Чемоданчик был футляром. В футляре покоился инкарнатор. Всякий - кроме троих в гараже - назвал бы прибор иначе: "здоровенный телеобъектив", "переносной телескоп" или "наверное, лазер" и спросил: "Зачем у него оптический прицел?"
Рядом лежали катушка с тонким кабелем и штатив-треножник; кабель уходил вниз, под сиденье, и где-то в багажнике соединялся с батареей. Закрывая чемоданчик, Герц вздохнул: за четыре минуты инкарнатор "высосет" все элементы, срок критический, малейший сбой, ошибка - и все пойдет прахом. К тому же обстановка самая рискованная для работы, несмотря на отвратительную, как по заказу, погоду. Почти в центре Дьенна, под окнами добропорядочных горожан… прямо уголовщина.
Пока Герц сомневался, сосредоточенный крепыш Клейн расстелил на капоте лист голубой миллиметровой бумаги - свою самодельную карту с понятными одному ему крючками и таинственными знаками.
- Профессор, вот взгляните… иди сюда, Аник.
Руки троих мужчин разгладили, выровняли бумагу.
- Повторим порядок действий. Говори, Клейн.
- Подъезжаем к кладбищу со стороны дворца епископа, сворачиваем в переулок и останавливаемся там, где кладбищенская стена образует угол внутрь. Здесь дверь, она закрыта изнутри на засов и висячий замок, больше ее ничего не держит, - доложил Клейн результаты разведки. - К этому времени надо отключить уличные фонари… это вот тут, такой серый шкаф на углу напротив бульвара, ключ подобран, третий рубильник сверху, потом…
- … я запираю шкаф, а замок ломаю насмерть, - Аник пощелкал плоскогубцами.
- Точно. И ждешь у двери, пока мы приедем. Подсадишь меня на стену, я открою тот засов, и полдела сделано.
- Сколько от двери до сторожки? - Герц прочертил ногтем по карте.
- Метров пятьдесят.
- Петли двери ты смазал?
- Своими руками.
- Хорошо. Теперь ты, Аник.
- Я, - скучно начал высокий Аник, - не дожидаясь, пока Клейн откроет дверь, иду к главным воротам. Это займет у меня не больше двух минут. Там я обрываю сигнализацию и телефон в сторожке, гашу лампу над входом, что со стороны кладбища, и жду вашего вызова. Затем я сматываю удочки.
- Меня бульвар беспокоит, - вставил Клейн. - Там собираются дешевые гомики, и нет-нет да проедет патруль.
- Он проезжает по улице?
- Нет, между кладбищем и бульваром.
- Что ты об этом думаешь, Аник?
- Я это знаю. - Аник пожал плечами. - Пусть себе проезжает. И вряд ли кто-то соберется там в такую гнусную погоду.
- Что ж, будем надеяться. По машинам, - поставил точку Герц.
* * *
"Дворники" еле успевали смахивать с ветрового стекла сверкающую дробь дождя. Клейн за рулем насвистывал веселенький мотивчик; Герц угрюмо производил в уме последние вычисления, иногда сверяясь с компьютером. Он велел изменить маршрут - объехать Старый Город по Кенн-страдэ мимо оперного театра, чтобы самим оценить, какая ситуация на бульваре; в 23.43 миновали бульвар - кажется, никого, только редкие прохожие, однако осторожному Клейну и они показались гомосексуалистами:
- Страшная штука эта любовь, ей любая погода нипочем.
- Это не любовь, - покачал Герц головой, - это ошибка природы.
- А интересно, впустят ли гомиков в царство небесное? - Клейн свернул к Епископским воротам, - Я считаю, рай есть, даже несмотря на это, - мельком оглянулся он на инкарнатор. - Я же был там, кое-что видел. И по ящику говорят - есть он, и тьма кромешная есть, но теперь там все по-новому. А почему по-новому? разве люди другие стали? или грехи изменились?
Беседы о потустороннем мире Клейн любил, особенно когда он ассистировал профессору, и Герцу нравилось обсуждать с ним эту тему, потому что пробелы в образовании не мешали Клейну мыслить ясно и трезво, но сейчас он завелся не вовремя. Похоже было, что Клейн волнуется.
- Вернемся - поговорим. Вон наш переулок.
Клейн важно кивнул - ладно, отложим, дело прежде всего.
