Номер был хорош. Стены отделаны панелями из красного дерева, украшены восточными коврами, а оконное стекло настолько прозрачно, что я не поленился и проверил - а есть ли оно вообще? Пожалуй, подобный кабинет был единственным не только в Ульбурге, но и во всей Швабсонии. Кто бы додумался обустраивать комнату в трактире на манер женского будуара и устанавливать в ней двойные двери?
Видимо, в "угощение" входила и смазливая девица, втащившая поднос с яствами. Девушка поставила поднос на стол и так соблазнительно выгнулась, что шнурки на корсаже стали развязываться сами собой, а я невольно напрягся, ожидая ее дальнейших действий.
К моему огорчению, девушка выпрямила стан, отошла к стене и… поскребла по ней ноготками. Одна из панелей отошла в сторону, а в образовавшееся окно на меня уставился довольный Жак Оглобля:
- Ну как?
- Нет слов… - покачал я головой. - Тебе бы в тайной полиции служить.
- Иногда лучше перестраховаться, - хмыкнул Жак и пояснил: - То, чего другие не знают, тебе не повредит. Народ сейчас думает, что ты с Анхен развлекаешься, - пусть думает. Чужих глаз и ушей вокруг много, но в каждую дырку их не воткнешь… Место тут надежное, проверенное. А при Анхен можно говорить спокойно. Девка хорошая, послушная, а сказать ничего не скажет - немая она от рождения. Ну разве что на передок слаба, так это и хорошо. Анхен это дело без слов понимает…
- Подумаю, - кивнул я.
- А чего тут думать? - удивился Жак. - Я ее сам пробовал - знаю. Давай-ка выпьем.
Посмотрев на поднос, я слегка загрустил - трактирщик из лучших побуждений поставил на поднос две бутылки хорошего вина, но позабыл, а то и вовсе не знал о пристрастиях гостя.
Жак, понявший все без слов, усмехнулся, передал мне кувшин, а сам, вскинув бутылку, как горн, припал к горлышку.
Я налил Анхен вина и чокнулся квасом с недоумевающей девицей. Как хорошо, что девка немая, иначе и ей бы пришлось объяснять - почему же я не пью!
Хотел поговорить с Жаком о лазутчиках, но разговор сам собой перешел на события минувшей ночи.
- Капитан, а зачем зятю бургомистра было предавать? Что бы он получил у герцога? Деньги? У бургомистра их больше. Титул?
- Титул… - задумался я. - Нет, титул он получить не мог. Герцог Фалькенштайн, насколько я знаю, имеет права возводить во дворянство, но титулы он раздавать не вправе. А хоть бы и имел - зачем зятю бургомистра титул?
- Зачем-зачем! - усмехнулся Жак. - Не все же такие как ты, что от титулов в наемники сбегают. А я ведь тот герб хорошо запомнил. Герольду как-то его описал, тот челюсть отвесил, а потом отбарабанил - чей это род и какие титулы.
Я кисло улыбнулся. Помнится, еще во время службы в наемниках кто-то из нашей десятки, нет-нет да и напоминал мне о карете с гербами. Потом мои парни разбрелись, а другие очевидцы - кто где… Но мне и тогда не хотелось, да и сейчас не хочется вспоминать ни о своем титуле, ни о гербе. Да и лишили меня, наверное, всех титулов…
- Щит наемника должен быть гладким… - перебил я Жака, пытавшегося сказать что-то еще: - Давай-ка лучше о деле. Силы у герцога большие?
- Чего мои люди не могли определить, так не могли. Они ж, понимаешь, не солдаты, а воры да убийцы. Но, судя по всему, тысяч пять.
- Вот ведь хренятина какая! - не удержался я. - Пять тысяч… Так они же нас как крыс перебьют!
- Перебьют, - согласился Жак. - Если навалятся в одном месте да ударят, то ополченцы оборону не удержат. Эх, командир, тебе бы на стены да сотен пять наших, "псов войны"…
- Сам уж об этом думал, - грустно признался я.
- Что делать думаешь?
