За пыльными окнами пивной задвигались тени, и вот на тротуар шагнули ещё двое местных - тощих, бледных, беззубых. Видать, цинга тут обычное дело. Рахит, впрочем, тоже. Бедные подземные жители…
Аборигены то глядели из-под руки на пришельцев из Верхнего Мира, то жадно выслушивали ликовавшего Шольца, переспрашивали, не веря, но вот же ж они, спасители!
Новоберлинцы робко подошли, по привычке вскинули руки в нацистском приветствии, но опомнились, потянулись выразить своё дружелюбие в извечном жесте.
Сихали пожал вялые ладошки этих "детей подземелья" и услышал, как пастор представил обоих:
- Герр Гельмут Циммер, герр Зигфрид Айхельбреннер.
"Герры" искательно улыбнулись, открывая розовые дёсны с чёрными остатками зубов. Двинулись дальше.
Борманштрассе вывела "экспедицию" к короткому переходу, довольно узкому, но очень высокому, похожему на щель. По переходу все, и хозяева, и гости, перешли в соседнюю подземную полость, тоже поражавшую размерами. Тут со свода опускались сразу три гигантских колонны, ужатых посередине, а вверху и внизу расширявшихся.
В этой пещере пахло парной кислятиной, напоминавшей дрожжи, углём и пылью. Здесь не стояло домов, одни лишь заводские корпуса занимали место с одной стороны, а с другой тянулись приземистые бараки, окружённые колючей проволокой. Причём "колючка" была накручена не прямо на гнутые столбы, а на белые изоляторы. Видать, когда-то по ней и ток пускали…
- Знакомые строеньица, - протянул Белый.
- Но ворота открыты, ты заметил? - сказал Купри. - Видать, иссякла рабсила…
Шольц довёл компанию до высокого кубического строения, сложенного из тёсаного камня. Постучавшись, Готлиб открыл тяжёлую дверь, обитую железом, и позвал всех за собой.
Внутри Сихали увидел длинный коридор, освещённый одной лампочкой. По обе стороны коридора насчитывалось много дверей, все они были заперты, кроме одной, распахнутой настежь. За нею открылась маленькая комната, служившая "предбанником" на входе в громадный зал, почти весь занятый странной машиной, - в каркас из решётчатых ферм и двутавровых балок были вписаны ребристые цилиндры, какие-то аппараты под сетчатыми кожухами, куб, склёпанный из стальных листов со следами ржавых потёков, радиаторы с жалюзи, электрические сборки в стальных шкафах с дырчатыми дверцами, вообще что-то непонятное… К трём большим фарфоровым изоляторам подводились толстые кабели с обмоткой, распушившейся от старости, а на самом верху машины зеркально блестел шар из полированного металла с торчавшими во все стороны двухметровыми штырями.
- Он! - молитвенно сложил ладони Помаутук и облизнул губы. - Психоизлучатель!
- "Чёрное солнце" который? - уточнил Белый.
- Да! - счастливо засмеялся пастор. - Schwarze Sonne!
- Йа! Йа! - закивали головами новоберлинцы.
Пасторский радиофон требовательно запиликал, и Джунакуаат нетерпеливо приложил его к уху. Выслушав сообщение, он отдал короткий приказ и с удовлетворением сообщил:
- "Дипскаут" отшвартовался, ждите пополнение!
Вдруг Шольц и компания дружно повернулись и выбросили руки в приветствии, вразнобой прокричав: "Зиг хайль!"
Сихали присмотрелся и увидел невысокого, молодого ещё человека в мешковатом сером комбинезоне и старых сапогах. Лицо его, бледное, как у всех обитателей Новой Швабии, отличалось высоким лбом с залысинами, острым носом и тонкими губами, настолько бесцветными, что они плохо различались, и рот казался вовсе безгубым. Зато поражали глаза - большие, опушенные густыми ресницами, они отражали великий ум и натужную иронию, на какую только и способен безмерно утомлённый человек.
- Неушели фы пришли… - пробормотал он на приличном русском.
- Как видите, - улыбнулся Браун. - С кем имею честь?
