– Только, согласись, хорошо уметь просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед?
Никите это выражение показалось знакомым. Доктор, что, и в мыслях копаться умеет?
– Не то, чтобы в мыслях, – сказал Доктор. – Но ты просто не представляешь себе возможности Кристаллов... Если бы меня так бездарно не пристрелили, я бы еще многое мог сделать в собственном мире...
Никита вопросительно глянул на Доктора. Тот кивнул в ответ.
– Да. Мое тело мертво. Но, ты ведь прекрасно знаешь, что это не всегда означает конец. Ты сделал то, на что я так сильно надеялся. И не прогадал. Все-таки, экстракт – это мощный мотиватор поступков.
– Так вы живы, Док? – спросил Никита. Доктор был интересен исключительно, как источник экстракта. Его нельзя было спугнуть.
– Живее всех живых, – отозвался Доктор. – И угадай – где мое новое место жительства?
Не дождавшись реакции Никиты, он сообщил:
– В твоем собственном внутреннем мире.
Никита криво улыбнулся. Замечательно. Видимо, в душах тоже могут жить паразиты.
– У тебя забавно, – сказал Доктор. – Впрочем, тебе эта информация ни к чему. Тебя ведь сейчас интересует одно – доза?
Доктор засмеялся. Никиту перекосило от боли и злобы.
– Спокойно. Сейчас будет доза. И доза будет регулярно. Только для этого ты должен будешь выполнять для меня кое-какие поручения. А ты как думал? По твоей милости я оказал в периферийном мирке, безо всяких условий для нормальной работы...
– Что мне надо делать? – тихо спросил Никита.
– Вот – это разговор, – обрадовался Доктор. – Главное поручение звучит просто. Но оно не так уж легко выполнимо. Найди для меня Изначальный Мир.
...– Что с тобой? – спросил Стас.
Никита не ответил. Он улыбался своим ощущениям. Он не были столь остры, как в первый раз, но и этом была своя прелесть – чувства стали тоньше, мысли яснее...
Никита прошелся по кабинету, глубоко вздохнул, потянулся... Все было не так. Он не был сверхчеловеком. И вряд ли потянул бы сейчас управление звездолетом.
Сволочь Доктор выдал такую дозу, чтобы Никита только лишь не загнулся. Каким образом он сделал это из глубины его собственного мира – непонятно. Понятно другое – Док ловко подсадил его на экстрактивную иглу. И Никита понял, что не сможет этому противостоять. Что желание дотянуть до следующего "укола" гораздо сильнее мук совести.
– Никита, все нормально? – повторил Стас.
– Да. Все окей, – кивнул Никита.
В кабинет вошел Копатель. Равнодушно осмотрелся.
– Там, это, Доктора нашли. Пристрелили душегуба, – поделился он. – Если честно – не испытываю никакой жалости. Как вы считаете – со мной что-то не так?
– Так этой жабе и надо, – мрачно сказал Никита. Действие экстракта подходило к концу. Он снова становился мутной смесью пятнадцатилетнего подростка и просоленного главаря бандитов.
– Мне остается только довериться вашему общему мнению, – пожал плечами Стас. – Только ведь на этого Доктора мы так рассчитывали. Кто же нам поможет найти нашего друга?
– Пойдемте в регистратуру, посмотрим базу данных, – предложил Копатель.
– Вы разбираетесь в местной технике? – с уважением спросил Стас.
– На уровне пользователя можно разобраться практически во всем, – убежденно сказал Копатель. – А местные компьютеры просто гораздо быстрее. А "Windows" во всех мирах одинаково глючит...
Они вышли в фойе. И предстала им довольно красочная картина.
Каким-то образом пилигримы умудрились заполнить большой светлый зал жмыхом. И теперь в два голоса нараспев читали проповедь:
– ...и увидел Алекс-с множество людей, лишенных собственных миров. И стало ему тоскливо. Тогда сказал он: люди, пусть вы без души теперь. Но вы не должны терять надежду! Потому, что надежда – она и есть корень души. Надейтесь – и внутри вас вновь разгорятся звезды.