- Что тут думать - всех на стены выгоню. И нищебродов твоих - тоже! Ну, кроме тебя, разумеется. Я твоим жуликам уже и место на стенах присмотрел.
- Я сам пойду. Кто ими командовать-то станет? - спокойно ответил Жак, вытягивая из окошка руку и хватая с моего подноса нетронутую бутылку: - Можно подумать, что ты кого-то другого поставишь?
- Да я в тебе и не сомневался… Встанете возле второй башни. Ну та, под которой речка течет.
- У нас ее так и зовут - Речная башня, - кивнул старый друг. - Кстати, ниже ручья подземный ход есть. Если уж совсем кисло станет - мы через него на волю и уйдем…
- Жак! Твою… - чуть не выматерил я друга, но вспомнил, что он, как-никак, "король": - Что же ты раньше мне не сказал… зараза…
- А зачем? - невозмутимо сказал Оглобля, выковыривая пробку и делая глоток. - Я ведь тоже не знал, будет осада или - нет. Теперь вот и говорю.
- Ты уверен, что никто не знает про ход? - засомневался я.
- Никто! - уверенно повторил Жак. Осушив бутылку почти до половины, он удовлетворенно потер живот: - Может, я и сам бы не узнал. Но там, неподалеку от башни, - уточнил он, - мой склад стоит. Решил я подвал углубить. Нанял людей, а они копали-копали, а потом бегут - ход, мол, подземный. Ну ход этот мы почистили. Кстати - через него мой человечек, что новости собирал, и пришел. Фалькенштайн все кругом перекрыл - ни пройти ни проехать…
- Ход длинный?
- Приличный. С милю - точно. С той стороны он в овраг выходит.
- Жак, а ты уверен, что про него совсем-совсем никто и ничего не знает?
- Копари знали. Но они, понимаешь ли, не расскажут…
- Ясно… - с пониманием кивнул я.
- Ага, - без малейшего смущения подтвердил мои догадки король воров. - Когда они подвал углубляли, земля осыпалась. Случайно, разумеется… Мы их откопали, похоронили, как положено, да и семьи не обидели.
- А те, кто копарей… откапывал и ход чистил, не расскажут? - недоверчиво хмыкнул я.
- Н-ну, полной гарантии, конечно же, нет. Только не думаю, что кто-то из моих ребятишек пойдет об этом рассказывать.
- И бургомистру?
- А что бургомистр? - хмыкнул Жак. - Узнай он о тоннеле, давно бы засыпать приказал. Лабстерман - лиса старая, битая. Среди моих ребят он уже пять или шесть слухачей имеет. Только знают они о чем можно доносить, о чем - нет. И о ходе том знают только те, кому положено. А им я сказал - ежели кто чужой узнает, то я и разбираться не буду… Да и невыгодно им. Знаешь, сколько товаров мимо городских ворот идет, беспошлинно? То-то…
- Ну будем надеяться, - почесал я затылок. - А мне от тебя помощь требуется.
Пока я рассказывал, Жак мрачнел все больше и больше. Под конец, выпив остатки вина, длинно и вычурно выругался…
- Ну что, сделаешь? - поинтересовался я, наблюдая за лицом старшины.
- Сделаю… - уныло протянул он. - Куда же мы денемся? Хотя дело-то - очень поганое…
Оглобля закрыл окошечко, а я взял Анхен за руку и притянул к себе. Девушка отставила бокал и крепко обняла меня, нащупывая язычком мой рот…
* * *
Я до одури всматривался в черноту ночи, нервничал и попусту прикрикивал на парней, не понимавших, а чего мне от них нужно. А тут еще принесло и господина первого бургомистра. Век бы его не видеть, но я как можно заботливее спросил:
- Как вы, сударь?
- Да что со мной будет? - отмахнулся герр Лабстерман, который, кажется, постарел за пару дней на десять лет. - Со мной ничего. А дочь убивается, дети плачут. Счастье, что они еще слишком малы.
- Война… - глухо обронил я.
