Иногда Краеву казалось, что у писателя вообще нет нервов. - Что он - идеальный думающий механизм, сделанный из самой прочной стали, обтянутый человеческой кожей и загримированный под гуманоида. Но это было вовсе не так. За внешним хладнокровием писателя пряталась далеко не холодная душа. Краев хорошо почувствовал душу этого человека, когда работал с ним над книжкой. Книги удавались. Проект, задуманный Краевым в горячечном безделье, казавшийся почти неосуществимым, обрастал плотью - настолько живой плотью, что иногда Краеву становилось страшно. Он привык держать под контролем деяния рук своих, но книги эти жили уже собственной жизнью, требовали от создателей своих большего, чем привычная сноровка в изготовлении интеллектуального продукта. Смог бы Краев сам написать такое чудо, как роман "Сверхдержава"? Никогда. Все-таки он не был литератором. А писатель - может быть, он был гениален и помощь Краева ему вовсе не требовалась? Да нет - писателем он был сильным, но не гениальным.
Они работали вместе - и порознь. Писатель был жаворонком, он творил по утрам. А сова Краев просыпался в пять вечера, приходил к писателю, забирал отпечатанные на принтере свежие страницы, чтобы не спать ночь, курить одну сигарету за другой, ворошить волосы, совершенствуя конструкцию уже созданного - иногда страницу, иногда абзац, иногда одно-единственное слово, способное изменить все. Писатель и Краев не вели длинных бесед. Процесс создания книг казался обоим настолько интимным, что они боялись нарушить взаимопонимание лишним фальшивым словом, произнесенным вслух. Они понимали друг друга письменно. Такой вот эпистолярный роман…
Краев вспомнил и конец той бессонной ночи - туманный уже из-за немереного количества выпитой для успокоения водки. Момент, когда ясно стало уже, что их кандидат, их писатель стабильно опережает другого на пять процентов и вряд ли что-то изменит это соотношение. Как кричал "Ура!" крючконосый Бессонов и поливал шампанским писателя, который никак не мог проснуться. Как генерал Сергеичев плясал вприсядку, брыкал крепкими ногами, как его обтягивающие брюки с лампасами трещали по швам. Как Давила орал в телевизор: "Что, получили?! Вот вам! Вот!!!" - и показывал усатому телекомментатору совершенно неприличные жесты. Как какая-то бабенка, которую Краев едва знал, плюхнулась Краеву на колени крепким задком и целовала его взасос. Все это было, было… Эйфория, которую испытывает человек в начале прыжка. Человек летит, расставив руки. Он выше всего мира, он закрывает своей тенью поля и города. Он еще не знает, что его парашют не откроется.
* * *
В дверь уже не просто стучали. В дверь ломились. Краев сидел за диваном в душной ночной темноте, прижимал к груди трубку онемевшего телефона. Он оцепенел. "Меня нет дома, - думал он. - Меня нет дома, нет, нет и быть не может!" Страх сковал его движения и мысли.
Грохот. Дверь в прихожей слетела с петель. Топот сапог, чертыхание. Кто-то споткнулся о стул.
- Краев, где ты? Николай! Я знаю, что ты здесь! "Раз два три четыре пять я иду искать. Кто не спрятался я не виноват. Меня нет нет нет. Меня не найдут".
Фонарик высветил макушку человека, спрятавшегося за диваном.
- Он тут!
Грузная спешная поступь шагов. Знакомое пыхтение.
- Вылезай, - .сказал Давила. - Хватит валять дурака, Коля. Еле нашел тебя, идиота такого. Вылезай. Поехали.
- В тюрьму?
- Ты что, совершил преступление?
- Совершил. Все мы совершили преступление.
- Кончай свои дурацкие шутки. Нас ждут. Поехали.
На лестничной клетке находилось несколько автоматчиков. Там же стоял сосед - бывший мент. Держал в руках свечку.
- Так это вы - тот самый Николай Краев! - сказал он, светясь от счастья. - Я не знал. Спасибо вам огромное, Николай!
И протянул руку.
Спасибо? За что?