И слушали его бездушные. И не понимали ничего. Потому, что внутри у них была пустота. Такая черная пустота, что в ней бесследно тонули любые чувства.
И сжалился над несчастными Великий Алекс-с. Взял он собственную надежду, и разделил между страждущими. И надежда та пустила корни в иссушенных умах. И зародились в них семена будущих душ...
Сам же Алекс-с остался наедине с самим собой – и теперь уже безо всякой надежды. Ведь ее, всю до последней капле отдал он бездушным...
...Стас покачал головой. В усилиях пилигримов смысла ощущалось не больше, чем в ожидании от жмыха смеха над самым скабрезным анекдотом. Впрочем, как говорится, чем бы дитя не тешилось... Вон, Батхед на цыпочках крадется, чтобы не заметили его эти проповедники.
...– Тэк... – сказал Копатель. – Ну, вот, собственно, база по пациентам... База по бывшим постояльцам... С чего начнем? Впрочем, начнем со всего и сразу. Давайте имя. Включу поиск – и баста. Не вручную же искать.
– Ну, ищите, как знаете, – сказал Стас. – Имя – Ганс.
– И все?
– И все.
– Запускаю... Упс. Так быстро? Вот это машина. Хм... Вы знаете – ни одного Ганса здесь нет... Попробуем по-другому. И так тоже нулевой результат...
– Видимо, бесполезно, – пессимистически заметил Батхед.
– Но он должен быть! – воскликнул Стас. – Ведь только через его мир идет дорога туда, вниз...
Копатель вздрогнул и странно посмотрел на Стаса.
– В смысле, вы хотите посетить его мир? Мир Ганса? – спросил он хрипловато.
– Ну, да, – дернул плечом Стас. – Для этого мы и здесь. Кто же знал, что такого человека тут не окажется...
Копатель хмыкнул и вылез из-за монитора компьютера. Сел на столешницу и принялся весело рассматривать то Стаса, то психолога.
– Что такое? – нахмурился Стас.
– Человека, говорите? – сказал Копатель, подняв глаза к потолку. – А кто вам сказал, что этот самый Ганс – человек?.
Стас чувствовал себя полным идиотом. Он смотрел на воду и пытался логическим обосновать возможность сказанного Копателем.
Вселенная – в сознании дельфина?!
Как это возможно – что одним из звеньев Великих Песочных Часов, которые представлялись исключительной особенностью человеческого сознания, оказалось животное?
Как это может принять человек – венец природы, созданный по образу и подобию... Как?!
"А почему бы и нет, – пожал тогда плечами Копатель. – Просто допустите, что существование Вселенной, населенной разумными существами, обусловлено, видимо не уровнем так называемого интеллекта, а наличием или отсутствием души. Настоящей души, а не имитации.
Ведь вам известно, что даже в нашем с вами мире живут миллионы людей, во внутреннюю вселенную которых невозможно "нырнуть". Просто потому, что нет у них никакого внутреннего мира. То есть и души никакой нет. Есть ведь такие люди-пустышки. А иная собака, напротив, ведет себя куда человечнее, чем рядовой хомо сапиенс... И почему бы не допустить, что как раз у этой собаки есть душа?.."
Стас не стал спорить с Копателем. Он просто сидел на бортике бассейна и смотрел на высунувшуюся из воды зубастую пасть с улыбкой до ушей (которых нет) и думал. Все-таки, люди, все до единого, страдают отвратительной ксенофобией.
Кроме, разве что, этих пилигримов, что подозрительно переговариваются, исподтишка указывая друг другу на Ганса. Уже не задумали ли они и дельфина обратить в свою веру? В конце-концов – почему бы и нет? Любая вера хороша, если не призывает к священным войнам против иноверцев...
Но вот ему почему-то страшновато отправляться в мир этого симпатичного морского млекопитающего. Действительно – странно. Ведь не побоялся же он залезть сюда – во внутренний мир безумного ученого. Залезть, не будучи уверенным, что когда-либо вернется домой, в собственное тело, оставленное в опасной ситуации с непредсказуемой развязкой...