- В том смысле, что война все спишет? - криво усмехнулся старик. - Не все, господин Артакс, не все…
- Посмотрим, господин бургомистр, - не стал я спорить. - Если в конце осады мы будем с вами живы, то поговорим. Думаю - если оборона города затянется, то убийство предателя будет выглядеть для вас совсем в другом свете. Пока будет идти война, свершится столько всякого непотребства, что ваш поступок будет выглядеть вполне достойным какой-нибудь поэмы.
Жители Ульбурга смотрели на Лабстермана с восхищением. Господин бургомистр казался героем старинных преданий! Возможно, так оно и было, но решать философско-этические задачи я не нанимался. Мне платят за оборону города. И где же обещанный сигнал? Ну наконец-то со стороны пригорода показался яркий столб пламени. Это нищие, сделавшие свою работу!
Лучников было мало. Да и откуда им взяться? Ладно, что хоть кого-то удалось найти, - десяток ульбургцев, сохранивших прадедовские луки (как их мыши не съели?), и столько же пришлых, кто возжелал нам помочь. Будь у меня хотя бы сотня лучников, было бы легче. Но в арбалет горящий болт или стрелу не вложить… Хотя почему бы не попробовать?
- Эдди! - подозвал я мальчишку, вертевшегося рядом. - Свистни своих, пусть несут паклю и масло! Вы, двое… - подозвал я взрослых стражников, - взводите арбалеты! Вот так…
Обмотав наконечник болта соломой, намазал его смолой с факела, вложил в желоб и, проверив - не зацепится ли, приказал:
- Факел!
Ура, получилось! Воздух прорезала огненная полоса!
Началась лихорадочная работа. Мальчишки оборачивали короткие арбалетные стрелы и железные болты паклей, окунали их в масло и передавали взрослым, что суматошно взводили все арбалеты, имевшиеся под рукой. Двое "летучих" побежали на стены, показывать - как правильно поджигать.
- Приготовить зажигательные стрелы! По пригороду - залп!
Лучники и арбалетчики на секунду заколебались, а я заорал так, что меня услышали на самых дальних куртинах и башнях:
- Кому сказано - жечь к ядреной матери!
- Артакс, что вы делаете? - возмущенно вскричал бургомистр.
- Отдаю приказ, - невозмутимо ответил я, прицеливаясь в соломенную крышу ближайшей лачуги, до которой было шагов четыреста: - Эдди, поджигай!
Главное - показать пример! Как только первая стрела сорвалась с тетивы, вслед за ней устремились десятки огненных росчерков…
Большинство зажигательных стрел, выпущенных в первом залпе, потухли еще в воздухе, а часть упала на землю, не причинив никакого вреда. Но все же пара-тройка нашла добычу, попав в соломенную крышу или в охапку сухого хвороста. За первым залпом последовал второй, потом третий. Через несколько минут пригород пылал…
Еще бы не запылать, если на той стороне уже действует с десяток поджигателей, отправленных еще с вечера. Можно бы и вовсе обойтись без огненных стрел, но так лучше - больше паники!
Лачуги, в отличие от каменных домов горожан, делались из того, что оказывалось под рукой, - старых деревьев, соломы, смешанной с навозом и глиной. Впрочем, каменные дома тоже прекрасно горят. Как подсказывал опыт, поселок должен сгореть дотла через пару часов, а ближе к ночи там останутся только угли.
- Артакс! Что вы натворили! - каркнул бургомистр, вцепившись обеими руками в края бойницы, наблюдая за теми, кто метался в пламени.
- Жаль, что не сделал этого раньше, - ответил я. - Очень хотелось бы верить, что солдаты герцога еще не успели выгрести у наших… "пригорожан" их запасы.
- При чем тут запасы? - не понял бургомистр. - Вы оставили людей не только без крыши, но и без еды!
- Вы правы, - кивнул я. - Но лучше, что их оставил без крова и пищи я, а не герцог…
- Господин Артакс, а что чувствуете вы, когда убиваете? - неожиданно спросил Лабстерман.
