Ну, голова, вспоминай подробности, тормоши Анима слежавшиеся слои памяти. После остановки Гольфстрима замерзли Англия с Бенилюксом и нижней Германией, но потом лед была растоплен лучами солетт и теперь там плещется море. В Европе осталось неутопленным Франкыстанское Королевство со столицей в Орлеане, а с юга его подпирают Объединенные Арабские Эмираты с центром в Марселе. Еще там есть Верхнегерманский рейх с фюрер-кайзером, проживающим в Мюнхене, и мелкие султанаты окрест него. Далее на восток лежит Речь Посполита, но там от государства одно название. "Чем дальше в Польшу, тем разбоя больше", этот старинный тезис работает и сегодня; паны шляхта пьют, шалят, бузят, и отсиживаются в замках, когда степняки уволакивают на аркане крепостных хлопов. К востоку от нее раньше была Украинская Охлократия, но теперь там Дикое поле, по которому ездят только кочевники с разными поэтическими названиями. К югу от Дунайского и Черного морей проглядывается султанат-халифат Великая Туркия, у которого больше понтов, чем могущества, зато отличный спрос на рабов. К северу от Дикого поля находится отгороженная от него засеками и крепостями обширная лесная Русь. Правит там царь Александр IV, советуясь с посланцами земли русской всех сословий на Земском Соборе. Изгнал он ревнителей древесной веры, мастера его соорудили ракеты пороховые, страшные для степняков и панов, собрался царь уже вести дорогу чугунную за Урал-хребет. Но Урал-хребет поражен был техноплесенью (никак и тут Техноком постарался), она вкупе с разлившимся морем отсекли от александровой Руси Теменское Президентство, которое три десятилетия подряд подвергается непрерывным нашествиям центральноазиатских орд и морских пиратов из империи Вынь Шэня. Когда пираты сачкуют, что выход из Обского пролива запирается дрейфующими льдами - Техноком непременно выводит одно из искусственных солнц на профилактический ремонт. Жизнь там тяжелая, внешняя торговля перекрыта хищниками, города растут медленно. Президенту Фискалию пока удается удерживать ситуацию под контролем, однако оборонные расходы постоянно растут, следовательно и подати с повинностями. Фискалия там мало кто любит, феодалы против него интригуют, пытаются его отравить, а он пытается отправить самых бойких из них на плаху…
Я, судя по предварительным расчетам, оказался на южной окраине Теменского президентства, в Ишимском мэрстве.
Саша предупредил меня, чтобы я придумал подходящую историю на случай встречи с землянами. Он посоветовал помалкивать насчет того, что я с неба свалился - иначе прямая дорога на плаху. По его сведениям, рейдеры президента и служители древесной веры ведут охоту на бомжей, выдающих себя за посланцев неба.
Так что пришлось поломать репу, придумывая историю и легенду, старательно подбирая слова и выражения. Теменцы ведь говорят на нашем языке с примесью блатного арго и старой лексики. Я в энциклопедии читал, что архаизмы и арготизмы были нарочно внесены в теменскую речь космиканскими лингвистами, производившими гипнотическое обучение тамошних феодалов. Это был какой-то не шибко продуманный эксперимент, впоследствии осужденный начальством.
Саша без опоздания известил меня о том, что я вскоре столкнусь с конным разъездом теменцев. И все равно это оказалось сюрпризом. Лес был уже не таким темным и густым, от мха не столь тянуло сыростью, улавливался даже запах каких-то ягод, когда из куста ракиты на меня вдруг выехал всадник. Наверное, я еще в противоположную сторону пялился, так что и тепловое излучение не приметил вовремя.
Первые секунды я даже не мог поверить, что встретился с варваром-ратником, что это не виртуальный мультик. Всадник был в помятом шлеме с рогами и хвостом, в исцарапанном доспехе с какими-то дебильными шипами на локтях и запястьях. Сам низенький, квадратненький - я сразу понял, что росту в нем не больше метра шестидесяти - но в руках лежало то ли копье, то ли меч: на древко было насажено слегка изогнутое длинное лезвие. Вдобавок у варвара имелось ружье, похожее на кусок канализационной трубы, и маленький арбалетик, приделанный прямо к наручи. Глазки-бусинки, глубоко утопленные в лицо, выражали какой-то рефлекторный ум. Единорогов я, конечно, видал и даже трогал в зоопарке, но этот зверь был приземистый, запаршивевший, сопливый, вонючий, с зубками страшновато крупными. Резцами-лопатами он потянулся к моей ноге, отчего сразу стало зудежно в коленке. Вдобавок с длинного седла спрыгнул здоровенный пес, собака Баскервиллей, сущий Цербер, с широкими лапами и огромными челюстями, как у динозавра. Шею и грудь этого чудовища прикрывала кольчуга, а низкий лоб и макушку защищал шлем, похожий на миску. Пес не залаял, а только утробно прорычал, но этого было достаточно, чтобы вызвать обильный и холодный пот. Всадник тоже рыкнул:
- Замри, парень, а то убью.
