Я подъехал к церкви, как раз когда к ней стали прибывать люди. Под темным, затянутым облаками небом внутри церкви было почти невозможно что-либо разглядеть. Серый свет, холодный дождь и пронизывающий ветер свободно проникали внутрь через открытые двери церкви. Через единственное квадратное отверстие в потолке лился еле пробивающийся сквозь тучи дневной свет, освещая тело Джэймтона, лежащее на возвышении. Прозрачный колпак накрывал тело, чтобы предохранить его от дождя. Но священник, проводящий отпевание, и все подходившие попрощаться с телом оказывались открытыми небу и непогоде.
Я встал в очередь, медленно продвигающуюся по центральному проходу мимо помоста. Справа и слева от меня тянулись теряющиеся во мраке барьеры, за которыми обычно стоят квакеры во время службы. Стропила слегка скругленной крыши скрывались во тьме. Музыки не было, но низкий гул людских голосов, произносящих молитвы, сливался в какой-то грустный речитатив. Как и Джэймтон, все люди, присутствующие здесь, были довольно смуглыми. Их далекими предками являлись выходцы из Северной Африки. В полутьме церкви темные фигуры сливались друг с другом и как бы растворялись в сумерках.
Наконец и я прошел мимо тела Джэймтона. Он выглядел точно таким же, каким я его запомнил. Смерть оказалась бессильна изменить его. Он лежал на спине, руки - вдоль тела; губы, как всегда, крепко сжаты. Только глаза были закрыты.
Непогода разбередила мою рану, поэтому я довольно заметно прихрамывал, а когда отходил от тела, кто-то тронул меня за локоть. Я резко обернулся. Я был одет не в журналистскую униформу, а в обычную гражданскую одежду, чтобы не привлекать внимания.
Опустив глаза, я увидел молодую девушку с солидогра-фии Джэймтона. В сером призрачном свете ее лицо напомнило мне лик в витраже одного древнего собора на Старой Земле.
- Вы были ранены, - тихо сказала она мне, - Вы, должно быть, один из солдат, знавших его еще по Ньютону, до того как ему было приказано вернуться на Гармонию. Его родители, являющиеся также и моими, могли бы найти утешение в Господе, встретившись с вами.
Тут меня окатил дождевыми брызгами резкий порыв ветра, и его ледяное дыхание, казалось, пронзило меня до самых костей.
- Нет! - воскликнул я, - Я не солдат. И я не знал его. - Резко отвернувшись от нее, я начал проталкиваться сквозь толпу к выходу из церкви.
Но через некоторое время я замедлил шаг. Девушка уже затерялась во мраке среди людей. Медленно я пробрался к выходу из церкви и остановился, наблюдая за входящими людьми. Они шли и шли, одетые в свои черные одежды, с опущенными головами, разговаривая или молясь вполголоса.
В голове моей не рождалось ни одной мысли. Была лишь усталость, которую я привез с собой с Земли. Голоса продолжали звучать вокруг меня, и я почти задремал, перестав осознавать, зачем вообще сюда пришел.
Затем из этого гула вдруг выделился голос девушки, и это вывело меня из состояния полудремы.
- …он отрицает это, но я уверена, что он один из тех, кто был с Джэймтоном на Новой Земле. Он хромает, скорее всего его ранили.
Это был голос сестры Джэймтона; сейчас она говорила гораздо громче, чем со мной. Я полностью пришел в себя и увидел ее совсем недалеко, рядом с двумя пожилыми людьми, которых я тоже видел на солидографии Джэймтона. Молния леденящего ужаса пронзила меня.
- Нет! - чуть ли не заорал я, - Я не знал его. Я никогда не знал его. И я не понимаю, о чем вы говорите!
Затем повернулся и выскочил из церкви под спасительный дождь.
Наверное, я пробежал не менее тридцати - сорока шагов. Но, не слыша никаких звуков за своей спиной, я остановился.
