Стрельба сзади все не смолкала. Мы, шатаясь кто от усталости, кто от груза, а кто - от ран, уходили все глубже в лес. Звуки позади становились все тише, приглушаемые и рассеиваемые стеной деревьев. Вот уже и совсем не слышно стрельбы. Лишь собачий лай продолжал звенеть в воздухе. Заглушив и его, прокричала какая-то ночная птица. И вот уже только скрип деревьев, шорох под ногами и редкий крик птицы звучит в предрассветном лесу.
В лес немцы за нами не пошли. Впрочем, этого и следовало ожидать. Сколько там человек могло приехать на тех машинах? Легковушку нечего и считать, а в грузовике - человек десять. И скольких из них мы положили? Черт его знает, но в любом случае сил у них явно было недостаточно для прочесывания леса. Еще и ночью, да если учесть возможную засаду… Но это ненадолго. Если у немцев есть связь, то уже сейчас полицаи, которых собрали в Коросятине на наши поиски, выдвигаются к Сенному и вскоре блокируют район. И сомневаюсь, что сюда направят только их - даже без связи, скорее всего услышав звуки боя, к немцам уже идет подкрепление из Тучина. А потом еще кого-нибудь подтянут… И через несколько часов уходить отсюда будет уже поздно. А если связи нет? Тогда пошлют гонцов в Коросятин и в Тучин, где точно есть связь. Это даст нам лишний час - максимум. Но инстинкт самосохранения требует принять за основу худший вариант. Так оно надежнее.
Мысли начали путаться, перед глазами все мерцало. Я споткнулся о некстати подвернувшийся под ногу корень и упал. Кто-то подскочил и принялся меня поднимать. Перед глазами немного прояснилось. Я мутным взглядом осмотрел свой отряд, не узнавая лиц.
- Командир, ты ранен! - воскликнул кто-то.
- Не я один. - Голос больше походил на тихий, полузадушенный хрип.
- Антон сознание потерял, - донеслось до меня, и я провалился во тьму.
Не знаю, сколько я был без сознания. В себя пришел уже у телеги. Хотя рассвет ясно чувствовался, было еще темно - значит, времени прошло немного. Будь это уже следующая ночь, сильно сомневаюсь, что мы были бы еще живы и на свободе. В нос ударил резкий запах самогона. Левая рука полностью онемела. Я посмотрел на свое раненое плечо - оно было перемотано какой-то темной тряпкой, мокрой от крови и самогона, который, как я понял, кто-то использовал в качестве антисептика. Поднял голову. Рядом сидел Ян, прижимающий к правому боку еще одну окровавленную тряпку.
- Сильно зацепило? - слабым голосом спросил я.
Ян посмотрел на меня и улыбнулся:
- Ничего, командир. Так, ребра чуть оцарапало.
- Очнулся? - К нам подошел Генрих. - Как себя чувствуешь?
- Как Антон? - вместо ответа, спросил я.
- Живой. Только без сознания. Он много крови потерял. Да и ты, командир, потерял не меньше.
Ну и слава богу. Пусть без сознания, но пока живой - есть надежда, что отряд все же не потерял бойца. Кстати, о бойцах.
- Семен и Филипп еще не вернулись?
- Нет, командир, - покачал головой Генрих.
Я вспомнил свои недавние мысли об оставшемся у нас времени. Похоже, наступил тот момент, когда приходится принимать решение, после которого чувствуешь себя последним подонком. Но принять это решение необходимо. Блин, на хрена мне это все надо? Был бы себе обычным бойцом, раз уж так попал. Мне бы не высовываться вообще, а тут взял на себя ответственность за людей. Не просто за людей - за их жизни! А сейчас придется… предать! Предать веру в меня как командира. Возможно, обречь на гибель Семена и Филиппа, если они, конечно, еще живы. Но это необходимо для того, чтобы спасти остальных шестерых. И теперь я должен отдать приказ бросить бойцов, оставшихся по моему приказу, чтобы прикрыть наш отход. Не дожидаться их возвращения. Может, они сейчас бегут через лес к месту сбора. И, придя сюда, не застанут никого. А возможно, лежат в том же кустарнике, из которого прикрывали наш отход… А нам в любом случае надо уйти как можно дальше от этого района. До того, как его полностью блокируют. Да и зачем блокировать? От нас с Антоном остался такой кровавый след, что достаточно одной собаки… или вообще без собак - иди себе по каплям крови, как по дороге! Почему? Почему это решение должен принимать я? Застонав, больше от душевной боли, чем от боли в раненом плече, я поднял на Генриха мутный взгляд:
- Грузите Антона на телегу, и уходим.
