- Все больны. Все. - Человек вяло махнул рукой. - Вирус сидит в душах. Он делает свое дело. Он делает то единственное, что умеет делать. Больны те, кто заражены. Больны те, кто пока не заражен. Больно человечество. И это естественно. Люди не созданы для того, чтобы жить вечно. Только Старик никак не может умереть…
Шрайнер тупо смотрел на человека. Он никак не мог понять, как этот человек выглядит. Вначале Шрайнеру казалось, что тот имеет вполне русскую внешность - квадратный подбородок, нос картошкой, голубые глаза, отстраненно глядящие из сеточки морщин. Теперь же этот тип больше смахивал на тощего старого индуса. Кожа его стала темной, нос вытянулся, глаза почернели. Длинные седые волосы висели пучками свалявшейся пакли из-под странного сооружения на голове, похожего на тюрбан. Человек был неопределенным. Тающие пятна тумана плыли над столом. Стул под Шрайнером качался, мерно вздымался и опускался на волнах дремлющего океана. Мутные стекла иллюминаторов бросали тусклые блики на дубовые стены.
- Куда мы плывем, Старик? - спросил Шрайнер. - Куда мы плывем? И кто правит нашим кораблем?
Познание не всегда приносит радость, - устало сказал Старик. - Вот так-то, Шрайнер. Путь заканчивается. Все приложили к этому руку. Все. И ты, Шрайнер, тоже. Вспомни, что ты натворил. Такова судьба. Даже я порой не в состоянии предугадать, что случится с людьми через несколько лет. Люди так изменчивы… Люди - дети хаоса. Они несут с собой хаос. Энтропия является для них естественным состоянием. А любая попытка навести порядок является очередным шагом к гибели…
- Еще водки! - крикнул Шрайнер, повернувшись к стойке. И столкнулся с холодным взглядом бармена. Тот стоял рядом со столиком Шрайнера, сложив руки на груди.
- Хватит, - сказал бармен. - Бар закрывается. Два часа ночи. Вот ваш счет.
Шрайнер растерянно обвел глазами помещение. Их было только двое здесь - он и бармен. Стул напротив Шрайнера пустовал.
- Это кто был? - Шрайнер ткнул пальцем вперед. - Что это за человек был?
- Где?
- Здесь. Сидел на этом вот стуле. Мы пили с ним водку.
- Здесь никого не было.
- Как - никого?!
- Никого. Вы весь вечер изволили пить в одиночестве. Выпили две бутылки.
- Нет! Мы же с ним разговаривали!
- Вы разговаривали, - подтвердил бармен. - Причем разговаривали весьма громко. Такое здесь часто случается. Я каждый день вижу, как люди громко разговаривают сами с собой. Особенно после второй бутылки.
Шрайнер поднялся на ноги. Тяжело оперся на стул. Волна спиртовых испарений, исходившая из его рта, дезинфицировала воздух в радиусе трех метров.
- Черт бы вас всех побрал, - сказал он. - И вас, бармен, в том числе. Вы - дети хаоса…
- Это вы - дети хаоса. - Бармен неожиданно улыбнулся в первый раз за сегодняшний вечер, блеснул ровными белыми зубами. - А мы - дети порядка, господин иностранец. Мы спасем вас. Если вы, конечно, не вымрете к тому времени от собственной глупости.
Шрайнер плюнул под ноги. Бросил деньги на стол и пошел к выходу.
* * *
Рихард Шрайнер спотыкался на каждом шагу. Непослушные ноги неожиданно бросали его то на проезжую часть, то снова на тротуар, то заставляли врезаться в стену. В поисках опоры Шрайнер пытался ловить руками проплывающие мимо деревья, но не всегда ему это удавалось - много раз он промахивался и падал на землю, обдирая ладони и локти.
Пьяный одинокий иностранец, бредущий по спокойной спящей Москве.
- Что, получил свое? - бормотал Шрайнер. - Доволен теперь, придурок? Надрался, да? Приблизился к решению мировых проблем? Старый безмозглый придурок. Несовершенный иностранец в мире совершенных нелюдей. Поезд уехал. Тебя ведь тоже звали, да? Почему ты не вспрыгнул на подножку?