Конечно, произнес он эту фразу более нечленораздельным языком, со странными интонациями и огласовками ("А ну-ка сдох, пацан, не то укоцаю, бля"), но в общем я его понял.
- Ты человек или зверь лесной? - продолжил мой собеседник.
- Это я-то зверь?! - пришлось возмутиться мне.
- Потом разберемся. Беги рядом и не вздумай рвать когти, - распорядился варвар.
- Я - с говорящей птицей.
- Птицу бери.
И пришлось бежать. Конечно, я пустил в ход трансквазер, чтобы организовать отрыв от зловонного варвара. Но хрональный канал снова меня к всаднику привел - что-то на Земле прибор сразу не так стал работать.
- Ты, пацан, не балуй, бесполезняк, - сказал при новой встрече квадратный воин.
- Я… я заблудился.
- Держись меня, и все будет хорошо. А потеряешься снова - плохо тебе станет, - намекнул варвар. И к его мнению пришлось прислушаться.
Всадник на время как будто забыл обо мне. То есть, маршрута для меня он не выбирал, так что приходилось перепрыгивать через рытвины, перелезать через поваленные стволы и продираться сквозь заросли кизила. В любом случае я больше не попробовал вильнуть в сторону и дать деру. И, наверное, правильно. Морда пса теперь находилась на постоянной дистанции в тридцать сантиметров от моих икр.
Неожиданно я оказался на полянке, где было несколько десятков конных бойцов при оружии, да еще со вьючной скотиной. Через полминуты они оказались со всех сторон от меня. Единороги, лошади и барады (помесь лошади с бараном) в столь большом количестве могли бы шокировать любого даже самого мужественного космика своим ржаньем, блеяньем, снованием и запахом. Вот такой натюрморд.
- Что ты за человек? - обратился ко мне всадник предводительского вида - судя по золотой насечке на панцире.
- Из плена бежал.
- Теменский?
- Точно так. - сказал я, хотя понимал, что предводитель недоумевает моему акценту. - Из Большой Орды убег, меня туда в десять лет украли, совсем уж русский забыл.
- Ладно баешь, да не верю. А песни-то наши помнишь?
- Как не помнить. Ну вот, к примеру. "Не для меня придёт весна, не для меня Дон разольется, там сердце девичье забьется с восторгом чувств не для меня…"
- Хорошая песня, только ты мелодию перевираешь. Да и вообще песни ты мог где-то подслушать… Непохоже, что из ты из Орды бегунок. Пленным ордынцы кое-какие жилы подрезают, если используют их для работы в поле или на бахче. А ты не хромой, и на полевого работника не смахиваешь, белый чересчур, даже синеватый, да еще и хлипкий. - разоблачил меня предводитель.
Придется модифицировать версию, учитывая, что под марсианским солнышком я не слишком загорел.
- Меня на чистой работе держали.
- Один хрен - вранье. Кому при доме предстоит трудиться, тому тюрки яйца отнимают. А ты вроде целый, хотя можно и проверить.
- Уймитесь сомнения, - проверещал Сашка, садясь на плечо. Вовремя появился.
- Я народ потешал. Вот птица у меня говорящая.
- Ну, допустим, поверил, - сообщил после некоторого раздумья предводитель. - Поверил, но еще проверим. С нами отправишься, дерьмодей. Правильным покажешься, поверстаю тебя на службу, неправильным - скормлю псам и глазом не моргну.
- А как же мне домой попасть, начальник?
Предводитель не желал думать на эту тему.
- Я не начальник какой-то, а сотник Стоян Председателев. Это во-первых. Во-вторых, нет у тебя дома, так что ты не рыпайся. Был ты како сопля, повисшая на носу, совсем бесхозный, а я тебя подобрал. Коли будет от тебя толк, послужишь c честью в войске, окажешься бестолковым - попадешь в крестьяне, тогда землицу тебе ковырять до скончания дней своих. Ты, кстати, ремеслом каким-нибудь не владеешь, бочки там делать или сапоги тачать - тогда можно на городском посаде осесть.
- Нет этим я не владею, я больше по части канализации.
- Слова такого не знаю, так что посадского человека из тебя не выйдет, такоже и купца - чтобы лавку открыть или ладью нагрузить товаром, надо ларец с серебром иметь. Такой ларец у немногих есть, потому как дальняя прибыльная торговля опасна - морские разбойники и льды мешают оной на севере, степняки караваны грабят на юге, через Урал-хребет редко кому удается перейти, там плесень смертельная и человека и лошадь покрывает. В рыбари или речники тебя не возьмут - больной хилый на вид.
