- Подержи-ка так, - сказала сестра. - Я за водой схожу. Машка! - крикнула она, выходя. - Хватит лежать в потолок глядеть! Занялась бы делом каким-нибудь. Слышишь, что говорю?
Ответа не последовало, никто, впрочем, и не ожидал никакого ответа.
Неглин держал отца за его оголившиеся дряблые руки; ему хотелось того задушить, нет, не за дерьмо его размазанное, вонючее, но за саму старость, за само существование его бесполезное, которые Неглин теперь ненавидел.
Воняло и впрямь довольно мерзостно, но Неглин этого уже не замечал.
Сестра принесла воду, и вдвоем они стали менять простыню и подмывать беспомощное тело отца. Клеенку из-под больного, протерев, тут же повесили сушиться на спинке кровати.
- Папаша, я сколько раз говорила? - раздраженно бросила Алла. - Неужели трудно было позвать кого-нибудь? Убирай тут теперь за тобой!.. Ты учти: воды сейчас нет. Еще раз так сделаешь - будешь лежать обосранный!..
Отец мычал, то ли благодарно, то ли раздраженно. Алла зло ущипнула отца, желая, чтобы тот скорее замолк. Губа у Неглина гальванически дернулась.
- Надо бы сделать, чтобы его увезли куда-нибудь. В дурдом, что ли? - сказала сестра.
- Дурдом тоже денег стоит, - хмуро говорил Неглин.
- Могли бы для вас, полицейских, хоть дурдом бесплатным сделать. Власть все-таки!..
- Много чего могли бы!.. - буркнул тот.
Они оба пошли на кухню воду выливать и руки мыть. - Я на тебя, говнюк, заявление напишу, что ты мне угрожаешь! - крикнул им в спину поддавший еще за это время и оттого расхрабрившийся сосед. - Полиция нас защищать должна, а не угрожать!.. Не те времена!..
- Я сама на тебя заявление напишу, чтоб тебя забрали за хулиганство! - крикнула сестра. - Совсем распоясался! А тут дети, между прочим!..
Сосед швырнул в Неглина какой-то колобашкой, из тех, что остались у него от работы.
В бешенстве Неглин метнулся к соседу, одним рывком своими грязными руками сдернул того с табурета, поднял, и толкнул к стене.
- Ты что, сука, тут вытворяешь! - заорал он. Почувствовал боль в бедре, но перетерпел, хотел вмазать еще соседу, так чтоб тот упал и не встал больше, но сдержался нечеловеческим своим усилием и, лишь встряхнув соседа, приложил того еще раз спиною о стену.
- Алка, ты смотри, смотри, что он вытворяет! - испуганно и возмущенно заголосил сосед. - Свидетелем будешь!..
- Я ничего не видела! - отрезала та и ушла на кухню. Неглин отправился за ней следом.
- Во, семейка-то!.. - крикнул сосед. - Во, семейка! Одни бандиты да прохвосты!.. Бандиты да прохвосты! Ну, ничего, и на вас управа будет!..
- Крупу-то станешь? - спросила сестра, когда они оба руки помыли и вытерли все тем же грязным полотенцем.
- Порченую?
- Она только пахнет немного. А так ничего: есть можно.
- А потом с горшка не слезешь, - буркнул Неглин.
- Привередливый стал, - возразила сестра.
- Папашу-то крупой накормила, что ли?
- Папашу кормить - только добро переводить, - отмахнулась та.
- А больше, что, ничего нет?
- Картошины всего четыре штуки. Надо на вечер оставить.
- Ясно, - сказал Неглин.
- Самого-то по неделе дома не бывает, а мы здесь крутись одни как хочешь!.. Очень справедливо!..
- Я зарплату приношу.
- Разве ж это зарплата?..
Неглин и Алла пошли снова в комнату и в коридоре увидели сестру Машу, та была уже одета в пальто и замороженною походкой сомнамбулы двигалась к выходу.
- Куда? - крикнула средняя сестра. - Куда собралась? Не ходи никуда! Не пускай ее! - крикнула она Неглину, обгоняя Марию и вставая у нее на дороге.
- Маша, ты что? - сказал и Неглин, подойдя к старшей сестре.
