Торговали медными кувшинами и золотыми ювелирными изделиями, невиданными мною раньше африканскими фруктами и крупами, названия которых я не знал, целебными порошками и китайским шёлком, дорогим оружием и невольниками со всех сторон света. Продолжать можно долго.
Наши купцы даже сначала растерялись: продавать товар здесь или вести дальше - в Трапезунд, Синоп или Стамбул? Почём продавать? Какие товары покупать в обратную дорогу? Слава богу, нашлись здесь и русские купцы - из Пскова и Новгорода. Зашёл нескончаемый разговор о ценах и товарах на разных рынках. Мне же это было неинтересно, и я пошёл осматривать базар.
Удивила лавка с кальянами. Когда ещё табак придёт на Русь, насаждаемый Петром Великим, а тут уже курится дымок, булькает кальян, неспешно беседуют на коврах турки в красных фесках. Турецкий язык отличается от татарского, но понять вполне можно, так же как украинец поймёт русского.
Что не понравилось - так это зазывалы у всех лавок. Они оглушительно орали, нахваливая свой товар, хватали за руки, тянули в лавки. Людишки прилипчивые, назойливые, горластые.
А что понравилось - так это оружие. Свою саблю я оставил на корабле: чужой город - чужие порядки. На Руси с саблями на торг не ходили, думаю - и здесь также.
В оружейной лавке был такой выбор холодного оружия, какого я не видел вообще. Поистине - оружие со всего света, прямо‑таки музей, но в котором всё можно трогать и понравившееся купить. Не устоял я, купил метательные ножи. В своё время они меня здорово выручали. Приглядел и мушкет испанской выделки, да денег не хватило.
Утомлённый, с гудящими ногами и полный впечатлений, к вечеру вернулся я на корабль. Купцы уже были тут - сидели на палубе и спорили, обсуждая - где и почём продавать товар. Мнения разделились. Двое - в их числе и Фёдор - хотели плыть, резонно полагая, что чем дальше от Руси, тем дороже русские товары и дешевле турецкие.
Я не стал прислушиваться, а тем более вмешиваться в разговор, поел остывшей каши с сушёным мясом и улёгся под навес на носу судна - нашем с Фролом временном жилище.
- Ну, как тебе Кафа? - лениво спросил Фрол.
- Базар отменный, есть всё. Глянь‑ка, какие ножи я купил, - не удержался прихвастнуть я.
Фрол приподнялся, взял в руки ножи.
- Сталь хорошая, да неудобные, рукояти маленькие, в руке держать неловко.
- Так ведь они не для ближнего боя, их метать удобно.
Я взял нож и кинул в мачту. А потом с пулемётной скоростью всадил рядом ещё три лезвия. У Фрола от удивления чуть глаза на лоб не вылезли.
- Здорово, ты где так научился?
- Пришлось по–странствовать, - туманно ответил я.
С трудом вытащил клинки из бревна мачты, уложил в чехол.
До самой ночи купцы–пайщики так и не договорились и продолжили спор утром. Всё‑таки решили идти в Трапезунд.
Тут же вышли в море. Шли вдоль берега - так плыть было дольше, однако это не требовало штурманских приборов и познаний, а, кроме того, в случае шторма, можно было укрыться в многочисленных бухточках.
С борта корабля отлично были видны горы, покрытые лесом небольшие горские селения, ставшие в моё время курортными городами Геленджиком, Туапсе, Сочи.
К исходу второго дня мы ошвартовались и переночевали в Сухумкале, а следующим вечером, когда уже смеркалось, вошли в гавань Трапезунда. Город лежал на склонах гор, спускавшихся уступами к морю.
Утром после завтрака купцы дружно направились на базар, я же стал искать местных лекарей, расспрашивая прохожих. Таковых в городе было немало, но, посетив троих, я сделал вывод, что всё их умение заключалось в лечении травами. Похоже, хирургическим лечением здесь не занимался никто.
Я приуныл. Моё дело сложное - не товаром торговать. Чтобы набрать пациентов, нужно длительное время, которого у меня не было, или сделать редкую операцию известному в городе человеку, каковую мне пришлось делать в Венеции. Тогда я стал известен чуть ли не за один день, обеспечив себя надолго работой. Похоже, Трапезунд для моей хирургической практики не подходит.