- Это он! - сказал Кермас, волнуясь. - Его я видел, когда… ну, когда попал под излучение!
Бледнолицый вытянулся, как мог, щёлкнул каблуками и отрапортовал:
- Штандартенфюрер Гюнтер фон Штромберг, рейхсляйтер!
- Гутен таг, герр Штромберг, - проговорил Сихали. - Хотя у вас тут, как я посмотрю, сплошная гутен нахт!
- К сошалению, - вздохнул Гюнтер, - отна из наших… кляйне… маленьких гитроэлектростанций больше не рапотает - иссяк поток, питафший подсемное осеро. Уше целый гот мы шифём в потёмках…
- Мы - это сколько?
- Население Нофого Берлина состафляет сто тватцать шесть челофек.
- Простите, - вмешался Помаутук, - так это вы запускали сей агрегат?
- О, это не столь утифительно, - понурился фон Штромберг. - Понимаю, что тостоин порицания, поскольку кипноинтуктор не настроен, а это мошет нанести фрет психике, но… Что мне было телать как рейхсляйтеру и просто человеку?
- Да-да, - нетерпеливо сказал пастор. - Скажите, а как он включается? Или без электроэнергии бесполезно пробовать?
- Я потсаряшаю аккумуляторы, - оживился фон Штромберг, - но это крайне метленный процесс, фсё очень сильно исношено.
Звук множества шагов донёсся до Сихали, он обернулся и увидел, как в зал, секция за секцией, входят фридомфайтеры из команды Помаутука.
- А-а, явились, не запылились! - весело поприветствовал их пастор и указал на группу океанцев и антарктов, куда затесался и фон Штромберг: - Арестовать их.
- Что-о?! - выпучил глаза Шурик. - Ты что, совсем уже сдурел?
Купри придержал Белого. Сихали молча, с лёгким презрением, смотрел на пастора, не ощущая ярости, даже гнева не испытывая. Ему стало просто противно.
- Сдать оружие, - по-прежнему с улыбкой велел Помаутук. - Радиофоны можете оставить на память - до поверхности всё равно не дозвонитесь.
В зале скопилось человек тридцать парней в чёрных комбезах, их мускулистые руки сжимали лучевики, и было ясно, что они даже не задумаются перед тем, как пустить оружие в ход, - возьмут, перестреляют всех, как цыплят, и пойдут пить пиво, обсуждая достоинства красоток из фантомата…
Харин посмотрел на Тимофея. Тот отрицательно покачал головой. Вынув бласт, он швырнул его на пол. Морщась, Тугарин-Змей уронил свой лазерник. И посыпалось…
- Увести, - скомандовал Джунакуаат, трогая языком ранку на губе. - В тутошнее гестапо и запереть. Рейхсляйтер покажет, где это…
Глава 30
ВОСХОД "ЧЁРНОГО СОЛНЦА"
2 января, 15 часов 15 минут.
АЗО, Вальхалла, Новый Берлин.
"Чернецы", как окрестил Белый молодчиков Помаутука, построили всю экспедицию, прихватив и Штромберга за компанию, и повели. Шольц, Циммер и Айхельбреннер смылись под шумок.
- Я не понимаю! - Гюнтер затряс в отчаянии головой.
- А чего тут понимать? - усмехнулся Тимофей. - "Плохие парни" ведут "хороших парней". Радуйся, что ты среди нас, с нами веселее!
- Нет, ну какая всё-таки сволочь этот долбаный эскимос! - потрясённо проговорил Шурик. - Мы ж ему верили!
- Он вас просто использовал, - покачал головой Кермас.
- А тебя что? - буркнул Купри.
- И меня…
Командир "чернецов" обратился к фон Штромбергу:
- Где гестапо? Показывай давай…
- Ещё нато квартал пройти, - неохотно выговорил штандартенфюрер, - и налево.
- Никогда не думал, - хмыкнул Белый, - что доведётся побывать в застенках гестапо!
- Представляешь, - ухмыльнулся Гирин, - как тебе повезло?
В первом переулке налево обнаружилось большое серое здание, тяжело расплывшееся, как жирная бюргерша на пляже.
