- Значит, вы не намерены предоставлять мне материал для репортажа, - пожал плечами я. - Что ж, давайте тогда слегка изменим тему разговора. Как я понимаю, вы утверждаете, что члены правительства, находящегося у власти на Сент-Мари, удерживают ее лишь благодаря поддержке Экзотских миров. Это так?
- Да они просто потакают им. Это же совершенно ясно, мистер Олин. Правительство? Нет и нет! Зовите их Зеленый фронт, если хотите, как оно и есть на самом деле! Они утверждают, что представляют интересы всего населения Сент-Мари. Они… А вам знакома наша политическая ситуация?
- Как я понимаю, - начал я, - ваша конституция изначально разделила всю планету на политические округа примерно одинаковой площади с двумя представителями от каждого округа в планетном правительстве. А теперь, по моим данным, ваша партия утверждает, что рост городского населения позволил сельским округам установить контроль над городскими, так как город вроде Бловена с населением в полмиллиона жителей имеет столько же представителей, как и округ с населением в три-четыре тысячи человек?
- Именно так, именно! - прогрохотал О’Дойн, качнувшись вперед. - Необходимость в пересмотре и пропорциональном представительстве весьма остра, она всегда возникала в сложных исторических ситуациях. Но в таком случае Зеленый фронт окажется не у власти. Допустит ли он такой оборот событий? Едва ли! Только неординарный шаг - революция обывателей - сможет отобрать у него власть, и наша партия, представляющая обычных людей, горожан, лишенных права выбора и игнорируемых сейчас властями, станет правительством.
- И вы считаете, что подобная революция обывателей возможна в данное время? - Я снизил уровень громкости на своем магнитофоне.
- До Коби я бы сказал - нет! Как бы я ни надеялся на что-либо подобное - нет! Но после Коби… - Он замолчал и гордо откинулся назад, многозначительно поглядывая на меня.
- Что после Коби? - повторил я, поскольку многозначительные взгляды и паузы никак не годились для моих репортажей. Но у О’Дойна имелось чутье политика, не позволяющее ему загнать себя в угол собственной болтовней.
- Разумеется, после Коби, - произнес он, - это стало очевидно… очевидно для любого думающего человека на этой планете. Что Сент-Мари сможет просуществовать и сама по себе. Мы вполне сможем прожить без этого паразитического указующего перста Экзотских миров. Где можно найти людей, способных провести корабль Сент-Мари сквозь штормовые испытания будущего? В городах, журналист! Среди тех, кто всегда сражался за простого человека! В нашей партии Голубой фронт!
- Я понял, - кивнул я, - Но разве по вашей конституции смена представителей власти не требует проведения выборов? И не могут ли такие выборы быть назначены только лишь большинством голосов представителей, занимающих посты в настоящее время? И таким образом не окажется ли Зеленый фронт, имеющий сейчас большинство, в ситуации, когда подобные выборы лишили бы большинство представителей своих постов?
- Правда! - прогрохотал он. - Сущая правда! - Он закачался взад-вперед, выразительно глядя на меня.
- Тогда, - вздохнул я, - мне не ясно, насколько реальна эта ваша революция обывателей, мистер О’Дойн.
- Все возможно! - ответил он. - Для обычного человека нет ничего невозможного! Соломинки уже полетели, ибо поднялся ветер перемен! Кто может это отрицать?
Я выключил магнитофон.
- Понятно, - произнес я. - Так мы ни к чему не придем. Быть может, мы могли бы несколько дальше продвинуться без записи?
- Без записи? И действительно… без записи, - радостно воскликнул он, - Я готов отвечать на вопросы независимо от того, ведете вы запись или нет, журналист. И знаете почему? Потому что для меня - записываете вы или нет - все едино. Все едино!
- Что ж, тогда, - продолжал я, - расскажите кое-что об этих соломинках. Теперь вы могли бы привести мне примеры?
Он нагнулся ко мне и понизил голос.