Купцы заявились на корабль тоже расстроенные. Русские купцы на торге были, даже не единицы - на базаре был "русский" угол. И товаров из России было полно. Составлять землякам конкуренцию было бы неразумно - могли упасть цены. Решили плыть дальше, в Стамбул. Не откладывая, отплыли.
Море было спокойным, тёплым, дул попутный ветер.
Следующим днём мы оставили слева Синоп. В далёком будущем у этого курортного города, в Синопской бухте, турецкий флот потерпит от русской эскадры адмирала Нахимова сокрушительное поражение.
Но, однако, любая дорога когда‑нибудь кончается. Вперёдсмотрящий прокричал: "Вижу золотые купола!" Все бросились к борту. И впрямь - диво. Вдали виднелись городские постройки, и над ними высились золотые купола Софийского храма, а ныне мечети Ай–София. Да и сам Стамбул не что иное, как бывший Царьград–Византия, а затем - Константинополь.
Мы вошли в бухту, тесную от многочисленных кораблей, и едва нашли место у причала.
Вскоре заявились турки из портовой администрации, взяли мыто, не отказались и от мелкой мзды. Всё, путь в город нам открыт.
Купцы степенно пошли на базар. Я тоже отправился в город. Удивляла смесь архитектуры мусульманской и христианской, оставшейся от былого Константинополя. Светлые, воздушные виллы византийских подданных соседствовали с высокими башнями минаретов.
Улицы были полны народа. Рабы тащили на спинах тюки, важно шествовали турки–сельджуки, овеваемые опахалами из перьев, что несли за ними темнокожие эфиопы. Жилистые нумидийцы, блестя обнаженными торсами, несли носилки, прикрытые кисеёй, защищавшей господина от любопытных взоров. Ремесленники везли на базар на осликах громадные узлы и мешки. Со стороны было даже удивительно - огромные тюки скрывали ослика, и казалось, что груз медленно плывёт по улице сам по себе. Бегали мальчишки–водоносы, предлагавшие воду из заплечных кумганов.
Я крутил головой по сторонам, не переставая удивляться.
Вместе с потоком людей я вышел на площадь. Здесь явно происходило непонятное действо, народ толпился вокруг какого‑то сооружения. На помосте стоял турок в зелёной чалме - явно из мусульманского духовенства, заканчивающий чтение фетвы. Я ничего не успел ещё понять, как турок отошёл в сторону, и на помост вытолкнули несколько мужчин со связанными руками.
Вышел палач с подручным - оба в красных балахонах, закрывавших голову, только для глаз были прорези. Помощник палача развязывал жертве руки и клал его левую руку па деревянную плаху. Палач саблей отрубал руку по локоть. Сабля была необычной - широкой, с длинным лезвием, вероятно специально сделанной для подобных экзекуций.
Площадь оглашалась криками жертв. Стоявшие рядом со мной жители одобрительно кивали головами.
- Что происходит? - спросил я.
Ко мне повернулся сосед слева, седобородый турок почтенного возраста. Оглядев меня, он спросил:
- Ты чужеземец?
- Да, из Московии.
- Тогда знай, что по фетве "шейхум–ислами" казнят воров, кравших имущество у почтенных горожан.
- Спасибо, почтенный. Кто правит страной?
- Ты не знаешь? - удивился старик. - Милостью Всевышнего Селим Второй, внук Баязета "молниеносного", побившего византов, да продлятся его годы.
- А может быть, подскажешь мне, где живёт искусный лекарь?
- Конечно, старый Ибрагим знает всё в городе. Пойдём, я тебя провожу - это недалеко.
Ибрагим бодро зашагал по улице. Я пошёл следом. Старик решил меня просветить.
- Вот при Сулеймане Великолепном порядка больше было, Селим же слаб, но великий визирь Мехмед Соколлу правит сильной рукой, да поможет ему Аллах.
Потом старик спохватился, что не след рассказывать иностранцу о правителе, и перевёл разговор на детей и внуков.
