Глава шестнадцатая
НАСЛЕДИЕ
Я страшусь, но с сожалением предвижу, что когда-нибудь наш любимый улей завоюют или приберут к рукам недостойные и неразумные властители. Вот почему это крайнее средство я доверяю тебе. Используй его с умом.
Иеронимо Сондар лорду Чассу
- Он хранится в моей семье со времен Торговой войны, - пояснила она надтреснутым усталым голосом.
Гаунт взял из ее рук амулет и почувствовал, что тот мурлычет и тихонько шепчет что-то в его руках.
- Его сделал Сондар?
- Это были его меры предосторожности на будущее. Это… в каком-то смысле… измена.
- Поясните еще раз. Не вижу, причем здесь измена.
Мерити Часс раздраженно посмотрела в глаза усталому Гаунту.
- Улей Вервун управляется демократически. Верховный правитель избирается благородными домами. В священных актах конституции написано, что абсолютную власть недопустимо передавать одному человеку, которого не могла бы сместить Легислатура, если в этом возникнет необходимость.
- И тем не менее улей пострадал от одного человека: Сальвадора.
- Это именно то зло, которого опасался Иеронимо, командующий. Мой отец рассказывал, что после Торговой войны великий Иеронимо хотел гарантировать безопасность улья в будущем. Более всего он боялся потерять контроль над властью. Боялся того, что захватчик или недостойный правитель приберет власть в улье к рукам и не будет никого, кто сможет его свергнуть. Какой же узурпатор или тиран станет соблюдать механизмы конституции и закона?
Гаунт начал понимать глубокую политическую дилемму, из-за которой придумали устройство, покоящееся сейчас у него на ладони.
- И это и был его аварийный выход: чрезвычайные меры, диктатура, которая будет единственным спасением, если демократия окажется попрана?
- И теперь вы понимаете, почему его необходимо было держать в секрете. Иеронимо знал, что, создавая это устройство, он подставлялся под обвинения в тирании и диктатуре.
Она указала на амулет.
- Он создал его и доверил дому Часс, который счел самым гуманным и благоразумным из благородных домов. Амулет не может принадлежать верховному лорду. Это мера предосторожности против тоталитарного правления.
- А если бы дом Часс стал верховным домом?
- Мы должны были бы доверить его другому дому, чтобы гарантировать, что сами не злоупотребим властью.
- А вы отдаете его мне?
- Сейчас вы - надежда улья Вервун, Гаунт. Как вы думаете, почему мой отец так старался понять, что вы за человек? Он должен был убедиться, что столь могущественный предмет не попадет в руки того, кто осквернит его предназначение. Он знал, что вы по своей природе не тиран, и сейчас это вижу и я. Вы солдат, отважный и преданный, не мечтающий ни о чем, кроме спасения улья.
- Ваш отец погиб героем, Мерити Часс.
- Я рада слышать это. Почтите же его память и бремя, лежащее на его доме, Ибрам Гаунт. Не подведите его.
Гаунт изучал амулет. Это был уничтожитель системы и, судя по словам девушки, самый мощный и устрашающий из таких приборов. Во времена Иеронимо дом Сондар специализировался на системах кодификаторов и разумных когитаторов, поддерживал долгие торговые отношения и даже проводил совместные исследовательские проекты с техножрецами Адептус Механикус. Амулет был шедевром: в случае если кто-либо возьмет под личный контроль технологии улья Вервун, активация аннулирует командование и контроль систем, сотрет все данные и действующие программы, выведет из строя все до единого кодификаторы и когитаторы. Он приведет в негодность всю технику на Вервуне и позволит своему носителю очистить улей от предполагаемых захватчиков, обезоружив их.
На свой манер он был даже более мощным оружием, чем атомная бомба или Адептус Астартес. Это было абсолютное оружие, созданное для полей битвы, далеко выходящих за рамки компетенции солдатни вроде Гаунта. Это было ведение войны на высшем, решающем уровне, на световые годы опередившее грязь и лазерный огонь тех боев, в которых приходилось участвовать Гаунту.
