– Вот тебе и первое применение экстракта. Он закачивается в кристалл, который потом проецирует эту энергию в мозг своего обладателя...
– А... Этот прозрачный кубик? Кэп прикладывал его к виску перед боем...
– Перед боем?
– Ну, да. Мы недавно в клочья разнесли патрульный корабль Безопасности...
– "Мы", – хохотнул Копатель. – Начинаешь сочувствовать негодяям? Типичный стокгольмский синдром. Ну, да. Я тоже видел этот куб. Это устройство многократно усиливает интеллект. Правда, ненадолго. Проклятый прибор требует постоянной подпитки. Человеческими душами, если угодно...
– Мрак... – пробормотал Никита. – Но, неужели только ради этого...
– Конечно, нет! Главное свойство экстракта, а точнее – приборов, на нем работающих – это способность перемещаться по внутренним мирам людей.
– Но ведь мы тоже можем! Безо всякого экстракта...
– Да? И можем протащить в свой мир парусник восемнадцатого с командой головорезов века из чьей-то головы?
– Что?!
– Да, да, друг мой. Такой вот кристалл может привести в наш мир вполне материальную армию из чьего-нибудь бредового воображения. Надо только накопить достаточно сырья для сублимации.
– Людей...
– Вот именно.
– Но как до всего этого смог додуматься какой-то морской бродяга?
– Кэп? Да, никак! Это сейчас он освоился в новом мире и почувствовал вкус с экстракту. А заварил кашу, надо полагать, Доктор. Не знаю, зачем. Может, из жажды власти или славы, может, из чисто научного интереса. Впрочем, некоторые нацисты когда-то тоже слыли любознательными учеными. Теперь ты понимаешь, почему я говорил о смехотворности нашего первоначального конфликта из-за передела интеллектуальной собственности?
– Ну, тут я все равно не согласен....
– Тьфу, ты! Ну, ради бога. Это твое личное мнение. А вот для себя я поставил задачу разобраться в происходящем и найти пути выхода из довольно неприятной ситуации.
– Для этого я пришел. У меня есть топор, нож... Я хочу освободить вас. Поодиночке мы ничего не сможем сделать. Но вдвоем – совсем другое дело...
Копатель тихо засмеялся. Раздался скрежет, какие-то щелчки, и дверь "сарая" со скрипом отвалилась на одной петле. Из темноты торчала нога в "джинсе" и грязном ботинке.
– Неужели ты думал, что я не могу отсюда выбраться? – усмехнулся из темноты Копатель. – Только какой смысл выбираться наружу, если путь с корабля закрыт?
– Ну, вы даете! – с легкой досадой сказал Никита. – А я думал, что так рискую, пробираясь сюда, чтобы вас вытащить...
– Нет, я не собираюсь уходить, пока не пойму, как могу повлиять на ситуацию...
– А как вы собираетесь влиять на ситуацию, сидя в этой сырой камере?
– Есть способы, друг мой, – произнес Копатель и из темноты вынырнула ладонь со знакомым уже кристаллом.
Это был Челнок.
Глава пятая
Отель был невероятно огромен. Но вплоть до того момента, когда Никита решил уйти в глубокое подполье, он не представлял себе, насколько чудовищное сооружение отгрохали его создатели. Трудно было поверить в то, что все это предназначалось исключительно для развлечения скучающих обывателей. Видимо, целые планеты тосковали по веселому времяпровождению, раз выкладывали суммы, способные покрыть расходы по эксплуатации этого монстра. Теперь Никита понимал, почему пираты пользовались здесь автомобилями. За три дня бродяжничества он истоптал себе все ноги, но даже близко еще не представлял полной картины устройства Отеля.
Все-таки, Копатель разозлил его. Никита не мог себе представить, как можно сидеть месяцами в вонючей камере и не предпринимать каких-либо активных действий. Тем более, имея в руках Челнок! Ведь это обстоятельство рождало немедленно целый ворох возможных планов действий.
Можно было, например, подкрасться к кэпу и пометить того маркером Челнока. А потом навести шухер в его собственной голове! Как? Какая разница – может, что-нибудь само пришло в голову по ходу действия! Как говорил Наполеон – "главное ввязаться в бой, а бой покажет..." Хотя... Странно, все-таки, что в этой Вселенной есть свои собственные Челноки. Неужели можно нырнуть глубже? А потом, что же, – еще глубже?!
Ух! Голова просто не вмещает открывающейся картины! Без спецов трудновато... Но разве это повод, чтобы просто сидеть и ждать своей участи? В чье же сознание может нырнуть этот "нейронавт" из своей каморки? В бездушную голову пассажира?