Вскоре мы остановились перед глухим и высоким забором.
- Здесь живёт самый искусный лекарь Истамбула, почтенный Джафар–оглы. Стучи в дверь, а я пойду по своим делам.
Я взялся за бронзовое кольцо двери, постучал. Когда я спросил Джафара–оглы, меня проводили в дом. Пока я шёл, осматривал жилище. Сложенный из розового туфа дом выглядел великолепно - чувствовалась рука большого мастера. Мне показалось, что дом ранее принадлежал знатному византийцу, после захвата Константинополя турками попал к новому хозяину и переделывался в его вкусе. Например, забор - глухой и мрачный, резко контрастировал с особняком.
Меня усадили на низкую скамейку, и вскоре из внутренних покоев вышел сам хозяин, Джафар–оглы. Радушно улыбаясь и прикладывая руку к сердцу, он поприветствовал меня и, усевшись на груду подушек на ковре, деловито осведомился, какая беда привела меня к нему. Я как есть рассказал, что сам являюсь лекарем и хотел бы попрактиковать.
Джафар задумался, потом высказал резонное желание посмотреть на мои навыки.
- У меня есть больной с большой грыжей живота, может уважаемый русский гость возьмётся его оперировать?
Я согласился и утром явился к Джафару со своими инструментами. Мы договорились, что я проведу всю операцию с начала до конца. Джафар лишь будет смотреть и вмешается в случае необходимости.
Нашему общению с Джафаром, слугами и больным очень помогало знание языка. Конечно, я не знал всех тонкостей языка, и произношение тоже не всегда было правильным, но основа была одна - тюркская. Разницу в произношении я улавливал быстро и старался исправиться. Забегая вперёд, скажу, что язык вскоре я освоил очень хорошо, так что на улице по говору меня не могли отличить от турка.
Я разложил инструменты, обработал самогоном живот больного, дал ему выпить настойку опия. Когда пациент перестал чувствовать боль, я это проверил, нанося лёгкие уколы иглой в живот.
Я взял скальпель, разрезал кожу, послойно рассёк мышцы, вправил выпиравшие петли кишечника, ушил брюшину, мышцы и кожу. Операция прошла успешно, болезнь оказалась без подводных камней в виде спаек и нагноений.
Провёл я операцию за час. Слуги унесли пациента. Я ополоснул руки из рукомойника, сел.
Джафар открыл маленький горшочек с настойкой опия, понюхал.
- Здесь есть вино, Коран же запрещает его употреблять правоверным.
- Какое же это употребление? Больные его не пьют кружками для увеселения. Это всего лишь основа, в ней содержатся лекарства для обезболивания.
- Я уже понял, о чём ты говоришь. Там опий.
- Верно подмечено.
- А в целом очень, очень неплохо. Так что же ты хочешь?
- Поработать у тебя. У тебя есть больные и имя, я же хочу заработать. Ты подбираешь больных, я их оперирую, деньги пополам.
- Нет, тебе - третья часть.
У нас начался денежный спор - как же без этого с турком, но я понял, что он согласен уступить. Сошлись на сорока процентах мне, шестидесяти - ему.
- А в каких монетах будешь брать? Здесь платят серебряными акче.
- Согласен. Когда приступим?
- Какие операции ты можешь делать?
Я перечислил. Конечно, я мог больше, но скудный набор инструментов, отсутствие грамотного ассистента, почти полное отсутствие лекарств и плохое обезболивание ограничивало объём возможных операций. А с другой стороны - турки, так же как и татары, относились к смерти спокойно. Аллах дал - Аллах взял.
Я переночевал на корабле, а утром уже входил в дом Джафара. Осмотрел больного - сына богатого купца. Парню всего девятнадцать лет, был он худ, жаловался на боли в животе. После тщательного расспроса и осмотра я предположил язву желудка.
Оперировать - сложно, не оперировать - так лечить нечем, кроме трав. А у парня, похоже, уже начинается осложнение в виде рубцевания, учитывая его частые рвоты. Тяжело мне было решиться на столь серьёзную операцию. Ох, не зря при встрече глаза Джафара бегали, подбросил он мне нелёгкую задачу. Ладно, где наша не пропадала.
