- Думаю - меньше, - кивнул я. - Герцог уже распустил большую часть наемников, оставив только вассалов. Скоро осень - пора сбора урожая. Бароны и рыцари Фалькенштайна проели свою свинину. Теперь они имеют полное право вернуться в свои замки. Единственное, чего я опасаюсь, что герцог получит деньги от тех, кому он пообещал принести присягу, - от Восточной империи или - от Великого Понтифика. Или деньги дадут вольные города.
- Вольные города? Наши братья? - с изумлением вытаращился на меня герр Кауфман. - Между нашими городами идет честная борьба!
- Ни Брюмен, ни Рюень не пойдут на такую подлость! - вскочил какой-то незнакомый мне старшина.
- Господа, оставьте ваши глупости о честной борьбе, когда дело касается прибыли, - засмеялся Фандорн. - Любой из конкурентов спит и видит, как герцог стирает нас с лица земли. И потом, герцог ведь не обязан докладывать - на что он истратит деньги. А вольные города вовсе не обязаны догадываться об этом… Ну можно сделать вид, что не догадываются.
- Да, но Брюменское соглашение, по которому вольные города должны помогать друг другу… - начал Кауфман.
- Если мы сдадим город, соглашение будет стоить не дороже старого клочка пергамента, - перебил Фандорн.
- Простите, господа, - вмешался я. - Давайте оставим дискуссии на потом. Сейчас мы должны решить главное. Уж коль скоро Городской Совет здесь, в полном составе, я хочу знать следующее: либо вы разрываете со мной договор, я ухожу из Ульбурга, а вы - делайте, что хотите. Сдавайтесь, продолжайте оборону, грызитесь. Либо вы оставляете закон в силе, и я продолжаю руководить обороной города. Но, - добавил я строго, - к прежней плате вы добавите еще пятьсот талеров! Причем - немедленно. Предлагаю голосовать. Кто за то, чтобы город Ульбург расторг договор с наемником Артаксом, - поднимите руки.
В зале на краткий миг воцарилась тишина. Наверное, немалое число старшин хотели бы, чтобы я убрался подобру-поздорову, а город сдать на милость герцогу, но в этот момент не поднялась ни одна рука.
- Итак, я остался в качестве коменданта, - констатировал я и предложил: - Прошу вас, пятьсот талеров.
- Почему пятьсот? - прервал молчание Лабстерман.
- Двести как компенсация ущерба. А еще триста - на расходы, связанные с обороной. Мне, господа, нужны наличные деньги, чтобы не бегать каждый раз в ратушу и не стоять перед вами с протянутой рукой.
- Артакс прав, - вмешался вдруг чернобородый старшина кузнецов. - Деньги нужно дать. И еще, господин Лабстерман взял на себя слишком много власти…
Вот уж от кого я не ожидал поддержки - так от него. Скорее, он должен бы мечтать о том дне, когда представиться случай сожрать живьем обидчика, то есть меня.
- Объяснитесь! - каркнул первый бургомистр так, что даже мне стало не по себе.
Кузнец, уткнувшись в пол, пробормотал:
- Я считаю, что вы, Лабстерман, пытаетесь стать не просто первым управляющим города, а первым и единственным правителем. Именно вы созвали Совет, и именно вы предложили сдать город.
- Эрхард, что вы такое мелете?! - возмутился Лабстерман. - Городской Совет был созван, потому что так пожелали старшины. А предложение о сдаче города - это не приказ, а повод для обсуждения. Я хотел узнать ваше мнение!
- А почему вы не попросили помощи у императора? Где имперское войско, которое бы выступило на защиту наших свобод?
- Эрхард! Видит Бог, я сделал все, что мог! - торжественно сказал первый бургомистр. - Мы объехали добрую треть Швабсонии, чтобы отыскать помощь. А письмо к императору было отправлено еще за месяц до начала осады. Но я не могу знать, почему он не остановил Фалькенштайна…
- Гонцом к императору был ваш зять? - усмехнулся кузнец Эрхард, подняв-таки глаза на бургомистра.