Он получал новые шишки и ссадины с мазохистским удовольствием. Они отвлекали его. Оттесняли своей резкой телесной болью тоску, поселившуюся в душе.
Однако со временем туман, затрудняющий его продвижение, начал мало-помалу рассеиваться. Движение, сжигающее алкоголь в крови, оказывало свое благотворное воздействие. И к пяти часам утра Шрайнер с удивлением обнаружил, что продвигается вперед по относительно ровной траектории. Еще он осознал, что ему страшно хочется спать. И что он понятия не имеет, где находится.
Скорее всего, он попал в место, где люди уже не жили, - квартал, предназначенный под снос. Стекла еще сохранились в некоторых окнах, но трещины шли по серым панелям пятиэтажек, и кучи строительного мусора неприятно резали глаз после стерильной чистоты центральной части города. Запах гниющих отбросов витал в воздухе. Рихард встал, оперся на тросточку.
"Мне не нравится это место. Надо отсюда выбираться".
Он уже повернулся, чтобы идти обратно. И увидел в дымчатом предрассветном полумраке фигуру. Человек стоял и держал наперевес большую палку. Он глядел на Шрайнера.
Шрайнеру вдруг стало страшно. Он знал, что русские неагрессивны. Что они не могут напасть на человека. Но в этой фигуре было что-то зловещее. И палка его была длинной и сучковатой.
Шрайнер повернулся и быстро заковылял дальше по улице.
"Ничего он мне не сделает. Это, наверное, местный сторож. Сейчас я выйду на большую улицу. Я поймаю такси. Или просто встречу приличного человека и спрошу его, как лучше добраться до гостиницы. А этот… Это так, еще одно ночное привидение. В Москве появились привидения. Но скоро запоют петухи. Привидения сгинут…"
Шрайнер уже почти бежал - насколько позволяла больная нога. И явственно слышал топот ног за спиной.
Стоп!!! Рихард снова встал. Он задыхался. Надо во всем разобраться, в конце концов! Это какое-то недоразумение.
Человек стоял совсем недалеко, метрах в пяти. Теперь Шрайнер четко видел его лицо. Маленькие, слезящиеся и часто мигающие глазки. Красная распухшая физиономия. Нечесаные серые волосы, стоящие дыбом. Грязные огромные руки, сжимающие длинную дубину. Рваная одежда. Раньше таких людей в этой стране называли бомжами. Но теперь таких уже просто не должно было остаться.
- Что вам нужно? - крикнул Шрайнер. Оборванец молчал, перетаптывался с ноги на ногу.
Он был бос.
- Хотите, я дам вам денег? Ну? Вы возьмете денег и не будете меня больше преследовать. Купите себе ботинки.
Человек медленно двинулся к Шрайнеру. По мере того как он приближался, Шрайнер приходил во все больший ужас. Это существо было не только грязным и невыносимо вонючим. Оно, совершенно очевидно, было очень больным. Кожа казалась неестественно красной - с каким-то земляничным оттенком. Жидкость текла из носа, из воспаленных глаз, из трещин в углу рта. Этот человек просто сочился водой, как разбухшая губка. Выражение физиономии его было совершенно бессмысленным.
"Идиот, - решил Шрайнер. - Это просто идиот с детства. К тому же подцепивший простуду. Сбежал, наверное, из какого-то приюта. Его скоро выловят. Русские не любят беспорядка".
- Ты русский язык понимаешь? - крикнул Шрайнер.
Идиот приближался с молчаливым пыхтением.
- Стой на месте! Я положу деньги на землю и пойду. А ты возьмешь их. За мной больше не ходи! Ты понял?
Шрайнер полез за кошельком. Оборванец вдруг сделал прыжок, разом преодолев оставшееся расстояние. Взмахнул своей дубиной и обрушил ее на плечо Шрайнера.
Легкий Шрайнер покатился по земле. Заорал от боли. Пополз на четвереньках, выронив кошелек. Мощные руки схватили его за шиворот, подняли в воздух и кинули на стену дома. Шрайнер успел подставить ладонь, иначе разбил бы голову. Перекатился на спину. И увидел прямо перед собой страшную раздутую рожу с заплывшими щелками глаз.