- А как же… - Вот и Алик отозвался, сука поганая! Из-за тебя все!
Я, с помощью Генриха, встал и, покачнувшись, ухватился за борт телеги. Похоже, не одного Антона придется везти.
- Уходим, - повторил я, глядя в глаза Генриху, пока тот не кивнул.
Повернувшись к Алику, я неуверенно подошел к нему и застыл, глядя на бойца. Желание дать ему в морду за тот выстрел в доме было огромным. Как минимум - дать в морду… "Но он же не виноват! - прошептал внутри голос, звучащий так грустно-грустно. - Он же не по своей воле пил, а поддерживая разыгранный тобой спектакль. Кто его знает, чем их кормили там, на лесопилке, и в каком состоянии его организм. А тут - выпить, пусть под закуску, стакан неслабого самогона. Нет, командир, это больше твоя вина…" Под моим взглядом Алик опустил глаза и, кажется, всхлипнул. Я молча хлопнул его по плечу здоровой рукой, отвернулся и залез на телегу.
- Поехали!
- Подождите! - Вслед за произнесенными тонким голоском словами из-за дерева выскочила давешняя девчушка. Я напрягся, припоминая ее… Лялька? Сирота, которая, по словам старосты, помогала им по хозяйству? - Подождите!
Девчушка остановилась у телеги и захлопала глазами.
- Вы же партизаны, да? Возьмите меня с собой!
А в ответ - тишина. Все молчат и смотрят то на девочку, то на меня. А я просто не знаю, что сказать. Оглядевшись по сторонам в поисках помощи и не дождавшись ее, я снова посмотрел на девочку. И что с ней делать? Я только что потерял двух здоровых мужиков. А если этот ребенок погибнет в моем отряде? Я же вообще застрелюсь! Но времени на объяснения нет, а девчонка, похоже, настроена вполне серьезно. Не хватало мне еще истерики тут…
- Садись. - Я хлопнул по борту телеги. Пусть пока с нами покатается, а там, может, высадим ее на каком-нибудь хуторе.
Ляля, радостно улыбнувшись, легко запрыгнула в телегу и устроилась возле лежащего без сознания Антона. Я посмотрел на Генриха и, в ответ на его вопросительный взгляд, покачал головой.
- Куда идем? - только и спросил он.
- На север, - ответил я. - Где леса погуще.
Казик взял лошадь под уздцы, и мы двинулись. Впереди шли Славко и Алик, за ним вел лошадь Казик, потом - мы с Яном, бессознательным Антоном и девчонкой на телеге, а замыкал это подобие колонны Генрих. Шли медленно. Слишком медленно… Но быстрее не получалось. Телеге приходилось постоянно огибать деревья, густой кустарник и неровности почвы. Вдобавок ощутимо трясло. То и дело телега подпрыгивала на выступающих корнях и в ямках. При некоторых, особенно сильных толчках Антон начинал постанывать, но сразу снова затихал. Мне езда тоже не доставляла удовольствия. Приходилось крепко цепляться за борт здоровой рукой, чтобы не вылететь при особенно сильных толчках. И при этом беречь от резких движений раненую руку. Когда я во второй раз чуть не слетел с телеги, в голову начали закрадываться мысли, что идти пешком не так уж и плохо.
- Тебя Лялей звать? - Я решил, что раз уж девчонка едет рядом, то не грех воспользоваться случаем и расспросить ее - вдруг что-то знает.
- Лялей, - кивнула она, чуть не прикусив язык при очередном скачке телеги.