Бронированный автомобиль несся по ночному городу - слепой черной дыре, свалившейся из космоса на землю. Давила и Краев были отделены от водителя и автоматчиков толстым стеклом, усиленным стальной сеткой.
- Классная машина, - сказал Давила. - Кумулятивным зарядом не прошибешь. Мы конфисковали ее у одного из повстанцев. Бандюга… У них там такое в арсенале! Но ничего. У нас и покруче штучки есть. Мы их вздрючим так, что мало не покажется!
- Что вы делаете?! Это же настоящая гражданская война!
- Это не война. Это просто наведение порядка. И скоро мы наведем его!
- Вы со всей страной воевать собираетесь?
- Не "вы", а "мы"! - с нажимом произнес Жуков. - Ты - один из нас, не забывай! И вся страна за нас! Ты видел этого человека на лестнице? Он смотрел на тебя с обожанием. Знаешь, почему? Ему сказали, что ты помог выбрать президента.
- Зачем вы?… Я же просил - чтобы никто об этом не знал! Никто не должен знать, что я работал с вами.
- Все уже позади, Коля! Ты все еще трясешься? Боишься, что тебя пристрелят киллеры из лагеря конкурентов? Все, Коля! Теперь сила - это мы! Мы - власть! Власть, избранная народно и законно!
- В чем же проявляется ваша власть?! - выкрикнул Николай. - Вы не контролируете ситуацию! Ты что, не видишь, что в стране творится? Зачем свет и воду отключили? Чтобы народ вас сильнее любил? А эти идиотские экономические меры? Кто их придумал? Ты? Или сам писатель уже куролесит? Самодеятельностью занимается?
- Все нормально, - промурлыкал под нос Давила. - Все нормально.
- Что нормально? Запрет хождения доллара? Закрытая граница? Мораторий на внешнеэкономические расчеты? Ты получил свое, да, Давила, антиамериканец чертов? Можешь теперь поиздеваться над долларом! А о народе ты подумал?
- Народ потерпит, - уверенно сказал Давила. - Для его же блага, между прочим. Все это временно. И доллар разрешим, и границы откроем. А ты чего хотел? Открой сейчас границу и счета - так за три дня все деньги из страны вывезут. Останемся с голой задницей.
Впереди шарахнул взрыв. Машина затормозила, завизжав тормозами. Два бронетранспортера моментально выросли по бокам, закрыли окна своими непробиваемыми корпусами. Солдаты начали выскакивать из люков, как четко действующие механизмы. Помчались вперед. Взрывы, треск выстрелов.
- Хорошо работают ребята. - В голосе Давиды присутствовало едва скрываемое торжество. - Пробьемся.
- Куда?
- На нашу базу. Там теперь все наши. В самой Москве пока еще опасно.
- "Пока еще"? Ты надеешься победить в этой войне? В войне со всеми, кто был у власти до тебя?
- Еще раз тебе говорю - это не война! - рявкнул Давила. - Все, кто был у власти и у кого есть башка на плечах, давно присягнули нам в верности! Ни черта ты не знаешь! Спрятался здесь, в своем сраном Верхневолжске, слушаешь брехню по зарубежному радио. Все изменилось за последнюю неделю! Мы уже договорились со всеми. Большинство людей предпочитает мир, а не перестрелку - у нас все-таки цивилизованное общество, не Афганистан какой-нибудь! Я больше тебе скажу, Коля! Мы всем нравимся! Многие клянут себя сейчас, что не разобрались вовремя, какие мы хорошие ребята, и что затеяли всю эту бучу. У нас уже очередь образовалась в спецпункты - сдавать оружие, записываться в отряды народного порядка. Скоро все будет - и свет, и вода, и газ, и пирожные с кремом!
- А это что же? - Николай показал пальцем на стихающий бой впереди.
- Это так, отморозки… Их немного осталось. Уйти им некуда. Всех переловим.
- И перестреляем?
