Она повернулась и быстро ушла. Ушел и я, думая о том, какой у меня сегодня был содержательный день. Надо же было Олегу ее подсунуть! Ладно, завтра будет встреча с Верой, а эти воспоминания со временем потускнеют. Мало ли на свете красивых и умных девушек, так что, на каждую западать? Я не стал ждать следующего трамвая, на котором нужно было проехать всего одну остановку. Переложил пистолет из внутреннего кармана пиджака в боковой и быстрым шагом пошел в сторону дома. Идти предстояло с полчаса, поэтому я на время отставил в сторону сердечные дела и принялся думать о завтрашнем дне. Мне не слишком нравилось отношение редактора и мои перспективы работы в издательстве. Скорее всего, меня еще долго будут держать даже не на вторых ролях, а на подхвате. Я понимал редактора, сам бы на его месте поступил точно так же. Чтобы что‑то сказать людям, мало с отличием закончить гимназию и быть симпатичным парнем и князем. Первое впечатление у него обо мне уже сложилось, и теперь его нужно было ломать, и я придумал, как это сделать. Завтра же напишу большую статью о вреде наркотиков и о тех, кому выгодно травить русский народ. Не о заказчиках - такое никто не напечатает, а о придурках–депутатах. Если все аргументировать так, чтобы не смогли придраться, наш цензор должен пропустить. И суну этим мерзавцам палку в колеса, и буду иметь в активе публикацию на важную тему. Цензура может зарубить статью за крамолу, оскорбление императорской семьи и государственные секреты, ну и за нападки на европейских кукловодов, а ничего этого у меня не будет. Только перед работой нужно будет поговорить с отцом. Мне надо было знать, кто в Думе проталкивает дурь, и как лучше построить статью, чтобы не подставить отца. Пока я добирался до дома, успел вспомнить все, что знал о героине и морфии, и прикинуть, что и как буду писать. Как я и думал, родители еще не спали.
- Зря вы не спите, - сказал я встретившему меня в коридоре отцу. - Мне теперь из‑за вас нигде нельзя задерживаться?
- Ты еще мальчишка, - недовольно ответил он. - И твой пистолет меня не сильно успокаивает. Ты не станешь стрелять, пока на тебя не нападут, а потом может быть поздно. Был бы ты хоть сильным парнем…
- Буду, - пообещал я. - С завтрашнего дня и займусь. Надо будет только купить гантели.
- Да ну? - удивился он. - Что‑то в лесу сдохло. Но я рад, если ты действительно будешь заниматься.
- Мне будет нужна твоя помощь, - сказал я. - Не в спортивных занятиях и не сегодня. Сможешь утром рассказать все о законе по легализации наркотиков? И мне нужен твой совет, как это преподать, чтобы не связали с тобой.
- Хочешь написать статью, - догадался он. - А хватит способностей? Ваш редактор, да и цензор, могут такое пропустить только в том случае, если к вам не смогут придраться. Это будет ведро помоев на партию кадетов, а в ней много влиятельных людей. Материал сенсационный, и от такой статьи могла бы быть польза, но не тебе ее писать. Да и захочет ли ваш редактор связываться?
- Давай договоримся так, - сказал я. - Ты мне даешь информацию, а я пишу статью и отдаю ее тебе. Если ты посчитаешь, что написанное можно отдавать в редакцию, я отдам, если нет, то поговорю с кем‑нибудь из наших редакционных акул. Если статью напишут они, ее тем более не свяжут с тобой, но мне нужно зарабатывать имя.
- За такую статью можно заработать пулю, - проворчал он. - Ты просто не представляешь, в кого хочешь плюнуть. Успокаивает то, что вряд ли захотят подливать масло в огонь, а тебя, скорее всего, попытаются купить. Ладно, иди спать. Если хочешь, чтобы я все рассказал, нужно рано встать.