- Я не могу отвечать за действия зятя, - глухо отозвался Лабстерман. - Мне он сообщил, что письмо было передано в канцелярию его величества, потому что отдать послание лично в руки невозможно - император не дает аудиенций гильдейским старшинам.
Кажется, слова старшины задели не только бургомистра, но и многих сидевших в зале. Пожалуй, о зяте кузнец сказал зря. Ведь именно бургомистр наказал предателя.
- Господин Эрхард, - сказал второй бургомистр официальным тоном, - ваши обвинения абсолютно беспочвенны. Мы понимаем, что вы не очень любите господина Артакса, которого герр Лабстерман пригласил возглавить оборону Ульбурга, и предпочли бы видеть имперских солдат, но мы уверены, что комендант больше других радеет за наш город.
Я восхитился талантом второго бургомистра переводить разговор на другую тему. Не зря он занимается судейскими делами!
Теперь уже сам Эрхард выглядел дураком и чуть ли не предателем! В зале для заседаний раздались смешки - бюргеры вспомнили, как кузнеца учили вежливости. Эрхард, наливаясь краской, злобно посмотрел на первого бургомистра, потом на меня и сел.
- Думаю, мы можем вернуться к разговору, когда Фалькенштайн снимет осаду. Я готов ответить на все вопросы гильдий, - заявил первый бургомистр. - Принесите деньги, - кивнул он казначею.
- Как я понимаю, Совет согласен продлить мои полномочия? - обвел я взглядом зал. - В таком случае - всем немедленно разойтись по своим местам. На время осады здесь будут находиться только бургомистры и казначей! Все остальные - на стены! Проведение советов, совещаний во время войны - запрещаю!
- Почему? - изумленно вытаращился на меня старшина стеклодувов.
- Потому что, заканчивается на "у", - отрезал я, не вдаваясь в разъяснения.
Другим членам Совета растолковывать такую очевидную вещь, как необходимость единоначалия, не было нужды. Фандорн, а с ним еще несколько бывалых людей уже на выходе кивнули мне одобрительно. Я услышал, как один из маститых гильдейцев, обняв за плечи старшину стеклодувов, объяснял:
- Представь: во время выдувки, вместо того чтобы обрезать формы, твои подмастерья начнут совещаться, правильно ли ты подобрал песок и соду. А если ученик начнет подсказывать, как оконное стекло делать?
- Да я его заставлю сухой песок варить и формы без рукавиц брать! - вскинулся стеклодув. - Он у меня до конца дней одни бутылки дуть будет… Мастера учить?!
- Так чего же ты сам мастера учишь?
Я вышел из ратуши с увесистым мешком. У коновязи меня ждали Гневко и Эдди.
- Так… - прикинул я, развязывая "кошелек". Отсчитав двадцать монет, вручил их адъютанту: - На пять талеров купишь еды для парней, а остальное отдашь матери Вилли. Скажешь - пансион.
Надо бы еще дать денег семьям тех парней, что погибли, и оставить запас для тех, кому еще суждено погибнуть…
Вот почему я не хочу быть начальником! Командовать людьми на войне, посылать их в бой - это одно. Но ломать голову о сиротках, вдовицах… Да пропади они пропадом, все сиротки и сиротинки, вместе со вдовами и безутешными матерями!
Эдди убежал выполнять приказ, а я, привязав мешок, не стал вскакивать в седло, а повел гнедого в поводу. Хотелось пройтись пешком. Казалось, что вымазался в чем-то грязном, липком - стряхнуть бы…
В намерении пройтись я не преуспел. Только отошел от ратуши, как взгляд уперся в высокие шейные колодки, в которых была заключена женщина.
Может, прошел бы мимо, если бы рядом не стоял стражник с алебардой и в кирасе. На всякий случай заранее возмутился - почему не на стенах? Открыл рот, но вспомнил, что в караулы ходят ополченцы из "нестроевых", и решил вначале проверить - дедок ли какой-нибудь - из моих.
Стражник стоял спиной, потому пришлось подойти ближе. Не будешь же орать - эй, солдат, покажи морду? Точно, дедок. Но алебарду держит очень браво, а кираса была начищена как "хозяйство" у кота.