- Ты как нас нашла?
- Я, когда стрелять начали, за соседним домом пряталась. А потом немцы через двор побежали. А я как их увидела - сразу в лес. Там и пряталась, пока вы мимо не прошли. Потом за вами шла.
- Понятно. Значит, что в селе было, когда мы ушли, ты не видела?
Ляля замотала головой. Я лишь вздохнул. Была надежда, что девчонка может пролить свет на судьбу наших товарищей. Даже если бы она сказала, что видела, как Семена с Филиппом убили, стало бы хоть немного, но легче. Это означало бы, что я не предал… Не бросил их на произвол судьбы… Но надежды рассеялись.
- А за нами ты зачем увязалась? - немного помолчав, спросил я.
- А куда мне идти? - грустно ответила девочка. - Дядю Семена вы убили. Родственников никаких у меня нет. К кому я пойду? И в селе мне оставаться нельзя. Как дядя Семен меня к себе взял, так все меня гнать начали. Ребята, вон, крысой фашистской обзывали. Они же не знали, что я там спала на подстилке в сенях и из еды мне только кусок хлеба на день давали…
- Ладно, успокойся. - Я чувствовал, что еще чуть-чуть, и девчонка расплачется. - А родители твои где?
Вопрос, похоже, я задал неудачный. Ляля таки заплакала.
- Отец на фронте, - всхлипывая, сказала она, - а маму бомбой убило, еще когда немцы только пришли.
Я вздохнул. И что здесь сказать? Куда мне ее? Остается надеяться только на то, что найдутся добрые люди, которые согласятся принять к себе эту сироту. Блин, ну не таскать же ребенка за собой по лесам и болотам! Кстати…
- Ян, здесь есть болото неподалеку?
- Есть, но до него - верст двадцать. - Ян повернулся ко мне. - Левее только взять надо.
Светало. Небо уже окрасилось розовым, и окружающий лес проступал все четче. Мы пересекли дорогу и, проехав пару минут по открытой местности, снова углубились в лес. Как далеко мы ушли? Вряд ли достаточно далеко, чтобы не опасаться преследования. Передвигаясь с такой скоростью, свободно вздохнуть можно будет только после обеда.
- Командир, - идущий в арьергарде Генрих догнал телегу и пошел рядом со мной, - повозку бросать надо.
Я непонимающе уставился на Генриха, а он в ответ указал на землю.
- Мы такую колею оставляем, что и слепой за нами пойдет.
Я посмотрел на следы, оставленные колесами. Генрих на все сто процентов прав. Но больше двадцати километров пешком? И при этом тащить на себе раненого Антона? Я и сам сомневаюсь, что осилю такой переход… Но если не оставим телегу - за нами пойдут даже сотню километров.
- Казик, тормози! - сказал я.
Парень послушно остановил лошадь. Подошли и Славко с Аликом. Я спрыгнул с телеги и еле сохранил равновесие - шатало меня изрядно. Спрыгнул и Ян, сразу же взяв меня под руку и поддерживая, чтобы не упал.
- Телегу бросаем, - объявил я, как только перед глазами прояснилось. - Алик, Славко, срубите две палки для носилок. Ян, ты идти сможешь?
- Та чего не смогу? - Ян, казалось, даже обиделся.
- Вот и хорошо. Подумай, из чего сделать носилки…
- Тихо! - перебил меня Генрих.
Я посмотрел на него и увидел, что он к чему-то прислушивается. Я тоже прислушался. От дороги, которую мы недавно пересекли, доносился слабый шум моторов.
- Отставить носилки! - скомандовал я. - Берите Антона, и уходим от телеги.
Когда Антона снимали с телеги, тот застонал и открыл глаза. Хоть что-то хорошее за сегодня. Наконец-то пришел в сознание!
- Антон, ты как? - Я склонился над ним.
- Живой, командир. - Боец попытался улыбнуться, но улыбка вышла слишком вымученной. - Спать только хочется.
- Ты потерял много крови, - пояснил я. - Ничего. Скоро устроим привал - там поспишь.
