- Ты забыл ещё одну вещь, Густав!
- Не может быть.
- Ты обещал доплатить ещё столько же, если всё пройдёт хорошо.
Густав немного смутился.
- У меня сейчас нет таких денег - я не ожидал, что цена окажется столь велика.
- Густав, на Руси слово дворянина и купца - гарантия. Представь, что завтра заболеет сын короля, или фельдмаршал, или ты сам. Как думаешь, я тебе поверю на слово?
Я повернулся и пошёл в свою комнату. Там собрал вещи и инструменты, вышел во двор, уселся в уже знакомый возок, и мы тронулись в обратный путь. Только Густава с нами уже не было.
Теперь ехали медленнее, коней на ямах не меняли, останавливаясь на постоялых дворах да на мызах. Возвращение домой растянулось на десять дней, страшно, до зуда в теле хотелось помыться. Гордятся шведы своей культурой, превосходством над русскими, а сами провонялись, не моются по полгода.
Но чем ближе мы подъезжали к России, тем больше мне не нравилось поведение форейтора, что правил четвёркой лошадей, и сопровождающего стража в ливрее под суконным тулупом на запятках возка. Они бросали на меня исподтишка осторожные взгляды, как бы оценивая, чего я стою как противник.
Скалистая местность перешла в равнину, осталось ехать всего день, а может - и того меньше. Я решил действовать по принципу "кто предупреждён, тот вооружён".
В возке, без посторонних глаз раскрыл сумку с инструментами. Для отпора, пожалуй, могли сгодиться скальпель да ампутационный нож. Лезвия у них поменьше, но зато узкие, без гарды. В ближнем бою они почти бесполезны, учитывая, что мой вероятный противник в толстой зимней одежде. Но не зря же я учился метать ножи. При удачном броске и попадании в глаз или кадык можно рассчитывать на успех. Я сунул оба инструмента в рукава.
Около полудня мы остановились. Сквозь мутноватое слюдяное окошко возка ничего толком разглядеть было нельзя, и я решил выйти. Скорее всего - время обеденное, остановились у постоялого двора.
Я открыл левую дверцу, шагнул от возка, зацепился валенком за полозья, споткнулся. Это меня и спасло. Мимо моей головы со свистом пронёсся тесак, но сбил только шапку, не зацепив головы. Я мгновенно вытряхнул из рукава скальпель и с силой метнул его в лицо стражу. Швед взвыл, схватился за лицо, сквозь пальцы потекла кровь.
Я резко обернулся к форейтору. Видимо, он всецело полагался на стража: как же - лекарь, оружия при себе нет - чего напрягаться? Подобного рода поворота событий он не ожидал, и теперь, путаясь в застёжках, пытался расстегнуть суконный тулуп. Скорее всего, на поясе у него было какое‑то оружие.
Я вспрыгнул на облучок саней, вытряхнул из рукава ампутационный нож и приставил его к горлу ездового. Тот замер, испуганно хлопая ресницами.
- Вы чего? Какой комар вас укусил?
- Чего напали?
- Густав, - проблеял перепуганный форейтор.
Я бросил взгляд назад, за возок. Стражника видно не было. Убит или прячется за возком?
Я расстегнул пояс на форейторе, завёл ему руки назад, стянул его же ремнём. Залез под тулуп.
Ага, пистолет и нож. Неплохо! Я заткнул пистолет себе за пояс, взял в руки нож и стал обходить возок.
Предосторожность оказалась излишней. Стражник лежал на снегу, раскинув руки. Из глаза его торчала ручка скальпеля.
Жалко бросать рабочий инструмент.
Я подошёл, выдернул скальпель и обтёр его об одежду убитого. Через открытую дверцу бросил на сиденье оба своих ножа. Всё‑таки в моих руках - неплохой шведский трофейный нож. Вернулся к облучку.
Форейтор ёрзал, пытаясь ослабить петлю из ремня на руках. Завидев меня, затих. Я схватил его за ворот тулупа, сбросил на снег и подтащил, помогая пинками, к убитому.
- Видишь?!
Форейтор испуганно глядел на мёртвого стражника.
- Сейчас и с тобой будет то же самое, если не скажешь правды - сами хотели меня убить или кто‑то приказал? Ну!