Во тьме переулка метались ветер и стремительный косой дождь; Клейн и Герц надели поверх шапочек капюшоны, закрыли лица воротниками свитеров, вышли из машины - продрогший Аник сутулился под каменной стеной.
- О’к, - шмыгнул он носом. - Ключ у тебя есть, сьер шофер?
- Имеется, - Клейн показал гидравлические кусачки, которыми можно было перегрызть якорную цепь.
- Тогда полезай.
* * *
В сторожку у ворот Новых Самаритян позвонили - коротко, деликатно. Сторож поставил чашку с горячим кофе, отложил детективный роман, посмотрел в глазок - кто там? дылда-электрик, форменные пальто и кепи на нем промокли; стоит, складывает непослушный зонт. Вот тоже служба - ни сна, ни покоя, а уже почти полночь!
Сторож открыл.
- Прошу прощения, сьер, - дружески улыбнулся электрик. - Нельзя ли от вас позвонить в бригаду? служебный телефон на углу неисправен, а жетона нет, как на грех.
- Заходите, заходите, - сторож отступил от входа, - а то дует с улицы.
- Спасибо, сьер! - полуночный гость присел к телефону, положил на старенький казенный стол портфель с инструментами и стал в нем копаться. - Вам тут неплохо, я смотрю, - тепло и кофе…
И, улыбаясь, электрик достал из портфеля десятизарядный маузер К-96.
- Спокойно, это ограбление. Повернитесь лицом к стене. Руки на стену.
- Я не буду сопротивляться, - любезно предупредил сторож, чувствуя, как подкашиваются ноги. Мысли его путались: "Господи, что тут грабить?! это маньяк, электрик-убийца…" - и тотчас ему вспомнились ужасающие подробности криминальной хроники, интервью пойманных маньяков, какие-то мемуары "Я убивал не только женщин"…
- Я вам не сделаю ничего плохого, - успокоил его Аник, - если вы меня не разозлите.
- Деньги в плаще, на вешалке.
- Спасибо, - не отводя прицела от спины сторожа, Аник свободной рукой аккуратно отсекал один за другим провода над коробкой сигнализации. - Да, кстати, когда вам позвонят с пульта, чтоб убедиться, все ли в порядке?
- В час ночи.
"С телефоном обождем", - решил Аник, выключая свет над внутренним входом.
* * *
- Погасло.
- Вижу. Я пошел.
- Удачи, профессор.
Герцу пришлось идти вслепую, сквозь шевелящиеся мокрые кусты, со штативом на плече и с тяжелым футляром, благо хоть кабель сам собой разматывался с катушки. Северный ветер рвал с деревьев последние листья, дождь с треском хлестал по плечам, по капюшону, бил в лицо; мрак и ненастная ночь справляли на кладбище свирепую свадьбу: раскачивали сучья, выли, гудели, кружились над черным шпилем кладбищенской часовни, стучались в ее узкие окна; они почуяли чужого и взмахнули тощими голыми ветвями-крыльями, налетели с вихрем гнилых бурых листьев. Корявые корни извивались, стараясь зажать, удавить струящийся кабель, и отпрянули, затрепетали - чужой снял с плеча треногу, воткнул острия расставленных опор в землю, поднял на руках тускло блеснувшее тело, похожее на гильзу артиллерийского снаряда, приладил к поворотной головке штатива, бережно накрыл прозрачной пленкой, вставил в бок цилиндра головку кабеля.
Вспыхнули индикаторные лампы - яркие, крохотные, будто звезды. Возмущенная ночь снова грозно зашумела, заходила кругом, завозилась в кустах, заиграла тенями в безлистных кронах.
Герцу захотелось курить - нет, никак нельзя. Сигареты есть у Клейна… не идти же к нему, в самом деле. Потом прятать окурок в карман… просто смешно. Он закинул голову, вглядываясь в пляску обледеневших ветвей.
"Тогда тоже было холодно. Тоже ночью, тоже в слякоть. Но это был февраль".
* * *
Февраль.
Деревенька в Коронных горах.
Вьюга, мокрые хлопья лепятся на стекло. Поет печка. Контрабандные сигареты, окурки в чашке Петри, книги, тетради.
"Добрый вечер, сьер студент!"
"Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста. Как насчет рюмочки?.."
"Не откажусь. Ваше здоровье, сьер студент!.. О, это вам не самогон…"
"Какие новости?"
"Вы слышали?., только тс-с-с… наци удирают! А русские взяли Будапешт… хо-хо… скоро Гитлеру крышка; это, считайте, решенное дело".