- А это зависит от ситуации. Вот, например, сейчас…
Взяв один из взведенных арбалетов и выцепив беглеца, охваченного пламенем, спустил крючок. В шуме и треске пылавшего дерева не было слышно ни крика боли, ни стона агонии…
- Так вот… - продолжил я, передавая оружие адъютанту. - Заряди! - Повернувшись к бургомистру, сказал: - Я всего лишь спас человека от лишних мучений. В данный момент я не чувствую ни-че-го! Ни раскаяния, ни угрызения совести, ни… удовлетворения. Поймите, Лабстерман, что убийство - не моя работа. Моя работа - война. А убийство - это так, попутно.
- Все же поясните, зачем вы отдали приказ сжечь пригород? - поджав губы, потребовал бургомистр и не очень охотно добавил: - Если вам нетрудно. Поймите, Артакс, я не осуждаю ваши действия, но только хочу понять, что вами двигало, когда вы приказали сжечь несчастных…
- Думаю, Фалькенштайн рассчитывал на запасы провизии в пригороде. Что же, теперь ему придется менять свои планы. А это, господин бургомистр, будет играть на руку нам!
- Но…
- Послушайте, Лабстерман! - перебил я бургомистра. - Договоримся - сегодня вы первый и последний раз потребовали от меня объяснений во время боя. Выслушайте меня! - твердо сказал я, заметив, что первое лицо города пытается что-то возражать: - Вы получите от меня все пояснения и разъяснения потом, когда осада будет снята! Сидеть и рассуждать - правильно я поступил или неправильно, вы можете. Только так, чтобы я этого не слышал!
Побледневший господин Лабстерман с жалостью посмотрел на пламя и с ужасом - на меня. Объяснять прописные истины войны трудно. Подчас - невозможно…
Глава вторая
ОХОТА ЗА "ЯЗЫКАМИ"
Любая уважающая себя крепость должна иметь тайный ход (он же - выход!). Как же иначе? Нужно делать вылазки, добывать лазутчиков или, на самый крайний случай, - удирать. Желательно после завершения строительства перебить всех рабочих, чтобы они не могли никому ничего рассказать.
Подземный ход обычно напоминает барсучью нору, в которую с трудом может протиснуться взрослый мужчина. Неслучайно ночные вылазки особого урона неприятелю не наносят - большой отряд не вывести, доспехи с копьями с собой не возьмешь. Был на моей памяти случай - солдат, возжелавший поучаствовать в вылазке, застрял. К счастью, заклинило его на самом входе, поэтому удалось обвязать неудачника веревкой и, привязав к лошади, вытянуть на свет божий. Иначе пришлось бы резать и выносить по частям.
Но все равно, подземный ход - вещь крайне нужная!
Тоннель, который я заранее обозвал "кишкой", таковой не был. Наоборот, выгодно отличался от прочих - ни гнетущей тесноты, ни червяков, что свешивают хвосты со всех сторон. Простор! Будь у нас конница, можно бы провести в тыл Фалькенштайну эскадрон кавалеристов.
Пол и свод, облицованные каменными плитами, не пропускали ни капли воды, хотя наверху текла река…
Подозреваю, что ход был прорыт и обустроен еще во времена Старой империи. Возможно, был он сооружен с теми же целями, что и наши потайные лазы, - удирать. Хотя какой-нибудь Гай Скрибоний мог прокопать тоннель (ну, понятно, не собственноручно!), чтобы ходить к своей тайной пассии - Мессалине или Лукреции… Или не жили здесь патриции? А может, этот ход был прорыт по приказу жрецов какого-нибудь храма? Увы, городской магистрат не хранил старинных пергаментов, да ежели бы и хранил, то вряд ли бы в нем отыскалась история подземелий. В этом случае тоннель перестал бы быть тайным.
Никогда не любил ни подвалов, ни подземных ходов. Вообще терпеть не могу замкнутые помещения. Нет, "фобий" у меня нет. Понадобится, буду сидеть в берлоге, спать в пещере и ползти по земляным норкам и отнорочкам. Только постараюсь при первой возможности сбежать оттуда…
Двадцать два года назад
Толстячок в залатанной, но чистой сутане обвел нас по-отечески строгим взглядом:
- Тяжело? Ничего, бывает… Покаетесь - легче станет! Ну, господа студиозо и… прочие, кто хочет облегчить душу? Вы, господин бакалавр, готовы? - уставился он на меня, поглаживая потную лысину.