- Проходят кое-какие… собрания, даже в сельских районах, - пробормотал он, - Ростки недовольства - об этом я могу вам сказать. Если же вы спросите меня о местах, именах, тогда - нет. Я не хочу посвящать вас в это.
- Таким образом, вы не оставляете мне ничего, кроме весьма туманных намеков. Я не могу из этого сделать статью, - заметил я, - А я предполагаю, что вам хотелось бы увидеть репортаж о ситуации на планете.
- Да, но… - Его массивные челюсти плотно сжались. - Я не хочу ничего сообщать вам. Я не хочу рисковать… не собираюсь ничего сообщать!
- Понимаю, - сказал я и подождал минуту. Он открыл рот, потом закрыл, поерзал в своем кресле.
- Возможно, - медленно произнес я, - есть выход.
Из-под своих седых бровей он метнул на меня подозрительный взгляд.
- Тогда, может быть, мне кое-что рассказать вам? - тихо произнес я, - Вам бы ничего не потребовалось подтверждать. И конечно же, как я уже сказал, даже то, что буду говорить я, нигде не будет зафиксировано.
- Вы - расскажете мне? - Он мрачно уставился на меня.
- Почему бы и нет? - Я пожал плечами.
Он был слишком опытным политиком, и по его лицу было невозможно догадаться, о чем он думает. Тем не менее он не отрывал от меня взгляда.
- Служба новостей имеет свои источники информации. И, используя их, мы можем создать общую картину, даже не зная некоторых частностей. А теперь, говоря гипотетически, общая картина на Сент-Мари весьма схожа с той, что вы обрисовали. Зачатки недовольства, собрания, отдельные открытые выступления против правительства… вы бы, наверное, сказали - против марионеточного правительства.
- Да! - громыхнул он. - Да, точное слово. Именно так - чертово марионеточное правительство!
- В то же время, - продолжал я, - как мы уже обсудили, это марионеточное правительство в силах подавить любой местный мятеж и вовсе не собирается устраивать выборы, которые лишат его власти. Однако помимо созыва выборов, похоже, не существует другого конституционного пути изменения статус кво. Разумеется, Сент-Мари могла бы найти умных и самоотверженных лидеров - я повторяю: могла бы, потому что сам я занимаю нейтральную позицию - среди вожаков Голубого фронта, которые, юридически являясь лишь частными лицами, не имеют законной возможности вывести свой мир из-под чужого влияния.
- Да, - пробормотал он, все так же пристально глядя на меня, - Да.
- Соответственно, какой же путь остается реальным для тех, кто желал бы спасти Сент-Мари от ее нынешнего правительства? - продолжил я. - Так как все законные пути спасения недоступны, единственный оставшийся, как мне кажется, - путь храбрых и сильных людей. Если отбросить в сторону обычную процедуру переходного периода и если не существует конституционного пути, чтобы убрать тех, кто в настоящее время держит нити управления в своих руках, значит, их надо устранить каким-то иным образом - разумеется, исключительно для блага Сент-Мари и ее жителей.
Он неотрывно смотрел на меня широко раскрытыми глазами из-под седых бровей. Его губы чуть шевельнулись, но он ничего не сказал.
- Короче - бескровный дворцовый переворот. Прямое и насильственное удаление плохих лидеров кажется единственным решением, остающимся для тех, кто верит, что эта планета нуждается в спасении. А теперь мы знаем…
- Подождите, - прервал меня О’Дойн, - Я должен сказать вам здесь и сейчас, журналист, что мое молчание не должно рассматриваться как согласие со всеми доводами, которые вы только что привели. Вы не должны упоминать…
- Подождите, - перебил я его в свою очередь, подняв руку. Он замолчал гораздо быстрее, чем того можно было ожидать.
- Все это - просто чисто теоретические предположения. Не думаю, что все это как-то связано с реальной ситуацией.
Я помедлил.