"Вашими бы устами, сьер Стефан…"
"Пусть я больше не выпью водки, сьер студент, если к марту война не кончится!"
"Еще каплю?"
"С удовольствием… Да, хотели вас попросить об одолжении. Тут, знаете, в овражке… э… как бы сказать, труп из-под снега вытаял. Птицы там его едят и все такое… Человек не наш, он ОТТУДА".
"Да-а… неприятная история".
"Вот и оно, что неприятная! Если труп этот… пропал бы совсем, большое вышло бы облегчение, а то после тех беглых мы все как бы на подозрении".
* * *
"Вы ведь химик, сьер студент, вам это легко. Ну как вы заразную скотину у Лиссонов, тогда - извёсточкой раз-раз… а община в долгу не останется, хотите оккупационными марками, хотите нашими или продуктами, пожалуйста".
"Нужна негашеная известь или любая крепкая щелочь. И еще кое-что… Сейчас все это дорого".
"Покой дороже, сьер студент".
"За этим кое-чем мне надо съездить в Ларикен".
"Я скажу малому, он с утра вас свозит. Аусвайс у него в порядке.
Пока закидайте мертвеца… карболкой от птиц облейте".
Грузовичок с газогенератором вздрагивает у шлагбаума. Паренек, Стефанов сын, трет "баранку" потными руками.
"Да не дрожи ты так".
"Хальт! Ваши документ".
"Почему вы не на военной службе?"
"Их бин кранк. Инвалид. Порок сердца".
"Проезжайте".
"Герц, привет, старина!"
"И скажи, где я тебе достану столько аккумуляторов? стратегическая ценность, мой милый, ты что, не в курсе? как ты их вывезешь?"
"Это моя забота".
Раскидав лапник, Герц берется за лопату. Из грязного снега торчат серые исклеванные ноги в полосатых арестантских брюках.
В сарае мерцает тифозным светом лампочка. Ночь, вьюга. На брезенте лежит труп - так, как его застал мороз: скорчившись, поджав ноги. Его лицо, руки - все обглодано. Герц прикуривает одну сигарету от другой, без передышки орудуя то щипцами, то отверткой; на грубо сколоченном столе гудит что-то странное, похожее на большой радиоприемник без кожуха.
Насторожившись, Герц вскидывает голову. Нет, ничего не слышно, почудилось. Однако он выкладывает пистолет на стол справа - удобней взять.
Бледно-лиловое свечение пульсирует, мерцает над столом, колеблется, как дым; лампа постепенно меркнет. Неотрывно глядя на труп, Герц гасит сигарету о ладонь и не замечает ожога. В полутьме он видит, как начинают шевелиться пальцы мертвеца.
"Сьер Стефан, мой приятель заболел. Ваш парень… не мог бы он на обратном пути привезти доктора? Да, того австрийца".
"Почему бы нет, сьер учитель? всегда пожалуйста".
Весна, цветут сады.
Бывший военный врач Шауман дышит весной. Как славно, что весна все-таки пришла! О весна! эта юная девушка в розовом платье, эта вечная прелестница с букетом ландышей… Грузовичок погромыхивает на колдобинах, Шауман неловко улыбается молодым крестьяночкам, а те что-то задорно кричат ему - помятому мужчине, одетому с чужого плеча. Вермахт приказал долго жить, но носить мундир небезопасно. Не затем крестьяне купили его у партизан, чтобы он попал в лагерь к янки.
"Ваш друк не здешний? я не могу его понимать. О, конзентрационслагер… я, я. Я хочу слушать стетоскоп. Какой значительный рубец… Его кусал вольф, я хочу сказать - волк? о, дикая собака… Я имею основание полагать, что у ваш друк крупозное легочное воспаление. Он весьма истощенный и… он такой кляйн, маленький. Возможно, это наследованный признак. Ему надо стрептоцид, потом банки, горчичник, много пить, аскорбиновая кислота. И его надо положить лазарет".
Больных в деревне хватает, и Шауман идет дальше по домам. Сегодня, слава богу, он будет сыт и даже, может быть, пьян. Насчет иностранца из концлагеря у него никаких сомнений - кандидат в гроб. Почему этот сердобольный рыжий молодчик не хочет везти его в лазарет?