- Halt! - раздался громкий окрик, и на улицу высыпало десятка два человек в чёрной форме. Эсэсовцы. У всех у них в руках были короткоствольные автоматы с длинными магазинами. Затрещали короткие очереди, однако тонкие струйки плазмы взяли верх, скосив половину "охранного отряда". Оставшиеся в живых дали дёру.
- Это Циммер соопщил о напатении, - упавшим голосом сказал фон Штромберг. - Или Шольц…
- Это уже не имеет значения, - мягко заметил Сихали.
"Чернецы" затолкали арестованных в просторный подвал и заперли за ними толстую дверь.
Тимофей успел обойти всё тёмное помещение кругом, ощупывая решётки на крошечных окошках, скрипучие нары, спотыкаясь о металлические табуреты, вмурованные в бетонный пол, когда под потолком вспыхнула лампочка.
- Ну и ладно, - с этими словами Сихали взгромоздился на топчан в углу и сказал: - Рассказывай, Гюнтер.
- А… о чём?
- Начни с сорок пятого года.
Фон Штромберг покашлял в кулачок и заговорил:
- Расумеется, я не помню моего тостослафного претка, Карла Людвига. Это не столь утифительно. Так фот… Тритцатого апреля Адольф Гитлер с Евой Браун, Мартин Борман, Генрих Мюллер, Карл Людвиг фон Штромберг собрались на аэродроме…
…Смеркалось, но вдали полыхали зарницы - русские бомбили Берлин. Сырой весенний ветерок доносил пряные запахи парящей земли, терпкий аромат клейких листочков и душную вонь кордита, меленита и прочей взрывчатой дряни.
Спортивный "Мессершмитт-108" прогревал моторы на аэродроме "Вилмерсдорф". Пассажиры улетали налегке. Они стояли и жадно смотрели на столицу рейха, гибнущую под ударами армии "недочеловеков", слушали, как тяжко бухали фугаски, и гадали, на какой улице рушатся стены домов и занимается пламя. Ева Браун осторожно взяла под руку Гитлера, сгорбившегося и постаревшего, но тот ничего даже не заметил.
- Мой фюрер, - негромко сказал Карл Людвиг, - мы не проиграли войну, мы проиграли бой.
- Да, - тускло сказал "вождь немецкого народа", - да… Наша ненависть страшна, а воля к победе неизмерима…
Из-под крыла вынырнул капитан люфтваффе Петер Баумгардт и отрапортовал о готовности к полёту. Немногочисленная и немногословная команда поспешно заняла свои места. Моторы взревели, самолёт покатил по бетонной дорожке, набирая скорость, и взлетел, ложась на курс.
Карл Людвиг широко открытыми глазами смотрел на далёкие тёмные улицы Берлина, освещаемые лишь вспышками взрывов да огнём пожаров. Принц-Альбрехтштрассе… Унтер-ден-Линден… Фридрихштрассе… Александерплац… Все эти места, любимые им, пока ещё сохраняются в памяти, но надолго ли? Там, на другом краю мира, не сотрутся ли они? Не растворятся ли в холодном дыхании льдов?
Сквозь треск помех из приёмника донёсся низковатый голос Бруно Варнке, напевавший: "О, как прекрасно было там, на Могельзее…"
Фон Штромберг крепко зажмурил глаза - слёзы подступили и жгли нестерпимо. Он врал фюреру - войну они проиграли с разгромным счётом, а надеяться на то, что выводок представителей высшей расы вдруг покинет вонючую нору в недрах Антарктиды и пройдёт победным маршем, со второй попытки покоряя нынешних победителей… Глупость. Глупость, возведённая в степень никчёмности. Или у него нет веры?..
…Перелёт не слишком утомил пассажиров - "Мессершмитт" закружился над норвежским фиордом. Выходя на второй круг, пилот заметил костры, обозначившие секретный аэродром, и посадил самолёт. К трапу тут же подкатила пара роскошных "Майбахов" - Гитлер любил эти машины за мягкость хода - и увезла пассажиров в тайную гавань, где их уже поджидала субмарина класса UF. Ранним утром первого мая транспорт заскользил под холодными водами, чтобы пересечь экватор и достичь ещё более студёных вод у Южного полярного круга…
- …Тогта в Новом Берлине прошивало чуть ли не тфатцать тысяч челофек, - вздохнул фон Штромберг, - тут топыфали уголь и руту, плафили шелесо, пот сфотами Вальхаллы сиял яркий сфет. Гитлера похоронили на местном клатпище, пятнатцать лет спустя после Фторой мирофой. Начался… как это по-русски… расруха, нет…
- Упадок? - подсказал Тимофей.