- Единственный вопрос в проекции этой ситуации на реальность - напоминаю: теоретической ситуации - состоит в ее исполнении. Как мы понимаем, поскольку силы и возможности Голубого фронта уступают правительственным в соотношении один к ста, судя по результатам последних выборов, они и в военном отношении едва ли сопоставимы с возможностями планетарного правительства Сент-Мари.
- Наша поддержка, поддержка снизу…
- О, конечно же, - кивнул я, - И все же остается проблема действительно эффективных мер в данной ситуации. Для них потребовались бы оружие и люди - в особенности люди. Конечно же, я имею в виду военных, способных либо обучить местные войска, либо самим применить силу…
- Мистер Олин, - произнес О’Дойн, - я должен выразить протест против такого направления в беседе. Я должен отвергнуть… Я должен… - Он встал и начал возбужденно вышагивать туда-сюда по комнате, размахивая руками. - …Я отказываюсь слушать подобные вещи.
- Простите меня, - сказал я. - Как я уже упоминал, я проигрываю всего лишь гипотетическую ситуацию. Но суть, до которой я пытаюсь добраться…
- Суть, до которой вы пытаетесь добраться, меня не касается, журналист! - О’Дойн резко остановился прямо передо мной. - Нас, Голубой фронт, эта суть просто не интересует.
- Конечно же нет, - успокаивающе произнес я. - Я знаю, что это так. Конечно же, вся эта схема просто нереальна.
- Нереальна? - О’Дойн замер, - Почему нереальна?
- Ну, я имею в виду то, что касается дворцового переворота, - пояснил я. - Это же совершенно очевидно. Любая подобная операция потребовала бы помощи извне, обученных военных, к примеру. Ну а так как военных мог бы предоставить только какой-нибудь другой мир, то кто же согласится одолжить свои дорогостоящие войсковые подразделения какой-то политической партии, находящейся не у власти?
Я позволил последнему вопросу повиснуть в воздухе и теперь просто сидел, улыбаясь и разглядывая своего собеседника. Словно ожидая, что он ответит на мой вопрос. А он в ответ разглядывал меня, словно ожидая, что я сам отвечу на свой вопрос. Должно быть, наше обоюдное молчание длилось добрых секунд двадцать, прежде чем я вновь нарушил его, вставая.
- Совершенно очевидно, - сказал я, придав своему голосу выражение подчеркнутого извинения, - что никто. Поэтому я могу заключить, что мы не увидим никаких значительных изменений в правительстве или перемен во взаимоотношениях Сент-Мари с Экзотскими мирами в ближайшем будущем. Что ж, - я протянул ему руку, - извините за то, что именно мне пришлось прервать это интервью, мистер О’Дойн. Но я совсем забыл о времени. Через пятнадцать минут я должен быть на другом конце города. Предстоит интервью с президентом, и тогда я выслушаю мнение о ситуации другой стороны. А затем назад в космопорт, чтобы успеть на лайнер, этим вечером вылетающий на Землю.
Он тут же встал и пожал мою руку.
- Ничего страшного, - начал он. Его голос снова громыхнул, но затем опустился до нормального тона. - Мне доставило удовольствие ознакомить вас с реальной ситуацией.
- Что ж, тогда до свидания, - произнес я.
Я повернулся, чтобы уйти, и, когда уже прошел полпу-ти к двери, он окликнул меня:
- Простите, Олин…
Я остановился и оглянулся:
- Да?
- Я чувствую… - Его голос неожиданно опять громыхнул, - Я должен спросить вас… Я считаю, что мой долг перед Голубым фронтом, перед моей партией - взять у вас обязательство сообщать мне все, что касается возможной готовности любого из миров - любого из них - прийти на помощь людям, желающим создать достойное правительство на Сент-Мари. Мы здесь тоже читаем ваши материалы. Слышали ли вы о каком-нибудь мире, который, по слухам ли, по сообщениям, или что там у вас еще есть, был бы готов предложить помощь революционному движению обывателей на нашей планете, желающих сбросить иго Экзотских миров и ввести равное представительство для всего народа?