- Не надо деньги, - просипели толстые потрескавшиеся губы. - Надо мясо. Надо кровь. Твою кровь. Буду тебя есть.
Шрайнер завизжал, попытался пнуть монстра ногой в живот. Но тот с неожиданной ловкостью увернулся, отскочил в сторону. Шрайнер пытался встать, возил ботинками по земле, но сил не хватало.
- Ха. - Человек оскалил остатки желтых зубов. - Надо есть здоровое мясо. Тогда выздороветь. Ты здоровое мясо? Ты не чума?
- Я чума! - выкрикнул Шрайнер. - Я - больной мясо! Никто не может есть мой мясо! Все дохнут сразу! И ты сразу сдохнешь! Сдохнешь!
- Ха. Врешь. Ты здоровый. Это я чума… Верзила вдруг насторожился, в глазах его появился животный страх. Он схватил свою палку и побежал по улице. На дорогу вылетел бело-синий эмобиль милиции. Оборванец уже почти нырнул в подворотню, но из окна машины высунулась черная трубка, тонкая молния сверкнула ослепительным разрядом, ударила его в спину. Человек свалился лицом на землю. От рваной телогрейки на его спине поднималась струйка дыма.
Дверца машины распахнулась, оттуда вышел офицер в шлеме и блестящей форме ярко-зеленого цвета, медленно двинулся к Шрайнеру. В руках его было непонятное оружие. Шрайнер никогда не видел такого. Пристрелят?
- Не стреляйте, господин офицер, - просипел Шрайнер. - Я - иностранный подданный. Вы не имеете права…
- Вы сильно пострадали? - Офицер поднял черное забрало шлема, и Рихард увидел его лицо - обычное, человеческое, даже сочувствующее. - Он не укусил вас?
- Нет…
- Ну слава Богу! - Офицер облегченно вздохнул. - Главное - укусить не успел. Давайте я помогу вам.
Он наклонился над Рихардом, обхватил его, поставил на ноги осторожно и умело. Росту в офицере было почти два метра.
- Спасибо, - растроганно пробормотал Шрайнер. - Спасибо вам, что пристрелили эту тварь…
- Пристрелили? - Брови офицера удивленно поднялись. - Мы никого не убиваем. Убивать в нашей стране запрещено. Этот несчастный обездвижен электрошокером. Его доставят в клинику и будут лечить.
- Что с ним?
- Иммунный сбой. Такое случается - к счастью, достаточно редко. Выражаясь народным языком, это - дикий чумник. Ему проведут повторную вакцинацию. Его родные позвонили нам, сообщили о первых признаках заболевания. Но он уже сбежал. Мы искали его четыре дня. Слава Богу, нашли. Видите ли, при иммунном сбое люди становятся похожи на диких зверей…
- Да уж…
- У вас все в порядке с прививками, я надеюсь?
- Я не привит.
- Не привиты?! - Офицер отшатнулся от Шрайнера, как от больного. - Так вы что, иностранец?
- Да.
- А что вы здесь делаете, в этом районе?
- Мне никто не говорил, что сюда нельзя ходить. И вообще, я заблудился.
Офицер наклонился, поднял с земли бумажник Шрайнера. Вытащил оттуда идентификационную карту. Прочитал, задумчиво покачал головой.
- Понятно, - сказал он. - Так это вы - Рихард Шрайнер? Интересное у меня сегодня дежурство.
- Ну и что, что я Шрайнер?
- Садитесь в машину. - Офицер опустил бумажник Рихарда в свой карман.
- Никуда я не поеду. И отдайте мой кошелек!
- Я вас очень прошу, - отчеканил милиционер, - садитесь в машину, господин Шрайнер!
- А я не сяду! - злорадно закричал вредный немец. - И вы даже ничего мне сделать не сможете! Потому что не сможете поднять на меня руку! Потому что это будет проявлением агрессии! Ну, что вы сделаете? Что?
Офицер опустил забрало шлема. Затем схватил маленького Шрайнера за шиворот и поднял над землей. Понес его к машине без всяких усилий. Немец неожиданно перестал брыкаться и орать - повис безвольно, как отсыревшая тряпка.
- Может быть, сами пойдете? - осведомился офицер.