- Она сейчас в таком состоянии, что с собой что-нибудь сделать может. Нельзя ее пускать. Маша, останься!..
- Бляди! Проститутки! - говорил сосед, высовываясь из своей комнаты. - И брат ваш - бандит.
- Заткнись, урод! И закрой дверь! - крикнула Алла.
- Маш, ты куда собралась? - спросил Неглин. - Может, мне с тобой сходить? А? Хочешь, схожу? Ну что, сходить? Я сегодня ночь не спал и вчера не спал, но наплевать, на меня наплевать, пусть каждый выкаблучивается, как хочет, я буду на все это смотреть, мне очень приятно на все это смотреть, я буду за всеми ходить, говно выносить, сопли утирать, а больше мне делать нечего, ты этого хочешь?! Всю жизнь буду этим заниматься!.. - распалялся Неглин.
- Ты слышала, что брат ранен? - сказала сестра средняя Алла.
Мария стояла перед младшими братом и сестрой и не сопротивлялась и не слушалась, она их, казалось, не слышала вовсе, будто только досадуя, что ей не дают исполнить ее неведомое внутреннее побуждение. Если б ее отпустили, она бы тотчас снова пошла навстречу известной только ей одной цели.
- Маша, не ходи никуда. Пойдем, пойдем в комнату. Пойдем, еще полежишь! Слышишь? - хлопотала сестра.
Папаша, всеми оставленный, мычал и подвывал в комнате так, что это было слышно здесь, в коридоре.
- Слушайте, - крикнул Неглин. - Мне бы, правда, поспать! А?!
- Пойдем, пойдем!.. - Алла стала теребить Марию за рукав пальто. - Ну, пойдем же!.. Что ты стоишь? Что ты стала посреди коридора и стоишь, а? Ты вообще можешь сказать, куда ты собралась?..
Ни она, ни Неглин не ожидали ответа Марии, не ожидала, наверное, его и она от себя, и ничто не изменилось в выражении ее лица и во взгляде ее отсутствующем, и только чуть-чуть приоткрылись губы женщины, и из глубины ее измученной, иссохшей груди донеслось глухое, утробное и беспрекословное:
- За… творогом…
12
Иванов сам сел за руль и повел фургон, и Гальперин втайне даже чуть не перекрестился. В этом было нечто непостижимое и удивительное. Неужто тот опять взялся за ум, сказал он себе, неужто он бросил свои глупости и вновь решил стать человеком?
Иванов замурлыкал что-то наподобие песни, должно быть, от удовольствия, которое получал, ведя машину, слов Гальперин не знал, но мотив казался знакомым, Гальперин хотел даже подпеть, но Иванов неожиданно оборвал свою полуприметную неказистую песню.
- Ох, - элегически сказал Иванов, - если бы ты только знал, как я раньше любил психологию!..
- А что, - отозвался Гальперин, - я тоже любил, я и сейчас люблю.
- Нет-нет, я больше. Я, буквально, грезил. Я еще в школе знал, что обязательно стану психологом. Никем не хотел больше быть.
- А, ну тогда - конечно, - отозвался Гальперин. Жалко ему было, что ли, подыграть своему ностальгирующему товарищу?!
- Я в институт поступил не с первого раза, но, зато как поступил, так учился, как зверь. А сколько я разных новых тестов придумывал!.. А курсовые я не только свои делал, но и другого потока тоже брал и делал. Так-то вот!… Я хотел знать все и уметь все!..
- Да-а!.. - протянул Гальперин. - Это, конечно, настоящий интерес, ничего не скажешь! Не за страх, а за совесть!..
- Но зато я и в людях разбирался, как никто. Вот только взгляну раз на человека, и все тебе сразу о нем расскажу. И кто он такой, и чем занимается. И о чем думает, и что скрывает. И что любит, и что ест и пьет… Все-все!..
- Вот, - сказал Гальперин. - Куда потом все девается? Все самое лучшее в нас: было оно, и - вдруг нет его!.. Отчего так?