– Держи рыбку, Ганс, – весело крикнул Батхед и кинул размороженную кефаль по пологой траектории.
Дельфин сделал в воде "бочку", легко рванул с места и ловко поймал на лету рыбину.
– Красота! – восторженно протянул психолог.
– И не говори... – ответил Стас, разглядывая тлеющие останки "Катрин". Главное, чтобы не приперлись сейчас сюда наши друзья-каторжники.
– Ну, Копатель, вроде, обещал проследить за этим. Он ведь нашел этот... Биопеленгатор...
– Это, конечно, хорошо, – сказал Стас. – Но вот где болтается Никита с Челноком?
– Странный он какой-то в последнее время, – прищурился Батхед. – Чувствую я – что-то у него на уме не чисто...
– Да что ты несешь, дружище? – удивленно произнес Стас. – Нечисто? У Никиты? Да я ему доверяю больше, чем себе!
– А я не доверяю этому миру, – ответил Батхед. – Другой мир – другая психология. С одной стороны интересно, с другой – нестабильно... Все-таки, я бы посоветовал присмотреться к нему. Может, на него так действует чужое тело? Этот вопрос совсем не изучен...
– Все может быть, – не стал спорить Стас. – Только нам предстоит изучать совсем другой вопрос.
– Вопрос ясен, – кивнул Батхед. – Мир спасти. Ага. Чего проще...
Раздались звуки быстро приближающихся шагов. Это оказался Копатель. И выглядел он весьма озабоченным. зо внутренний мир безумного ученого. – Все, коллеги, – сказал он. – Пора сматывать удочки. Приборчик засек движение на нашем уровне. Идут сюда. Причем изрядной толпой...
– Ну, пора, так пора, – решительно сказал Стас. – Где Никита?
Копатель деликатно откашлялся и сказал куда-то в сторону:
– А Никита не придет. Он сказал, что будет позже...
– Что?! – Стас вскочил. – Как это позже?
– Да вы не беспокойтесь, – отмахнулся Копатель. – Никуда он не денется. У него ведь есть Челнок. И еще один я нашел в клинике, у Доктора в сейфе. Этот мир на удивление богат такими артефактами...
– Погодите... – тряхнул головой Стас. – Вы мне зубы не заговаривайте! Как мы можем бросить Никиту здесь? Кто может гарантировать, что мы вернемся?
– Я тоже, в общем-то, против. Только он поставил меня перед фактом. И теперь перед этим фактом я ставлю вас. Кстати, я уже всех вас промаркировал.
Копатель продемонстрировал знакомый кристалл Челнока
Вдалеке послышались голоса. Много голосов на фоне гулкого шума.
– Ну, вот, дождались, – пробормотал Батхед.
Пилигримы прекратили свое тайное совещание, встали и вытянулись, как суслики, осматривающие местность. После чего дружно бросились к остальным.
– Нет, – решительно произнес Стас. – Исключено! Мы никуда не отправимся, пока не найдем Никиту. Я не могу его здесь бросить. В конце-концов, я за него отвечаю... Вы можете отправляться. А я остаюсь...
Копатель удивленно посмотрел на Стаса, пожал плечами и произнес:
– Ну, да, ну, да... Только кто будет вас спрашивать?..
И коснулся подушечкой пальца холодной твердой грани.
Громин зевнул и задумчиво поковырял в носу. В конце-концов, даже выдающемуся физику не запрещено это маленькое удовольствие. Эйнштейн, говорят, себе и не такое позволял.
Громин уставился на свой указательный палец. Ничего особо выдающегося из носа извлечено не было. Он устремил свой взгляд в зеркало и зверски оскалился.
– Ы-ы! – сказал он. – Гы-ы!
Зубы были кривые, желтые, покрытые у корней налетом. Это было неприятно. Но Громин панически боялся стоматологов и готов был с покорностью ждать, когда зубы спокойно выпадут сами собой. Он дохнул в руку. Понюхал. М-да. Ждать этого осталось недолго.
Громин вышел из ванной и медленно, бездумно прошел по коридору. У большого, в человеческий рост, зеркала он остановился.