- Сам пойду, - тихо сказал Шрайнер. - Только вот как насчет агрессии, господин офицер? Вы совершаете по отношению ко мне принуждение. Вы что, не прошли систему русского воспитания?
- Не считайте теперешних русских дураками, Шрайнер. - Офицер поставил Рихарда на землю и даже вручил ему тросточку. - И не делайте поспешных выводов о том, чего не знаете. Наша система слишком сложна, чтобы разобраться в ней с первого взгляда.
* * *
Шрайнера умыли, осмотрели, обработали его царапины медицинским гелем. Обследовали его больную ногу и убедились, что ничего страшного с ней не произошло. Взяли анализ крови. Дали ему пилюлю, от которой мозги немедленно посвежели и избавились от остатков алкогольного опьянения. Шрайнера привели в полный порядок.
- И что же дальше? Теперь вы выпишете мне счет за медицинское обслуживание?
- Нет, - сказал офицер.
- Почему? Вы должны выписать мне счет. Я же иностранец.
- Скоро узнаете.
Офицер все так же опекал Рихарда. Не отходил от него ни на минуту, словно боялся, что Шрайнер сбежит.
Как отсюда можно было сбежать? Что это вообще было за учреждение? Ни единого окна. Светло-голубые матовые стены. Стерильная чистота. Самое совершенное медицинское оборудование. Больница? И в то же время - толстые, герметично закрывающиеся двери с электронными замками, телевизионные системы слежения, бдительно просматривающие каждый квадратный метр. Решетки, отделяющие один сектор от другого. Ни одного белого халата - только зеленая спецформа на людях, вооруженных электрошокерами. Тюрьма?
- Где я нахожусь?
- Скоро узнаете.
Как скоро наступит это "скоро"? Шрайнер извелся сидеть на стуле, под жестким светом люминесцентной лампы. Он пытался читать газету, но буковки нервно прыгали перед глазами. Он с удовольствием посмотрел бы "Телерос", но в этой камере не было даже телевизора.
- Дайте мне чего-нибудь успокоительного. Я нервничаю.
- Пока нельзя. Подождите.
- Ну сколько еще ждать-то?! - взорвался Шрайнер. - Чего мы ждем? Предъявите мне обвинение или отпустите! В конце концов, я - иностранный гражданин…
- Вот в этом-то у нас имеются некоторые сомнения, господин Шрайнер, - произнес офицер с неожиданной жесткостью. - Подделка документов уголовно преследуется во всем мире.
- Да вы что! - Шрайнер захлебнулся от возмущения. - Вы тут совсем сбрендили на почве своей шпиономании! Позвоните в Германию, моей жене, Герде! Позвоните в Министерство образования - меня там хорошо знают! В конце концов, меня официально пригласил ваш Московский государственный университет. Я получил грант! Я - профессор!!!
Только тут Шрайнер увидел, что дверь комнаты открыта. И в двери стоит человек, опираясь на косяк. На полном лице человека было написано ехидное удовольствие. Толстенькие ручки были сложены на груди. Огромный никелированный пистолет висел на поясе. Носок оранжевого ботинка постукивал по полу.
- Значит, ты теперь профессор? - сказал человек. - Не задавайся. Это я придумал такую хохму - назвать тебя профессором. Впрочем… Ты заслужил это звание. Хочешь стать почетным профессором Российской Федерации?
Шрайнер смотрел на человека с открытым ртом. Глаза его вылезли из орбит. Он знал, что может встретить этого человека здесь, в России. Но почему-то глупо надеялся, что этого не произойдет.
Давила подошел к нему и похлопал по плечу.
- Закрой рот, Краев, - произнес он. - Кишки простудишь, чувак.
Глава 10
РОССИЯ. 2000 ГОД. ИЮЛЬ. МАЛЕНЬКИЕ ИГРЫ БОЛЬШИХ ЛЮДЕЙ
Тощая тетка среднего роста, прихрамывая, шла по одной из улиц Москвы. Длинное просторное платье несуразно болталось на ее угловатой фигуре, напоминающей мужскую. Теплая фетровая шляпка, мало подходящая для лета, была глубоко надвинута на лоб, бросала тень на лицо, тщательно заштукатуренное пудрой и прочей косметикой. В руке дамочка тащила пластмассовый кейс весьма внушительных габаритов.