- Стойте, разве нет у вас людей, которые жили бы на гонорары, так сказать на случайные заработки?
- Есть еще такие - скоморохи, целители, волхователи, попрошайки, шлюхи, - но все делается, дабы поверстать их на службу, приставить к ремеслам или посадить на землю. Нам шалить некогда, потому как война идет отовсюду.
Так я стал молодым казаком в конной стороже. И начальники у меня были, во-первых президент Фискалий II Чистые Руки, а, во-вторых, сотник Председателев. Выделили мне приземистую лошадь, бывшую вьючную, которая страдала поносом и чрезмерным газоотделением; помимо меня она еще тащила пару мешков картохи. А в мои обязанности вменили собирать хворост для жарки и варки, ухаживать за ездовыми животными, мыть котлы, стирать и все такое, что полагается новобранцу. А обижать не обижали - ведь я из Орды уже синеватый пришел, жалкий (помог все-таки марсианский загар).
Две недели я слонялся с конной сотней по лесу, вернее вдоль засек, от острожка к острожку <прим. острог - укрепленный пункт, с оградой из заостренных кверху бревен, высотой 4–6 м>, от одного дозорного гнезда до другого. И при том смещались мы не к северо-востоку, куда мне надо было, а скорее к западу, куда не треба. Успел я за это время освоиться с весьма небольшим, но странным словарным запасом варваров, бесконечными "бля" и "один хрен", визгливыми интонациями и грубым акцентом, с их примитивными замашками, сморканием влет, ковырянием в зубах (с помощью кинжала), звучным пусканием ветров, и активным употреблением рук при разговоре. Привык к убогому быту, к грязи и даже к укусам блох. Что ж, в почесывании есть свой смак - рекомендую эстетам, пресыщенным всеми иными удовольствиями. Пару раз у меня начиналась какая-то лихоманка, но потайной инъекционный пистолет пособлял мне оздоравливаться и заодно приобретать специфический иммунитет. При мне живоедка укусила человека - так, что он ничего и не почувствовал, а спустя какой-то час стал сизым раздувшимся трупом, внутри которого все ходило ходуном. Видел я, чем кончаются истории с серыми мухами - они заползают в задний проход, превращаются в личинок (регрессивная трансформация) и вылезают через рот. Хорошо хоть, не через ухо. Пожалуй, червяги в сравнении с этой хреновиной довольно милы. А еще тут все, даже самые бесстрашные рубаки, бледнеют при мысли о клейковине. Я так понял, что это известный мне полипептидный слизень, впрочем, гнездовья у него, как правило, севернее - в лесотундре.
Между прочим, один из конных казаков даже показал мне, как надо поднимать и опускать саблю, а стрелец научил махать бердышем. Так что я быстро одичал. Но с другой стороны, мне взамен индейского наряда дали обмундирование, которое осталось от одного бойца, откинувшего сапоги из-за чего-то похожего на малярию. Выжарил я над костром вшей, гнид, пиявиц и напялил на себя. Ничего, вид бравый - только в животе слишком большой простор получился, а коротковатые штанцы не достают до голенищ сапог. Говнодавы были огромные, разношенные, но накрутив уйму портянок, кое-как подогнал оба калибра.
Саша, как ни пытались бойцы его отогнать или подстрелить, следовал за мной. По крайней мере, он первый узнавал, что меня собираются отправить на стирку или по ягоды.
Однажды так же буднично, как и про стирку, он сообщил, что наш отряд вот-вот напорется на большое конное воинство тюрков. Я, конечно, не поверил, что вот-вот должна начаться рать. Но все получилось столь же неожиданно, как и в тот раз, когда я наткнулся на отряд Председателева.
Враги ехали по дну мшистой лощины, склоны которой к тому же заросли густыми зарослями кизила. Люди сотника Председателева заметили ордынцев, когда до тех оставалось шагов сорок. У наших была некоторая фора, они находились на возвышенности, и кизил выступал в роли заграждения. Председателев не сдрейфил (удирать было бы худшим вариантом), его конники выстроились уголком, с обеих сторон от лощины, и стали поливать ордынцев свинцом. Когда тюркские кони пытались вынести своих всадников вверх по склону, их встречали мечи-секиры, рога и копыта теменских единорогов, а также и сильные челюсти боевых псов, которые могли и руку пополам перекусить.
Тюрки десятками скатывались назад, кто с рваным горлом, кто с пробитой грудью, кто с расквашенным животом, кто отдельно от своей головы. Однако наши цепи, протянувшиеся вдоль лощины, оказались короче вражеской колонны, и на флангах ордынцы довольно спокойно преодолевали склон. Вскоре завязалась рубка в окрестностях оврага. Поначалу сотня Председателева успешно противостояла тюркам, но полку врагов все прибывало.
