В отличие от своих единоверцев он не воспринимал все только в черном или только в белом цвете - ему были доступны и полутона. Короче, он мог действовать как политик, выбирая определенную линию поведения. И именно как с политиком я мог иметь с ним дело.
И соответственно, привести его к политической ошибке.
Я обессиленно откинулся на спинку стула. Напряжение спало, и его глаза снова пристально смотрели на меня. Я вздохнул.
- Вы правы, - произнес я устало и поднялся. - Но, пожалуй, теперь это не имеет значения. Думаю, мне пора…
- Пора? - Его голос хлестнул, словно винтовочный выстрел, сразу остановив меня, - Разве я сказал, что интервью закончено? Сядьте!
Я тут же торопливо сел, стараясь выглядеть немного испуганным, и, кажется, преуспел в этом. Хотя мне удалось раскусить его, я все еще находился в клетке, где львом по-прежнему считался он.
- А теперь, - он пристально глядел на меня, - что в действительности вы надеялись получить от меня? От нас, избранных Господа?
Я облизал губы.
- Говорите. - Он не повысил тона, но явственно прозвучавшие в нем властные нотки сулили мне неприятности, если я не повинуюсь.
- Совет… - пробормотал я.
- Совет? Совет старейшин? При чем тут Совет?
- Нет, не то. - Я начал, уставившись в пол: - Совет Гильдии журналистов. Я хочу получить в нем место. После Дэйва - после случая с моим зятем - мое общение с Васселом показало, что я могу выполнять свою работу без предубеждения даже в отношении ваших людей. И это привлекло ко мне внимание в Гильдии. Если бы я мог продолжить действовать в том же направлении, если бы я мог изменить мнение общественности на других мирах в вашу пользу, это повысило бы мой авторитет в глазах и общественности, и Гильдии.
Я замолчал. Затем медленно поднял глаза и посмотрел на него. Он взглянул на меня с нескрываемой иронией.
- Признание очищает душу даже такого грешника, как вы. Скажите мне, как вы собираетесь улучшить мнение о нас среди этих, отвергнутых Господом?
- Ну, это зависит от обстоятельств, - произнес я. - Я должен осмотреться здесь, набрать материал для статьи. Прежде всего…
- Теперь это не имеет значения! - Он снова поднялся из-за стола и взглядом приказал мне сделать то же самое. Я подчинился.
- Мы вернемся к этой теме через несколько дней, - проговорил он. На его губах снова играла улыбка Торквемады. - А на сегодня хватит. Всего хорошего, журналист.
- Всего хорошего, - промямлил я, повернулся и, слегка пошатываясь, вышел.
Это получилось не нарочно, я просто чувствовал, что ноги стали ватными, словно я только что балансировал на краю бездонной пропасти. И во рту у меня было сухо.
В течение нескольких следующих дней я просто шлялся по городу, трудолюбиво собирая справочный материал. А затем, на четвертый день после моей встречи со старейшим Брайтом, меня снова вызвали к нему.
- Журналист, - неожиданно произнес он, когда я вошел, - сдается мне, вы не сможете отдавать нам предпочтение в своих сводках новостей без того, чтобы ваши коллеги по Гильдии не заметили этого. И если это так, какая мне от вас польза?
- Я не сказал, что буду только положительно отзываться о вас, - ответил я возмущенно. - Но если вы покажете мне то, что достойно внимания, я готов написать об этом.
- Да. - Он тяжело посмотрел на меня, и черное пламя мелькнуло в его глазах. - Тогда пойдем посмотрим на наш народ.
Мы покинули кабинет, спустились на лифте в гараж, где нас ждала машина. Водитель повез нас за пределы столицы, по каменистым и почти лишенным растительности пригородным районам, где располагались фермерские хозяйства.
- Смотрите, - угрюмо произнес Брайт в тот момент, когда мы проезжали через небольшой городок. - На наших бедных планетах мы выращиваем единственный реальный урожай - это наши молодые люди. Они становятся солдатами, чтобы наш народ не голодал, а вера - жила. Какие же изъяны у этих молодых людей, из-за которых на прочих мирах их столь сильно презирают, в то же время нанимая, чтобы они сражались и гибли в чужих войнах?