"Да это же неугомонный Николай Краев снова чудит!" - воскликнет проницательный читатель. И читатель будет абсолютно прав. На этот раз Краев переоделся в женское платье. Нельзя сказать, что новое перевоплощение его было виртуозным, скорее оно являло собой пример аляповатости и непрофессионализма. Но сегодня оно сработало.
Краев шел один, хотя ему категорически было рекомендовано передвигаться в сопровождении охраны. Сегодня он снова сумел удрать от двух пареньков, которые дежурили в его подъезде. У него стало неплохо получаться обрубать "хвосты". Хотя лучше было бы не прибегать к этому искусству. В конце концов, зачем он согласился участвовать в предвыборной кампании президента? Для того, чтобы сделать жизнь в стране более упорядоченной и свободной. Упорядоченность пока выражалась в том, что с огромными потерями Москву избавили от бандитов и наводнили всякими спецвойсками, стоящими и проверяющими документы на каждом перекрестке. А о личной свободе Краева говорить вообще не приходилось. Он стал заложником собственной политической значимости.
Давила всеми средствами склонял его к работе в команде президента. Другой бы давно уже сдался, не выдержал массированных атак Давиды. Но Краев был упорным малым. У него были свои планы. Он давно уже начал предпринимать шаги, чтобы осуществить их в жизнь. Это было нелегко, дьявольски нелегко. И вот сегодня Краев наконец-то получил кое-что дающее ему надежду. Еще три дня. Всего три… Дожить бы.
Прошла неделя с тех пор, как Николая Краева выпустили с базы. Он не отказал Давиле окончательно, только выпросил себе недельную передышку под предлогом подорванного здоровья. Со здоровьем дело действительно обстояло не самым лучшим образом. Проклятое колено болело с каждым днем все сильнее. По утрам Краеву приходилось колоть себе лошадиную дозу обезболивающего, чтобы просто встать на ноги.
Ну ничего… Скоро он вырвется. И тогда сразу примется за починку своей конечности. Найдет лучших специалистов в области лечения правого колена…
Знакомая черная машина вынырнула из-за угла и зашуршала шинами рядом, подстраиваясь под ковыляющий ритм Краева. Краев упорно сжал губы, накрашенные помадой, устремил взгляд горизонтально вперед, ускорил движение, насколько мог. Черные туфельки на каблуках-шпильках жали немилосердно. Черт побери! До какой жизни его довели… Позорище.
Машине надоело сопровождать хромую тетку. Машина сделала рывок, обогнала Краева и высадила на тротуар десант. В качестве десанта присутствовал Илья Георгиевич Жуков. Собственной персоной.
Краев добрался до Давилы и остановился. Наклонился, снял туфельки и запулил ими в направлении ближайшей урны. Потом уселся прямо на землю, достал из кейса разношенные черные кроссовки и стал переобуваться.
- Хорошая у тебя шляпка. - Давила задумчиво почесал подбородок. - Дай померить.
- Бери.
Жуков снял шляпу с Краева, попытался водрузить на свою лысину. Шляпка елозила по огромной тыкве, служащей Давиле головой, но натягиваться не желала.
- Мала. Размерчик не мой, - констатировал Давила и запулил головным убором в урну. Точность его броска сделала бы честь любому баскетболисту. - Слушай, Коля, зачем ты носишь такое безобразное платье? Оно тебе совершенно не идет. Ты где его нашел, на помойке, что ли? Это уже дурной тон, друг мой! Позвонил бы мне, мы прислали бы тебе эксклюзивный фасон от Юдашкина. Блеск, шикарно, обтяжечка, сзади декольте до самых ягодиц. Вся Москва была бы у твоих ног…
- Заткнись! - рявкнул Краев. - По твоей милости вынужден маскироваться! Бегаю от твоих соглядатаев.
- А ты не бегай.
- А я буду бегать! У меня свои личные дела могут быть, черт возьми? Почему вам нужно обязательно совать во все свой нос?
- Коля, я же говорил тебе: охрану к тебе приставили с единственной целью - чтобы тебя не шлепнули на улице! До твоих тайных планов мне нет никакого дела.
- Врешь!