- Густав Шенберг - он приказал. Сказал - довезёте до границы, прикончите в глухом месте, труп забросаете снегом. У лекаря деньги есть - заберёте себе в награду. Вот мы и решились.
- Жить хочешь?
Возничий судорожно сглотнул, кивнул головой. Я бы его убил, да надо границу миновать. Видел я, когда ехал в Швецию, что там шведские ратники стояли. Возок они видели, знают, может быть, и форейтора в лицо запомнили, потому он мне и нужен.
Я схватил убитого за одежду, оттащил в сторону от дороги, забросал снегом. Почти как Густав приказал, только вместо него должен был лежать я. Вернулся, подобрал тесак, оброненный шведом. Хорош тесак - прямое лезвие, хорошая сталь, удобная рукоять. Оставлю себе - ещё, может быть, через границу прорываться придётся.
Я поднял на ноги шведа.
- Где пули и порох к пистолету?
- В возке, под сиденьем.
- Далеко ли ещё ехать до границы?
- Меньше чем полдня.
- Так, убивать я тебя пока не буду. Поможешь порубежье переехать, а там я тебя отпущу. Если вздумаешь порубежникам чего‑нибудь сказать или тревогу поднять, застрелю сразу. Я по–любому уйду, но тебя убью из твоего же пистолета обязательно. Веришь?
Швед кивнул. Я развязал ему руки, отдал ремень.
- Приведи себя в нормальный вид.
Швед опоясался.
- Залазь на облучок, поехали. И помни мои слова. Перевозишь меня через порубежье, и я тебя отпускаю живым, поднимаешь тревогу - и ты труп.
- Я понял, господин, всё выполню.
- А Густаву потом скажешь, что я убил стражника в драке и убежал. Ты стрелял, но не попал. Про пленение своё не говори, а то повесят.
- Знаю, не дурак.
- Ну, трогай!
Я захлопнул дверцу. Уселся поудобнее. Оба своих ножа - скальпель и ампутационный - положил в сумку, их место там. Нож форейтора вогнал в ножны и подвесил на поясе. Тесак лежал под рукой. Не сабля, конечно - коротковат, но уж лучше, чем нож, доведись прорываться через порубежников. Не хотелось мне ввязываться в бой - стрельнут из мушкета, и увернуться не успеешь. Это у нас на Руси пищали - хорошо, если у каждого десятого, а у шведов - почти у каждого воина.
Ехали теперь быстро. Форейтор коней не жалел, щелкал бичом.
Вот и порубежье. Мы остановились, форейтор начал говорить на шведском. Чёрт, языка я не знал - о чём он болтает?
Я взвёл курок пистолета, взял тесак в руки. Однако - обошлось, возок тронулся, и мы поехали. Я перевёл дух, кажется - пронесло.
Через полчаса возок остановился, я распахнул дверь и выскочил с пистолетом в руке. Форейтор уже стоял на снегу.
- Всё, господин, порубежье за спиной, ты в России.
- Ты что - хочешь меня на дороге высадить? Вези до ближайшего постоялого двора или города, а потом можешь возвращаться.
Форейтор вздохнул, взобрался на облучок. Я залез в возок, и мы поехали. Теперь двигались медленнее - видимо, лошади выдохлись.
Часа через два возок встал, форейтор распахнул дверцу.
- Постоялый двор, приехали.
Я вылез, осмотрелся. Точно - постоялый двор, деревня рядом - именно русская деревня, а не шведская мыза.
Я вытащил свою сумку и бросил в неё тесак, едва там уместившийся.
- Всё, свободен и волен делать что хочешь - возвращайся домой или ночуй на постоялом дворе. Уж вечер вскоре.
- Нет, я домой, на порубежье заночую.
Форейтор, боясь, что я передумаю, торопливо вскочил на облучок и хлестанул коней.
Я вошёл в трапезную, вдохнул запахи съестного, и слюнки потекли сами собой. Не ел же весь день!
- Хозяин, комнату на одного получше и покушать!
Слуга проводил меня в номер, я оставил вещи и спустился в трапезную. На столе уже исходила паром гороховая похлёбка с потрошками, стояло блюдо с пряженцами. Постояльцев было мало, и хозяин подошёл сам.