Я повернулся и увидел, что он снова смотрит на меня с мрачной усмешкой.
- Их… отношение к жизни, - осторожно произнес я.
Брайт рассмеялся. Его смех оказался подобен рычанию льва, глухому и сильному.
- Отношение к жизни! - резко воскликнул он. - Назовите это проще, журналист! Гордость! Бедные, умеющие лишь обрабатывать землю да воевать, как вы заметили, эти люди все же смотрят словно с высоких гор на рожденных в пыли червей, которые их нанимают. Они знают, что их хозяева могут быть баснословно богаты, вкусно жрать и носить замечательные одежды, но всем им, когда они окажутся за порогом смерти, не будет позволено даже стоять с чашкой для милостыни у ворот из злата и серебра, через которые мы, избранники Господа, будем проходить, распевая псалмы.
И он хищно улыбнулся мне из глубины машины.
- Что же могло бы научить надлежащей вежливости и доброму отношению тех, кто нанимает избранных Господа?
Он снова насмехался надо мной. Однако еще в свой первый визит я раскусил его. И тоненькая тропинка к моей цели по мере развития нашей беседы становилась все заметнее. Поэтому его насмешки беспокоили меня все меньше и меньше.
- Не о гордости или вежливости с чьей-либо стороны идет речь, - ответил я. - Кроме того, вам ведь не это нужно. Вас ведь не волнует, что думают наниматели о ваших войсках, главное - чтобы их нанимали. И их обязательно будут нанимать и дальше, если они научатся относиться к другим… даже не с любовью, а хотя бы терпимо…
- Водитель, остановись здесь! - прервал Брайт.
Машина затормозила.
Мы оказались в небольшой деревеньке. Хмурые, одетые во все черное люди сновали между строений из пластика - таких уже не увидишь на других мирах.
- Где мы? - поинтересовался я.
- Небольшой городок, называющийся Поминовение Господа, - ответил он, опуская стекло со своей стороны. - А вот и кое-кто, знакомый вам.
Действительно, к машине приближался худощавый человек в форме. Я узнал Джэймтона Блэка.
- Да, сэр? - обратился он к Брайту.
- Этот офицер, - Брайт повернулся ко мне, - когда-то подавал большие надежды. Но пять лет назад его прельстила дочь другого мира, которая в конце концов отвергла его. И с тех пор он, похоже, потерял всякое желание продвигаться по служебной лестнице.
Он взглянул на Джэймтона.
- Старший лейтенант, вы дважды встречались с этим человеком. Впервые - в его доме на Земле пять лет назад, когда просили руки его сестры. И второй раз - год назад, на Новой Земле, когда он просил у вас пропуск для своего помощника. Скажите мне, что вы знаете о нем?
Джэймтон взглянул на меня в упор.
- Только то, что он любил свою сестру и желал лучшей жизни для нее, чем мог бы предоставить ей я, - произнес Джэймтон спокойно - под стать своему каменному лицу, - А также то, что он желал добра своему зятю и хотел его защитить.
Он повернулся и посмотрел Брайту прямо в глаза.
- Я верю, что он честный и хороший человек, старейший.
- Я не спрашивал вас, во что вы верите! - резко бросил Брайт.
- Как угодно. - Джэймтон по-прежнему спокойно смотрел на него.
И неожиданно я почувствовал закипающий во мне гнев. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь от этого чувства, невзирая на последствия.
И в этом был виноват Джэймтон. Ибо он не только имел смелость отозваться обо мне как о честном и хорошем человеке - просто я почувствовал себя так, словно он дал мне пощечину. Он не боялся Брайта. А я боялся, по крайней мере во время нашей первой встречи.
