Почему людям не сидится на своих планетах? Неужто им мало того, что дают им чудесные, насыщенные солнцем и воздухом миры? Ведь даже с самых замечательных, самых прекрасных и комфортных планет, люди неизменно лезут в пекло и холод убийственных мертвых пространств...
А ведь он почти нашел ответы на эти и множество других вопросов! Ему не хватило совсем немного времени... Или количества этого самого экстракта?
Боже, только сейчас он осознал: он ведь впитал в себя энергию множества человеческих душ! Он потребил их, словно людоед – мясо своих трепещущих жертв!
Неужели он стал подобным чудовищем, отвратительным духовным каннибалом?! Есть ли вообще такой понятие? Не скажешь ведь – каннибалом "душевным". И как ему жить теперь, с сознанием этого? Как жить? Без очередной дозы...
...Никита, не напрягаясь, выяснил систему обороны местного гарнизона. Собственно, обороны толком никакой и не было. Он небрежно отмахнулся от боевых автоматов, словно от комаров, парой щелчков сбив с камня оборонительные генераторы и ракетные установки. После чего подошел поближе и завис в непосредственной близости от астероида, окутав его пузырями "живого поля". После чего выдул до ближайшего пузыря кишку туннеля.
Все. Можно было браться за дело.
Никита снял руки с нейроприемников. И повернулся к Доку. Тот незаметно с ухмылкой поаплодировал ему. Видимо, Никита оправдал его ожидания.
– За мной! – приказал Никита и решительно направился в абордажный ангар.
Здесь уже ждала его ватага соратников по оружию, редкостных мерзавцев, но славных друзей и бесстрашных вояк. В кровь хлынул адреналин, руки сжали рукояти любимых пистолетов – оружия старого, но на редкость эффективного.
Кровь кипела и звала вперед, на вражеский огонь, на смертоносную сталь. Потому что смысл был в самой драке, а вовсе не в ее результатах! Потому, что подсчитывать барыши приятно только тогда, когда за них пришлось не на шутку рискнуть своей шкурой! Так было всегда – и тысячу лет назад, и сто, и так будет сейчас.
...Стена ангара дернулась и со скрипом поползла верх.
– А-а-а! – заорал Никита и, взмахнув шпагой, бросился в пустоту.
Пустота пружинила под деревянными каблуками, и неуклюжие ботинки не казались теперь неудобными. Все было так, как и должно быть. Ведь сверкающая сталь неуместна в руках того, кто предпочитает кроссовки. И никакая броня не спасет от умелой руки, удлиненной активированной сталью, и никакой панцирь не убережет от огромной мультикислотной пули, даже, если та будет выпущена из старой пищали...
Вот они, испуганные человечки, считающие себя бойцами! Ну, что же вы не падаете в ужасе ниц? Почему не молите о пощаде?! А, вы стреляете в меня? Это прекрасно! Вы сами накликали свою судьбу! И судьба эта будет незавидна!
– Получай! На! А вы, сэр, не желаете ли пулю в лоб? Пожалуйста! И вы? Последняя – только для вас! О, боже, – у вас голова растворилась – поверьте на слово, это мерзко... О, как вы добры, протягивая мне этот прекрасный штык-нож! Будьте любезны, примите его назад, в горло! Ой, простите, я, кажется, задел вас шпагой. Заберите назад свою голову – мне она совершенно ник чему... Любезнейший, зачем же так брызгаться кровью? Вы запачкали мою рубашку. И извольте не хрипеть мне на ухо! Противно, ей-богу! Умрите молча, как мужчина!
– Эй, Сэм! Слева!
– Эк! Уф, чуть не подставился! Спасибо, Тинки!
– Они заперлись! Резак сюда и гранату! Ну, прям, как дети, честное слово...
– Вперед! Гранату и огонь вдоль тоннеля! Порядок, движемся... Что там у Тимми? Связь восстановили?
– Двоих ребят потеряли, кэп. Но уже прошли сектор.
– Жаль ребят. Ничего, кого живым возьмем – потешимся.
– Ох, кому-то несладко придется...