Он знал ему цену. Однако ему это не нравилось. Подобная древняя продвинутая технология пугала не меньше, чем колдовство псайкеров.
Он положил его на скамью рядом с собой. Амулет булькал и жужжал, упорядоченные узоры метались по его гладкой поверхности, словно солнечный свет на водной ряби.
- Нам он не нужен.
Мерити Часс замерла и уставилась на витражную розетку ризницы.
- Я боялась, что вы это скажете.
Она повернулась к нему. Ее лицо было бледным, глаза потемнели от злости. Разноцветные лучи света из окна позади нее складывались в ореол вокруг ее стройной фигуры.
- Мой отец страшился воспользоваться им. Когда, добравшись до укрытий, я обнаружила, что он спрятал его среди моих вещей, я тоже боялась. Даже отправившись искать вас, я понимала, что мы ждали слишком долго. Вы уже свергли Сальвадора, будь он проклят. Наше ужасающее положение уже не зависит от контроля.
- Контроль у нас, - согласился Гаунт. - Проблема теперь в физической борьбе, в военном деле. Хоть улей Вервун и стоит на пороге гибели, это не та гибель, которой опасался Иеронимо и во избежание которой создал амулет.
Она села рядом с ним, все еще кипя от гнева.
- Если бы только я принесла его раньше… или поторопила отца. Мы могли использовать его, чтобы свергнуть Сальвадора…
- Слава Императору, что мы не сделали этого!
Она холодно взглянула на него.
Гаунт пожал плечами.
- Мы обезоружили бы сами себя, обезоружили бы системы улья, лишили бы самих себя всех способов вернуть контроль над ситуацией. Уничтожитель системы - абсолютное оружие, миледи.
- То есть мое самокопание, болезненные усилия моего отца… все это не имело смысла? - У нее вырвался слабый, нервный смешок. - Как типично! Дом Часс, такой весь охрененно интеллектуальный и интеллигентный, занят самоедством, пока улей истекает кровью и горит!
Он стянул перчатки и отложил их.
- То, что мы не можем сейчас им воспользоваться, не отменяет преданности, с которой дом Часс хранил доверенное ему наследие.
Она протянула руку и сжала его огрубевшие пальцы.
- А теперь что, Гаунт?
Он медленно повернулся к ней.
- Теперь обычная война людей, машин, лазганов и гранат. Мы сражаемся и пытаемся вышвырнуть их. Победим - выживем. Проиграем - умрем.
- Звучит так мрачно.
- Это все, что я могу сказать, это простое уравнение битвы. Все не так плохо. Оно, по крайней мере, простое. Не требует долгих размышлений.
- Как скоро?
- Как скоро что?
Ее взгляд, более живой, чем когда-либо доводилось встречать Гаунту, теперь вперился в него.
- Как скоро мы узнаем?
Гаунт сделал глубокий вздох, качая головой.
- Счет идет на часы. Ну, может, день, может, два. А потом все будет кончено, завершится так или иначе.
Она притянула его к себе, крепко обхватив руками его широкую спину. Он чувствовал аромат волос и духи, слабые, почти выветрившиеся, но еще ощутимые, несмотря на запах сырости и грязи, пропитавший укрытия, в которых она побывала.
Гаунт давно забыл, каким простым утешением может быть тепло чужого тела. Он бережно держал ее, покачиваясь от усталости, а над ризницей разносилось глухое пение хора Экклезиархии. Ее губы нашли его.
Он отстранился.
- Я не думаю, что… - начал он.
- Простой солдат пристает к благородной леди? - улыбнулась она. - Когда-то это имело значение, а сейчас - нет. Война сравняла нас.
Они снова поцеловались, никто не останавливался. Ненадолго их страсть стала единственным, что имело значение для них. Две людских души, сблизившиеся и бессловесные, укрылись от апокалипсиса.