В последние десять лет перед смертью я редко спал ночью больше пяти часов и не испытывал потребности спать дольше, но сон нужен не душе, а телу, а это тело не выспалось и утром зевало так, что была опасность вывихнуть челюсть. Холодная вода помогла, но спать все равно хотелось. Отец мне все рассказал за полчаса, спросив перед рассказом, не хочу ли я что‑то записать. Я отказался и не стал делать записи. Все нужные факты прочно улеглись в молодую голову, и в дальнейшем ничего не забылось. Мы быстро позавтракали, и я убежал в редакцию раньше, чем отец ушел на службу. Работа в ней начиналась с девяти, а идти нужно было только четыре квартала, поэтому можно было не торопиться, но мне не терпелось увидеть Веру и приступить к работе над статьей, и трудно было сказать, какое из этих желаний сильнее. Когда я вошел в вестибюль, меня поприветствовал наш вахтер.
- Здравия желаю, ваше сиятельство! Что‑то вы сегодня рано.
- Дела, Спиридон Трофимович, - откликнулся я. - Не скажете, Воденикова не появлялась?
- Вера Николаевна должна быть наверху, - ответил он мне в спину.
Взлетев по ступенькам лестницы на второй этаж, я пробежался к большой комнате, в которой основной состав редакции собирался утром на что‑то вроде планерки. Вера всегда приходила раньше, чтобы открыть окна и хоть немного проветрить помещение от табачной вони. До сигарет с фильтром здесь еще не додумались, но самых разных папирос хватало, и в редакции курили почти все мужчины. Летом еще можно было проветривать, но я не представлял, как здесь можно дышать зимой. Я терпеть не мог табачного дыма и не собирался этого делать. Пока поработаю, а дальше будет видно. Если к зиме не выделят своей комнаты, уволюсь. Распахнув дверь и увидев, что Вера одна, я схватил ее в охапку и принялся целовать.
- Ну что ты делаешь! - задыхаясь, сказала она, улучив момент, когда я от ее губ перешел к шее. - Прекрати немедленно! Алексей, сейчас все начнут собираться, а я красная, как морковка! Пожалуйста, меня уже ноги не держат! Можно подумать, что мы с тобой год не виделись!
- Никаких отсрочек! - решил я. - Надо быть дураком, чтобы откладывать счастье! Тебя сегодня приглашают к нам на ужин, так что готовься знакомиться с моей семьей, а потом в нее войти. Считай, что я тебе сделал предложение! Ты ведь согласишься или мне прямо сейчас выброситься из окна?
- Конечно, соглашусь! - сказала она, обвив мою шею руками. - Только нужно будет подождать с детьми. Я хочу хоть немного поработать в редакции.
В коридоре раздался шум шагов, и мы разорвали объятия. Открылась дверь, и в комнату вошли двое. Первым, дымя папиросой, шел товарищ редактора Николай Селезнев, за ним с папкой в руках следовал наш спецкор Владимир Мельников.
- Уже здесь? - спросил меня Селезнев. - Завидую я вам, князь! Эх, не был бы я женат! Вера, ты уже достаточно проветрила, закрывай окна.
- Бросали бы вы курить, Николай Васильевич, - посоветовал я ему. - Помрете раньше времени, что в этом хорошего? Коллектив это как‑нибудь переживет, кое‑кто даже обрадуется: все‑таки продвижение по службе. А вот вашей семье будет не до радости, да и не ждет вас на том свете ничего хорошего.
Он от удивления приоткрыл рот, из‑за чего папироса упала на пол, и я ее тут же погасил ногой. Объяснений между нами не получилось, потому что в открытую дверь вошли сразу четверо работников редакции во главе с самим редактором - Александром Меркушевым.
- Так, все на месте, - сказал он, увидел меня и добавил: - Есть даже лишние. Давайте начинать.
- Уже ухожу, - сказал я ему. - Здравствуйте, господа!
Выслушав ответные приветствия, я вышел из этой комнаты и ушел в корректорскую, в которой находился мой стол стажера. Там я взял пачку бумаги и вечное перо и углубился в работу.
- Что пишете, князь? - оторвал меня от статьи наш корректор - Семен Мясников. - Не любовные письма?