– Сэм, сними вон того, за ящиками – видишь башка торчит?
– Давай удлиненный заряд в эту щель. Ишь, задумали отсидеться...
...– Ну, что, будем говорить код доступа?
– Только не... не... бейте... Семнадцать пятьдесят два сто четыре...
– Так... Смотри-ка, не соврал, молодчина. Сэм, пристрели его.
– Не на...
– Собаке – собачья смерть...
...Никита стоял на высоком пандусе, под который перла бесконечная колонна мрачных осунувшихся людей в одинаковой арестантской одежде. Но смотрел он не на это несчастное сырье, у которого внезапная радость освобождения сменилась ужасом грядущей неизвестности.
Он смотрел на свои руки. Они, как и вся его одежда, били покрыты бурыми пятнами запекшейся крови.
Чужой крови.
Только сейчас, когда прошло действие проклятого экстракта, Никита смог в полной мере оценить ужас происшедшего. Он бывал в разных переделках. Ныряльщику нередко доводится драться, порой даже видеть смерть. Но никогда еще ему не приходилось убивать.
И сейчас его переполняло чувство ужаса и потери. Потери части своей души, словно высосал ее из него сублиматор зловещего Доктора...
– Поздравляю, кэп, – послышался знакомый голос.
"Легок на помине, – мрачно подумал Никита. – Хоть сейчас бы отвязался, душегуб! Хотя..."
– Скажите, Док, когда в следующий раз мне придется использовать этот... экстракт?
Доктор издал странный смешок.
– А почему вас так это интересует? – вкрадчиво спросил он.
– Да так... – уклончиво ответил Никита. – Мне просто показалось...
– Ну, да, – кивнул Доктор. – Когда экстракт действует на сознание, может показаться многое. Например, – что вы – бог. Это случается почти всегда. И это очень интересный предмет для изучения. Только вот экстракт необходимо экономить. Он нужен для более важных дел...
Никита сам не понял, как оказалось, что он нависает над Доктором, раздувая в ярости ноздри и тряся того за воротник халата. Доктор, несмотря на тряску, продолжал улыбаться.
– Экстракт нужен мне! Мне! – прохрипел Никита и оттолкнул Доктора. Он пытался совладать с собой. Давалась это непросто.
– Я забыл сказать об одном интересном свойстве экстракта, – разглаживая на себе халат, сказал Доктор. – Он вызывает мгновенное привыкание. Обходиться без него довольно болезненно для психики, да и для тела. Это наркотик. Совершенно невиданной ранее силы...
Доктор снова усмехнулся. Он был весьма доволен собой.
И Никита понял, что он пропал. Что он больше не хочет спасаться бегством с этого ржавого космического корыта, не хочет возвращаться в свой мир, что представлялся ему теперь каким-то полузабытым сном. Ему нужна лишь очередная доза этого экстракта, доза настоящего счастья единения со Вселенной, возможность вознестись над миром и, наконец, понять...
Что понять? Чтобы вспомнить это, надо снова нырнуть туда, в те странные ощущения, чтобы ощутить приближение такой близкой и ускользающей от понимания истины. Надо снова стать богом, чтобы дотянуться до края Вселенной...
– Чтоб ты сдох, тварь... – выдавил из себя Никита, глядя на этого жуткого монстра в белом халате.
Только теперь он понял, насколько страшен этот жалкий с виду человек, сумевший перехитрить и использовать в собственных интересах банду кровожадных мерзавцев и его самого.
– И ты будь здоров, кэп, – все так же улыбаясь, отвечал Доктор. – Мне пора идти, принимать сырье. Не хочешь принять участие в сортировке? Может, найдешь для себя пару новых приятелей. Контингент ведь вполне соответствующий...
Никиту передернуло. Однако тут же в голове сверкнула мысль.
– А, что, Док, – сказал он. – Это, пожалуй, хорошая мысль. Пойдем.
Доктор с подозрением глянул на Никиту. Видимо, он только что пожалел о сказанном. Он лишь кивнул в ответ и поманил Никиту жестом вслед за собой.