Я посмотрел на него и заставил подождать секунду-другую.
- Нет, - ответил я, - Нет, мистер О’Дойн, ничего не слышал.
Он стоял, не сдвинувшись с места, словно мои слова пригвоздили его к полу. Ноги его были слегка расставлены, подбородок задран, словно он бросал мне вызов.
- К сожалению, - добавил я, - До свидания.
Я вышел. По-моему, он так и забыл в ответ попрощаться со мной.
Я отправился в резиденцию правительства и посвятил двадцать минут ободряющей, приятной, пустой болтовне с Шарлем Перринни, президентом Сент-Мари. Затем вернулся через Новый Сан-Маркос и Джозефтаун в космопорт и сел на лайнер, отправляющийся на Землю.
На Земле я задержался лишь затем, чтобы просмотреть свою почту, и после этого немедленно отправился на Гармонию, в Совет Объединенных церквей, который управлял обоими Квакерскими мирами - Гармонией и Ассоциацией. Пять дней я провел, обивая пороги в приемных и офисах младших офицеров их так называемого Бюро по связям с общественностью.
На шестой день записка, по приезде посланная мной командующему Васселу, оказала свое влияние. Меня доставили в здание Совета. И после обыска на предмет наличия оружия меня допустили в кабинет с высоким потолком, голыми стенами и полом, выложенным черно-белой плиткой. Посреди комнаты, окруженный несколькими стульями с прямыми спинками, располагался громоздкий стол, за которым сидел человек, одетый во все черное.
Единственными белыми пятнами были его руки и лицо, на котором горели черные, как тьма, глаза. Он встал из-за стола и направился ко мне, протягивая руку.
- Да пребудет с вами Господь, - произнес он.
Наши руки встретились. Чувствовался легкий намек на удивление в линии его плотно сжатых губ. А его глаза пронзали меня, подобно двум хирургическим скальпелям.
Он пожал мою руку - не сильно, но с намеком на силу, которая могла раздавить мои пальцы, как тиски, если бы ему того захотелось.
Наконец-то я оказался лицом к лицу со старейшим Совета старейшин, управляющим Объединенными церквями Гармонии и Ассоциации. Лицом к лицу с человеком по имени Брайт - самым влиятельным лицом на обоих Квакерских мирах.
Глава 19
- О вас хорошо отзывается командующий Вассел, - произнес он, - Обычно он не жалует журналистов, - Это была констатация факта, а не насмешка. Я повиновался его приглашению, больше похожему на приказ, и сел. После этого он обошел стол и опустился в свое кресло напротив меня.
В этом человеке чувствовалась сила, подобная какому-то темному пламени. И я вспомнил о пламени, дремавшем в порохе, который турки в 1687 году заложили внутри Парфенона. Ядро, выпущенное одним из солдат венецианской армии под командованием Морозини, воспламенило его черные зерна и подняло на воздух центральную часть этого светлого храма. Я с детства испытывал ненависть к этому ядру и к этой армии - ибо если Парфенон был для меня символом опровержения мрачной теории Матиаса, то урон, нанесенный ему, свидетельствовал о том, что тьма победила даже там, в сердце света.
И сейчас, видя перед собой старейшего Брайта, я соединил его со своей застарелой ненавистью, хотя и постарался скрыть от него это чувство. Из знакомых мне людей только Падма обладал подобной проницательностью взгляда. Но за этим взглядом скрывался еще и человек.
Глаза старейшего скорее могли принадлежать Торкве-маде, одной из главных фигур инквизиции в средневековой Испании. Сходство двух этих людей отмечали и до меня. Но в его взгляде просматривался еще и умный политик, который хорошо знает, когда отпустить, а когда натянуть поводья, управляя представителями власти двух планет. И в первый раз я понял, какое чувство испытывает тот, кто впервые оказывается в клетке льва и слышит, как позади захлопывается стальная дверь.