- А еще, бывало, так: с девушкой познакомишься, пообщаешься с ней, буквально, минут пять, а потом посмотришь на нее особенным, психологическим взглядом (у меня был такой свой взгляд) и говоришь ей: я знаю, тебе нравятся два парня, один умный-умный и учится хорошо, а другой поглупее и попроще. Но зато тому, что попроще, больше нравишься ты. А тот, что умнее, он о себе высокого мнения, и на тебя даже не смотрит. И вот ты не знаешь, что лучше. А она так: "Ой, - говорит, - а откуда ты все знаешь? Ты так все про меня хорошо рассказал".
- Да, - сказал Гальперин, - это уже даже и не психология.
- Как не психология? - раздраженно насторожился товарищ его. - А что же? Очень даже психология.
- Да нет, я в том смысле, что это даже выше, чем психология, - поправился Гальперин.
- А, ну да!.. - успокоился Иванов.
Возвращались другой дорогой, Иванов знал город как свои пять пальцев, с этим уж трудно было поспорить. По пустынному широкому проспекту с трамвайными путями ехал их черный фургон, по обеим сторонам теснились грязные мрачные заводы, и ни один трамвай им не попался по дороге. Должно быть, те вовсе сейчас не ходили, но даже и машины встречались нечасто. Город не вымер, но казался на последнем издыхании больным, который давно уже опостылел его равнодушным домочадцам и родичам. Жители города старались пореже выбредать на его скудные улицы и все теснились по своим жалким жилищам, равнодушно исполняя свой убогий размеренный обиход.
Иванов повернул в сторону центра, хотел проехать переулками, но тут их фургон неожиданно остановили военные, прапорщик и трое солдат; один из солдат махнул полосатым жезлом, у остальных были автоматы наизготовку, так что особенно-то не поспоришь.
- Кто такие, не пойму? - говорил Иванов, пока военные подходили к фургону. - Десантники, что ли? Или инженерные войска?
- У десантников нашивки другие. И не инженерные войска. Вспомню - скажу, - пообещал Гальперин. - Сейчас из памяти выскочило.
- Ну-ка из машины оба! Быстро! - скомандовал прапорщик.
Останавливали их вообще редко, а если останавливали, так обычно отпускали тут же, даже не смотря документы; фургон их, да и они сами были весьма приметны. Иванов к такому обращению вообще не привык и раздраженно вылез из кабины. Гальперин тоже соскочил на асфальт.
- Что происходит? - ощетинившись говорил Иванов. - У нас особые полномочия. Нас весь город знает.
- Здесь только у меня особые полномочия, - рявкнул в ответ коренастый прапорщик. - Что в фургоне?
- Ничего особенного, - встрял Гальперин. - Инвентарь и приборы. Мы - научные работники.
- Открывай!
Иванов побледнел от возмущения, но - нечего делать - пошел открывать. Все вшестером они обошли фургон, Иванов долго возился с двустворчатой дверью, как будто бы там заело замок, но потом все же открыл. Один из солдат запрыгнул в фургон и стащил пленку с лежавшего на полу мальчика, и в руке у того была маленькая серая с коротким жестким застывшим мехом белочка. Солдат присвистнул от увиденного и обернулся к своему начальнику.
- Это ваши приборы? - говорил прапорщик.
- Несчастный случай, - убежденно отвечал Гальперин. - Мы везем его на исследования по просьбе вдовы. То есть, матери. Очень срочная работа!..
Еще один солдат залез в фургон, и вдвоем они стали осматривать тело.
- Вроде, задушен, - сказал он.
- Знаете, что по закону с вами сделать можно? - спросил прапорщик у приумолкшего злющего Иванова.
- А может, и нет, - усомнился другой солдат.
- Так, - сказал прапорщик. - Звоню в прокуратуру.
Он взялся за мобильный телефон, набрал какой-то номер и довольно долго ждал соединения, иногда потрясывая головой, будто от тика.
- Дежурный? - сказал он. - Дежурный? Подскажи-ка мне телефон прокуратуры. Какой? Записываю. Запиши-ка или запомни - бросил он солдату и стал диктовать номер. - Спасибо, - говорил он в трубку. - Да, задержали тут двоих гавриков. Подозрительных. Да. Разберемся. Ну, ладно, бывай!..
Гальперин стоял и губы покусывал - нервничал, значит. Иванов раскраснелся от злости и неотрывно глядел на прапорщика. Тот, вроде, снова собрался звонить, но Гальперин его упредил.
