После ухода войск мы благополучно продолжили пирушку. Ну а потом нежданно-негаданно оказались перед лицом самого инспектора. Конечно же, не все, а только те, кто хоть как-то мог стоять на ногах и разговаривать…
- Покорнейше прошу меня простить, - церемонно поклонился я, мечтая уже не о пиве, а хотя бы - о простой воде и месте, куда я мог бы упасть…
- Что вы, сударь! - замахал инспектор пухлыми ладошками. - Я всего лишь хотел узнать - готовы ли вы раскаяться?
- А в чем? - спросил я. - Простите, ваше преподоб… Преподу… В общем, брат инспектор, хватит ерунду болтать. Лучше бы за пивом сгонял. Не боись, деньги потом отдам!
…Очнулся я в камере, на прелой соломе. Передо мной на корточках сидел инспектор и натянуто улыбался:
- Ну-с, господин бакалавр. Довольны?
- Кто это меня так? - простонал я, ощупывая голову. Кажется, ничего не пробито и мозги целы…
- Брат Цезарь, - охотно пояснил инспектор, протягивая мне кружку с водой. - Он, знаете ли, не любит, когда к инспекции Великого Понтифика относятся неуважительно…
Я отпил из кружки. Вода была теплой и ржавой, но показалась мне лучшим напитком в мире.
- Я проявил неуважение? - изумился я.
- А кто велел мне сбегать за пивом?
- Ну-у, - протянул я. - Подумаешь…
- Да нет, не подумаешь… - вздохнул монах, поднимаясь на ноги.
Несмотря на свой небольшой рост, он почти касался затылком потолка.
- Ваш поступок говорит о неуважении, которое вы проявляете к церкви. И это лишний раз свидетельствует, что именно вы являетесь виновником вчерашнего преступления.
- Преступления?!
- А как же назвать тот прискорбный факт, что именно вы сбросили с постамента статую его святейшества, Великого Понтифика Вселенской Церкви?
Кажется, до меня стало доходить. Действительно, вчера (или - раньше?) мы сбрасывали чего-то откуда-то… Помнится, было ужасно смешно…
- Вы понимаете, что подобное деяние не может сойти с рук никому?
- Простите, ваше… преподобие, но… - промямлил я.
- Вы скажете, что вы и ваши друзья были пьяны? Ну и что? Это, скажу я вам, вовсе не повод избежать наказания.
- Господин инспектор, да за что же нас наказывать-то? - возмущенно выкрикнул я.
- А почему - во множественном числе? - улыбнулся инспектор. - Где же вы видите - "нас"?
Действительно, в камере был только я один. Странно. Пили - вместе, дебоширили - вместе, а отвечать - я?
Словно бы угадав мои мысли, инспектор вздохнул и сказал:
- Ваши друзья отпущены на поруки господина ректора. Собственно, их вина лишь в том, что они пошли у вас на поводу… Да-да, господин бакалавр философии, у меня есть свидетели, что именно вы были инициатором подобного святотатства. Знаете, сударь, очень обидно, когда потомок такого знатного рода ведет себя столь… э-э недостойным образом. Или вы рассчитываете на то, что ваши родственники сумеют избавить непутевое чадо от наказания?
- А я хотя бы раз обращался за чьей-то помощью? - огрызнулся я.
- Возможно, что и не обращались, - кивнул монах. - Только не припомните ли, сколько раз вы были на грани исключения?
- Разве? - неподдельно удивился я.
- Инспекция Великого Понтифика обязана держать вас в поле зрения. Я, разумеется, не вел учета, в скольких дуэлях вы принимали участие. А дуэли, как вы знаете, противны Господу. Счастье, что ни один из ваших соперников не был убит, а те, кого вы покалечили, не обратились с жалобой к властям. ("Посмотрел бы я на того, кто осмелился бы обратиться!") А сколько стараний приложили ваши родственники, чтобы вы стали бакалавром. Вы решили, что ваш пьяный бред на самом деле приняли за защиту диссертации? (А ведь я так и думал!) И скажите, за весь год вашего пребывания в магистратуре сколько раз вы были на лекциях? ("А что я там не видел?") Думаю, ваши родственники уже устали оплачивать ваши счета.