Алик и Генрих подхватили Антона. Тот начал было протестовать, утверждая, что и сам может идти, но я тут же приказал ему заткнуться. Мне, для того чтоб идти, тоже потребовалась помощь. На выручку пришел Ян. Хоть и раненный, он сам, без всяких подсказок, подставил мне плечо. Забрав с телеги вещи и оружие (хозяйственный Ян не забыл даже обрезать поводья), мы пошли дальше. Впереди - Славко, за ним мы с Яном, шатающиеся и в обнимку, будто парочка пьяных, потом - Генрих и Алик, тащившие шипящего и ругающегося сквозь зубы Антона, а замыкали группу Казик и Ляля.
Я продолжал вслушиваться в звуки за спиной. Шум моторов все нарастал. Когда он достиг пика, сердце невольно екнуло. Худшим вариантом мне представлялось то, что этот шум вот-вот исчезнет. Это означало бы, что машины остановились. Я прямо видел, как из кузовов выскакивают фигурки во вражеской форме, выстраиваются в цепь и начинают прочесывать лес… Судя по тому, что остальные тоже время от времени озирались, подобные мысли пришли в голову не мне одному. Слава богу, моторы продолжали реветь и затихать вроде не думали. Вот шум стал удаляться. Я облегченно вздохнул. Проехали мимо. Пронесло…
Но расслабляться все же не стоит. Продолжая время от времени озираться, мы шли со всей возможной в нашей ситуации скоростью. Идущий впереди Славко все время вырывался вперед, но потом останавливался и, недовольно поглядывая на отстающих, дожидался остальных. Ян, поддерживающий меня, стал все сильнее припадать на левую ногу. Ругани Антона уже не было слышно. Я оглянулся, чтобы посмотреть, не потерял ли он снова сознание, споткнулся, и мы с Яном чуть не покатились по земле. Все. Хватит!
- Привал! - объявил я. - Отдыхаем десять минут.
Все, кроме самых молодых, с облегчением попадали, кто где стоял. Только Казик и Славко недовольно переглянулись, но ничего не сказали. Синхронно пожав плечами, они тоже принялись устраиваться на отдых.
- Ребята, - поманил я их, - найдите все-таки палки для носилок. Так мы далеко Антона не унесем.
Поглядев вслед исчезнувшим среди деревьев пацанам, я повернулся к Яну, который, тяжело дыша, сидел, привалившись к тому же дереву, что и я.
- Врача искать надо, - сказал я. - Чтобы Антону ногу посмотрел. И мою руку посмотреть тоже не мешает…
Ян устало кивнул.
- Есть кто-то поблизости? - не дождавшись ответа, спросил я.
- В Тучине доктор был, - подумав, ответил Ян. - А вот там ли он еще… Не знаю.
- Адрес помнишь?
Ян непонимающе смотрел на меня. Я пояснил:
- Ну или хотя бы объяснить, как его дом найти, сможешь?
- Смогу, - кивнул Ян.
- Вот и хорошо. Отойдем подальше, разобьем лагерь и подумаем, как бы его сюда вызвать.
Вернулись ребята. Быстро справились! Казик нес две длинные палки - пацаны срубили и очистили от ветвей два молодых деревца. Хорошие палки. Ровные, сантиметра три-четыре в диаметре. Как раз то, что надо! Генрих с Яном быстро смастерили носилки. В ход пошло все, что было под рукой, - моя многострадальная куртка, кусок веревки, извлеченной Яном из своего мешка, обрезанные поводья… В общем, получилось не особо красиво, но свою функцию носилки исполнять могли. Когда работа была закончена, Ян снова подставил мне плечо, и мы пошли дальше.