Здесь, снаружи, я был в одиночестве. Тучи сгустились еще больше, и дождь хлынул с новой силой. Он почти что скрыл все вокруг меня своим барабанящим, струящимся занавесом. Я даже не мог разглядеть машины на парковке, лицом к которой я сейчас стоял. Я поднял лицо, подставил его ливневым потокам, и капли заколотили по моим щекам и закрытым векам.
- Так, - произнес голос позади меня. - Значит, вы не знали его?
Эти слова, казалось, разрубили меня пополам, и я почувствовал себя как загнанный волк. Я резко обернулся.
- Да, я знал его! - признался я.
Передо мной стоял Падма в своем голубом одеянии, которое, как ни странно, дождь, похоже, не намочил. Его руки, в жизни не державшие оружия, были сложены на животе.
Но та частичка меня, которая сейчас была волком, чувствовала, что он охотник и вооружен.
- Вы? - удивился я, - Что вы здесь делаете?
- Мы вычислили, что вы сюда приедете, - спокойно ответил Падма, - И поэтому я здесь. Но почему вы здесь, Там? Среди этих людей наверняка найдется по крайней мере несколько фанатиков, которые слышали о той роли, которую вы сыграли в смерти Джэймтона и в капитуляции войск квакеров.
- Слухи! - воскликнул я, - А кто их пустил?
- Вы сами, - ответил Падма. Он пристально посмотрел на меня. - Разве вы не знаете, что рисковали жизнью, приехав сюда?
Я открыл было рот, чтобы возразить ему. Но затем понял, что действительно знал об этом.
- А что, если им кто-нибудь скажет, - наклонился ко мне Падма, - что Там Олин, журналист, готовивший репортажи о кампании на Сент-Мари, находится здесь инкогнито?
Я посмотрел на него с волчьей угрюмостью:
- Неужели ваши принципы позволили бы вам сделать такое?
- Нас неверно понимают, - холодно произнес Падма. - Мы нанимаем солдат сражаться на нашей стороне не из-за какой-то этической заповеди, но просто потому, что, если мы прямо окажемся втянутыми в конфликты, мы лишимся нашей эмоциональной перспективы.
Во мне уже не осталось страха, только тяжелое чувство опустошенности.
- Что ж, давайте, зовите их, - пробормотал я.
Странные светло-карие глаза Падмы внимательно следили за мной сквозь пелену дождя.
- Для этого мне не нужно было бы приезжать сюда самому.
- Так почему вы сюда приехали? - Слова словно наждаком драли мне горло, - Почему я так волную вас, экзотов?
- Нас волнует каждый индивидуум, - произнес Падма. - Но более всего мы заботимся о расе в целом. И вы по-прежнему представляете для нее опасность. Вы непризнанный идеалист, Там, притом нацеленный на разрушение. Существует закон сохранения энергии в общей системе причинно-следственных связей, как, впрочем, и в любой другой науке. Ваша ориентированность на разрушение была несколько ослаблена на Сент-Мари. Что будет, если эта потребность обернется внутрь, на вас, или окажется нацеленной вовне, на всю расу?
Я рассмеялся и сам поразился хриплости своего смеха.
- И что вы собираетесь с этим делать?
- Показать, что нож, который у вас в руке, может порезать как того, на кого он направлен, так и держащую его руку. У меня есть для вас новости, Там. Кенси Грэйм убит.
- Убит? - Дождь, казалось, вдруг загрохотал вокруг меня с ужасной силой, и стоянка покачнулась и поплыла из-под ног.
- Его застрелили трое членов Голубого фронта пять дней назад в Бловене.
- Убит, - прошептал я. - За что?
- Война закончилась, - объяснил Падма. - А смерть Джэймтона и капитуляция войск квакеров без начала военных действий, которые могли бы нанести урон местным жителям, оставили их весьма положительно настроенными по отношению к нашим войскам. Таким образом Голубой фронт обнаружил, что он оказался еще дальше от власти. Убив Грэйма, они надеялись спровоцировать его войска на жестокости в отношении гражданского населения. Тогда правительство Сент-Мари приказало бы войскам вернуться по домам и оказалось бы беззащитным перед возможным мятежом Голубого фронта.