Я напоил парня опием, привязал его к столу. Вскрыл живот, прошил кровящие сосуды кожи и мышц. Вот и желудок. Я вскрыл его и увидел застарелую, так называемую каллёзную язву по большой кривизне. Выход один - резекция желудка, по крайней мере - одной его трети.
Я с головой ушёл в операцию, лишь время от времени добавляя парню в рот настойку опия - совсем немного, по две–три капли. Спиртовой раствор опия хорош тем, что быстро всасывается изо рта, не попадая в желудок.
Наконец операция закончилась. Парня унесли слуги, а я вытер пот со лба и вымыл руки. Подробно рассказал Джафару, что сейчас больному нельзя давать питьё и еду, и пообещал осматривать его ежедневно.
Второй сегодня была женщина с запущенной варикозной болезнью вен на ноге. Здесь уже было полегче - всё‑таки не на брюхе оперировать. Закончил уже далеко за полдень.
Перед уходом я попросил у Джафара деньги.
- Давай я их тебе потом отдам, к пятнице.
- Нет, день я отработал, отдай заработанное.
С недовольным видом Джафар отсчитал пятьдесят акче. Интересно, сколько же он взял с больных? Я подозревал, что он делится не честно - не так, как мы договаривались. Ладно, начало положено, я вновь занимаюсь любимой работой и зарабатываю деньги.
- Вот что, Юрий, прошу тебя - смени одежду. Твоя уж очень бросается в глаза. Я дам тебе слугу, он поможет выбрать её на базаре.
Хм, об этом я не подумал. Вместе со слугой - смышлёным подростком, мы пошли на базар. Я купил восточную рубашку свободного покроя, ярко–синие шаровары, расшитый халат, тюбетейку и что самое смешное - туфли из кожи с загнутыми носами.
Когда я заявился в таком виде на корабль, вахтенный матрос меня не сразу признал и не хотел пускать на судно, а команда потом хихикала в кулак при встрече со мной. Зато на улицах Стамбула меня принимали за своего и не обращали на меня никакого внимания.
Каждый день я оперировал, проводя две, а то и три операции, за исключением пятницы. У мусульман это был священный день, когда всякие работы воспрещались.
Прошёл месяц, мне удалось сколотить изрядную сумму серебром. Одно беспокоило - купцы заканчивали продавать товар. Вскоре закупят местные товары, и - в обратный путь. Торговля у купцов шла бойко, и они уже мысленно прикидывали прибыль. У меня же ситуация была с точностью до наоборот. С каждым днём больных становилось больше, а с ними - и денег. Я не был ограничен в выборе, брался за всё, кроме уж совсем безнадёжных случаев.
Слава Джафара росла как на дрожжах, и он ходил, плотоядно потирая руки. За месяц, что мы стояли в Стамбуле, его состояние выросло, и я предполагаю, значительно больше моего - если уж у меня было полмешка серебра.
"Может, вложить деньги в товар да выгодно продать потом на Руси?" - мелькала мысль. Но я её отгонял - ну нет у меня торгашеской хватки, прогорю и останусь ни с чем. Нет уж, лучше вернусь с серебром. Дом свой можно будет купить в другом городе - побольше, чем Муром, например - в Пскове или Новгороде, а может, и в Твери. В Рязань мне дорога закрыта. А Москва с её Александровской слободой - самое сердце опричнины - так туда соваться и вовсе не след.
А в один из дней случилось необычное - у дома Джафара прозвучал и стих цокот копыт. Слуга пошёл открывать и вернулся, причём шёл странно - спиной вперёд, подобострастно сгибаясь в поклоне. Увидев гостя - толстого и низкого турка в феске с густыми усами, Джафар чуть не перевернул пиалу с чаем, опрометью кинулся во двор, склонился в глубоком поклоне и проводил гостя в дом. Кто это такой, я не знал, и о чём шла беседа, мне было неведомо.
Дверь вдруг резко распахнулась, и быстрою походкой вошёл Джафар. Это было что‑то новенькое - обычно он ходил степенно, торопиться было не в его стиле. Почти с порога он стал ныть и заламывать руки:
- Я так и знал, что этим всё кончится, видно Всевышний отвернулся от меня, а всё ты! - Он показал пальцем в мою сторону.