И это несмотря на то, что я был журналистом и за мной стояла вся мощь Гильдии, а он - всего лишь лейтенантом, стоящим перед своим верховным главнокомандующим, предводителем двух миров. Как он мог?..
Неожиданно до меня дошло, и я чуть не заскрежетал зубами от ярости и разочарования. Просто Джэймтон ничем не отличался от того капрала на Новой Земле, который отказал мне в пропуске для Дэйва. Капрал был готов повиноваться Брайту как старейшему, но не считал необходимым преклоняться перед другим Брайтом, являвшимся всего лишь человеком.
В каком-то смысле Брайт держал в своих руках жизнь Джэймтона, но, в отличие от ситуации со мной, лишь ее меньшую часть.
- Ваш отпуск окончен, - отрывисто произнес Брайт, - Можете сообщить родным, чтобы они переслали ваши вещи в столицу, а сейчас присоединяйтесь к нам. С этого момента вы - помощник и адъютант этого журналиста. И чтобы соответствовать должности, вы повышены в звании.
- Слушаюсь. - Джэймтон слегка наклонил голову. Затем вернулся в здание, из которого перед этим вышел, через несколько мгновений снова появился и сел к нам в машину. Брайт отдал приказ, и машина, развернувшись, понеслась назад, в город.
Когда мы вернулись, Брайт отпустил меня вместе с Джэймтоном, чтобы я мог ознакомиться с ситуацией как в городе, так и за его пределами.
Потребовалось очень немного времени, чтобы понять, что Джэймтон одновременно выполняет функции адъютанта и соглядатая. Тем не менее ни об этом, ни вообще о чем-либо еще мы с ним не говорили, прогуливаясь по столице и ее окрестностям, словно пара призраков или людей, давших обет молчания с обоюдного согласия. Нас объединяли лишь воспоминания об Эйлин и Дэйве - но эти воспоминания отозвались бы болью, что делало возможную беседу нежелательной. Других тем для общения у нас не было.
Время от времени меня вызывали к старейшему Брайту. Беседы наши были довольно непродолжительны, и он практически ни разу не вспоминал о том, что мы собирались сотрудничать. Словно чего-то ждал. И наконец я понял, чего именно он ждал. Он приставил ко мне Джэймтона, чтобы проверить меня. И ждал момента, когда сполна сможет использовать честолюбивого журналиста, который предложил ему приукрасить облик его народа в глазах общественности.
Как только я это понял, я успокоился, видя, как встреча за встречей, день за днем Брайт все ближе подходит к тому, что мне было нужно. Он стал более откровенен в беседах со мной и задавал все больше и больше вопросов.
- А о чем они вообще любят читать на этих других мирах, а, журналист? - спросил он однажды. - Что их больше всего интересует?
- Герои, конечно, - ответил я так же легко, как он задал вопрос. - Вот почему хороший материал для прессы представляют собой дорсайцы и до определенной степени - экзоты. - Тень, которая могла быть, а могла и не быть намеренной, промелькнула по его лицу при упоминании об экзотах.
- Безбожники, - пробормотал он. И все. А днем позже он снова вернулся к теме героизма.
- А что делает их героями в глазах общественности?
- Обычно, - ответил я, - победа над каким-нибудь уже зарекомендовавшим себя сильным человеком, как злодеем, так и героем, - По его лицу я понял, что он согласен со мной. И тогда решил рискнуть. - К примеру, если бы войска Квакерских миров смогли лицом к лицу встретиться с равным числом дорсайцев и победить их…
Выражение его лица немедленно изменилось. Секунду или две Брайт смотрел на меня, разинув рот. Затем взгляд его стал подобен расплавленной лаве, льющейся из жерла вулкана.
- Вы что - за дурака меня принимаете? - резко бросил он. Но вскоре гнев сменился любопытством. - Или, может, вы сами - дурак?
Брайт окинул меня долгим, пристальным взглядом и наконец кивнул головой.
- Да, - произнес он, словно про себя, - Именно так. Этот человек - дурак. Дурак, рожденный на Земле.
Старейший отвернулся, и интервью закончилось.