- Курицу жареную на вертеле или…
- Курицу, вина доброго - не кислятины - кувшинчик.
Вскоре половой принёс курицу и поставил на стол кувшинчик вина. Хозяин подсел за стол, налил мне в кружку вина. Я отпил - вино оказалось неплохим.
- Я вижу, возок шведский был - от соседей приехал?
- От них, - с набитым ртом ответил я.
- Не слышно там - будет ли война? А то после прошлого года только отстроиться успел.
- Думаю, будет, хозяин. Убирался бы ты отсюда подобру–поздорову, пока время есть. Снег сойдёт, земля подсохнет - жди непрошеных гостей.
Хозяин крякнул, стукнул по столу кулаком.
- Ну что ты будешь делать - кажинный год почали войной на Русь ходить. Скоро совсем разорят!
- Мой тебе совет - продавай постоялый двор, пока тихо–спокойно, и уезжай.
Хозяин в расстройстве налил себе в кружку вина из кувшина и выпил почти залпом.
- И куда податься? Из‑под Нижнего сюда перебрался - там татары житья не дают, здесь - шведы. Скажи - где русскому человеку жить?
- Да, - согласился я, - куда не кинь - всюду клин. Думаю, в Вологде самое место. Ни татары, ни шведы, ни ляхи туда не добирались.
- Да? - удивился хозяин. - Надо обмозговать!
- А скажи‑ка, любезный, добраться отсюда до Пскова как?
- Проще пареной репы. Каждую седмицу обоз из Архангельска с рыбой через нас проходит, по моим прикидкам - завтра должны быть. Вот и просись в попутчики.
- Раньше никак?
- В ям сходить можно - это на том конце деревни, коли деньжата водятся.
- Спасибо, поразмыслю.
- И тебе спасибо, что про Вологду сказал.
Выспался я хорошо - никто не шумел, да и чувствовал я себя на родной земле спокойно. Проснулся поздно - а куда торопиться? Обоз - если он ещё и прибудет сегодня, в путь тронется завтра.
Я лежал и размышлял. Поездка в Швецию только чисто случайно не обернулась для меня трагедией. Но всё‑таки я вернулся на родную землю живой–здоровый и при деньгах.
Я вытащил из сумки кожаный мешочек, прикинул в руке - килограмма полтора, не меньше. Достал одну монету, полюбовался - раньше я никогда не видел шведских далеров. Потом спустился в трапезную, позавтракал. Хозяин на мой вопрос об обозе только руками развёл.
Я поплёлся в ям. Лошади были, цену назвали. Дороговато, правда, но не сидеть же на постоялом дворе, ожидая обоза, - и я согласился.
Пока я ходил на постоялый двор за вещами, лошадь уже была готова. Хм, за такие деньги могли бы и седло получше подобрать - всё потёртое. Но, усевшись, я понял, что был неправ. Седло было удобное, как старые тапочки.
К вечеру я уже подъезжал к Копорью. А после дело пошло веселее - у Яма пересёк по льду Лугу, оставил справа Гдов. Лошадей менял на ямах без задержки, и к исходу третьих суток въехал в Псков, оставив лошадь на станционном яме.
Пока пешком шёл домой, прикинул, во что мне обошлась поездка на ямских лошадях. Выходило - дешевле было бы купить коня. А ладно - ноне я при деньгах. Зато быстро и без забот, даже кормить не надо - на станциях позаботятся.
Вот и знакомые ворота, дом, ставший почти родным. Я каждый раз возвращался к нему, как к якорю. И в самом деле - куда мне идти? Я одинок в этом мире, у меня нет родных - даже собственного дома нет. Хотя даже у собаки должна быть своя конура.
Пока я шёл от городских ворот до дома, стемнело.
На стук в ворота из дома вышла Маша, с крыльца спросила - чего надо, и, услышав мой голос, бросилась открывать дверь. Едва я вошёл и прикрыл калитку, она бросилась мне на шею.
- Вернулся, барин! Живой–здоровый! Проходи, мы как раз трапезничать собрались - прямо вовремя.
Мы прошли в дом, зашли в трапезную. Я поставил в угол тяжёлую сумку, сбросил с плеча мешок. Из‑за стола с протянутой рукой уже шёл Илья. Мы пожали друг другу руки, обнялись.