- А для чего мне их писать, Семен Егорович, если любовь под боком? - пошутил я. - Это я пробую написать мировой шедевр и опубликовать его в нашей газете. Что‑нибудь такое, чтобы всех перекорежило.
- Лишь бы не от смеха, - сказал он. - Мы фельетонов не печатаем, это вам нужно отправлять его в "Весельчак" или в журнал "Смех и сатира". Эти напечатают.
Дверь открылась, и в маленькое помещение корректорской вошла Вера. Сразу сильно запахло табаком и ее духами.
- Что принюхиваешься? - сердито сказала она. - На середине совещания все стали так дымить, что я едва досидела до конца! Пришлось брызгать духами, а сволочная пробка выпала, и я вылила на себя половину флакона! Если не получится отмыть, я к вам сегодня не приеду! Точно обзовут не знающей меры купчихой!
- Сколько раз я вам говорил, Верочка, что здесь не место для девушки? - сказал ей Мясников. - Вы здесь никого не переделаете: или начнете курить сами, или сбежите.
- Чем это ты занят? - спросила она, отмахнувшись от корректора.
- Есть мысль написать статью, используя родственные связи, - улыбнулся я. - Уже половину нацарапал и, если ничем не загрузят, скоро закончу. О чем, пока не спрашивай - это секрет. Надо же начинать делать себе имя.
- Имя ты будешь делать в другом месте, - вздохнула она. - Не получится у тебя сейчас писать, потому что нас посылают на происшествие.
- А почему ты так вздыхаешь? - не понял я.
- Потому что не люблю трупов, а там их будет… несколько. Нас с тобой туда, наверное, не пустят, но хоть сделаем фото и опросим кого‑нибудь из очевидцев.
Глава 4
Пользы от меня было в этой поездке, как от козла молока, только зря потерял три часа. В квартиру забрались грабители, а тут не вовремя принесло хозяев, да еще с маленьким ребенком. Ну всю семью в их же квартире и положили, а над женщиной еще и надругались. Как и предполагала Вера, в квартиру нас не пустила полиция. Походили вокруг дома в компании своих коллег, поспрашивали ничего не видевших соседей и уехали, сделав напоследок несколько снимков, которые наверняка не попадут в номер. Стоило из‑за этого гонять трех работников редакции, да еще машину с шофером.
- Неудачно съездили, - сказал нам редакционный фотограф Борис Денисов. - Пока нашей газете не дадут привилегию от департамента полиции, толку от таких поездок не будет. У вас, князь, там, кажется, работает отец? Поговорили бы, может, он поспособствует. Ездили бы вы тогда на уголовные происшествия вместе с Александровым, а потом, глядишь, стали бы писать сами. Очень выгодная работа. Видели, кого пропустили к месту убийства? Корреспондента газеты "Последние Известия" Бориса Биренбойма и его фотографа. А почему? Потому что у их газеты такая привилегия есть.
Я и в прошлой жизни, и в бытность гимназистом ни разу не сталкивался с криминалом. После моего вселения молодой князь Мещерский избавился от излишних сантиментов, но все равно не было ни малейшего желания смотреть на залитые кровью тела жертв и видеть горе их близких. Пусть эту выгодную работу делают те, кто имеет к ней склонность.
Как только приехали, Вера пошла писать отчет, а я вернулся за свой стол дописывать статью. Больше меня никто до конца дня не трогал, поэтому все‑таки удалось ее закончить, пусть и перед самым уходом.
- Не надо меня провожать, - сказала любимая. - Я позвонила брату, и он должен вот–вот подъехать. И к вам он меня отвезет, поэтому у меня будет время покупаться. Надеюсь, что смою с себя всю вонь и смогу у вас появиться. Твоя сестра будет кусаться?
- Сказала, что ей хватит ужина, - улыбнулся я. - Просто постарайся пока ее не трогать. Она тебя не знает, а у каждого в голове свои тараканы. Есть они и у нее.