И тут я почувствовал, что скоро дело дойдет и до меня. Собственно, коммюнике с поля боя доставлял мне Саша, потому что я пребывал в обозе, где сгрудились вьючные лошади и бараны. Сам я видел поначалу лишь спины дерущихся конников Председателева. Потом битва с рубкой, колкой и сечей, с жуткими воплями, кровавыми фонтанами, разрубленными телами предстала передо мной воочию, но как будто голофильм на экзотическую тему. Я был психологически еще далек от всего этого. Однако в какое-то непрекрасное мгновение заметил, что прямо ко мне, невзирая на мою психологическую отдаленность, скачут трое прорвавшихся ордынцев, а там уже стало их пять и даже семь. Рядом же со мной находился только один казачок не слишком богатырского вида. На плечо сел Саша, который неустанно проводил воздушную разведку.
- Атас, хозяин, надо улепетывать, если вы только не собрались повторить подвиги Евпатия Коловрата. Я заметил лесную тропу, по которой можно беспроблемно отвалить.
Но, прежде, чем я смог чего-нибудь сообразить, на нас с казачком налетело с десяток ордынцев, среди коих были сипахи из самой Туркии в красных тюрбанах. Мы успели выстрелить из пищалей, положили двоих, но тут казачка срубили, а мне в грудь направилось сразу три копья с длинными и широкими наконечниками.
Перед этим пару минут я уже слезно обращался к умному трансквазеру, но тот отделывался равнодушными ссылками на низкий энергозапас и бессмысленными советами - типа "сесть с оппонентами за стол переговоров".
Между прочим, я не дрейфил даже при виде вражеского крейсера, ощерившегося гамзерами, которые превращают в радостный свет все живое и неживое на расстоянии миллиона кэмэ вокруг. Но от этих оскаленных ртов, выпученных глаз и засохших трофейных голов, подвешенных к нукерским поясам на манер орденов, меня явно пробрал мандраж.
Впрочем, когда меня должны были уже нанизать на вилки, трансквазер наконец очнулся и меня унесло в хрональный канал - вражеские фигуры застыли по бокам экрана. Неподдельный ужас усилил все мои способности, так что я никуда не врезался. Итого, скачок на плюс одну миллисекунду в Преднастоящее - фора хорошая.
Когда пейзаж вновь стал объемным и ярким, вблизи меня никого не оказалось. Я перескочил в телегу, установил на ее бортике три пищали, превратив в тачанку. Успел хорошо прицелиться, когда в мою сторону поспешило четверо ордынских нукеров. Выстрелил метко, трое тюрков выпали из седел и давай бороздить башками землю, запутавшись ногами в стременах. Когда подлетел ко мне последний, его единорог не смог добраться до меня - телега мешала. А мне было сподручно крутануть бердышем, и попал я по горлу туркийскому сипаху, так что брызнули на метр алые фонтанчики артериальной крови. Гадость.
Затем я перескочил на мелкую, но крепкую лошадку и двинул в лес, по дороге засадив пику в еще одного ордынца. Путь пролегал среди деревьев и доставлял массу острых ощущений: каждая низко расположенная ветвь угрожала снести мне кочерыжку. Только через пару часов решился я притормозить своего конька-горбунка. Тут и ворон Саша, сев на луку седла, мигом ее обгадил.
На привале решил я теперь пробираться до левого берега Обского пролива, а там уже найти способ переправиться через двухсотмильный водный простор - на правый берег. Нынче у меня были коняга, пищаль, берендейка с кремнями, порохом и пулями, да еще пика, цепляющаяся за ветки. По шляхам и торным тропам я старался не ехать, предпочитая обочины и темное время, так что долгое время ни один дозор не пытался меня прихватить. В итоге, со своим поводырем преодолел еще километров триста к северу-западу.
Но к концу недели я попался разъезду рейдеров, причем ночью. Не помогло тепловое зрение, потому что сидели она в дупле гнилого таежного великана. Не помогла и история о побеге из ордынского плена. Был признан я дезертиром от президентской службы.
Пока тянулось неспешное разбирательство в какой-то судебной коллегии, я сидел колодником в столичном кандее, где крысы были лучшие друзья человека. Однако Саша проникал через вентиляционное отверстие, гонял нахальных грызунов и даже приносил мне кое-какую еду, включая красную рыбу с неведомого праздничного стола. Иммунитет мой уже достаточно укрепился, чтобы я мог обойтись без инъектора, который у меня, естественно, отобрали. Сохранилась только единственная шприц-ампула с гипноделиком. Едва не потратил, когда на меня кинулся сокамерник с криками: "Беса споймал". Задушить он меня не задушил, только сопли выдавил, Саша вовремя его угомонил профилактическим ударом клюва в глаз. Над поверженным телом пернатый друг произнес эпитафию: "Плохо, когда голова не варит, а руки делают."