Я не обратил внимания на то, что он обозвал меня дураком. Пожалуй, это служило еще большей страховкой в преддверии того момента, когда я сделаю свой ход, чтобы обмануть его. Но, клянусь жизнью, я не мог понять, что вызвало столь необычную реакцию. И это беспокоило меня. Не могло же мое предположение насчет дорсайцев быть столь пророческим? Меня подмывало спросить об этом Джэймтона, но здравый смысл удержал меня от этого шага.
И вот пришел день, когда Брайт наконец собрался задать мне вопрос, который рано или поздно должен был задать.
- Журналист. - Он стоял спиной ко мне, слегка расставив ноги, заложив руки за спину и глядя сквозь огромное - во всю стену - окно кабинета на правительственный центр и столицу, раскинувшуюся внизу.
- Да, старейший? - отозвался я, как всегда явившись после очередного вызова. Он резко обернулся при звуке моего голоса и уставился на меня своим огненным взглядом.
- Вы как-то сказали, что героями становятся в результате победы над теми, кто уже зарекомендовал себя героями. В качестве примера вы упомянули дорсайцев и экзотов.
- Совершенно верно. - Я приблизился к нему.
- Безбожники-экзоты, - Он словно разговаривал сам с собой. - Они используют наемников. Какая заслуга в том, чтобы победить наемников, - даже если бы это было легко и возможно?
- Тогда почему бы не спасти кого-то, нуждающегося в помощи? - безмятежно спросил я. - Это придало бы вам веса в глазах публики. Вы, квакеры, не очень-то известны подобной деятельностью.
Он бросил на меня тяжелый взгляд:
- Кого мы должны спасти?
- Ну что ж, - ответил я, - всегда имеются небольшие группы людей, которые, по праву или нет, считают, что их притесняют более могущественные социальные группы. Скажите мне, разве к вам не обращались небольшие диссидентские организации, желающие нанять ваших солдат для участия, к примеру, в мятежах против своих законных правительств… - Я на мгновение сделал паузу, - Ну конечно, как же я мог забыть о Новой Земле и Северном разделе!
- Мы получили крайне мало положительных откликов с других миров по поводу истории с Северным разделом, - резко проговорил Брайт, - И вы это отлично знаете!
- Но шансы тогда были примерно равными, - успокоил я его, - Что вам нужно, так это помочь кому-нибудь, кто является настоящим меньшинством в борьбе против настоящего большинства. Скажем, шахтерам Коби против владельцев шахт.
- Коби? Шахтеры? - Он снова бросил на меня тяжелый взгляд, но именно этого взгляда я и ждал все эти дни и потому спокойно встретил его. Он повернулся и подошел к столу. Протянув руку, он взял со стола лист бумаги, похожий на письмо.
- Случилось так, что меня попросили рассмотреть просьбу о помощи, поступившую от одной группы…
Он остановился и положил письмо обратно, при этом подняв голову и посмотрев на меня.
- От группы вроде шахтеров Коби? - поинтересовался я. - Да уж не сами ли это шахтеры?
- Нет, - ответил он. - Не шахтеры.
Какое-то мгновение он стоял молча, затем, обогнув стол, подошел ко мне и протянул руку.
- Как я понимаю, вы собираетесь уезжать.
- Что? - удивился я.
- Разве меня неверно информировали? - Глаза Брайта буквально прожигали меня насквозь. - Я слышал, что вы уже собираетесь на космолет, отлетающий сегодня вечером на Землю. И как я понял, у вас уже есть билет на этот рейс.
- Как же… конечно. - По тону его голоса мне стало ясно, чего он добивается, - Я просто забыл. Да, уже уезжаю.
- Желаю приятного путешествия, - произнес Брайт. - Я рад, что мы смогли прийти к дружественному взаимопониманию. Можете рассчитывать на нас в будущем. И, в свою очередь, мы будем рассчитывать на вас.
- Пожалуйста, - ответил я. - И чем скорее - тем лучше.