До болота мы в тот день так и не добрались. Хорошо, если преодолели хоть полпути с нашей черепашьей скоростью. И дело было не только в носилках, которые здорово замедляли нас. Сам я тоже еле шел. А ведь путь наш пролегал сквозь лес, где постоянно приходилось огибать непролазные заросли кустарника и завалы бурелома, где под ноги то и дело лезли какие-то корни, ямы… От сильной потери крови жутко хотелось спать. Перед глазами то темнело, то начинали плавать разноцветные круги. Несколько раз я чуть не вырубился. В общем, из-за всего этого приходилось останавливаться на отдых чуть ли не каждый час. Радовало одно - никаких признаков погони заметно не было. Ни лая собак, ни голосов, ни звуков стрельбы. Были слышны только обычные звуки леса да постоянный шум в ушах. Под вечер, вконец выбившись из сил, я приказал устраиваться на ночлег.
Утром оказалось, что продолжать путь мы не сможем. Еще до света меня разбудили крики. Антон лежал на своих носилках и бредил.
- Командир, - шептал он, и тут же шепот переходил в крик, потом снова шепот: - Танки!!! Танки!!! Синявина убило… Олег, гранату…
Судя по крупным каплям пота, стекавшим по его лицу, у бойца был сильный жар. Прикосновение к горячему лбу подтвердило мои догадки.
- Лихорадит, - просто сказала Ляля, которая, судя по всему, всю ночь не отходила от раненого. - Я ему лицо всю ночь водой протирала. А он все бредит…
Одобрительно кивнув девчонке, которая без просьб и напоминаний сама взяла на себя заботу о раненом, я принялся размышлять, что же делать дальше. Продолжать путь мы явно не сможем. Сомневаюсь, что и сам я дойду, а то, что Антон дороги не перенесет, - это точно. Но как быть с погоней? Может, по нашим следам кто-то уже идет, и мы не замечаем этого только потому, что вырвались вперед? Тогда надо, невзирая ни на что, идти дальше. И загубить Антона? Хватит! Двоих я уже потерял. Хотя здравый смысл подсказывал, что, оставшись на месте, я могу потерять и всех остальных бойцов отряда, обречь на смерть еще и Антона было выше моих сил. Что ж… Придется рискнуть и надеяться, что и на этот раз удача не отвернется.
- Казик, Славко! - позвал я.
Ребята, простоявшие половину ночи в карауле, лишь заворочались во сне. Пришлось повторить погромче. Вот они проснулись, непонимающе захлопали глазами. Наконец-то до них дошло, что их зовет командир, и, стряхивая остатки сна, пацаны вытянулись передо мной.
- Чего тянетесь? Садитесь давайте. Разговор есть. - Подождав, пока ребята усядутся на землю рядом, я продолжил: - С Антоном беда. Ян говорил, что в Тучине вроде бы врач был. Надо сходить туда и, если он еще там, привести этого врача. Справитесь?
Переглянувшись, пацаны кивнули.
- Не переживай, командир. Приведем доктора! - Казик говорил с совсем не детской серьезностью в голосе. Словно и не мальчишка, а умудренный жизнью мужчина говорил его устами.
Я кликнул Яна и, когда он подошел, принялся вводить его в курс дела:
- Ребята пойдут в Тучин. Объяснишь им, как найти врача.
Ян, услышав о предстоящем его племянникам задании, резко помрачнел.
- Чего детей посылать? - Он глянул на ребят, потом на меня. - Куда их прямо к германцам? Давай…
- Без "давай"! - Я говорил спокойно, но твердо. - Кого ты предлагаешь послать? Наших евреев к немцам? Или сам, раненный, пойдешь?
- Так то ж дети… - пытался настоять на своем Ян, но я не дал ему договорить:
- Ян, я знаю, что это дети. Но сейчас война. И поверь, там, в Сенном, им было гораздо опаснее, чем будет в Тучине. Они - бойцы! Я бы никогда не послал их туда, будь у меня выбор. Подумай сам. Я ранен. Ты ранен. Здоровых бойцов у нас - Генрих, Алик, Славко и Казик. Генриха и Алика я послать туда не могу. Они - евреи. Понимаешь? Если их остановят и проверят… им верная смерть. В любом случае два взрослых мужика привлекут внимание гораздо больше, чем два пацана. Остаются только Славко и Казик. Даже если их остановят, то они смогут попытаться как-то обмануть немцев. Тем более они - местные. Давай лучше подумаем, как им выполнить задание так, что обойтись без большого риска.