Никита не знал, да и не хотел знать, чего добивал Копатель своим бездействием. А тот и не думал посвящать в свои планы бывшего соседа по заключению. Но Никита не мог больше сидеть, сложа руки. Если он не может что-либо сделать сам, он не позволит, по крайней мере, чтоб что-то делали с ним, против его воли. Он исчезнет, и хоть каким-то образом смешает планы негодяя. И, может, о нем просто забудут. А потом, как-нибудь, он найдет способ улизнуть с этого Отеля...
Тогда, в супермаркете, Никита решил, что будет бороться до конца. Потому, что он – человек. А не какой-нибудь богом забытый жмых. Чудовищно, когда из людей делают бездушных роботов. Но еще более дико – сидеть и ждать самому подобной участи...
И Никита, совершенно не надеясь на успех, перерезал пластиковый браслет найденным в хозяйственном отделе садовым секатором. Браслет удивительно легко распался на две половинки. И не случилось ничего страшного: его не убило током и не оторвало взрывом руку. Никита почувствовал даже некоторое разочарование по этому поводу.
Впрочем, после этого акта неповиновения в супермаркет могли нагрянуть каратели кэпа Хантера. Никита не стал ждать такой развязки. Он подхватил самодельный рюкзак с продуктами и направился прочь из уже известных ему мест.
Теперь он проводил время в изучении технических уровней Отеля. Он пытался составить какую-то схему этого корабля (или станции?) чтобы в дальнейшем успешно использовать ее то ли в процессе подготовки побега, то ли в партизанской борьбе... Однако ничего толкового из этих усилий не выходило. Никита не был достаточно технически грамотен, а бездушная и бескрайняя громада Отеля располагала к развитию банального топографического критинизма.
И в конце-концов случилось то, что и должно было случиться.
Он заблудился.
Вначале это обстоятельство его даже несколько повеселило. Потому что Никита считал себя ныряльщиком опытным, а значит, проблем с ориентацией на местности у него быть не могло ни коим образом. Однако вскоре он вспомнил, что уже не является ныряльщиком в полном смысле слова, что способности его остались где-то в световых годах отсюда, и что по своему реальному жизненному опыту остается обыкновенным четырнадцатилетним пацаном (как ни обидно было в этом признаваться самому себе).
Так или иначе, факт оставался фактом: уже добрых дня три Никита не мог найти выхода с одного из многочисленных технологических уровней, куда занесла его собственная решимость противопоставить свои скромные силы пиратскому беспределу. Время Никита определял только по принятому здесь режиму освещения: на ночь со звонким щелчком свет становился куда тусклее. Хотя и вполне достаточным для того, чтобы не переломать ноги. Этот уровень вызывал особенные трудности с передвижением по нему, так как сам по себе представлял многомерное нагромождение лесенок, переходов, пандусов, галерей и висячих мостов в паутине огромных гудящих труб и гирлянд толстых кабелей. Видимо, этот этаж Отеля имел какое-то отношение к вентиляции и энергораспределению. Постоянный назойливый гул вскоре стал приводить Никиту в исступление.
Но выхода, по-прежнему, Никита не находил. Он просто диву давался – как же это он сюда попал в таком случае?
Никита чувствовал себя, словно в "музыкальной шкатулке", в изощренной комнате пыток, и даже готов был допустить, что пираты специально заманили его сюда, чтобы проучить за попытку к бегству. Очевидно, мысль эта была параноидальной, а сам Никита – близок к нервному срыву. Поэтому следовало, как можно быстрее, убраться отсюда. И Никита носился взад и вперед, наворачивая бесполезные круги по переходам, лазам, подъемам и спускам, словно лабораторная крыса, загнанная любознательными экспериментаторами в лабиринт.
В довершение этих бед к концу подошли запасы пищи, что взял он с собой в импровизированном рюкзаке из гостиничных простыней. Это было уже однозначно не смешно, и грозило нелепой и мучительной смертью от голода и жажды. Допустить такого глупого исхода Никита никак не мог, а потому решился на довольно рискованный ход.
Дойдя до ближайшей стены – уходящего далеко вверх сплошного металлического листа – он побрел вдоль в поисках подходящей трубы, которая, по его представлениям, максимально походила на вентиляционную.
Такая труба нашлась довольно скоро. Честно говоря, это был целый ворох, чудовищное нагромождение труб двухметрового диаметра, которые шли от какого-то кубического агрегата размером с пятиэтажный дом и врезались прямо в стену. Трубы эти выглядели довольно легкими, очевидно, из-за многочисленных вмятин на них, поэтому Никита заключил, что вряд ли по ним течет кислота или кипяток. В любом случае действовать надо было, пока в руках еще оставались силы...