- Слышь, командир, - медовым своим тенорком говорил он. - Разговор один есть, не при посторонних.
- Никаких с вами разговоров, - оборвал того прапорщик. - Пускай с вами в прокуратуре разговаривают.
- И правильно, - решительно вдруг говорил Иванов. - Какие могут быть разговоры?! Долг - он превыше всего, это мы понимаем, я вот и сам такой же!.. Вот предложи мне кто долг мой нарушить - так прибью я того, честное слово, и не усомнюсь. Правильно я говорю? - спросил он у окрестных серых кустов и асфальта. - Женился недавно, да? - спросил он у прапорщика.
- Чего? - переспросил тот.
- Нет, отчего ж, дело хорошее, - одобрил Иванов, - только хлопотно немного. Я вот когда во второй раз женился, так жену на четырнадцать лет моложе себя взял. А тут еще этот стал сразу крутиться… Она молодая, и он молодой… Нет, ты плохого-то ничего не думай, там просто разговоры одни. Кто он тебе, племянник, что ли?..
- Кто, Мишка-то? - машинально говорил военный.
- Может, и Мишка, - неопределенно головою кивнул Иванов. - Это все ничего, просто знакомы с детства, душевная привязанность, так сказать, воспоминания юности!.. Ты, главное, лишнего чего не думай!.. За соседними партами сидели, может. Или там в параллельном классе…
- А ты откуда?.. - опомнился прапорщик. - Откуда, говорю, знаешь-то?..
- Так он племянник тебе? Да, ты не тушуйся, психологи - они завсегда все знают. Работа такая!..
- Не племянник он, сосед ее бывший… Ну, Мишка!.. А ты, что знаешь, давай рассказывай быстро! Ну!..
- Да я тебе говорю: ничего там страшного нет. Уж мне-то можно верить!.. Психолог - это навроде доктора, только по нервам и по душе.
- Точно, что ли, что ничего?
- Да, точно, точно, любит она тебя! Что ж я врать стану? Ну, сам подумай, какой мне смысл врать-то?
- Нет, ты поклянись, что там точно ничего.
- Да я тебе клянусь! Клянусь! Ты ее только не оставляй одну надолго. Женщины оттого скучают и в мыслях сворачиваются. Закон природы такой есть. Как ее зовут, жену, в смысле?
- Ее-то? Валентина, - трепетно сказал прапорщик.
- Во! - сказал Иванов. - Это имя! Я так сразу и подумал. И вот еще совет тебе мой. Ты сегодня как домой придешь, так возьми жену за руку, в глаза загляни и скажи: "Ты у меня, Валюха, - скажи, - самая-самая!" Слышишь? Вот так прямо и скажи! Запомнил, что ли? Хочешь, я тебе запишу, что сказать надо?
Прапорщик ожесточенно заходил из стороны в сторону.
- Ну, Мишка! Ну, Мишка! Ну, сосед! Удружил! А мы-то еще с ним по выходным сидели…
- Мишка-то? - говорил Иванов. - Мишка - это тьфу! Ты сейчас даже с ним ничего не делай. Ты его потом отвадишь, понемногу, да по чуть-чуть… А резко не надо, оно еще хуже выйдет. Тут главное - постепенность. Да ты не сомневайся-то, я тебе всю правду сказал. Кандидат наук как никак. А уж как я людей люблю!.. Если б ты знал, как я люблю человека!..
- Не, но Мишка-то, а?
- Что Мишка?! У Мишки своя дорога, а у вас с Валюхой своя!.. Ох, какая у вас дорога-то!.. Всякому такую дорогу хочется, да не всякому такая дорога дается!.. Так-то!.. Ты у нас счастливый! Ты и жена твоя!..
- Точно!.. - благоговейно прошептал Гальперин. Глаза его увлажнились слезой мимолетной. - Ну, дорога!.. Черт, - пробормотал еще он. - Извините!.. Я хоть и психолог, но так сентиментален… А ведь нельзя нам, психологам, быть сентиментальными!..
- Ну, ладно, заболтались что-то, - одернул себя Иванов. - Ты уж извини, что я тебе все это говорить стал. Не сдержался я. Ты документы наши посмотри, пожалуйста. Ты хотел…
- Документы! - крикнул прапорщик. - Какие еще документы могут быть на хер?! Ты мне такое!.. Такое!.. - он отвернулся и только рукою махнул, валите, мол.