- А какое вам дело до всего этого? - не выдержал я.
- Мне? - пожал плечами инспектор. - Никакого! По крайней мере до вчерашнего дня, пока вы не разбили статую его святейшества… Ваше поведение и ваша учеба - на совести господина ректора, который закрывает на все глаза. Да что там! - всплеснул толстячок руками. - Ему выгодно иметь такого шалопая, потому что ваш отец и брат довольно щедро платят ему каждый раз, когда он сообщает о вашей очередной дуэли или об очередном бастарде… Думаю, что и последние события начались не без вашего участия…
Вот тут монашек был прав! Драка началась из-за того, что я придрался к какому-то чумазому ремесленнику. Помнится, вначале побили нас, а потом мы сбегали за подмогой… Если на улице кричат "Наших бьют!", на месте не усидит даже последний зубрила.
- Мне кажется, вы тоже не против получить что-нибудь? - усмехнулся я. - Например, вспоможение на новую сутану…
Инспектор хмыкнул и, слегка наклонив голову, направился к выходу. Уже на пороге он обернулся и сказал:
- Не знаю, господин бакалавр, будет ли в этом прок… Но вы немного посидите в этой камере, подумаете о своих поступках… Я распоряжусь, чтобы вам принесли еду и… пиво.
Тюремная пайка состоят из гороховой каши с салом, большого куска хлеба и кружки пива. Пиво было тепловатым, но - это было пиво!
После обедов, которые я позволял себе, еда выглядела скудновато. После еды потянуло в сон, а когда проснулся, показалось, что потолок камеры стал ниже.
"Почудилось!" - решил я, но впечатление не проходило. Покопавшись в карманах, нашел медяк, которым побрезговали стражники, и начертил под потолком несколько линий… Мне вдруг вспомнились россказни об инспекции Великого Понтифика - о том, как невинные женщины, обутые в "гранадские" сапоги, начинали рассказывать о встречах с дьяволом, а крестьяне, которым залили кварту-другую кипятка в глотку, сознавались в прелюбодеяниях с русалками. Раньше я не особо верил в россказни. Теперь… Я вскочил и посмотрел на свои черточки. Они показали, что потолок опустился еще немного.
Не знаю, как я не сошел с ума. Потолок опустился так низко, что я мог сидеть лишь на корточках. Подвальное окно, через которое падал куцый свет, уже давно было перекрыто гранитной плитой, но мне уже не нужно было видеть потолок. Я его чувствовал!
Внезапно что-то заскрежетало, я почувствовал приток воздуха и увидел, как сбоку вспыхнул свет, обрисовавший небольшой квадрат выхода.
- Эй, студент! - окликнул меня насмешливый голос. - Ползи ко мне!
Стремительно, как только мог, я пополз на зов и выпал в тюремный коридор.
Здоровенный монах, вызволивший меня из каземата, внимательно осмотрел меня и принюхался…
- А-а… Понравилась каша? - довольно протянул тюремщик. - Ты радуйся, что его преподобие, господин инспектор - очень добрый человек.
- Я радуюсь, - недовольно хмыкнул я. - Уж я так радуюсь, что слов нет.
- Плохо радуешься, - покачал головой здоровяк. - Не понял ты своего счастья… Еще бы чуть-чуть… Потолок до самого пола опускается, а потом обратно идет… Отскребли бы то, что осталось, да собакам выбросили. Родичам бы сообщили, что господин, задержанный за пьянство, драку и оскорбление особы его святейшества, после назидательной беседы был отпущен вместе с прочими студиозами. А уж, куда он потом девался, нам неизвестно…
- А свидетели… - начал я, но прикусил язык, поняв, что друзья-приятели и пискнуть побоятся. Да и потом - будут ли мои родственники искать правду? Кто их знает, может, прилюдно они и прольют слезу, а тайком перекрестятся от счастья.