- Молодец! - похвалил я "солдата".
- Чаво? - переспросил меня латник, отставляя алебарду и приставляя к уху ладонь: - Громче говори! Ниче не слышу…
- Не слышит он ничего! - затараторила сидевшая в колодке женщина. - Глухой, как пень трухлявый. Не в солдаты его, а на теплую лежанку, а то песок сыплется, будто в Ульбурге своего песка мало. А от камней, что герцог бросает, теперь его еще больше будет… Вы, господин Артакс, скажите - долго нам еще мучиться или нет? А то ведь надоело - каждый день в нас камни кидают и кидают, кидают и кидают, все уже закидали. Скоро в ратушу камни лететь будут. Вам такие деньги огромные платят, а вы ничего не делаете! Я вот скажу бургомистру, чтобы он у вас из жалованья по талеру за каждый камень высчитал.
Опасаясь, что, если останусь, меня заговорят до смерти, я сделал шаг вперед, как вдруг услышал:
- А герцог нас все равно захватит, как только о подземном ходе узнает…
- Ну-ка, ну-ка… - заинтересовался я, поворачиваясь к женщине: - Что за подземный ход?
- Вот видишь, хоть ты и комендант, а ничего не знаешь! Верно говорят, что ты деньги зазря получаешь! - обрадованно заголосила женщина. - Барри Вульф ход подземный отыскал, что из города в лагерь герцога ведет! Сама слышала, как он моему мужу рассказывал. Говорил, что только он один и знает о ходе, а больше - никто!
- Так уж и никто? Ты знаешь, муж знает… Вон сколько вас уже.
- Так Барри не сказал, где этот ход начинается да где кончается. Сказал, что нашел его, когда на охоту ходил. У нас он один охотник и есть, а больше нет дураков, чтобы целыми днями по лесу бродить. Разве что мой дурак с ним ходит, так с моего чего взять? Михель - он и есть Михель!
- Подожди-подожди… - прервал я водопад слов. - Расскажи лучше, как все было. Кто такой Барри Вульф?
- А чего говорить? Я же объяснила, что Барри охотой промышляет да чучела делает. Его мой муженек-дурачок вчера в гости привел. Вместе, видите ли, на стене стояли. Оба усталые, злые, мокрые. Дождь вчера весь день шел, немудрено промокнуть. Я им по рюмке шнапса налила, а Барри тетерева копченого принес. Чего бы иначе я на него шнапс стала переводить? Слово за слово, еще выпили, а потом - еще, под тетерева-то хорошо у них шло, а я-то и не пила, вы не думайте… Вульф и говорит, я, мол, месяц назад перед самой осадой на дыру наткнулся, что в город идет. Говорит, тропка в эту дыру ухоженная, не иначе контрабандисты шастают. Но, говорит, один не рискнул идти. Мужа моего Михелем зовут, как того дурака деревенского, что счастье свое искал-искал, да проворонил, давай, говорит, Михель, вместе туда сходим, когда осада закончится, может, найдем, что интересного. А еще говорит, если герцог про ход узнает, так сразу городу конец и придет! Потом заснули оба, а утром я и спрашиваю - где, мол, ход-то этот? А Барри этот, охотничек, заюлил - никакого хода нет, придумал я все. Ну а Михель мой, он, как тот Михель-дурак из сказки, - ничего не помню, пьяный был… Я уж сегодня одной соседке сказала, другой - они не верят. Пошла тогда к господину Лабстерману, а он и велел меня в колодки на два часа посадить, чтобы, мол, языком зря не молола… Нет, мол, никакого хода и быть не может. Стою тут, как дура, а этот - пень глухой, даже и словом перемолвиться не с кем…
- Так где, говоришь, охотник живет? - спросил я.
- Да там и живет, где и раньше жил, - на Ключевой улице, второй дом справа. У него еще на дверях лосиные рога прибиты. Говорят, остались, мол, от жены, которая ему рога наставляла, а потом с купцом проезжим убежала.
Дом с рогами я знал. Как же не знать такую достопримечательность!