Мне тоже надо было наводить марафет, поэтому я оставил Веру в редакции дожидаться брата, а сам вернулся домой. До прихода отца успел принять ванну, высушить и привести в порядок волосы и надеть подготовленный Натальей костюм.
- Что это ты так рано вырядился? - спросил встретивший меня в коридоре отец, и я сразу понял, что он не в духе.
- Остался всего час, - ответил я. - Ничего, не помнусь. У тебя неприятности на работе или упало настроение из‑за предстоящих смотрин?
- Неприятности - это еще мягко сказано! - сердито сказал он. - Возьми почитай сам.
Он раскрыл на нужной странице "Вестник полиции" и протянул мне. Я прочитал указ императора и вопросительно посмотрел на отца.
- Кто этот Шарль Дюкре?
- Бывший префект Парижа, - ответил он. - Получил подданство и уже переехал в столицу. Наверное, в министерстве знали о замене главы нашего департамента, но нам до последнего никто ничего не сообщил. Я об этом узнал из журнала и сразу навел справки. У нас даже министр ездит без охраны, а этот привез с собой пуленепробиваемый автомобиль и охрану из французов.
- Да, насчет министра, - сказал я. - Мне кое‑что неясно в указе. Как можно выводить из‑под контроля министерства кадровые вопросы департамента, который в это министерство входит? Или уже не входит?
- Ты ухватил суть, - сказал отец, одобрительно на меня посмотрев. - Наш департамент - это один из столпов, на которых держится империя. А теперь представь, что будет, если у него поменяют главу, да еще фактически выведут из подчинения министру. Через год в нем останутся только послушные исполнители, которые будут смотреть в рот этому Дюкре. Меня точно выживут.
- У вас много порядочных и решительных людей, - сказал я, глядя ему в глаза. - Неужели не сможете раздобыть трехлинейку с оптикой и найти хорошего стрелка? Не вечно же он будет ездить в своем бронированном автомобиле. На Фонтанке это сделать трудно, но у вас там много зданий. И не будет он целыми днями сидеть на службе, куда‑нибудь начнет ездить. В конце концов, не так уж сложно заминировать его автомобиль. Если уж полиция не сможет себя защитить…
- Представляешь последствия? - спросил отец, глядя на меня так, как будто увидел впервые.
- Представляю, - кивнул я. - У кого‑то наверху полетят погоны. У кого‑то, но не у всех. А если пришлют еще одного француза, грохните и его. Я бы на месте третьего кандидата сюда не поехал. Это ведь еще неплохой намек тем, кто все это устраивает. Пуля - дура, ей все равно куда лететь.
- Не скажешь, с кем познакомился? - спросил отец. - Ты очень сильно изменился, причем всего за день–два. Такие изменения не бывают без сильной встряски или чьего‑то влияния.
- Давай поговорим об этом как‑нибудь в другой раз? - предложил я. - Не посмотришь статью, пока есть время?
Отец забрал исписанные мной листки, вложил их в "Вестник" и ушел в кабинет. Вторично я его увидел минут через двадцать.
- Кто это написал? - спросил он, положив черновик статьи на мой столик. - Кто‑то из ваших, как ты выразился, акул?
- Я это написал, я! - сердито ответил я. - Что так недоверчиво смотришь? Если хочешь, я при тебе еще что‑нибудь напишу, только после ухода Веры, а то сейчас на это нет времени. Ты не допытывайся насчет авторства, а скажи свое мнение.
- Написано талантливо и будет трудно придраться, - сказал отец, не сводя с меня испытывающего взгляда. - Со мной могут связать хотя бы из‑за твоей работы в редакции, но больших неприятностей не будет. Никто не сможет ничего доказать, да и не будут под меня копать, потому что мое начальство тоже против этого законопроекта.
- Значит, я пробую пропихнуть ее в печать, - подвел я итог. - Папа, я не хочу тянуть со свадьбой! Мало ли что может случиться.