- Ну зачем ты так, Коля? - Жуков укоризненно покачал головой. - Ты что, забыл свою книгу? "Сверхдержаву"? Я же обещал тебе, что мы воплотим эту книгу в жизнь. И я собираюсь сдержать свое обещание. Довольно с нас агрессии. Переловим этих бандитов и перевоспитаем. Будут работать таможенниками и милиционерами. Спокойная сила и терпение…
- Знаешь, в чем проблема? - тихо произнес Краев. - В том, что книжка моя - фантастика. Чистой воды фантастика! И идею эту насчет уничтожения агрессии я придумал, сидя в сортире. У меня был запор, и, видать, от натуги дерьмо в голову поперло. Для предвыборной кампании, конечно, все это подходило идеально. Но в жизни осуществить это нельзя. Может быть, из отдельного человека можно вытравить агрессию и сделать его идеально послушным. Но для общества в целом такое невозможно! Не существует еще такой технологии!
- Как знать, как знать… - загадочно усмехнулся Давила.
- И эта эпидемия… Что там еще за якутская лихорадка? Это что, серьезно?
- Это очень серьезно. - Лицо Давиды помрачнело. - Если хочешь знать, это самая большая наша неприятность. И если мы ничего не предпримем, все население страны может вымереть за год. Это просто адская напасть! Похуже бубонной чумы. Смотри!
Он открыл кейс, протянул Николаю прозрачную папку. В папке содержались цветные фотографии и листочки с данными. На каждом листочке стояла печать "Совершенно секретно". Люди на фотографиях лежали на кроватях. Их голые тела были чудовищно раздуты, неестественно красная кожа лопалась, из трещин сочилась сукровица. Лица напоминали резиновые подушки со щелочками заплывших, невидящих глаз.
- Смертность - сто процентов, - сухо сообщил Жуков. - Не выживает никто. Заразность - процентов восемьдесят в течение суток. Передается воздушно-капельным путем, как грипп. Мне кажется, что это и есть мутация какого-нибудь простудного вируса. Причем мутация смертельная. Это бич Божий. Цифры посмотри.
Цифры были пугающими. Четверть населения маленьких городков одной из сибирских областей уже вымерла. И - что самое ужасное - появлялись случаи заболевания в больших городах Сибири.
- Вот так, - сказал Жуков. - Самое ужасное - это вирулентность. В смысле - заразность. Персонал ходит в герметичных костюмах. Больных свозят в особые зоны. Но эпидемия все равно распространяется со страшной скоростью. Вся надежда на Эдика. Долго он копается. Быстрее надо.
- Какого Эдика?
- Ступин. Эдуард Ступин. Забыл про такого? Он сейчас глава специнститута. Не скажу какого. В общем, они вакцину делают. Как только сделают, сразу начнем прививать. Все население России.
- И меня, что ли?
- А ты как думал? Тебя - в первую очередь. Твоя жизнь бесценна для страны!
- Нельзя так… Непроверенная вакцина… У меня аллергия. Стопроцентный отвод от всяких прививок. Я сдохну сразу. Нет, я отказываюсь.
- Эдик плохих вакцин не делает! - наставительно произнес Давила. - Куда ты денешься? Мы тебе сдохнуть не дадим!
Путь впереди, видимо, расчистили, потому что БТРы отъехали назад. Машина резко рванула вперед - так, что Краев стукнулся затылком о подголовник.
- Домой! - радостно сказал Давила. - Домой едем! На базу.
Глава 9
СВЕРХДЕРЖАВА. 2008 ГОД. СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ
Рихард Шрайнер шел по ночной Москве. Улица была на удивление пустынной. Всего лишь одиннадцать часов вечера, большой проспект, лето - и вот тебе: ни веселящегося народа, ни призывных огней казино, ни разноцветных бабочек-бабеночек сомнительного поведения. Даже магазины и те закрыты. Конечно, дисциплинированные русские уже спят - им завтра на работу. Но где же разрекламированные в туристических проспектах шикарные места отдыха для иностранцев? Иностранцы еще не стали такими правильными, как русские. Пока не стали. Иностранцам нужно выпить, хорошо пожрать на ночь, проиграть положенное количество денег в рулетку. Или хотя бы посидеть за стойкой бара, потрепаться с подвернувшимися под руку соотечественниками.