Гальперин беззвучно дверь прикрыл, и оба психолога на ватных ногах пошли к кабине.
- Такие люди!.. Такие!.. - шептал прапорщик. Солдаты взяли под козырьки, провожая психологов.
Фургон рванул с места и помчался по переулку.
Гальперин молчал минуту-другую.
- Да-а!.. - наконец протянул он. - Сегодня я впервые гордился тем, что я тоже психолог.
- А я вот все думаю, уж не Икрам ли навел на нас этих… Видел, как они вцепились в нас? Не оторвешь!.. Такого раньше не было.
- Икрам? - удивился Гальперин. - Так мы ж соратники.
- Соратники!.. - недовольно крякнул Иванов. - Соперники!
- Да ну, Лиза никогда не допустит…
- Лиза!.. - с сомнением хмыкнул психолог. - Как же - жди!..
- А может, он думает, что мы на кого-то еще другого работаем?
- А откуда это он может знать?
- Да, вроде, неоткуда.
- Вот то-то и оно.
- Нет, а я-то!.. Я-то!.. Думал уже деньги давать. Не знал только - триста или лучше пятьсот сунуть.
- Деньги беречь надо, - весомо говорил Иванов.
- Как же их беречь, когда тут такое?..
- Казимира, вот жаль, с нами не было.
- Да, - сказал Гальперин. - Это был человек!.. Он такие истории тоже очень любил. И уж он-то бы не оплошал, конечно… Он из любого переплета умел выходить с достоинством.
- Морпехи, небось, были-то? - задумчиво перебил Иванов товарища своего.
- Во! - воскликнул Гальперин. - Я же вспомнил! Никакие не десантники, никакие не морпехи, это ж новый род войск. Об этом и в газетах было. Да, точно. Переулочная пехота, - значительно говорил Гальперин.
13
Настоящий документ (если он когда-либо все же будет завершен), станет носить характер целеполагающий, контримперативно-побудительный, дидактивно-просветительский… впрочем, довольно!..
Общие положения!.. Это необходимо, безусловно. Да, и здесь, конечно, нужно подробнее…
Главное Управление Региональных Комиссариатов Внутренних Дел является структурным подразделением органов правопорядка (юридического плодородия), деятельность которого осуществляется в строгом соответствии с федеральными конституционными нормами и муниципальным Уставом. Если Конституция противоречит Уставу, предпочтение отдается, пожалуй, последнему. Вышеуказанное подразделение пребывает в вертикальном подчинении у Федерального Министерства Внутренних Дел и входит в состав горизонтальной структуры действующей муниципальной власти.
Главное Управление Региональных Комиссариатов Внутренних Дел состоит из Региональных Комиссариатов Внутренних Дел, количественно совпадающих с числом административных территорий (регионов). Деятельность Региональных Комиссариатов Внутренних Дел регулируется собственным уставом таковых. Действие федеральной Конституции на территории подконтрольной Региональному Комиссариату Внутренних Дел сохраняется, но ослабевает прямо пропорционально удаленности от федерального центра и компенсируется (уравновешивается) горизонтальными связями (стяжками). Конституция (ее действие) для рядовых граждан не является обязательной (ым), ибо размывается их превалирующими индивидуальными (частными) представлениями. Результирующая частных представлений народа имеет степень легитимности, соответствующую закону, и должна повсеместно учитываться властными структурами всех уровней и мастей. Сопряженность народа и власти (именно в такой последовательности) выполняет роль духовного акционирования. И пока довольно об этом!.. Граждане выдают власти некие властные векселя (кванты власти), получая обратно по мере необходимости ренту миропорядка и гражданского обустройства (неустройства)…
Региональные Комиссариаты Внутренних Дел имеют ряд исполнительских должностей в соответствии со штатным расписанием, утверждаемым Министерством Внутренних Дел, но с учетом регионального аспекта. Основные должности (по возрастающей) - инспектор-стажер, инспектор, старший инспектор, заместитель комиссара, комиссар (руководитель Комиссариата). Имеются еще технические должности, которые в данном Положении временно не рассматриваются.