Было далеко за полночь. Брей и его танитцы после суток сдерживания танков на склонах пустыря за химзаводами отступили к разгромленным центральным трущобам, к Колонне Щита. Все усилия зойканцев на юге были, похоже, направлены на Колонну, и Брей понимал, что это сейчас главный стратегический пункт в улье. У Брея осталось около двухсот восьмидесяти человек своих, а также четыреста человек отставших вервунцев, вольпонцев, роанцев и Севгруппских, да еще шесть сотен местных. Местные были в основном гражданскими, которые прибились к военным в поисках защиты, а Брей и его коллеги-офицеры были вынуждены руководить скорее переправой беженцев, чем тактическим отступлением.
Но некоторые ульеры сбивались в отряды ополчения, добавив таким образом сто семьдесят боеспособных людей к войскам Брея.
Более половины ополченцев составляли женщины, и это изумляло Брея. Он никогда не видел, чтобы женщины сражались. На планете Танит война была мужским ремеслом. Но он не мог не отдать должное их решимости. И он мог их понять. Это был их фесов дом, в конце концов.
Полевые командиры были в основном из Вервунских и Севгруппских частей, и, хотя некоторые из них были выше по званию, они полагались на его руководство. Брей подозревал, что причина в том, что Гаунт стал главнокомандующим. Теперь, когда начался последний раунд, все подчинялись танитцам.
Снаряды зойканского танка просвистели над головой, и Брей спрыгнул в окоп между взорванным мясокомбинатом и зданием гильдии. В окопе сержант Цвек из Севгрупп и майор Бьюнс из Вервунского Главного направляли людей вокруг мясокомбината, чтобы те атаковали наступавшего врага с фланга.
Лазерный огонь обрушился на них. Большая часть имперских стрелков отвечала из неглубоких одиночных окопов, обстреливая ряды зойканских штурмовиков, надвигающихся со штыками наперевес. Минометные снаряды отскакивали от рокритового мусора и взрывались в воздухе, нанося большой урон даже осколками.
Позади зойканской пехоты грохотали танки, на многих ехали пехотинцы, цепляясь, как обезьяны, за камуфляжную сетку на корпусах машин.
Брей стрелял, высунув оружие из окопа. За его спиной Цвека обезглавили осколки мины, разорвавшейся в воздухе. Кровь обагрила темную форму Брея.
Брей потянулся к новой батарее.
- Как их зовут? - спросил Каффран, перекрикивая громоподобный грохот танков. Он нес Йонси в одной руке, а второй вел за руку Далина. Тона спешила следом.
Ополченцы к западу от них выдерживали зойканский штурм. Атакующим приходилось бороться с обезумевшими беженцами, прорывающимися в северные районы.
Каффран снова крикнул. Тона Крийд была занята и не ответила ему.
Она расстреливала из лазпистолета зойканских штурмовиков, высыпавших на улицу за ее спиной. Но она попалась. Ее некому было прикрыть.
- Держись рядом с сестрой и пригнись! - крикнул Каффран Далину, всучив спеленатого ребенка мальчику. - Я вернусь за вашей мамой!
- Она не мама. Она тетушка Тона, - сказал Далин.
Каффран изумленно оглянулся, а затем побежал, сопровождаемый лазвспышками.
Он палил из лазгана, а потом нырнул в воронку от снаряда, где пряталась Тона.
- Перезарядку! - попросила она.
Он кинул ей новую батарею. Перезарядившись, они оба встали и обрушили целую волну жалящих выстрелов на улицу, запруженную зойканцами. Падали охряные тела.
- Хорошо стреляешь. Они в панике, Тона.
- Делаю, что могу. Батарейку!
Он кинул ей новую.
- Значит, не твои? Я так и думал, слишком молода.
Тона крутнулась, повернувшись к нему. Она была в ярости.
- Они - все, что у меня есть! Феса с два ты их отберешь у меня! А тем более - эти ублюдки!