Я тупо смотрел на него.
- Все вещи взаимосвязаны между собой, - продолжил Падма. - Кенси предстояло последнее повышение в звании с назначением в штаб и возвращение на Мару или Культис. Он и его брат Ян до конца жизни оказались бы вдали от войн. Но из-за смерти Джэймтона, позволившей его войскам капитулировать без военных действий, возникла ситуация, которая привела к тому, что Голубой фронт убил Кенси. Если вы и Джэймтон не оказались бы втянуты в конфликт на Сент-Мари и Джэймтон не победил бы, Кенси был бы сегодня жив. Так показывают наши вычисления.
- Джэймтон и я? - У меня снова пересохло в горле, а дождь неожиданно хлынул еще сильнее.
- Да, - подтвердил Падма. - Вы оказались тем роковым фактором, который помог Джэймтону принять решение.
- Я помог ему? Я?!
- Он видел вас насквозь, - продолжил Падма. - Он смог разглядеть, что под этой мстительной, разрушительной оболочкой, которую вы считали своей истинной натурой, есть созидательное начало, которое столь глубоко запрятано, что даже ваш дядя не смог полностью уничтожить его.
Дождь по-прежнему грохотал вокруг нас. Но каждое слово Падмы ясно доносилось до меня.
- Я вам не верю! - заорал я. - Не верю!
- Я вам уже говорил, - вздохнул Падма. - Вы недооценили эволюционное превосходство наших осколочных культур. Вера Джэймтона не из тех, что может быть поколеблена воздействием извне. Если бы вы действительно были похожи на вашего дядю Матиаса, то он просто не стал бы вас слушать. Он просто отринул бы вас как бездушного человека. В действительности он считал вас человеком одержимым, говорившим, как он сказал бы, голосом сатаны.
- Я этому не верю! - завопил я.
- Верите, - констатировал Падма, - У вас нет иного выбора, кроме как поверить в это. Только поэтому Джэймтон смог найти свое решение.
- Решение?
- Как человек он готов был умереть за свою веру. Но как командиру ему трудно было допустить, чтобы его солдаты погибли только поэтому, не имея другой важной цели. - Падма внимательно наблюдал за мной, и дождь на мгновение, казалось, перестал. - Но вы предложили ему то, в чем он увидел дьявольское искушение - сохранить жизнь, если он откажется от своей веры и своих людей, чтобы избежать конфликта, который может закончиться их общей смертью.
- Что за сумасшедшая мысль? - спросил я.
Внутри церкви молитвы прекратились, и один-единственный сильный, низкий голос начал погребальную службу.
- Не сумасшедшая, - ответил Падма. - Как только он это понял, ответ оказался прост. Все, что ему необходимо было сделать, это начать с отрицания всего, предложенного сатаной. Таким образом он пришел к естественной необходимости своей собственной смерти.
- И это было его решение? - Я попытался рассмеяться, но смех застрял у меня в горле.
- Это было единственное решение, - повторил Падма. - Как только Джэймтон к нему пришел, он немедленно увидел единственную ситуацию, при которой его подчиненные позволят себе. сдаться в плен: если он будет мертв, а они окажутся в невыгодной тактической позиции по причинам, известным только ему.
Эти слова словно пронзили меня.
- Но он не собирался умирать! - воскликнул я.
- Он оставил это своему Господу, - произнес Падма. - Он все сделал так, что лишь чудо могло его спасти.
- О чем вы говорите? - спросил я. - Он поставил стол для мирных переговоров под флагом перемирия. Он взял с собой четверых людей…
- Не было никакого флага. А эти люди были всего лишь упрямыми фанатиками, которых прельстил мученический венец.
- Он взял с собой четверых! - заорал я, - Четыре и один - это пятеро. Их было пятеро против Кенси. Я был там, стоял у стола и видел все. Пятеро против…
- Там.