– Оп-ля! – торжественно произнес Громин и распахнул затасканный махровый халат.
В зеркале отразилось дряблое тело с неестественно торчащими ребрами. Картинка Громину не понравилась. Он повернулся другим боком и повторил номер.
– Так-то лучше, – удовлетворенно сказал он и проследовал на кухню.
На столе стояла вкривь и вкось искореженная банка со сгущенкой – не найдя открывашки, Громин вскрывал ее стамеской. Откуда взялась стамеска? Черт... Что-то с памятью... Вот потому-то и нужна сгущенка – лучшее средство против памяти. Вернее – наоборот, для нее...
Громин запрокинул голову и разинул рот. Направил в него густую тягучую струю, покрытую лопнувшим засохшим слоем. Сгущенка полилась на язык, на губы, на щеку и на шею. С содроганием он ощутил, как тягучая капля проникла за пазуху. Это было липко и жутко неприятно. Но он тут же забыл и об этом. Потому что увидел недопитую бутылку кагора.
Он любил это красненькое и сладкое. Оно прочищало мысли, настраивало на работу. Не понятно, почему другие не могут работать, приняв небольшую дозу спиртного? Это ведь так раскрепощает мысль...
Вытирая липкие руки о халат, Громин направился в комнату. Квартира, на которой его прятали, была тесная и душная. Но Громину было все равно. Главное, чтобы не мешали думать. Впрочем, его все равно обещали вскоре перевезти в другое место. Наверное, это после вчерашнего, когда какие-то ловкачи умудрились выкрасть Челнок из-под носа у спецназа. Обхохотаться можно! Жалко он дремал и ничего не видел...
Громин уселся за стол и принялся перебирать рабочие материалы. Конечно, по работе приходилось пользоваться и компьютером. Но основные выкладки он всегда делал, все-таки, на бумаге.
Психиатры почему-то считали, что его каракули не имеют смысла. Что это – просто выплеск каких-то флюктуаций сознания. Нет, все-таки, психиатрам не хватает воображения. Они никак не могут уяснить – как можно на бумаге отобразить пятимерную систему координат. А что прикажете делать? На компьютере сделать это еще сложнее. Вот и приходится импровизировать...
Громин принялся вырезать ножницами полоски бумаги, скручивать их, а затем – склеивать в, казалось бы, бессмысленные нагромождения. Время от времени он добавлял записи, набрасывал уравнения, которые вились в бесконечные кольца, спирали, расходились по разным плоскостям, закручивались и вновь соединялись.
Ну почему, почему никто, кроме него не может прочитать эти выкладки? Здесь же все предельно ясно. Надо только вообразить себе процесс не в трех привычных, а в четырех, и следом – в пяти измерениях. Это же так просто!
Громин отбросил бумажный шар, словно ему вдруг надоело резать и склеивать. Почесал впалую грудь под халатом. Поднял листок, лежащий на краю стола.
Это еще что такое? Этого он не помнит. Когда же он писал все это? О чем все эти уравнения? Что это за схемы? Какое-то странное устройство. Неужели это может иметь какой-то смысл? Когда же он это все нацарапал? Что за подпись?
"Сублиматор...Фантазии?"
Это еще что за хрень? Он ни над чем подобным никогда не работал... А вот еще один листок. И еще... Может, взял почитать у коллег? Да нет же – это его, его собственный почерк!
Что за мистика? Боже! Боже мой! Ему это подбросили! Подбросили, чтобы напугать! Чтобы выбить из колеи! Чтобы сказать ему: "не забывай: мы следим за тобой!"
– Ма-ма... – всхлипнул Громин и неловко вскочил, опрокинув стул. Он озирался, боясь увидеть в своей квартире непрошенных гостей. Никого не было.
– Прячутся... Прячутся... – бормотал он и пятился, обшаривая пространство бегающим взглядом.
Наконец, он схватил телефон – его ему вручили специально для таких случаев. Дрожащими пальцами он набрал какой-то номер и принялся бессвязно говорить в трубку, даже не дождавшись гудка.
Внезапно он выронил трубку. Он знал что делать.