- Так что, ступай себе с миром и молись… - похлопал меня по плечу монах.
- Подожди, брат… Цезарь…
- Узнал! - довольно хмыкнул детина.
- Еще бы, - хмыкнул я. - Кто ж еще мог мне так врезать… Скажи, а зачем понадобился этот спектакль?
- Зачем? А сколько из-за тебя, урода, людей погибло? Только в городе двадцать человек! Зачем…
- Так почему же из-за меня? - искренне возмутился я. - Драку я не один затеял, да и статую - не один сбрасывал! А ответ одному мне держать?!
Брат Цезарь взял меня за плечо, развернул и повел к выходу:
- Не один. Но с них и спрос меньше… А тебе - коли много дано от рождения, так и спрос больше! И еще - не надо говорить как дите малое, что раз ты не один был, то никто и не виновен. За себя вначале научись отвечать. Понял! Иди да за ум берись, пока не поздно…
С тех пор я ненавижу закрытые помещения. Но за ум не взялся, и урок, преподанный монахом, пропал зря. Иначе не было бы ни лагеря "птенцов короля Рудольфа", ни сегодняшнего лазанья по подземному ходу.
Если бы не поддержали, то точно брякнулся бы вниз. Оказывается, лаз выходил прямо в стену оврага, а до дна оставалось ярда два-три. Убиться бы не убился, но покалечился - точно. Урок на будущее - не занимайся дурными мудрствованиями, если это опасно для здоровья.
- Кэп, что дальше? - поинтересовался один из спутников. - Хозяин сказал, что тебе нужен пленный. Говори, какой нужен. Любого доставим в лучшем виде!
- А лучше пальнем ткни! - уточнил второй.
Жак Оглобля не уточнял, чем зарабатывают на жизнь парни, но уверял, что приволокут кого угодно. Не верить опытному в таких делах человеку оснований не было, но для начала следовало найти того, кто нам нужен. Оставив в кустах кое-что из провизии, мы вылезли из оврага и пошли туда, что еще недавно именовалось пригородом.
Мы шли через обугленные бревна, пепел, еще теплый, натыкаясь на трупы и обходя стороной живых… Но даже на руинах уже возрождалась жизнь - вон парень радостно тащит уцелевший кувшин, а старик деловито осматривает топор с остатками топорища. Несколько ребятишек затеяли игру, не смущаясь тем, что происходит вокруг.
Мои спутники, непривычные к такому зрелищу, испуганно косились то на меня, то на жителей, оставшихся без крова. Мне тоже было жаль этих людей, но…
Никому не было дела до трех мужчин, одетых в испачканную одежду, и мы без хлопот миновали пепелище и вышли на берег реки, где расположился вражеский стан.
В лагере царил идеальный порядок. Шатры военачальников определялись значками, а палатки рядовых солдат - пирамидами с оружием. По меркам нашей маленькой войны это была армия…
Возле коновязей и некоторых палаток стояли часовые, что меня чрезвычайно огорчило. Нечего и думать делать ночную вылазку, особенно с моим недообученным воинством.
Осмотрев лагерь издали, я определил число солдат в пять-шесть тысяч. В принципе, именно столько я и ожидал. Но все-таки требовалось кое-что уточнить…
- Значит, так, - обратился я к моим бандитам. - Мне нужен кто-нибудь, кто живет в палатке под значком.
- Значком? - не понял один из воров.
- Значок - это что-то вроде маленького знамени, - объяснил ему второй, что выглядел потолковее.
Жак не соизволил представить своих людей, а те не стремились называть свои имена. Мне, в общем-то, было все равно, но для себя называл ребят Правый и Левый. Правый - пониже и поумнее, а Левый, соответственно, наоборот…
- Изладим! - бодро пообещал мне Правый, добавив: - А ты, кэп, возвращался бы на место. Хочешь, так и вообще в город иди. Мы тебе "языка", куда надо, туда и доставим.
- Подожду около лаза, - кивнул я. - Когда вас ждать?