Я думал не о раскаянии, а о том, что господину инспектору Великого Понтифика повезло с прической - не нужно подвергать голову томительной процедуре выбривания тонзуры.
Ужасно хотелось "подлечить" голову. Сторож, приставленный к камере, где мы скоротали ночь, намекнул, что за определенную мзду он готов сбегать, но стражники, что нас задержали, опустошили мои карманы, а у приятелей и до этого не было и ломаного фартинга. Конечно, если бы нас выпустили, то любой кабатчик отпустил бы мне в долг столько пива, сколько бы влезло. Собака-сторож в долг был готов отпустить только вонючую воду…
Городская стража, как правило, после увлекательного действа (тычков и выворачивания карманов) либо отпускала нас восвояси, либо, если студиозо плохо стояли на ногах, сдавала нас с рук на руки университетской охране, и все заканчивалось душещипательной беседой с господами деканами. Хуже, если отправляли в подвал городской ратуши. В этом случае приходилось сидеть до утра, платить штраф, а потом предстать пред светлым взором самого ректора.
Ну угораздило нас вчера так надраться, что никто не помнил, чего мы такого натворили, что стражники сдали нас не в руки университетского начальства или, на худой конец, подесте, а церковным властям?
Инспектор, представлявший в нашем городе (и, заодно, в университете) особу Великого Понтифика, мог сделать много. Много в смысле неприятностей… Например, задержать любого подозрительного субъекта, отправить оного в пыточную камеру или в тюрьму. Единственное, что он не имел права с нами сделать, - отправить на эшафот, не получив на то санкцию ректора. Вроде бы за все время существования университета ни один из ректоров не давал разрешения на казнь студентов. Но времена меняются…
Последний месяц выдался тяжелым… Кажется, начался он с того, что мы, бакалавры и старшекурсники, "обмывали" мантию пожилого (а по моим тогдашним представлениям - старого!) бакалавра права Мигре Табеле. Парню на днях стукнуло тридцать, и его отец, мэтр Табеле, преуспевающий нотариус, которому надоело платить за учебу великовозрастного балбеса, поставил-таки вопрос ребром - либо "вечный" студент получает искомую степень и отец делает его младшим компаньоном, либо - отказывает в наследстве.
Мигре, умолив родителя на отсрочку и двести талеров на "сбор материала и написание диссертации", нанял за двадцать монет пару ученых (но нищих!) голов, состряпавших за неделю подходящий опус.
Во время защиты строгие профессора (кое-кто поступал в alma mater вместе с соискателем!) закрыли глаза на непотребное состояние диссертанта, слабое знание предмета, дружно набросали белых шаров в урну для голосования и так же дружно пошли в трактир, где их уже ждал накрытый стол.
Оставшееся время и деньги новоиспеченный бакалавр использовал для "прощания" с друзьями. Когда деньги закончились не только у Табеле, но и у меня (я как раз получил ежемесячную ренту), нас потянуло на приключения…
Маленькая драчка между студентами (включая сюда магистрантов) и подмастерьями выросла в войну между гильдейскими ремесленниками, позабывшими взаимные склоки, и студентами всех факультетов, включая теологический. В город пришлось вводить королевские войска (которые, вообще-то, должны были идти на войну), потому что городских стражников, пытавшихся навести порядок, побросали в речку. Студенты и горожане, разозлившись, что им не дали подраться, помирились и принялись строить баррикады…
Разумеется, профессиональная армия сражается лучше, нежели бюргеры и студенты, но наше преимущество было в том, что в город вошла кавалерия, а не пехота. Да и численное превосходство бьио на нашей стороне…
Узкие городские улочки, перекрытые баррикадами, стали ловушкой для всадников. Когда количество погибших перевалило за несколько десятков, а раненых - за сотню, король приказал вывести войска, предоставив горожанам самим разбираться друг с другом…
К тому моменту, когда солдаты ушли из города, в нем практически не осталось ни одного целого стекла. Несколько зданий было сожжено, а на улицах лежали убитые и раненые…