Раньше все так и было. Но теперь, очевидно, Москва перестала быть туристической меккой. Теперь это был скорее деловой центр России. Мозговой центр. А зоны отдыха для иностранцев были вынесены далеко в экзотическую Сибирь. Туда и ехали в основном иностранные туристы. Не мешали жить обычным русским своей агрессивностью и чуждым образом мыслей.
И все равно Шрайнер наслаждался. Он был счастлив тем, что идет по Москве, вдыхает удивительно вкусный для огромного города ночной воздух, смотрит на русские дома, по которым так соскучился. Знакомые дома. Милые дома, милые тополя, милые клумбы с настурциями и бархотками. Боже, как он по ним соскучился…
А больше всего он был доволен тем обстоятельством, что сумел избавиться от "хвоста". Может быть, Таня была приятной девушкой. Может быть. Да нет, что там говорить, Таня была просто замечательной девушкой. Только разговор с ней отнимал у Рихарда все душевные силы. Как-то ему приходилось общаться с парочкой австралийских аборигенов. Ей-богу, с ними было легче. Их привезли в Германию на какой-то фестиваль. Аборигены, само собой, имели мозговой сдвиг на почве национальных особенностей, к тому же статус недавних дикарей обязывал подчеркивать их это свое отличие от нормальных людей в каждой фразе. Аборигены усердно старались выглядеть ненормальными, носили набедренные повязки поверх пестрых женских лосин, трясли кольцами, воткнутыми в разнообразные части тела, грозно вспоминали каких-то богов и духов. Даже заявили, что прямо здесь, в баре, нужно устроить ритуальный костер и высушить на нем голову бармена. Голову предполагалось забрать на память и носить на веревочке. Бармен очень веселился. До костра дело не дошло - ограничились несколькими бутылками виски, после чего Рихард стал называть аборигенов на немецкий манер Гансом и Фрицем. Один из них, как выяснилось, даже имел среднее образование. Второй имел высшее.
С русскими было сложнее. В ушах у них торчали не кольца, а наушники. И Шрайнер ни черта не понимал их, хотя и прилагал к этому титанические усилия.
Шрайнер вдруг остановился. В сознании его отпечаталось что-то красное, извивающееся, светящееся, заставляющее подпрыгнуть печень в ожидании радостного удара. Стоп… Ага!
Шрайнер лихо развернулся и пошел назад. Где это? Где? Неужели это был мираж? Игра подсохшего воображения, заветренного, как кусок позавчерашней говядины?
Вот оно! Красные неоновые буквы светились где-то на уровне его паха - над лестницей, уходящей в подвал. Совсем небольшая вывеска - не манящий призыв для всех, скорее знак для своих. Для немногих оставшихся несовершенных.
"АЗОН", - значилось на вывеске.
Шрайнер, не веря глазам, скатился в подвал по крутым ступенькам. Он задыхался. Он боялся, что счастье, как всегда, ускользнет.
Он распахнул дверь, и голова его закружилась от изумительных ароматов табачного дыма и испарившегося алкоголя. На полках стояли бутылки с разноцветными наклейками, отражались в зеркале, нахально удваивая свое количество. Бокалы висели вниз головой над стойкой бара, как прозрачные летучие мыши, уцепившись тонкими ножками за вырезы в деревянной доске. Бармен меланхолично протирал полотенцем фужер. Три человека сидели за столиками - каждый по отдельности. Тихо играл древний Чарли Паркер. И еще: в баре не было ни одного телевизора.
"АЗОН". Алкогольная зона. Шрайнер добрался-таки до своего Иерусалима.
Тросточка громко цокала по деревянным доскам. Шрайнер шел к стойке, и каблуки его выбивали хромой чечеточный ритм. Чарли Паркер выводил на трубе джазовую импровизацию.
- Мне. Водки. Две порции. - В голосе Шрайнера сдержанно ликовала абстиненция. Восклицательные знаки пытались вырваться на свободу, но застревали между зубами.
- Командировочное, - бросил бармен, лелея свою фужерную меланхолию.