Весь дом состоял из одной большой комнаты с очагом. На стенах висели охотничьи трофеи - головы оленей и кабанов, рога и какие-то неизвестные мне черепа. Пол завален мусором вперемежку со шкурами. Тут же пустые бутылки и какой-то невзрачный человек. Запах такой, что можно не гадать, отчего у охотника сбежала жена…
Барри Вульф, крепко сложенный мужчина с большими усами, но реденькой бородой, натягивал тяжелые охотничьи сапоги.
- Михель, а Михель, нам на стену пора! - взывал он к совести лежащего, но тщетно.
- День добрый, господин Вульф, - поприветствовал я охотника. - Не иначе вы тут пир закатили…
- Ну какой там пир… - хмуро отозвался Барри. - Выпили-то всего ничего - вчера у Михеля пару бутылок, потом - у меня пару, а этот… - презрительно кивнул он на спящего, - уже и с копыт долой. Пить не умеешь - не пей! Не знаю, как его и разбудить-то теперь. И супруга у него, как на грех, куда-то запропастилась. Она бы быстро его подняла. Ничего, всыплет, когда Михель домой явится.
- Фрау сейчас в колодках сидит… - сообщил я. - Про лаз подземный рассказала, а ей не поверили.
- Да какой там лаз?! Брешет, дура. Ей вчера померещилось, что я ее муженька звал тоннель проверить. А к колодкам ей не привыкать - она, почитай, раз в месяц там сидит…
- Брешет, значит? - улыбнулся я.
- Брешет! - убежденно сказал Барри. - Вот не так и давно случай был. На мессе с соседкой подралась, которая раньше ее святой воды зачерпнула, - за волосы схватила и стала по храму таскать. Патер ей велел "Деуса" десять раз прочесть, а она - ругаться! Ее за это, помнится, к трем часам приговорили. А был еще случай, когда она на соседку поклеп возвела - та, мол, козу завела, которая перед окнами гадит…
Я послушал бы еще, но времени было мало:
- Барри, кто еще про подземный ход знает?
Охотник засопел и принялся проверять одежду - не жмет ли.
- Барри, радость моя… Ты что, не знаешь, что я с тобой сделать могу? - ласково спросил я.
- Знаю… - пробурчал охотник. Потом, засмурнев еще больше, выдавил: - Я же на него давненько наткнулся. Вот только Михелю с его бабой и сказал, сдуру. Но Михель - он ничего не помнит, а жене никто не поверит.
- А тебе этот ход зачем?
- Хм, - слегка повеселел Барри. - А мне, господин комендант, тоже сгодилось бы через него кое-что таскать. Чем я хуже? Видел я, как таскают в город и кружево фландрийское, зеркала италийские, что запрещены к ввозу. Ну мало ли…
- А не боишься?
- Боюсь, - кивнул охотник. - Сожрут, ежели что… С какашками схавают, не поморщатся. Но если с их главным договориться, который на рынке стоит, то, глядишь, не надо будет чучела эти долбаные набивать да за птицами на старости лет бегать.
- Однако… - покрутил я головой. - Как же ты жив-то до сих пор.
- Потому и жив, что язык за зубами умею держать, - усмехнулся Вульф.
- Значит, говоришь, без тебя этого хода не найти?
- Не-а, - мотнул головой охотник.
Охотник Барри Вульф умер быстро - только слегка удивился, когда нож вошел в сердце.
"Умел бы ты язык за зубами держать, был бы жив", - заключил я, укладывая тело на пол, рядом с пьяным Михелем, и вытаскивая нож.
Рисковать не хотелось. Фрау Хельга - большая сплетница, но если кто-то захочет проверить ее слова? Вряд ли у герцога много своих людей в городе, но они должны быть! Выбить из охотника правду - пара пустяков. Дядька он крепкий (был…), но не родилось еще человека, которому нельзя было бы развязать язык.
Во дворе раздался предостерегающий кашель гнедого, а голос бургомистра прокаркал:
- Артакс, скажите своей лошади, чтобы она меня пропустила.