Впервые с тех пор, как я очутился в Индекс-зале Конечной Энциклопедии, у меня задрожали колени. А вдруг у этого человека просто нет слабостей и, пытаясь управлять им, я лишь выдам свои планы?
Но навыки, выработанные тысячами интервью, пришли мне на помощь, и, хотя меня и мучили сомнения, язык мой заработал как бы сам по себе.
- …теснейшее сотрудничество со стороны командующего Вассела и его людей на Новой Земле, - проговорил я, - Я высоко оценил его.
- Я тоже, - резко проговорил Брайт; его глаза словно пытались прожечь меня насквозь, - ценю вашу беспристрастность как журналиста. Иначе бы вы не оказались здесь и не беседовали со мной. Исполнение обязанностей руководителя двух миров не оставляет мне времени на придумывание развлечений для безбожников семи других систем. А теперь изложите причину вашего визита.
- Я подумывал о разработке проекта, - заговорил я. - Серия ознакомительных статей о Квакерских мирах - разумеется, во вполне доброжелательном ключе.
- Чтобы доказать свою приверженность кодексу журналиста, как утверждает Вассел? - прервал меня Брайт.
- Да, конечно, - ответил я и замер в кресле, - Я остался сиротой еще в юном возрасте. И моей самой большой мечтой с юных лет являлась работа в службе новостей…
- Не тратьте понапрасну мое время! - Суровый голос Брайта, словно топор, отсек незаконченную половину моего предложения. Неожиданно он снова встал, словно энергия, бурлившая в нем, оказалась слишком велика, чтобы ее сдержать, и, обогнув стол, остановился, глядя на меня сверху вниз. Его костистое лицо нависло надо мной.
- Что ваш кодекс для меня, того, кто идет, озаренный словом Господним?
- Мы все движемся, и каждый - своим путем, - произнес я.
Он стоял настолько близко ко мне, что я даже не мог подняться, чтобы разговаривать с ним лицом к лицу.
- Если бы не мои убеждения, я сейчас вряд ли был здесь. Возможно, вы не знаете, что произошло со мной и моим зятем, когда мы оказались в руках одного из ваших сержантов на Новой Земле…
- Знаю. За это вам уже принесены извинения. Послушайте меня, журналист. - Его тонкие губы неожиданно изогнулись в слабом подобии иронической усмешки, - Вы - не избранник Господа Нашего.
- Нет, - произнес я.
- У тех, кто следует слову Господню, быть может, есть причина думать, что они действуют из веры во что-то большее, чем их собственные эгоистические интересы. Но те, кто не несет в себе света Божьего, - как они могут верить во что-то иное, кроме самих себя?
Лишь змеящаяся на его тонких губах усмешка опровергала его же собственные слова.
Я бросил на него возмущенный взгляд:
- Вы насмехаетесь над моим журналистским кодексом только потому, что он не ваш собственный!
Моя вспышка никак не подействовала на него.
- Господь не выбрал бы дурака в качестве старейшего Совета наших церквей, - произнес он и, повернувшись, снова обогнул стол, чтобы усесться в свое кресло. - Вы должны были подумать об этом, прежде чем прибыли на Гармонию, Но так или иначе, теперь вы это знаете.
Я уставился на него, почти ослепленный внезапным озарением. Да, теперь я знал - он сам, этими своими словами, отдал себя в мои руки.
Я боялся, что у него не окажется ни одной слабости, которую я мог бы использовать. И это было правдой - он не имел обычных слабостей, зато ему была присуща одна необычная. Единственная его слабая черта стала самой сильной, и именно это позволило ему стать правителем и лидером нации. Черта эта заключалась в том, что он вынужден был стать фанатиком - фанатиком в самой крайней степени. Но кроме этого, он еще обладал способностью не проявлять фанатизм при общении с правителями других миров - как союзниками, так и противниками. И именно это он только что признал.