На этот раз поле стадиона было почти заполнено. Люди в серых робах тихо сидели в ожидании своей участи. Очевидно, за долгие годы, прожитые в отсрочке смерти, они научились ждать. Однако несколько неподвижно лежащих тел на беговых дорожках свидетельствовали о том, что терпение некоторых все же имело свой предел. Сидящие на трибунах по периметру стадиона, вооруженные до зубов, пираты не утруждали себя излишним вниманием к пленникам: вокруг толпы на высоте трех-четырех метров кружило несколько шарообразных автоматов, внимательно контролирующих поведение охраняемых.
Джип с Никитой и Доктором медленно проехал по расчерченным красным дорожкам. Доктор довольно причмокивал языком, рассматривая "материал". Никита мрачно думал о своем.
– Сырье не очень, – пробормотал Доктор. – Какие там души, о чем здесь вообще можно говорить... Но количество! Это, пожалуй, самый удачный рейд из тех, что я помню...
– Жмых тоже будет вполне приемлемый, – сказал Тинки. – Одни здоровые мужики. Реализуем без проблем...
– Насчет здоровья можно поспорить, – скривился Доктор. – Хотя, это уже не суть важно...
...Никита сидел на столе в большом кабинете под трибуной. Когда-то это, наверное, было нечто вроде спортивного медпункта. Сейчас же сюда приводили специально отобранных из числа пленников людей – наиболее крепких и вменяемых. Отбирал их Тинки, который, видимо, при старом кэпе был кем-то, вроде денщика.
...Теперь перед Никитой маячило с десяток совершенно зверского вида амбалов – из тех, кто выказывал свои явные лидерские замашки среди прочих заключенных. Таких Никита уже встречал – хотя бы в том же полууголовном мирке Кочета. И теперь эти бритоголовые и татуированные с головы до ног отморозки не вызывали в нем смятения и трепета. Если для Доктора они были всего лишь сырьем, то для Никиты – средством осуществления собственных замыслов.
По поводу этих бравых ребят Доктор не замедлил высказать собственные претензии – он считал, что у таких особей внутренней энергии должно было быть на порядок выше, чем у средних уголовников. Однако наученный уже многому Никита заверил Дока, что возьмет лишь пару-тройку экземпляров. Остальных же с удовольствием отдаст Доктору на выжимку. И пусть алчный Доктор догадывается, что это – правда или грубая ложь.
– Здорово, молодцы, – сказал Никита оглядывая свою довольно неприятную компанию.
Несмотря на крепкие пластиковые наручники и ножные кандалы, надежно сковывающие пленных, Тинки не снимал руки со своего своеобразного оружия – многоствольного автомата, из которого во все стороны звездой торчало штук восемь магазинов.
– А пошел ты, мать твою! – сказал самый здоровенный и, чего скрывать – самый страшный из них.
Был он невероятно накачан и завернут в толстый лоснящийся слой сала, что не делал его, впрочем, слишком толстым – скорее, просто громадным. Это обширное тело дало кому-то немало простора для упражнений в татуаше, причем, с переменным успехом, отчего теперь сильно походило на альбом начинающего художника. Правда, наиболее выделялись самые профессионально исполненные сцены. Например с классно исполненными драконами и в клочья разорванными ими жертвами. Все было в цвете, и Никите показалось даже, что некоторые татуировки обладали голографическим эффектом. Они были словно погружены в глубины крепких мышц.
– Эй, ты, покойник! – отозвался Тинки. – Мне кажется, или из этой задницы действительно пахнуло?
– Заткни хлебало! – раздалось сбоку.
Не долго думая, Тинки коснулся курка, и тело сидящего с краю уголовника вздрогнуло и оплыло. Не было ни звука выстрела, ни крика. Только отвратительное шипение и странный запах. Через несколько секунд на стуле вместо излишне гордого пленника пузырилась лишь лужица непонятного цвета жидкости.
– Действительно, – сказал Никита. – Зачем я желаю мертвецам здоровья? Мне было бы гораздо интереснее пообщаться с теми, кто еще хочет пожить на этом свете. Хотя, может, вам это уже и не интересно...