"Кляйн, кляйн… нет, так не пойдет. Клейн - вот как лучше. Алард Клейн - по-моему неплохо, а? Где же нам взять стрептоцид? если в Ларикене попытаться, на рынке, в госпиталь к союзникам зайти… легче снова раскрутить динамо. Ну ее, эту больницу, Алард, а то тебя интернируют и отправят в Сибирь, опять замерзнешь".
Тогда Герц не теоретизировал и не учитывал фаз Луны; он полагался на интуицию и действовал с апломбом молодости и… ему удалось.
* * *
Ветер затих, и дождь скорбно заплакал, тихо жалуясь на неведомые обиды, кусты отвечали ему мягким стуком капель, и вскоре дождь даже шептать перестал, превращаясь в беззвучную морось.
Все притаилось, прислушиваясь к движениям громадного черного человека, занятого тайным и недозволенным делом, - вот он наклонил цилиндр на штативе, и могильный холмик озарился бледным сиреневым сиянием, этот свет полыхал бесплотным огнем, и увядшие цветы у надгробия сморщились, почернели, по земле потек тяжкий дым, запахло горелой листвой. Хлопья сажи всплывали и таяли в сиреневом свете. Послышался гул - будто пел хор, не разжимая губ, - пепел и пыль зыбким облачком поднялись над могилой, стали видны трещины в земле, они множились, дробились, земля вспучивалась толчками, и чем сильнее билось нечто под землей, тем сильнее разгорался свет; из трещин вырывалось багровое пламя, и уже не гул, а зловещий стон стекался к могиле отовсюду, и в этом мучительном стоне, в темном пламени казалось, сам Ад восстает из земли, чтобы разлиться всепоглощающей жгучей лавой.
Огонь стлался по могиле, она вся горела, и в огне проступали неясные очертания груды тлеющих углей; угли перекатывались, подпрыгивали, брызгали алыми искрами; стон и огонь становились тише, сияние меркло, оседало и вдруг быстро втянулось в опаленную землю, исчезло; мрак, дождь и тишина опустились на могилу, сразу же смолк разбушевавшийся Ад, и пламя бездны вернулось в свои владения.
Герц первым делом машинально взглянул на реле времени - три минуты сорок восемь секунд чистого действия, батарея исчерпана. Недавно еще холодный, инкарнатор заметно потеплел.
На выжженном могильном холмике, судорожно вытянувшись, лежала вверх лицом девушка в когда-то белом, а теперь прилипшем к телу безобразными темными пятнами платье; веночек на волосах сбился набок, чулки превратились в морщинистую коросту, одна туфелька свалилась; голова повернута к плечу, глаза распахнуты, и рот приоткрыт, а на щеках - следы потеков.
- Клейн! - шепотом позвал Герц в решетку радиотелефона. - Бегом ко мне!
Клейн продрался сквозь кусты, словно кабан; крякнув, вскинул девушку на плечи и трусцой заторопился к машине. Так же поспешно Герц собрал треногу, опустил инкарнатор в футляр, осмотрелся кругом с карманным фонариком - следы? От них все равно не избавиться… вот туфельку надо захватить - и пустился следом за Клейном; катушка проворно трещала, собирая кабель с земли.
Когда Клейн завел машину, Герц напомнил:
- Сообщи Анику - уходим.
- Уже, профессор.
- Мы неплохо поработали.
- Что-то завтра напишут в "Дьенн Вахтин"?.. - Клейн вырулил на Эпархель-стайн.
- Какую-нибудь глупость, - Герц усмехнулся. - В том духе, что опять вандалы оскверняют кладбища, или что сатанисты распоясались.
- Кажется, там сильно обгорело.
- Да нет, немного, - Герц откинулся на подголовник; напряжение схлынуло, и он почувствовал себя легким и сильным, как в молодые дни. - Трава обуглилась… почва оказалась тяжеловата, начался перегрев и, если ты обратил внимание, выложились мы почти на пятнадцать секунд раньше расчетного времени.
- Заметно было - у меня на дисплее слегка зашкалило.
- Теперь это не важно; надо спешить.
- Да, а то вдруг девчонка развоплотится; пока инкарнатор наладим, от нее один костяк останется.
- Даже меньше того. Она заряжена всего на тридцать пять сотых…
- …и в чем душа держится? - с состраданием бросил взгляд Клейн на неживую обмякшую девушку.
- …и у нас в распоряжении только, - Герц сверился с часами, - девяносто шесть минут.
- Успеем, - уверенно сказал Клейн и прибавил скорость; ночью в Дьенне это разрешалось.