- Папа… Давно ты меня так не называл. Я вижу, что ты намерен жениться, независимо от того, какое впечатление произведет на нас твоя невеста, но давай все‑таки не будем бежать впереди паровоза. Уже без десяти, стол накрыт, и мы все готовы, поэтому иди встречать свою любовь и веди ее сюда.
Я быстро спустился во двор, а потом и вовсе вышел на улицу. Ждать пришлось всего минут пять, по истечении которых возле меня затормозил блестящий лаком черный "ситроен", открылась дверца водителя, и из салона выбрался брат Веры.
- Привет, княже, - отвесил он мне шутливый поклон. - Невесту заберешь, или везти назад?
- Привет, Иван! - я шагнул ему навстречу и пожал руку. - Не хочешь к нам зайти?
- У меня сегодня еще куча дел, - отказался он, открывая дверцу, за которой сидела Вера. - И смотреть будут сестренку, а не меня. Когда будете заканчивать, позвони, и я подскочу.
Я помог девушке выйти из машины и обалдел. На ней было облегающее шелковое платье малинового цвета, замысловатая прическа, открывающая шею и подобранные к платью украшения. Туфли на больших даже по моим меркам каблуках добавили стройности и роста. Такой очаровательной я свою любовь еще не видел.
- Мог бы заехать во двор, - недовольно сказала Вера Ивану, но я ее уже слишком хорошо знал, чтобы понять, что она показным недовольством прикрывает страх.
- Выше нос, сестренка! - подбодрил ее брат. - Не отдадут тебе этого князя, найдем другого постарше. Какой толк от мальчишки!
- На себя посмотри, - с улыбкой сказал я ему. - Сам всего на два года старше. Пойдем, дорогая!
Я подал Вере руку и повел ее во двор. Плитка во дворе была ровной, но не для таких каблуков. Когда она оступилась, я подхватил свое чудо на руки, занес в подъезд и почти бегом поднялся по лестнице.
- Отпусти меня, сумасшедший! - рассердилась она. - Что подумают люди? И ты меня всю изомнешь, на кого я буду похожа?!
- Ты так и будешь здесь стоять? - спросил приоткрывший входную дверь отец. - Или твоя дама не может ходить?
- Все я могу! - сердито сказала Вера. - А ваши претензии, Сергей Александрович, должны быть к сыну. Да поставь ты меня на ноги!
- И в чем же виноват Алексей? - спросил отец, пропуская ее в прихожую.
- В спешке, - ответила Вера, снимая туфли. - Я только утром узнала, что приглашена на ужин, а весь день провела на работе. У меня достаточно нарядов, но почти все деловое или праздничное. Есть хорошее платье для такого визита, но мне его провоняли в редакции. А времени бегать по магазинам не было. Выбрала это платье, а к нему подходят только эти туфли. Я на таких каблуках хожу редко, а у вас во дворе неровная плитка!
- Непорядок! - строго сказал отец, но его глаза смеялись. - Надо будет сказать, чтобы выровняли.
- Вот вы смеетесь, а на меня сейчас будут смотреть как на… - она запнулась, не найдя подходящего слова. - Ваши жена и дочь скажут, что я так вырядилась, чтобы произвести на вас впечатление. А не скажут, так подумают!
- Вы на меня и так уже произвели впечатление, причем самое благоприятное, - улыбнулся отец, предлагая ей руку. - Пойдемте, я вас сам представлю. Немного против правил, но мы это как‑нибудь переживем.
Что можно сказать об этом ужине? Поначалу женская половина моей семьи приняла Веру настороженно, а Ольга не скрывала неприязни, но моя невеста смогла быстро найти общий язык и с матерью, и с сестрой. Ей потребовался час, чтобы стать у нас своей. Провожали ее совсем не так, как встретили.
- Заходите к нам в любое время без приглашения! - сказала ей мама. - Вы мне очень понравились, и теперь я понимаю сына.
- Жаль, что вы работаете, - сказала ей Ольга, - но ведь можно прийти после работы?
- Мне после нашей работы каждый раз приходится долго приводить себя в порядок, - с сожалением ответила Вера, - но я постараюсь найти время.