Физик Громин сидел на полу туалета и победно улыбался. Он знал, что здесь его не найдут. Здесь так спокойно. Тихо журчит вода, веет прохладой. А главное – в кармане халата есть ручка и здесь полно бумаги для работы...
На полу туалета в маленькой душной квартире сидел одинокий больной человек. Ни кому не было до него дела, и он не хотел видеть людей. Он просто сидел и бессмысленно улыбался, глядя на капающую со ржавых труб воду.
А в голове его, в бескрайних пучинах пространства, рождались и гасли звезды.
Часть третья
КРУПИНКИ ПЕСОЧНЫХ ЧАСОВ
Не страшно потерять уменье удивлять, Страшнее потерять уменье удивляться
А. Городницкий
Глава первая
Остров был маленький и совершенно плоский. Казалось, случись более-менее порядочный шторм, и волны начнут перекатываться через него, как будто того и вовсе не существует на бескрайней водной глади. Однако Стас понимал, что это не совсем так. Бурная растительность на этом клочке твердой земли говорила о том, что шансы не оказаться смытыми в океан у них довольно высоки...
– Замечательно, – щурясь на солнце, сказал Стас, – вот уж никак не думал, что закончу свои дни, померев от голода и жажды на необитаемом острове. Жалко, рассказать некому, а то бы посмеялись от души...
– Расскажи мне – что тебя беспокоит? – посоветовал Батхед. – Как психолог я проанализирую причины твоих страхов, и вместе мы найдем выход из твоей депрессии...
Батхед был колоритен до безобразия. Огромный, лысый, волосатый, с гигантским лоснящимся пузом, с ног до головы покрытый неприличными аляповатыми татуировками. Массивный горбатый нос пересекал красноречивый шрам, ухо оттягивала тяжелая потемневшая серьга. В общем, еще тот был психолог.
– Причины своих страхов я могу назвать и самостоятельно, – ответил Стас. – Во-первых, это океан от горизонта до горизонта, во-вторых, отсутствие воды и пищи, в-третьих – вдребезги разбитая шлюпка...
– Вот видишь, как важно выявить суть проблемы, – авторитетно произнес Батхед. – Теперь можно отбросить беспокойство и браться за ее решение...
Трудно было понять, шутит Батхед или говорит серьезно. Но после слов психолога и впрямь стало несколько легче.
Стас направился к берегу. Деревянная нога зарывалась в песок, и это дико раздражало. Вначале, очнувшись на скамье болтающейся по волнам шлюпки и увидав, чем его наградил Челнок в этом просоленном мире, Стас впал в истерику. Его раздирал такой безудержный смех, что в конце-концов, озабоченный состоянием шефа психолог отвесил ему хорошую оплеуху. При этом, конечно, не рассчитал возможностей своего нового тела, и Стас еще с час отплевывался кровью. Когда приступ странного веселья миновал, Стас понял, что эта деревяшка ничего веселого ему не сулит. Помимо всего прочего, как оказалось, культя регулярно болела и имела склонность к образованию пролежней. Одно утешало – ожидаемая краткосрочность визита в этот флибустьерский мир.
А пока весельчак Бактхед нет-нет, да и называл его, будто обмолвившись, Джоном Сильвером.
...Он уселся на выгоревшую на солнце, насквозь дырявую корягу и принялся наблюдать за пилигримами.
Вид у тех был такой, что хотелось их немедленно повесить за морской разбой. Честно говоря, разбойничья внешность у них по-прежнему совершенно не вязалась с благообразием нрава.
Вот и сейчас, вместо того, чтобы предаваться унынию и размышлениям о способах спасения, они упорно пытались поймать в маленьком лазурном заливчике какую-нибудь съедобную живность. Активно орудуя длинными заостренными палками, словно своеобразный живой миксер, они поднимали песок и взбивали пену. Однако толка от этих усилий пока не было видно.
Стас искренне завидовал их оптимизму. Все-таки, вера – великая вещь. Пусть даже такая экзотическая вера, как поклонение Великому Алекс-су и его пророку Стас-су... Хотя, познав подлинное величие Песочных Часов трудно не испытать суеверный ужас...