А рядом уже стояла Дарья. Тут уже объятия были погорячее, я бы и поцеловал её в губы - всё‑таки соскучился, да сомневался, как это воспримет Илья.
- Ну, садись к столу - потрапезничаем, расскажешь - где бывал, что видал.
Почти в молчании все поели, потом приступили к чаепитию. Чай пока был редок на Руси, завозили его из далёкой Индии, стоил он дорого, и позволить себе его пить могли только богатые люди и знать. Пристрастились к нему купцы, отведавшие напиток в дальних торговых странствиях. В арабских странах чай был распространён наряду с кофе. Те, кто побывал в плену у крымских татар или османов, знали вкус напитка.
Зато сама церемония обставлялась пышно - в центре стола стоял медный самовар, ослепительно сверкая начищенными боками. Рядом - поднос с сахарной головой, которая была размером с футбольный мяч, щипчики для сахара, неизменные сушки или баранки - исконно русская заедка.
А уж попив чаю, приступили к неспешной беседе. Я пересказал события последних трёх недель, а в доказательство вытащил из сумки шведский тесак и мешочек с далерами. Женщины стали разглядывать невиданные ранее монеты, Илья же, только бросив взгляд, определил сразу:
- Свейский далер - вроде нашего ефимка. Серьёзная монета, золото хорошее. Это сколько же тебе отвалили? Постой, не говори - сам попробую узнать. - Илья взял мешочек с монетами в руку, помедлил немного: - Пятьсот монет! Угадал?
- Угадал! - сознался я. - А я бы не смог.
- Опыт - дело наживное, поторгуешь с моё - сам будешь угадывать не хуже. Неплохо. Сколько тебя не было?
- Три седмицы.
- Вот! А мне, чтобы такие деньжищи заработать, надо три года работать. Так что руки у тебя в прямом смысле золотые.
Илья попробовал далер на зуб, кивнул одобрительно, вернул. Женщины же крутили монеты в руках с интересом, потом с неохотой протянули мне.
- Оставьте себе - вроде как в подарок, - разрешил я, коли уж подарка не привёз. От меня не убудет.
Девчонки радостно взвизгнули. За одну такую денежку деревню небольшую с крепостными и клочком земли купить можно.
Надо сказать, что с дороги и после передряг я устал. Илья заметил, что глаза у меня уже слипаются.
- Всё, всё - разошлись, балаболки. Человеку с дороги отдохнуть надо. Иди, Юра, отдыхай.
Я взял сумку, поднялся в свою комнату. Едва раздевшись, рухнул в постель. "Помыться бы надо, да баня не готова. Теперь уж завтра", - мелькнула последняя мысль, и я уснул.
Никто меня ночью не беспокоил, чему я был рад. Встал поздно, с ощущением бодрости в мышцах. Вот теперь и в баню можно, тем более что Маша уже известила, что банька готова.
Я захватил чистое исподнее и вышел из дома. Ярко светило солнце, от блеска снега слепило глаза, стоял морозец градусов пятнадцать - бодрит.
Ильи не было - ушёл по делам, и я направился к бане, что стояла на заднем дворе. С улицы показалось, что от жара в бане дышать нечем.
Я разделся, окатил себя водой и улёгся на лавку. Надо хорошенько пропотеть, чтобы вся грязь наружу вышла.
Хлопнула дверь, и в клубах морозного воздуха появилась Дарья. Она скинула тулупчик, оказавшись в одной сорочке.
- Давай помогу помыться, а то и спинку потереть некому.
Даша окатила меня водой, щедро полила щёлоком из ковшика и принялась яростно тереть мочалкой из лыка.
- Перевернись.
Я перевернулся, и Дарья продолжила. Лицо её было довольным. Неужели это из‑за золотого далера?
Закончив с мочалкой, она окатила меня горячей водой, так что я от неожиданности вскрикнул. Потом мы немного попарились. Даша сделала таинственное лицо.
- Хочешь - поделюсь новостью?
- Делись!
- Ноне я тяжёлая.
Я вначале не понял.
- Это как?
- Экие вы мужики недогадливые. Не праздная я - красок уже две седмицы нету.
До меня дошло.
- Беременная, что ли?