Это одно-единственное слово меня остановило. Неожиданно меня охватил необъяснимый страх. Я не хотел слышать то, что он скажет дальше. Я боялся того, что он собирался мне сказать. И я не хотел этого слышать, и слышать, как он это скажет. Дождь припустил еще сильнее, беспощадно поливая нас обоих и бетон парковки, но я слышал каждое его слово абсолютно четко сквозь шум дождя.
Голос Падмы грохотал в моих ушах, а я будто проваливался в пустоту.
- Неужели вы думали, что Джэймтон хотя бы на минуту позволил бы себе заняться самообманом подобно вам? Он был продуктом осколочной культуры. И сразу же узнал подобного себе в Кенси. Вы думаете, что он хотя бы на минуту предположил, исключая чудо, что впятером они могут убить вооруженного дорсайца - такого человека, как Кенси Грэйм, - прежде, чем они будут убиты сами?
Сами… сами… сами.
Этим словом меня словно куда-то унесло - далеко-далеко от этого темного дня и проливного дождя.
И я вспомнил.
С самого начала в глубине души я знал, что фанатик, убивший Дэйва и остальных пленников, не был типичным квакером. И Джэймтон вовсе не был хладнокровным убийцей. Я только пытался представить его таким, чтобы иметь причину отводить свой взгляд от одного-единственного человека на шестнадцати мирах, с которым я не мог встретиться взглядом. И этот единственный человек - не сержант, расстрелявший Дэйва и остальных. И даже не Матиас.
Это был я сам.
Джэймтон не был заурядным фанатиком, как Кенси - заурядным солдатом, а Падма - заурядным философом. Все они представляли собой нечто большее, и, не признаваясь себе, я все время знал это. Вот почему они поступали не так, как я планировал, когда пытался манипулировать ими.
Они были за пределами сомнений - и именно это, помимо всех их навыков и знаний, делало их непобедимыми. Ибо такого человека, как Кенси, невозможно было победить. И Джэймтон никогда не предал бы своей веры.
И разве не сказал мне об этом сам Джэймтон, ясно и четко? "Позвольте мне свидетельствовать только от своего имени", - и продолжал объяснять мне, что, даже если вся Вселенная развалится вокруг него и даже если его Бог и вера окажутся фальшивыми, то, что существует в нем самом, останется неприкосновенным.
Точно так же не забыл бы свой долг и не оставил бы свой пост Кенси. Он сражался бы в одиночестве, даже если бы против него были брошены целые армии. Ибо они могли его только убить, но победить - никогда.
И даже если бы все вычисления и теории Падмы вдруг, в один момент, оказались опрокинутыми, было бы доказано, что они неправильны и беспочвенны, - даже это не смогло бы поколебать его уверенности в эволюции человеческого духа, во имя которой он работал.
Ничего удивительного в том, что я оказался побежден; это мне всегда предсказывал еще Матиас. У меня никогда не было шанса на победу.
И снова я вернулся в этот день, под этот ливень, но чувствовал себя словно подрубленный куст, а не человек.
Колени мои подогнулись, и Падма поддержал меня. Как раньше с Джэймтоном, я почему-то удивился силе его рук.
- Отпустите меня, - пробормотал я.
- И куда же ты отправишься, Там? - спросил он.
- Куда-нибудь, - промямлил я. - Я больше не хочу участвовать во всем этом. Найду какую-нибудь нору и зароюсь в нее. Я сдаюсь.
Наконец мне удалось выпрямить свои ослабевшие колени.
- Все не так просто, - сказал Падма, отпуская меня, - Поступок постоянно отдается эхом. Причина всегда вызывает следствие. Ты не можешь выйти из игры. Ты можешь лишь перейти на другую сторону.
- Сторону? Какую сторону? - Я тупо уставился на него.
- Та сила внутри человека, которая направлена на борьбу против его же собственной эволюции, - это сторона вашего дяди, - пояснил Падма. - Но есть еще сторона эволюции - наша сторона.
Теперь дождь едва моросил. Небольшое бледное солнце проглядывало сквозь тучи, освещая стоянку.
