, что бойцы, подсевшие к нашему костру, были впечатлены…
Еще бы! Такие вещи и впрямь захватывают воображение! Особенно если ты молод и не очень-то много еще видел в жизни. Образ этакого великолепного ворошиловского стрелка или, если угодно, ковбоя с Дикого Запада, который навскидку, "от бедра", кладет со ста шагов из пары "стечкиных" свору агрессивных припять-тушканов, это, согласимся, яркий и захватывающий образ!
Ну а напоследок, чтобы, значит, бойцам крепче спалось, рассказал я им историю о спидометре смерти.
История пятая, о спидометре смерти
Жил-был на свете сталкер. Звался он Дайте-две, а так вообще-то Игорем. Шел он однажды через Дюны. Шел-шел, пока не наткнулся там на брошенный армейский уазик.
И нет бы пройти мимо! Так он, конечно, подошел. На то и сталкер, чтобы нос свой везде совать - с корыстными, конечно, целями.
В том уазике сидел скелет в истлевшей камуфляжке. Но Игорька Дайте-две скелетом было не смутить. Скелет он выбросил, забрался на водительское место и взялся валять дурака: жать на педали, руль крутить и ключ в замке зажигания поворачивать.
Машина, ясен перец, не завелась. Но от этой суеты выпал Игорьку на колени из проржавленного гнезда спидометр.
Обычный такой, ничем не примечательный… Как вдруг стрелка спидометра, стоявшая, понятно, на нуле, шелохнулась. И поползла!
Хоть бы в этот момент у Игорька включился мозг и сказал своему владельцу: "Харэ балдеть, хозяин! Двигаем отсюда и быстро!"
Но мозг Игорька по прозвищу Дайте-две молчал. А стрелка спидометра тем временем остановилась на отметке 25.
Игорек в школе учился на двойки. В колледж, как мать предлагала, не пошел. А потому невежество нашим героем владело вопиющее. Вот Игорек и решил, что попал ему в руки ценный артефакт.
Да только что в нем ценного? Скупщики хабара, которым Игорек артефакт принес, ничего ценного в нем не усмотрели. Как ни трясли его, как ни просвечивали, стрелка спидометра больше никуда не ходила, а держалась, как приклеенная, на цифре 25.
А когда на следующий год горе-сталкеру Дайте-две стукнуло как раз 25 лет, в день своего рождения сталкер Дайте-две взял да и умер.
Рано утром. Ни от чего. Прямо в лагере. Трезвый.
И даже врачи, которые делали вскрытие, никаких болезней не обнаружили. Здоровый, сказали, как конь этот ваш покойничек был.
Какая же мораль у этой истории, спросите вы?
Их сразу несколько. Первая мораль: ничего без нужды в Зоне не хватать. А уж тем более не класть в рюкзак.
Вторая мораль еще тупее первой: где скелет - там опасность, там смерть. Что бы ты про это ни думал, всегда об этом помни.
А третья мораль оригинальная, можно сказать, моя личная: у меня страх перед любыми циферблатами, найденными в Зоне. Не беру ни шагомеров, ни счетчиков, ни часов, ни амперметров.
Такое вот суеверие. Несколько раз оно спасало мне жизнь. И вам, может быть, спасет. Почему нет?