- Что?
- Командировочное давайте. Удостоверение.
- Какое?
- Какое положено.
Трое людей оторвались от созерцания поверхности своих столов и бросили на Шрайнера тяжелые взгляды.
- А! - вдруг дошло до Шрайнера. - Я это… Я иностранец! Вы уж извините… Я ваши порядки плохо знаю.
- Карту.
Шрайнер выхватил бумажник, как кольт из кобуры. Нацелил карту в бармена.
- Вот!
- Угу.
Бармен скользнул глазами по идентификационной карте. Признаки меланхолии на его физиономии усилились до состояния депрессивной тоски.
"Не даст выпить, - решил Шрайнер. - Не даст, зараза. Прыгаю через стойку, хватаю бутылку и выпиваю на месте. Из горла. Пусть меня потом депортируют".
- Какой водки?
- "Кристалл"! - Шрайнер боялся дышать. Боялся спугнуть удачу. - Сто граммов можно?
- Можно.
- А двести?
- Можно.
- А бутылку взять и унести с собой?…
- Берите.
- А три?
- А денег хватит?
- А сколько это стоит?
Бармен назвал цифру. Цифра впечатляла. Спиртные напитки явно принадлежали в России к предметам роскоши. Шрайнер почесал в затылке.
- Налейте сто пятьдесят бедному немцу, - сказал он. - А там увидим.
Через час Шрайнер обнаружил, что находится за столом не один. Он уже не помнил, сколько выпил к этому времени и сколько за это заплатил. Наверное, пропил свой месячный заработок. Но какое это имело значение? Он сидел за столом, ел пельмени и выпивал стопку за стопкой. Он даже не был сильно пьян. Он просто восстанавливал свое душевное равновесие.
- Хорошо ты квасишь, - сказал человек. - Давненько не видел, как люди так пьют. Ты изголодался, похоже. У вас что, проблемы там с выпивкой?
- Где - там?
- В вашем городе, - терпеливо объяснил человек. - В вашем чумном городе.
Рихард едва не подавился пельмениной.
- Я не из чумного города, - сказал он.
- Ты что, не чумник?
- Я не чумник. Я немец.
- А, вот оно что! - Человек улыбнулся. - А выглядишь как чумник. Прости, обознался. Впрочем, все иностранцы выглядят как чумники.
- Спасибо за комплимент, - буркнул Рихард. - Выпить не хотите?
- Выпить?… - Человек задумчиво посмотрел на бутылку. - Ну давай, выпью. Наливай.
На столе перед человеком неизвестно откуда появился допотопный граненый стакан, засаленный от длительного использования. Шрайнер набулькал человеку треть бутылки. Долил свою стопку.
- За что пьем? - спросил он.
- За чуму, - проникновенно сказал человек. - За нее, родимую. Чокаться не будем. - И вылил в глотку стакан одним махом.
- Прошу объясниться! - пьяно произнес Шрайнер. - Я, между прочим, не желаю пить ни за никакую чуму! И вообще, желаю знать, что происходит!
Все вы желаете знать, что происходит. - Человек вытер губы рукавом, захрустел луковицей, опять-таки неизвестно откуда взявшейся. - Более того, все вы знаете, что происходит. Имеете информацию о протекающих процессах. Только этого недостаточно. Необходимо осмысление происходящего. А вот с этим у вас большие проблемы. Потому что происходящее вам не нравится. Не имея же возможности влиять на происходящее, вы предпочитаете поставить преграду в своем сознании. Перевести себя в состояние душевного сомнамбулизма. Сделать вид, что вы ничего не знаете. Сделать вид, что вы заняты поиском первоисточника событий.
- Ничего я не знаю! - упрямо сказал Шрайнер. - Потому что все, кого я здесь встречаю, кормят меня вместо ответов на вопросы всякой галиматьей. Вот такой же, каковую вы только что произнесли. Да, я хочу знать, что является первоисточником событий! Что стало причиной того, что русские так изменились?!
- Чума. Я же сказал тебе - чума.
- Какая еще чума? Чуму победили давным-давно! Все здоровы!