- Обе эти силы - мощные ветры, изгибающие ткань человеческих взаимоотношений даже в то время, когда эта ткань находится в процессе становления. Я давно уже сказал вам, Там, что для вас нет иного выбора, кроме как эффективно воздействовать так или иначе на модель развития человечества. У вас нет свободы, но есть возможность выбора. Поэтому вам нужно лишь решиться и обратить вашу силу на помощь ветру эволюции, а не противодействовать ему.
Я покачал головой.
- Нет, - пробормотал я. - Все это бесполезно. Вы это знаете. Вы видели. Я направил против Джэймтона и небо, и землю, и политику всех шестнадцати миров. И все же он победил. Я ничего не могу сделать. Оставьте меня в покое.
- Там, откройте глаза - и вы увидите вещи такими, какие они есть на самом деле. Вы уже вовлечены в ход событий. Послушайте меня.
Казалось, его странные глаза на мгновение отразили солнечный свет.
- Некая сила вторглась в ход развития событий на Сент-Мари в виде индивида, потрясенного личной потерей и ориентированного на насилие. Это были вы, Там.
Я покачал головой, хотя понимал, что он прав.
- Ваши сознательные действия оказались заблокированы, - продолжал Падма, - но скрытую энергию нельзя сдерживать долго. Когда вы потерпели поражение от Джэймтона, сила, которую вы приложили ко всей ситуации в целом, не исчезла. Она лишь сохранила свое воздействие на ход событий, передавшись другому индивидууму.
Я облизнул губы.
- И кто же этот индивидуум?
- Ян Грэйм.
Я изумленно уставился на него.
- Ян нашел трех убийц своего брата в номере отеля в Бловене, - продолжил Падма, - Он убил их собственными руками - и таким образом успокоил своих солдат, а также сорвал планы Голубого фронта. Но затем Ян подал в отставку и вернулся домой на Дорсай. Теперь им владеет то же чувство горечи и потери, каким были заряжены вы, когда прибыли на Сент-Мари.
Падма помедлил.
- Сейчас он обладает огромной способностью влиять на события. И как это отразится на модели будущего - пока неизвестно.
Он снова помедлил, наблюдая за мной своими необычными глазами.
- Видите, Там, - продолжил он через мгновение, - как люди вроде вас никак не могут уйти от воздействия на развитие событий? Я уже сказал вам, что вы можете только занять какую-либо сторону.
Его голос смягчился.
- Я должен напомнить вам, что вы по-прежнему заряжены - только теперь уже иной силой. Самопожертвование Джэймтона, пытавшегося спасти своих людей, изменило вас.
Эти слова были подобны удару кулака в живот - и удару сильному, вроде того, что я нанес Джэнолу Марату, когда бежал из штаба Кенси. И, несмотря на лившийся на нас солнечный свет, меня начало трясти.
Все именно так. Я не мог этого отрицать. Я насмехался над любой верой, составляя планы и раскручивая все так, как мне того хотелось. Джэймтон, отдав свою жизнь во имя веры, расплавил и изменил меня, как молния плавит и изменяет поднятый вверх клинок меча, когда внезапно ударяет в него.
- Это бесполезно, - произнес я, все еще дрожа, - Это ничего не меняет. Я недостаточно силен, чтобы что-то сделать. Все ушло на борьбу против Джэймтона, но он выиграл.
- Вы сражались все время против своей собственной натуры, одновременно сражаясь с ним, - произнес Падма. - Посмотрите на меня, Там.
Я взглянул на него, и его карие глаза притянули меня, как магнитом.
- Цель моего приезда сюда все еще не достигнута, - произнес он, - Помните, Там, как в офисе Марка Торре вы обвинили меня в гипнотическом воздействии?
Я кивнул.
- Это был не гипноз - или не совсем гипноз, - произнес он. - Все, что я сделал, - это просто помог вам открыть канал между вашим сознательным и подсознательным "я". А теперь, после Джэймтона, у вас хватит смелости позволить мне еще раз приоткрыть этот канал?