- Та, та, упаток! Фсё пришло ф страшное сапустение, а население фырошдалось.
- М-да… - сказал Сихали. - Ну и житуха вам выпала… Слушайте, Гюнтер, а как же тогда новоберлинцы пережили эти… как их… пульсации?
- Ах, это… Ну, я фсем растал специальные такие поглотители ислучения. Они маленькие софсем, умещаются в кармане. - Фон Штромберг вытащил из нагрудного кармана приборчик, похожий на портсигар и такого же размера. - Фот такой.
- Здорово, - оценил гаджет Олег Кермас.
- А фы мне не расскашете, - заговорил Гюнтер с запинкой, - что там, на ферху? Что пыло в мире? Откута фы? Мы ше тут ничего не снаем! Протим в фечных сумерках, как неприкаянные туши…
- Так чего ж вы не выбрались наружу? - громко удивился Белый. - Пробурили бы свод, и айда!
- Нарушу? - горько усмехнулся фон Штромберг.
- Натюрлих! - подтвердил Шурик.
- В тфатцатом феке такая попытка могла утаться, но токта люти поялись. "Фыйти отсюта, чтобы сесть пошисненно, как Гесс? - говорили они. - Спасипо, мы уше ситим! Так стоит ли менять место саключения?" А потом… Я ше кофорю, фсё тут пришло в упаток, началась расруха, фее наши силы ухотили на то, чтопы фышить.
- Да понятно всё, - прервал его Сихали. - Наша очередь. Шурка, повествуй.
Белый приосанился и начал долгий рассказ…
3 января, 14 часов 10 минут.
Утром принесли завтрак, продукт местного дрожжевого производства - склизкое белое месиво с комочками, пахнущее мясной подливкой, а на вкус… Интегропища была куда изысканней. Правда, фон Штромбергу позавтракать не дали - увели на предмет подробных консультаций, а вернули уже в двенадцатом часу.
- Покасывал пастору, как фключать кипноинтуктор, - рассказал Гюнтер, - как рекулирофать и настраифать…
- И как? - мрачно спросил Белый.
- А никак! - беззубо улыбнулся штандартенфюрер. - Претохранители перегорели, а бес них кипноинтуктор пойтёт враснос.
- Но Помаутуку вы об этом не сказали? - уточнил Сихали.
- А сачем? - ухмыльнулся фон Штромберг. - Пускай сам тогатается!
- Наш человек! - осклабился Тугарин-Змей и хлопнул новоберлинца по плечу. Тот присел.
До обеда узники сидели, лежали, болтали, объясняли Гюнтеру на пальцах суть Мировой Сети и устройство фотонного привода, а сразу после обеда Тимофея вызвали на допрос.
Двое "чернецов" шагали впереди него, двое стерегли сзади - никуда не денешься. У каждого по кобуре справа и слева - восемь стволов на одного. Перебор.
В большом кабинете, куда привели Брауна, всё дышало стариной - мебель, гобелены, картины - Адольф Гитлер вполоборота, Адольф Гитлер анфас, радостные крепыши из гитлерюгенда обступили фюрера и ловят каждое его слово, внимают с открытым ртом… Соцреализм.
За большим письменным столом сидел Помаутук, брезгливо перебирая пожелтевшие папки с делами.
- Добрый день, генрук, - приветливо сказал пастор, не поднимая головы. - Присаживайтесь.
Сихали непринуждённо расселся на потёртом диване, заметив, что охранники не покинули кабинет - чаплан принимал меры предосторожности.
- Для чего вы всё это затеяли? - с любопытством спросил Браун. - Я даже не вспоминаю о том, как вы нас подставили, как обманули доверие, это всё пустяки, дела житейские и понятные - подлец, он и в АЗО подлец. Но чего для?