Правый и Левый задумчиво переглянулись и выразительно посмотрели на меня. Понятно, парни неразговорчивые. Да и чего говорить, если я и сам понял, что такие вещи они делают ночью. Я, наверное, попытался бы сделать это днем. Но им виднее.
Возвращаясь, я невольно замедлил шаг, прислушиваясь к разговорам погорельцев. А говорили разное - кто-то сетовал, что не успел перебраться под защиту стен. Кто-то ругал подлюг-горожан и грозился отомстить - наслать на Ульбург "красного петуха".
Жаль, никто не сказал ничего, что было бы по-настоящему интересно! Хотя кое-что я увидел - десятка два мужчин (не то ландскнехты, не то пейзане) занимались тем, что расчищали от камней и обгоревших бревен площадки, а еще человек сто деловито, как муравьи, готовили к ним проходы. Ставлю фартинг против талера, что герцог готовил места для осадных машин, планируя поставить их на удалении друг от друга.
"Умные, собаки! Стояли бы рядом, нам бы проще жечь было…" - посетовал я.
Работяги, таскавшие бревна и прочий хлам, стали посматривать на меня с интересом. Не думаю, что опознали лазутчика. Скорее, решали, а не стоит ли "припахать" бездельника? Решив не искушать судьбу, я взял ноги в руки. Все, что нужно увидеть, увидел. Пожалуй, зрелище с лихвой окупило нашу вылазку.
Я был уже рядом с оврагом, как впереди показался разъезд - четверо верховых. Хотел прыгнуть в кусты, но передумал - много крапивы! Пришлось отступить к обочине и подождать, пока всадники подъедут ближе.
Благодаря стараниям Жака, я был одет как крестьянин-батрак или захудалый ремесленник. Короткий засаленный камзол, длинные штаны и драная войлочная шапка не выглядели достойной добычей.
Для четырех вооруженных всадников одинокий путник опасности не представлял. Они справились бы и с двумя дюжинами мужланов. Я рассчитывал, что в худшем случае меня стукнут тупым концом пики и отпустят восвояси.
Один из верховых, что держался на полкорпуса впереди, был в полных доспехах, со щитом, на котором был намалеван герб ("взбешенный бык с рогами" в сиреневом поле), и даже с тяжелым копьем. Видимо - командир разъезда.
"С кем он воевать собрался?" - удивился я. Таскать без надобности шлем с опущенным забралом, копье, весившее добрый стоун, и щит, "тянувший" на два, мог либо дурак, либо юнец, недавно посвященный в рыцари. Скорее, второе: слишком ярко блестели золотые бляшки рыцарского пояса.
Вслед за юнцом ехали трое, выглядевшие опытнее своего рыцаря, - в видавших виды кирасах, открытых шлемах, с легкими пиками и без щитов. На штурм или на битву всадники не собирались, а для патрульной службы - самое то.
- Стоять! - приказал рыцарь басом. - На месте стой, руки…
От волнения парень закашлялся, не досказав, что там нужно делать с руками. Но я догадался, что их нужно поднять вверх и показать пустые ладони, ибо не положено крестьянину иметь иного оружия, кроме короткого ножа на поясе.
Ландскнехты, снисходительно наблюдавшие за действом начальника, между тем профессионально взяли меня в "коробочку", нацеливая пики и в грудь, и в спину. Скорее - не из-за опасности, а в силу привычки. Молодцы! Взял бы на службу!
Откашлявшись и пытаясь придать голосу грозный тон, рыцарь спросил:
- Кто такой?
- Крестьянин я, Ганс Фуллада. Батрачу на ферме господина Лайнса, - ответил я с чувством почтения и легкого страха, поспешно снимая шапку.
- Есть такая ферма? - обернулся рыцарь к одному из солдат, на что тот лишь пожал плечами - может, есть, а может - нет…
Будь на месте юнца более опытный командир, тот бы уже принял решение - либо отпустить крестьянина, либо, на всякий случай, убить. Этот же решил поиграть в начальника:
- Почему без дела болтаешься?