- Это произойдет достаточно скоро, - заверил меня Брайт.
Мы еще раз попрощались друг с другом, и я отправился в свой отель. Там я обнаружил, что все мои вещи уже упакованы и, как и сказал Брайт, на мое имя приобретен билет на космолет, этим вечером отправляющийся на Землю. Джэймтона нигде не было видно.
Пятью часами позже я снова очутился меж звезд, на корабле, направляющемся к Земле.
А пятью неделями позже Голубой фронт на Сент-Мари благодаря помощи оружием и людьми, присланной с Гармонии и Ассоциации, поднял короткое, но кровавое восстание. Законное правительство было свергнуто, и его сменили лидеры Голубого фронта.
Глава 20
На этот раз я не просил Пирса Лифа о встрече. Он послал за мной сам. И когда я проходил через зал Гильдии и затем поднимался вверх по трубе лифта к его офису, многие члены Гильдии провожали меня пристальными взглядами. Ибо за те три года, что прошли с момента захвата лидерами Голубого фронта власти на Сент-Мари, многое для меня изменилось, и я, в свою очередь, изменился тоже.
Поэтому Пирс Лиф и решил встретиться со мной. И именно это заставляло сейчас моих коллег оборачиваться, когда я проходил мимо. Ибо за эти три года мое понимание людей и событий достигло такой глубины, что теперь, вспоминая встречу со старейшим Брайтом два года назад, я понимал, что тогда был просто новорожденным младенцем.
Мне вспомнился мой первый сон о том, как я с мечом в руке направлялся на встречу под проливным дождем. Тогда я в первый раз ощутил притягательность мести, сейчас же это чувство стало гораздо сильнее - сильнее, чем потребность в еде, питье или любви или даже чем желание жить.
Дураки те, кто считает, что максимум удовольствия человеческой душе могут доставить богатство, женщины, крепкие напитки или наркотики. Все это ничто по сравнению с той величайшей силой, которая полностью захватывает человека, все его надежды, страхи, мечты - и тем не менее требует еще большего.
Владение собой - использование себя как орудия в своих же собственных руках - и, таким образом, созидание или разрушение чего-то, чего никто другой не мог ни построить, ни разрушить, - именно это и есть величайшее удовольствие, известное человеку! Тому, кто когда-нибудь держал резец в руке и выпускал на свободу ангела, заточенного в куске мрамора, или тому, кто ощущал тяжесть меча в руке и оставлял неприкаянной душу, которая всего лишь за мгновение до этого обитала в теле смертельного врага, - именно им двоим одинаково предоставлялась возможность отведать той удивительной пищи, что предназначалась лишь для демонов или богов.
И наконец это снизошло и на меня спустя два года и даже чуть более.
Мне снилось, что в руке, простертой над шестнадцатью мирами, я держу молнии и управляю ими так, как мне того хочется. Я отчетливо ощущал, как превосходно справляюсь с этим. Наконец-то я познал свои возможности. Мне стало ясно, что в перспективе означает неурожай зерна на Фрайлянде для тех, кто хочет, но не может заплатить за профессиональное обучение на Кассиде. Я разобрался в поступках таких людей, как, например, Уильям Сетанский, Проджект Блэйн с Венеры или Сэйона с Экзотских миров. Именно они определяли ход событий меж звезд. А я уже заранее знал их возможные результаты. И оказывался там, где вскоре следовало ждать новостей. Я первым сообщал о них, когда все еще только начиналось. Поэтому мои коллеги по Гильдии решили, что я наполовину дьявол, наполовину провидец.
Но меня это совершенно не интересовало. Меня волновало лишь тайное удовольствие, получаемое от ждущей своего часа мести. Чувство зажатого в руке не видимого никому меча - моего орудия разрушения!
Теперь у меня не оставалось сомнений, почему я никогда не любил Матиаса - он насквозь видел меня, - и с момента его смерти мне словно передалась по наследству его антивера, правда, она обрела такую силу, какую он никогда бы даже представить себе не смог.