- Ага. Ты рад? Уж как я рада, словами не передать. После замужества уж думала - бесплодная. Богу свечку ставила, молилась. Видно, дошли до Господа мои молитвы.
Новость меня и обрадовала, и огорчила. Обрадовала - это понятно, а огорчила - дома своего нет, да и как отнесётся к этому известию Илья? Мы же не венчаны, и кто мне Дарья - сам не пойму. Сейчас бы сказали - в гражданском браке. А тогда называлось короче - блуд. Коли ребёнок родится, надо в святцы записывать, а значит - надо венчаться.
- А отец знает?
- Нет ишшо.
Я выскочил из бани голяком, бросился в снег. После бани снег колол покрасневшую, разгорячённую спину тысячью иголок.
Я снова влетел в баню. Дарья сидела испуганная.
- Ты чего, Юра, - не рад?
- С чего взяла?
- Чего ж тогда нагишом из бани выскочил?
- Это я от радости.
- А… а… а…
- Когда батюшке скажешь?
- Сегодня думаю.
Дарья кинулась мне на грудь, обняла. А у меня мыслями полна голова. Сексом, конечно, занялись, но осторожно - не скинула бы Даша.
Вскоре после бани и сам Илья заявился. Мы сели обедать, и после трапезы Дарья уединилась с Ильёй в комнате. Илья вышел довольный, прямо‑таки сиял.
- Ну, молодец, всё просто отлично складывается. У тебя наследник будет, а у меня - внучок. То‑то радости! Понянчу на старости лет, а то уж думал - не дождусь такой радости. Наш пострел везде поспел - и бабу обрюхатил, и деньжат срубил. Пойдём, надо обмыть. Не каждый день такую радость приносит.
Ох и напились мы тогда, я даже вспомнить всего не смог - так, отрывками. Под конец уже сильно пьяный Илья клялся, что всё оставит внуку.
- А ежели внучка - девочка, значит, будет, - тогда что?
- А мне всё едино - не наследник, так наследница. Может, даже ещё лучше.
Илья уснул за столом, и я вместе с Машей перетащил его в комнату, взвалил на постель. Маша принялась стаскивать с него сапоги, я же поплёлся к себе.
Дня через три, когда радость от неожиданного известия улеглась, Илья предложил:
- А не съездить ли тебе со мной в Новгород? Обоз собирается, несколько торговых людей едет. Чего помощника брать - всё равно тебе сейчас делать нечего, вот и обернёмся вместе.
Дел действительно не было, серьёзных пациентов - тоже, и я согласился. Выехали мы поутру, санный обоз собрался за городскими воротами. У Ильи было двое саней, на одних ехал он, на других - я. В санях, прикрытых рогожей, лежал товар - пушнина, льняная ткань.
Купцы громогласно приветствовали друг друга.
- Иване! Давненько не виделись, уж почитай, с Яблочного Спаса. Ездил куда?
- На ушкуе с товаром в Киевские земли.
Купцы хлопали друг друга по плечам.
- И ты здесь, Матоня! Чего везёшь‑то?
- Скобяной товар.
- Э, со своим самоваром в Тулу! В Господине Великом Новгороде замки да скобы, да петли свейские да из Ганзы куда лучшей выделки!
- Так и дороже изрядно!
Наконец все успокоились, обоз тронулся.
Илья ехал третьим, я - за ним.
Вскоре обоз с санного пути свернул на лёд. Хорошо ехалось - лёд ровный, немного присыпанный снегом, дорога уже набита санями. Хочешь - по сторонам глазей, даже подремать немного можно. Только наслаждаться северными красотами да свежим морозным воздухом пришлось недолго. Впереди раздался треск, крики. Обоз встал.
Я соскочил с саней и пробежал вперёд. У промоины уже стояли несколько человек, сзади подбегали ещё.
- Вот, еду я за Пантелеем, вдруг - хрусть, и лошадь с санями - под воду.
- Пантелей‑то где?
- Дык, с санями вместе утоп.
Я скинул тулуп и валенки.
- У кого верёвка есть? Быстро!
Мне подали верёвку. Я обернул её конец вокруг пояса, завязал узел.
- Я сейчас нырну, и как дёрну - тяните все.
- Куды, его уж течением унесло, сгинул Пантелей!
Я бросился в воду. От холода перехватило дыхание.