- Хотел в город сходить, в гостиницу, что господин Лайнс держит, а тут вы… Теперь обратно иду. Я же не знал, что город в осаде. Разрешите, господин рыцарь, мне уйти.
Даже сквозь забрало было заметно, что парень доволен. Видимо, еще не успел наиграться новым званием. Интересно, а за какие подвиги молокососа посвятили в рыцари? Ему бы еще года два-три в оруженосцах ходить. Хотя вдруг он чей-то сын или племянник? Бывали случаи, когда отпрыски владетельных герцогов и приграничных маркграфов, имевших право посвящать дворян в рыцари, получали золотые шпоры пажами, минуя стазу оруженосцев. Опять-таки, понятно - ты посвятишь в рыцари моего племянника, а я - сына твоей любовницы…
Кажется, удоволенный юнец уже хотел отдать приказ уезжать, но тут вмешался один из ландскнехтов:
- Постой-постой… Что-то мне твой голос знаком… - задумчиво проговорил солдат, отводя пику в сторону и подъезжая ближе: - Ну-ка, мужик, морду покажи! Ба, так это же Артакс!
Резко пригнувшись, я сиганул под конское брюхо и прыгнул в кусты как рыбка - головой вперед. Крапива, твою мать!
- Вперед! - заорал юнец, пришпоривая коня.
Бывалые солдаты, в отличие от командира, понимали, что ловить беглеца в густом кустарнике бессмысленно.
- Ваша милость, - попытался урезонить юнца один из драбантов. - Коней погубим!
- За мной, трусы! - не унимался рыцарь.
Мальчишка съехал в кустарник, пытаясь показать пример, но уставший мерин, запнувшись за что-то, оступился и упал.
Рыцарский конь, способный тянуть на себе всадника в полном доспехе, стоит дорого. Примерно столько же, сколько десяток хороших лошадей, на которых обычно и ездят господа рыцари. Опять-таки - животина сильная, но очень уж быстро выдыхается! На турнире это не страшно, а вот в бою… Нет бы, дураку, оставить лишнее железо в лагере и ехать на простой кобыле.
Сидя на безопасном расстоянии, я посмеивался, наблюдая, как юнец неуклюже встает на ноги и, пятясь как рак, выползает на дорогу. Двое ландскнехтов спешились и, отдав поводья третьему, отправились поднимать рыцарского коня. Увы, их попытки были тщетными. Кажется, мерин сломал ногу, и солдаты решили его добить…
Я пожалел, что у меня не было арбалета, - спокойно сумел бы уложить солдат, а мальчишку прихватил бы с собой. Не знаю, сгодился бы он в качестве "языка", но вот выкуп бы получить за него можно… Выкуп… А почему бы не попробовать без арбалета? Вон сколько тут камней валяется…
Юный рыцарь угрюмо наблюдал, как солдаты снимают с его коня налобник и седло с попоной. Растеряв воинственный пыл, снял-таки шлем и расстегивал пропотевший подшлемник.
Обойдя противника по широкой дуге, я вышел на дорогу с противоположной стороны и бросил первый камень, решив начать с коневода. Глухой стук, и солдат свалился под копыта коней… Юнец обернулся и с недоумением захлопал глазами - до него не сразу дошло, почему какой-то мужлан собирается напасть на рыцаря и стоит ли пачкать благородное оружие.
Думал он недолго и даже попытался разрубить меня от плеча до паха, но, получив удар в лицо, сник и лег рядом с первым пострадавшим. Оставшиеся солдаты, увидев неладное, бросили свою работу и кинулись ко мне, на ходу вытаскивая оружие.
Я позаимствовал меч у "павшего" и принял бой. Ландскнехты дрались хорошо, но они были кавалеристами и потому норовили нанести удар сверху, как привыкли, на мгновение открывая беззащитный просвет между кирасой и горлом, будто приглашая нанести укол…
Первый - он так и умер с перерезанным горлом. Второй (тот, что узнал меня!) оказался умнее и догадался бросить меч.