Никита быстро отыскал галерею, вплотную подходящую к одной из этих труб и ловко забрался на нее по легким опорам. Вынул из рюкзака и собрал складной топор. Не давая себе времени на сомнения, он размахнулся и треснул по трубе таким образом, чтобы основная сила удара пришлась на острый угол. К его радости мягкий металл действительно поддался грубой силе, и в трубе образовалось небольшое рваное отверстие. Никита быстро вошел в раж и махал теперь топором, как бывалый лесоруб. Он не обращал внимания на то, что руки его были крови от контакта со рваными кусками жести и сорванных мозолей. Надо было убираться отсюда, и продолжать движение – туда, где тупиков будет поменьше.
Оглядев плоды разрушения, Никита отогнул тусклый металлический лист с рваным краями и заглянул внутрь трубы. Посветил себе фонариком, предусмотрительно захваченным в супермаркете. Труба была пуста и суха. Ничего больше, собственно и не требовалось. Никита влез вовнутрь целиком, с треском оставив на дрожащем листе жести кусок рубашки.
И пошел по направлению к стене.
Больше всего он боялся, что труба точно также закончится стеной. Это было бессмысленно – делать трубу, чтобы тупо упереть ее в преграду. Но страх все равно был. Поэтому Никита чуть не запрыгал от радости, когда, по его расчетам, он преодолел границу своей очередной, на этот раз, огромной, "камеры". В принципе, врубиться в трубу, чтобы вылезти обратно, можно было в любом месте, но Никита опасался поднимать шум. Ведь он не знал, были ли за той высокой стеной пираты... И еще он боялся, что труба эта выходит за пределы корабля. Это тоже были глупые мысли – кто же выставит такую тонкую трубу в вакуум? Однако Никита решил идти, пока позволяла просторная и безопасная магистраль.
Впрочем, безопасность трубопровода вскоре была поставлена под сомнение. Сначала где-то далеко, а потом все ближе и ближе послышалось неприятное шипение, смешанное с каким-то жутким воем. Никита не успел ничего толком сообразить, как почувствовал, что его ноги оторвались от гладкого пола, а верх и низ смешались для него в одну сплошную круговерть.
Никита закричал. Ему казалось, что его вышвыривают за борт – в открытый космос. Будто заработал гигантский пылесос, избавляющий Отель от ненужного хлама. Никиту несколько раз ударило о внутреннюю поверхность трубы. Благо, она была довольно гладкой, однако мысли смешались еще больше.
И окончательно покинули его после глухого болезненного удара.
Когда Никита очнулся, он понял, обо что был последний, самый болезненный удар, после которого до сих пор ныло все тело. Он полулежал, прислонившись к огромной, решетке, за которой замер невероятных размеров вентилятор. Перед решеткой был довольно обширный зал, к которому, словно соты, сходились многочисленные трубы. Через одну из них он и прилетел сюда.
Высоко над головой слабо горел какой-то светильник. Что ж, решил Никита, если здесь есть свет, значит, время от времени сюда приходят люди. И выходят живыми, надо полагать.
Он с трудом поднялся. Ужасно ныл бок: там как раз висел в кобуре сложенный топор. Очевидно, им он и ударился.
Однако, он легко отделался. Видимо, вылетел он из трубы, расположенной на первом или втором уровне. А грохнись он метров с двадцати... Однако, отсюда надо убираться. Раз есть свет, и кто-то должен обслуживать эти титанические устройства, значит, где-то должен быть выход, который не придется вырубать топором. Тем более, что этот "смеситель" сделан из куда более прочного металла, чем трубы.
Выход, будто специально для него, был обведен мерцающей красной полоской и располагался под большой красной стрелкой. Не раздумывая, Никита повернул массивный рычаг и толкнул дверь наружу. После чего вылез на яркий, будто дневной, свет. Дверь за ним захлопнулась с громким щелчком.
А следом Никита увидел людей.
И шарахнулся назад от неожиданности, неловким движением обломав ржавую ручку двери, через которую вошел сюда. А потом он узнал этих людей и несколько успокоился. Ведь от этих несчастных меньше всего можно было ждать зла.
Они стояли и молча смотрели на него. Смотрели равнодушно. Не мигая. Взглядом, уже знакомым Никите. Но были их не единицы, и даже не десятки. Огромная толпа заполняла все видимое пространство этого уровня...
За спиной знакомо загудел воздух в трубах, завибрировала стенка. И Никита взял себя в руки.
– Всем привет! Как дела? Как погодка? Хорошо выглядите! Что новенького?..
Он шел, нарочито бодро бормоча эту чушь, а толпа расступалась перед ним, также смыкаясь позади, и он чувствовал себя каплей масла, скользящей по поверхности воды...