- Да что случилось, объясни.
- Ты знаешь, кто посетил мой скромный дом? Сам каймакам!
- А кто это?
- Неверный, ты не слышал имени помощника великого визиря, самого досточтимого Мехмеда Соколлу?
- Нет, не слышал.
- О горе мне, работал себе спокойно, лечил больных, пусть и не таких сложных. И вдруг появляешься ты на мою голову.
- Да что случилось, Джафар?
- Нам отрубят головы, я уже чувствую на своей шее саблю палача.
- Джафар, хватит плакаться, скажи - в чём дело?
- У дочери самого великого визиря болит живот, уже второй день, и ей становится всё хуже.
Придворный лекарь помочь не смог, и утром его посадили на кол. Каймакам, наслышанный о моём умении по разговорам среди придворных, предложил визирю испытать меня. Горе мне, горе! - чуть не завыл в голос Джафар.
- Так в чём беда, Джафар? Едем!
- Ты что, не понимаешь? Если дочь визиря умрёт, нам отрубят головы!
- А если ты откажешься, тебя просто повесят. Что предпочитаешь?
Глаза Джафара округлились от ужаса, он схватился за шею, как будто почувствовал прикосновение верёвки палача у виселицы.
- Да, ты прав, надо поехать. Вдруг Аллах снизойдёт и поможет.
Джафар побежал во внутренние покои, и вскоре турецкий чиновник вышел, сопровождаемый угодливо согнутым хозяином. Когда он вернулся, в доме поднялась суета, и вскоре Джафар предстал передо мной, переодетый в нарядные одежды. На голове красная феска, шитый золотом халат, из‑под халата выглядывала расшитая орнаментом рубашка, широкие шаровары едва не закрывали короткие голенища красных сафьяновых сапог с загнутыми по восточной моде носами. Я по сравнению с Джафаром выглядел как серый воробей рядом с павлином.
Мы вышли из дома. Я нёс в руке свои инструменты в кожаном мешке. Со стороны мы выглядели как хозяин и слуга.
У входа во дворец великого визиря нас остановила стража из янычар. Здоровенные бугаи, обнажённые по пояс, с саблями наголо, преградили нам путь.
- Мы по приглашению великого визиря, да продлит Аллах его годы.
Янычары продолжали стоять с непроницаемыми лицами, но из ворот вышел невзрачного вида турок в ярких одеждах, спросил о цели визита.
Джафар важно представился:
- Лекарь Джафар–оглы, по приглашению самого визиря к больной дочери.
Нас провели во двор, и не успел я как следует разглядеть красоту дворца, завели внутрь. Шли быстро, запутанными коридорами. Ей–богу, я засомневался, что в одиночку, без сопровождения слуг смогу найти дорогу назад.
Наконец слуга остановился перед высокими двустворчатыми резными дверями из чёрного эбенового дерева. Впечатляет! Слуга постучал и, дождавшись ответа, жестом пригласил войти. Сам же остался в коридоре.
Мы попали в большую прихожую, из которой вели ещё три двери. Джафар застыл, не зная, куда идти. Навстречу нам в парандже вышла служанка, подозвала.
Мы прошли и оказались в большой комнате, можно сказать - в зале. Громадный ковёр закрывал весь пол. В центре комнаты стояла большая кровать под балдахином, прикрытая со всех сторон кисеёй. Мы двинулись к кровати, но меня остановили.
- Пусть лекарь осмотрит больную, а слуга пусть подождёт здесь.
Я чуть не засмеялся и встал у дверей.
Джафар запаниковал:
- Нет, пусть он тоже подойдёт, у него инструменты.
Мне махнули рукой и дозволили подойти.
Сначала девушку осмотрел Джафар, потом я. Язык суховат, пульс частит, живот напряжён. При ощупывании живота налицо явные признаки аппендицита.
Надо оперировать, не приведи господи, прорвётся - случится перитонит, говоря простым языком - нагноение брюшины, тогда девица умрёт, а нам отрубят головы.