– Складно базаришь, – сказал здоровенный, слегка поведя головой и хрустнув складчатой шеей. – Только непонятно, о чем, в натуре...
– О, меня, кажется, услышали? – удивился Никита. – Ну, тогда поговорим. Я решил провести среди вас благотворительную лотерею. Зная, что вы ребята серьезные, я не стал мелочиться на ставки. Главным призом будет жизнь. Желающие пожить здесь еще имеются?
Уголовники несколько оживились, заерзали на своих стульях. Правда, обмениваться мнениями они не стали. Очевидно, между этими ребятами не было достаточно теплых отношений.
– Хочу поговорить с вами, как потенциальный работодатель, – сказал Никита. – Речь пойдет о сотрудничестве в сфере абордажного бизнеса...
Пленники удивленно переглянулись, некоторые хмыкнули.
– Производите дополнительный набор в команду, сэр? – спросил здоровенный, разом сменивший свой тон на более спокойный.
– Мне нравится ваш деловой подход, – кивнул Никита. – Считайте, что вы уже получили бонусные баллы. Продолжим нашу беседу. Тинки, смотайся-ка на "Катрин", притащи несколько бутылок... Э... Чего-нибудь покрепче. Чтобы понадежнее скрепить договор с везунчиками.
– Но кэп! – обеспокоено зашептал ему на ухо Тинки. – Как вы останетесь один против этой толпы? Они совершенно не предсказуемы и способны на все...
– А ты дай мне свою пушку, – ответил Никита.
– Ну... ладно, – осторожно сказал Тинки. – Вот, видите эту скобу справа? Если что – нажмите ее – и все они – трупы. Главное успеть...
– Ты во мне сомневаешься, Тинки?
– Ну, что вы, кэп...
– Тогда бегом!
Тинки удалился. Никита осмотрел свою теплую компанию и произнес совершенно другим тоном:
– А теперь, братцы-кролики, поговорим серьезно...
Лиза вынырнула довольно быстро. На лице ее читалось полнейшее недоумение. Пока ныряльщицу приводили в чувство, с Челнока скачивали добытые боксы.
– Что за чертовщина... – бормотал Стас, читая результаты расшифровки. – Ничего не пойму. Откуда здесь столько административной белиберды? Назначения, приказы, служебные записки, задания, донесения... Где непосредственные оперативные наблюдения? Где его опыт, способности? И вообще – Копатель ли это? Или просто обманка?
Он нетерпеливо бродил взад-вперед по офису, пока Лизу обкалывали стабилизаторами и обследовали на предмет адекватности реакций. И так было полнее понятно, что реакции у нее – вполне адекватные. Однако наукообразное оформление чуда ныряния в глубь человеческих миров спецы проводили, прямо-таки, с маниакальным упорством. Казалось, это действовало на научников успокаивающе. Будто примиряло их с совершенно необъяснимыми наукой явлениями. Стас только усмехался, глядя на них. Раньше и он был таким же.
Только времена несколько изменились. И новые сведения еще раз подчеркнули ничтожность его собственных знаний.
Он старался учиться у Батхеда. И, конечно же, у пилигримов. Отношение к новой реальности, как к некой трансцендентальной данности, было совершенно ненаучно, непрофессионально, но гораздо более безопасно для психики.
Хорошо, хоть пилигримов удалось оставить при Конторе. Вообще, после случая со лже-Алексом, им грозил безвременный визит в соответствующие органы. Однако Стасу удалось убедить кураторов обрабатывать их под наблюдением специалистов Конторы.
Впрочем, толку от этой обработки не было никакой. Не считая нескольких мегабайтов звукозаписи "Песочного эпоса", что с восторгом систематизировал теперь Батхед. В услышанном он находил некий сакральный смысл, и обещал вскоре потрясти коллег величайшими открытиями из области устройства внутренних миров хомо сапиенсов. Спецы же шарахались от него, как от чумы. Особенно после официального подтверждения его гипотезы о многослойности Вселенных. Некоторые ученые так расстроились, что попросились уйти из проекта. Кое-кто слег в психиатрическую клинику "на профилактику". Но некоторые, напротив, с азартом подхватили идею, и принялись за исследования с удвоенной энергией.