Она снова вскочила и стреляла, убивая одного, другого, третьего…
Отчаянная схватка продолжалась, не ослабевая ни на одном из фронтов, до начала тридцать шестого дня. К тому моменту две трети бесчисленного гражданского населения улья набились в северо-восточные районы и доки, отчаянно пытаясь сбежать на северный берег. Но течение было слишком сильным для плоскодонок. Работая всю ночь, прерываясь лишь на дозаправку, паромы вроде "Магнификата" курсировали поперек Хасса. Более двух миллионов беженцев уже были в наружных трущобах северного берега или толкались на Северном общественном шоссе. Ночь была холодной и влажной; раненые, контуженые и голодные страдали от лихорадки и простуды.
В улье было еще хуже. Миллионы людей заполонили подходы к пристани или выстроились вдоль реки толпой, не менее плотной, чем толпы болельщиков на крупных играх. Между горожанами, боровшимися за места на приближающихся лодках, случались серьезные драки. Тысячи погибли, почти две сотни - на борту лодки, которую они перегрузили и потопили, остервенело пробиваясь на борт. Сотни других были затоптаны или серьезно ранены в толпе, а некоторых столкнуло в реку потоком тел. Те, кто не утонул сразу, умирали медленно, барахтаясь в ледяной воде, потому что в доках не было места, куда можно было бы вскарабкаться из воды. Целый пирс затонул под весом беженцев, утянув сотни людей на дно Хасса. Беспорядок и разброд распространялись, словно лесной пожар. Будто раненное обезумевшее животное, улей Вервун кусал и царапал сам себя.
Все лодки, даже плоты, которые удалось найти, были украдены и спущены на воду, но заполняли их и вели обычно люди, не умеющие ими управлять. Сотни других пытались переправиться, цепляясь за пластиковые бочки или другие нетонущие предметы. Хасс в ширину достигал почти трех километров, ледяной, с сильным течением. Никто из пытавшихся перебраться вплавь не доплыл и до середины, кроме нескольких, которых вытащили из воды проплывавшие на лодках.
Потоки эвакуирующихся поднимались из доков на главный виадук и шли пешком. Плотность пешего движения на мосту была столь велика, что многих сталкивали вниз, и они, крича, падали в реку. Сразу пополуночи зойканские снаряды стали обстреливать доки у моста Гиральди. Одни попадали в доки, другие в воду. Четыре взорвали центральную область моста, обвалив три могучих опоры и убив сотни людей. Виадук больше не был пригоден для эвакуации, а те, кто пережил обстрел на южном берегу, оказались в ловушке, не имея возможности отступить в улей или в доки, потому что слишком велико было скопление народа. Один за другим они падали с рваного края моста.
Вскоре после разрушения моста Фолик, подводящий лодку обратно к докам, увидел огни и движение на северном берегу, к востоку от себя. Это зойканские механизированные бригады неслись по дальнему берегу - из трубопровода и по дороге Гиральди, чтобы перекрыть путь к эвакуации. Зойканцы прилагали все усилия, чтобы в улье не выжил никто. К заре зойканские солдаты уже атаковали беженцев на северном берегу. Все, кому якобы посчастливилось перебраться через реку, теперь были уничтожены. Наверное, около полумиллиона были вырезаны на месте. Сотни тысяч бежали, укрываясь в негостеприимных пустошах разрушенных наружных трущоб.
Пути на свободу не было. Лодки вернулись в южные доки, спасаясь от обстрела с северного берега. Они оказались в той же ловушке, что и остальные. Жуткое молчаливое понимание обрушилось на людей, когда стало ясно, что бежать некуда. Многие умирали, оставаясь на месте, но прошли часы, прежде чем народ стал отступать в улей. Столько времени потребовалось, чтобы известие прокатилось по массам беженцев и обратило поток вспять.