Лабстерман нервно постукивал по булыжнику тростью, но войти не мог, потому что гнедой своим крупом перегораживал вход в дом и время от времени демонстрировал задние копыта. Гневко нисколько не смущало, что он машет подковами перед физиономией главного лица города, - у него вообще напрочь отсутствовала субординация.
- Я могу увидеть охотника Вульфа? - поинтересовался бургомистр.
- Разумеется… - улыбнулся я. - Увидеть - да, можете.
- Что такое? - сразу же насторожился бургомистр. - Что вы с ним сделали?
- Говорят, излишнее знание вредно для здоровья, - туманно изрек я.
- Значит, подземный ход все-таки есть. Вы узнали от Вульфа, где он проходит, и убили беднягу… - констатировал первый бургомистр и с сомнением в голосе произнес: - А мне, разумеется, вы об этом не скажете.
- Почему не скажу? - удивился я и многозначительно сообщил: - Тоннель идет из города за городские стены…
- Артакс, не изображайте фигляра, - поморщился Лабстерман. - Вы обязаны мне рассказать про подземный ход! Я, как первый бургомистр, обязан это знать!
- Расскажу. Более того, я вам его покажу, - пообещал я. - Но - потом. После того как осада будет снята.
Лабстерман был раздосадован, но не настаивал. Знал, что бесполезно. Ну а я почему-то решил ему о тоннеле ничего не говорить. Все-таки - это не моя тайна. И вообще, если бургомистр чего-то не знает, то мне это не повредит…
Глава пятая
СТАРЫЙ ГОРНЯК ГАЗЕНК НЕ ИСПОРТИТ
Осаду снимают, когда к защитникам приходит помощь. Ну а коль скоро помощи ждать неоткуда, нужно обходиться своими силами. Сил у нас для этого тоже нет, однако есть одна идея… Конечно, дело хлопотное, трудное и шансов на удачу мало. Но, черт возьми, что мы теряем?
- Жак, где можно найти горняка?
Оглобля, вольготно раскинувшийся рядышком с самострелом, к которому он прикипел, как к родному, и бочкой пива, вопросу не удивился. А если и удивился, то виду не показал, а деловито поинтересовался:
- Кто нужен? Разведчик, проходчик?
- Кто-то, кто умеет делать шурфы. Слово такое есть, замысловатое… - попытался я вспомнить, но не мог: - Вертелось на языке - маркер… меркер…
- Маркшейдер, - покровительственно усмехнувшись, подсказал Жак, протягивая руку к бочонку с пивом. С начала осады он не пил ничего крепче.
- Точно - маркшрейдер, маркшейдер, - обрадовался я, пытаясь выговорить незнакомое слово.
- Есть у меня маркшейдер, - кивнул "король нищих", припав к горлышку. Сделав основательный глоток, а потом - еще один, продолжил: - Старенький, не видит ни хрена, но дело знает. Раньше в серебряном руднике работал. Ну, когда ослеп - выкинули. Мои парни его подобрали, когда он с голоду подыхал. Я ему и поводыря приспособил, чтобы денежки собирал, - слепых жалеют. Но зря. Не мог он милостыню просить, хоть бей его, хоть убей. Гордый! Побил пару раз да плюнул - ладно, думаю, пусть живет - миску похлебки да корку хлеба найдем.
- Ишь ты, жалостливый… - удивился я. Вроде, чего за Оглоблей никогда не водилось, так это филантропии. Вспомнился рассказ Эдди, как старшина забил костылем мальчишку…
- Не… - протянул Жак, вытирая губы. - Не то чтобы жалостливый. Я бережливый. Подумал, а вдруг да пригодится старичок? Был бы он ткач, шорник, оружейник - так и хрен с ним, пусть бы подыхал. А тут не простой горняк, а обер-маркшейдер, хоть и в отставке. Вдруг да мало ли…
- Рудничок серебряный разработать… - в тон ему протянул я.
- Может, и рудничок, - не стал спорить Жак. - Или хотя бы выработку - все может быть… Опять же, раз ты спрашиваешь, значит - нужен тебе такой человечек. Авось сгодится на благо Ульбурга. Не зря я его два года в богадельне кормил.
- У тебя и богадельня есть?