Правда, толку от их усилий было мало. Челнок продолжал оставаться загадкой. И взрослые по-прежнему не могли вернуться из нырка во вменяемом состоянии. Провальный опыт Батхеда с одним из добровольцев только подтвердил существующее положение вещей.
– Пойми, Стас, – активно жестикулируя, горячо говорил Батхед, – бедняга Игорек просто поторопился. А потом – испугался. Он не верил в свой успех – в этом главная причина неудачи. Стать ребенком, будучи уже взрослым, состоявшимся человеком – задача чудовищно сложная. Это проблема даже не психики. Это проблема мировоззрения, философии восприятия окружающего мира. Посмотри на Ромиса и Егориса – те гуляют по мирам, не испытывая совершенно никаких затруднений! А все очень просто: их своеобразная вера помогает им психологически оставаться детьми! Наша беда – в жестокости нашего мира. Жители других миров говорят: у вас, мол, высокая энергетика. Ну а по мне – жестокость есть жестокость, как ее ни назови. У нас порою даже дети слишком рано становятся взрослыми. Поэтому так непросто отыскать кандидатуру для подготовки ныряльщика даже среди подростков... Но ведь кто-то создал Челноки – эти Кристаллы для визитов! Вряд ли он сделал это только для того, чтобы путешествовать по мирам могли лишь дети... Хотя... Кто его знает...
Они сидели в раздевалке местного физрука – на этот раз Контора маскировалась в каком-то колледже, а по существу – в обычном ПТУ. Пили чай, грызли печенье. Трепались.
Сегодня судьба мира решалась под помятой и обтрепанной боксерской грушей. Стас сидел на сложенных стопкой матах, Батхед – на обезноженном "козле" с ободранным дерматиновым боком. Стойкий "раздевалочный" запах напоминал о реальности мира, чем, как ни странно, успокаивал воспаленное воображение Стаса.
Тем не менее, в ушах его постоянно звенел голос человека в белом. Тревожные мысли не отпускали.
– Три дня, – пробормотал Стас, машинально мешая ложкой несладкий чай. – Уже два...
– Что? – не понял Батхед. – А, ты опять про свое? А ты уверен, что весь это разговор не был галлюцинацией? Ну, нервы, все такое?
– В смысле – наведенной галлюцинацией?
– Кем наведенной? ты опять про свое? – голос человека в белом.
– Вот и мне интересно – кем?..
Они посидели некоторое время, обдумывая смысл этого обмена репликами. Смысл не угадывался. Батхед неловко рассмеялся.
– Да ладно, – сказал он. – Ты действительно веришь в конец света, что наступит через пару дней?
– Ты не понял? – серьезно сказал Стас. – Через три дня произойдет не конец света. Просто он станет неотвратимым. Пусть даже и в самой отдаленной перспективе...
– А тебе не все ли равно, что будет на Земле через миллион лет?
– С тех пор, как я здесь работаю, я стал аккуратнее относиться ко вселенским масштабам и таким серьезным временным промежуткам.
– Да уж...
Скрипнула дверь, и в проеме мелькнуло бледное лицо лаборанта.
– Стас, вас срочно в кабинет шефа, – сглотнув и выкатив глаза, сказал он.
– А что такое? – поинтересовался Стас, вставая. Батхед тоже вскочил, на ходу дохлебывая дымящийся чай. Он шипел, обжигаясь, но, видимо, решил, не оставлять ни капли на дне чашки.
– Я не знаю, – озираясь, сказал лаборант. – Но ваших этих... Ромиса и Родригеса...
– Егориса...
– Ага, его... Их только что взяли под стражу. Кураторы ваши приказали...
– Что? Зачем?
Лаборант бормотал что-то несвязное и совершенно непонятное, пока они приближались к апартаментам шефа. С приближением к центру Конторы на душе у Стаса становилось все тревожнее.
– Стоять! Лицом к стене!