– Эй, задумчивые! Чего задумались? Замышляете побег? Это нехорошо, нехорошо! Хозяева так радушно приняли вас, избавили от всяких ненужных мыслей... Правда, и от нужных мыслей тоже избавили, но кто вам виноват? Зачем вы летели именно этим рейсом? Неужели трудно было подождать до следующего? Вот к чему приводит излишняя спешка...
Никита шел и говорил все громче, скорее от страха, чем из желания услышать хоть что-нибудь в ответ. Хоть какой-нибудь обиженный выкрик!
Но ответом была только тишина и немигающие взгляды.
– Да вы просто безмозглые тупицы! Вы – рабы, бессловесные роботы! Молчаливое стадо, идущее на бойню! Ну, чего молчите? Бездушный жмых...
– А ты кто?!
Никита подскочил, будто ужаленный. Есть! Хоть кто-то отозвался на поток его отчаянных оскорблений!
– А кто ты сам?! – спросил сутулый старик в рабочем комбинезоне, что шаткой походкой приближался к нему, с негодованьем сжимая кулаки. Старик был тощ и сед, с длинными белыми волосами, окаймлявшими длинное лицо с массивным носом. Видимо, в молодости он был силен и вспыльчив – таким огнем светились его глаза.
– Кто ты такой, чтобы оскорблять несчастных людей, которых лишили единственного, что имеет ценность в мире – собственной души? Кто ты, что смеешься над ними, даже не представляя, какой ужас пришлось им пережить, и что сейчас творится в их несчастных изуродованных мозгах? Кто ты такой. Чтобы называть живых людей – жмыхом?!
– Да я... – опешил Никита от такого напора. – Я просто хотел найти среди них хоть кого-то, с кем можно разговаривать... И видите – нашел вас...
– Да с чего ты решил, что я буду с тобой разговаривать?! – не желая успокаиваться, отвечал старик. – Знаешь ли ты, что пришел в обитель скорби, в место, где эти несчастные тихо и безропотно умирают? Потому что человек не может жить без души... Это хоть ты понимаешь?
– Я... Не знал... Я ничего толком о них не знаю... Может, вы мне расскажите?
Старик, не ответив, прошел мимо Никиты, и шаркающей походкой направился прочь. Никита последовал за ним на почтительном расстоянии. Старик подошел к лестнице и стал подниматься. Долго, мучительно, кряхтя и отдуваясь. Никита не решался продолжать разговор, пока старик не добрался до какой-то темной ниши под путаной мешаниной из все тех же тускло блестящих труб. Старик плюхнулся в плетеное кресло и замер.
Никита медленно, словно боясь спугнуть его, подошел поближе и подтянул себе какую-то шаткую табуретку. Сел осторожно, на краешек, виновато глядя на старика. Глянул себе под ноги. Под решетчатым металлическим полом медленно бродили взад и вперед тихие людские потоки. Зрелище, надо признать, было не для слабонервных.
– А что... с ними будет? – решился, наконец, спросить Никита.
Старик запыхтел и заерзал в своем кресле. На Никиту он не смотрел. Но, казалось, несколько смягчился.
– Половина умрет, – сказал он. – Потому что не сможет принимать пищу. Их отправят за борт. Другую половину продадут в рабство...
– А разве они смогут выполнять какую-то работу? Они же...
– Конечно, не смогут. Пока им не вставят управляющий чип. Лет пять такой раб, может, и проживет. Только разве это жизнь?..
– Это ужас, – тихо сказал Никита. – А вы, что, тоже из пленников? Вы с рейсового корабля? С патрульного? Или работали на Отеле?
Старик усмехнулся. Внимательно посмотрел на чрезмерно любопытного гостя.
– Можешь гадать дальше. Ответ-то гораздо проще. И куда для тебя неприятнее. Никита....
Никита чуть не упал со своей табуретки.
– Вы... Пират?
– У тебя всегда были проблемы с фантазией, Ник. Все-таки, надо было тебя тогда отстранить от дел. Глядишь – поступил бы в свой институт или куда там ты хотел, стал бы жить, как нормальные взрослые. Нет, нам ведь подвигов не хватало! Все туда же, в ныряльщики! Романтики ему захотелось...
Никита привстал и расширившимися глазами впился в это незнакомое морщинистое лицо. Незнакомое и жутким образом узнаваемое одновременно... Это было страшно и отвратительно, словно у его маленького братика лицо покрылось вдруг старческими морщинами и выросла седая борода...
– Денис?! – прошептал Никита.
– Хорошая у тебя память, – устало ответил старик. – Столько лет прошло... А для тебя, небось, всего пара дней здесь, в этом мире?
– Неделя, – пролепетал Никита. – Но... Как же это возможно?