Фолик сидел с Мясорубкой на палубе качающегося "Магнификата", распивая бутылку джойлика. Они решили не бежать. В побеге, похоже, не было смысла, тем паче теперь, когда они оба были в стельку пьяны. Периодический обстрел из-за Хасса волнами отдавался на воде и неравномерно раскачивал паром. Часть доков горела. Фолик ожидал ракеты или минометной мины, которая взорвет их с минуты на минуту. Он отправился в рулевую за еще одной бутылкой, и тут лаззаряд пробил лобовое стекло и пролетел прямо над его плечом как раз в тот момент, когда он нагнулся, чтобы достать ее из рундука. Это рассмешило его. Он поплелся обратно к Мясорубке. Они решили проверить, успеют ли добить бутылку, прежде чем добьют их самих.
Хасский западный форт был окружен и осажден неприятелем. К заре он был на грани падения. Снаряды и ракеты молотили по нему из-за Куртины, а вражеские солдаты и легкая броненосная колонна атаковали со стороны заводов внутренних трущоб. У капитана Карджина, тяжело раненого, осталось каких-то шесть сотен бойцов из пяти тысяч, с которыми он начинал ночь. Не выжил ни один наводчик, ни один артиллерист, но это уже не имело такого значения, потому что боеприпасы фортификационных орудий на Стене закончились. Остались только солдаты Вервунского Главного и их лазганы. Сам форт был изгрызен обстрелом, заваленные обломками нижние уровни горели.
Карджин поправил шипастый шлем и прохромал к краю Стены над вратами, раздавая людям указания охрипшим от многочасового крика голосом. Рокритовые перекрытия были завалены телами. Один из его ребят, капрал Англон, окликнул его. Сквозь дым и пламя он разглядел что-то, приближающееся через наружные трущобы.
Карджин присмотрелся. В скоп он увидел исполинский силуэт, выползающий из развалин пригорода в пятнадцати километрах к югу от форта. Невольно он подумал, что это еще одна машина смерти.
Но это была другая машина - больше, медлительнее. Огромная пирамидальная конструкция в пятьсот метров высотой с грубо намалеванными непотребными знаками Хаоса на бортах, выкрашенных в зойканскую охру. Она передвигалась, насколько он мог разглядеть, на десятках широких гусениц, давивших все на своем пути. След в полкилометра шириной тянулся за машиной через трущобы. Бока ее ощетинились турелями и орудийными установками, а огромные латунные вещатели на верхушке, между которыми колыхались стяги Хаоса, громогласно скандировали имя Наследника и трещали нечеловеческим щебетом.
- Что это? - прошипел Англон.
Карджин пожал плечами. Он замерз и ослаб от боли и потери крови. Каждое слово, движение, даже мысль - были усилием, требовавшим сверхчеловеческой воли. Он потянулся к вокс-аппарату, который носил на плече с тех пор, как много часов назад был убит связист.
- Карджин, Хасский западный, штабу в баптистерии. Код 454/ray.
- Принят и распознан, Хасский западный.
- У нас здесь нечто, приближается к стене. Массивная механизированная конструкция, подвижная, вооруженная. Могу лишь предположить, что она не одна, и готов побиться об заклад, что это вражеский командный центр. Я еще не видел подвижной машины таких размеров.
- Понял вас, Хасский западный. Можете предоставить картинку?
- Пикт-сеть накрылась, штаб. Придется верить на слово.
- Какова ситуация, Хасский западный? Мы пытаемся отправить к вам подкрепление.
Карджин вздохнул. Он собирался сказать штабу в баптистерии, что у него осталось меньше тысячи человек, большинство ранены, боеприпасов почти не осталось, никакой артиллерийской поддержки и море врагов вокруг. Он собирался высказать предположение, что они протянут не более часа.
Предположение было бы с погрешностью ровно в пятьдесят девять с половиной минут. Англон с криком схватил Карджина за руку, когда жуткие огни мигнули и зашипели в темных углублениях в центре обращенной к ним стороны пирамиды. Огромная зойканская машина дернулась и изрыгнула на Хасский западный обжигающие плазменные лучи: режущие, вроде тех, которые рассекали врата Онтаби, только быстрее и мощнее, энергетическое оружие такой мощи, которую обычно можно увидеть лишь в столкновениях флагманов космического флота. Рев был оглушающим и рассылал ударную волну, которая чувствовалась за километр.