Джунакуаат захлопнул папку и сложил руки на столе.
- На "подлеца" не обижаюсь, - сказал он, облизывая губы, - как вы совершенно правильно заметили, это мелочи. Для чего… Могли бы догадаться, я был с вами довольно откровенен!
- Хотите изменить мир?
- Мир таков, каковы люди в миру. Моя цель - изменить человечество! Никто даже не заметит перемены, просто однажды - и очень скоро! - включится гипноиндуктор, покрывая психоизлучением весь земной шар, и… Люди станут другими - отзывчивыми, незлобивыми и кроткими, готовыми возлюбить ближнего! Жадные расщедрятся, преступники раскаются, лжецы станут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Христианин обнимет мусульманина, как брата, и буддиста они примут, как родного, поскольку никому и в голову не придёт причинять страдания и смерть живым существам! Все будут помогать друг другу, и не потребуются суровые законы, ибо понимание и милосердие станут высшими правилами жизни. Господи, да разве вы сами не захотите жить в таком вот ласковом, добром, безопасном мире?!
- Захочу, пожалуй, - сказал Сихали задумчиво, - если вы, конечно, отобьёте мне память, и я стану, как все, куклой, живым манекеном, чучелом праведника! А иначе я буду помнить, что вокруг не живые люди, а биороботы, запрограммированные на любовь.
- О, эти доводы я слыхал не раз, - отмахнулся Помаутук. - Видите ли, вы не в том направлении думаете, не так решаете эту сложную морально-этическую задачу. Понимаете, человечество никогда не достигнет духовного благоденствия естественным путём. Никакое воспитание не поможет изменить человеческое мировоззрение, не сможет искоренить мещанство. Маленькому человеку до лампочки ваши порывы с идеалами, ему хочется лишь пить, жрать и трахаться. Всё! Что вы ему предложите взамен? Интересную работу? А для него любой труд - в тягость! Любовь? Маленький человек ищет только секса. Будете прививать ему духовные потребности? А с него довольно танцулек и слащавых шлягеров. Увы, дорогой мой генрук, вам никогда не победить маленького человека. Нет, дух одолеет плоть лишь тогда, когда "Чёрное солнце" зальёт своим незримым светом весь земной шар!
- А потом? - спокойно спросил Браун.
- Что - потом?
- Ну вот вы всех обратили в высокодуховных хомо новусов. А дальше? Люди не врут, отлично. Но тогда замрёт и выдумка, всякая фантазия исчезнет из обихода, отомрёт литература, живопись, театр. Люди перестанут проявлять агрессию? Замечательно! Но и подвигов вы тогда тоже от них не добьётесь. Никаких самопожертвований, самоотверженных спасений больше не будет. Человек утратит эгоизм, себялюбие, жадность? Превосходно! Но тогда откуда в этом вашем дивном мире возьмётся человеческая личность? Ведь она индивидуальна и требует приватного пространства. Короче, знаете, что будет потом? Человечество выродится, люди станут безликими особями, интегральными единицами коллективного разума типа роя, где вам, пастор, будет уготована роль матки, а ваши паладины превратятся в собак при добром пастыре. Кстати… А группа "Чёрное солнце" - это не ваша ли банда?
- Моя, - усмехнулся Джунакуаат. - Но почему же сразу - банда? Не вас ли спасали мои, как вы выразились, бандиты? Поверьте, мои ребятки ни разу не проявили жестокость ради жестокости.
- А вы?
- Что я? Жалость мне присуща, но - в меру.
- Что же вы своих не пожалели тогда, в Мак-Мердо, когда сбивали птеробус?
- Суровая необходимость, - тонко улыбнулся пастор.
- А-а… Припоминаю, как же… Цель оправдывает средства?
- В моём случае - несомненно. Те, кого вы прозвали "шварцами", просто охотились - за спецами по волновой психотехнике, за ценной и секретной аппаратурой… Вы же понимаете, мне-то незачем попадать под излучение, я и так свят, хе-хе…
- Ну разумеется… И как успехи?