- А как же, - ухмыльнулся Жак. - Куда мне старичков девать, которые работать не могут? Кто с каторги бежал, руки-ноги отморозил, а кто половину легких в руднике оставил. Кто - после пыток ходить не может… Есть и такие, что на покой ушли не с голым пузом да шрамами, а с большими денежками. Подумал я как-то, на досуге, да при церкви Кающейся Магдалины богадельню устроил. Те, кто денежку на "черный" день отложил, - те с удобствами живут, при полном пансионе. Тут им и жаркое с трюфелями, и вино, а кто может - так и девку Комнаты у них отдельные, как в гостинице. Конечно, не чета твоей, но тоже неплохо. Хочешь - смейся, хочешь - нет, но один из старикашек упросил, чтобы ему в подвале каземат обустроили…
- Каземат? - не понял я. - А что это такое?
- Как что такое? Да камера тюремная - дверь железная, решетки на окнах, гнилая солома да дыра в полу.
- У него что, с головой не в порядке?
- А ты бы в порядке был, если бы в тюрьме родился да всю жизнь по тюрьмам и каторгам болтался? Пика - он из таких. Мне пришлось человечка нанимать, чтобы тот сторожа изображал - хавчик тюремный приносил, вести с воли передавал.
- Ничего себе… - покачал я головой.
- А мне-то чего? Лишь бы деньги платил, - ухмыльнулся Жак. - Старик этот - бандит матерый, и денег у него немерено. Он пару дней в "тюрьме" посидит, день-два жирует, а потом целый месяц в комнатке - тихий, как мышка. Только и делает, что ест да спит да книги читает. Потом - месяц проходит, надо ему опять в "тюрьме" посидеть. Раз хочет - пожалуйста! Пика, он, почитай, все мои расходы окупает… Ну а те, кто вроде Герхарда - ну горняка слепого так зовут, кто ничего не имеет, живут в общих комнатах, на топчанах спят, но с голоду да с холоду не мрут. Опять же, опыт молодежи передают… Расходов, считай, никаких нет, зато - польза!
- Был бы я королем, взял бы тебя в первые министры! - в который раз восхитился я.
Жак Оглобля самодовольно усмехнулся, потер брюхо, уже изрядно залитое пивом:
- Это мне из королей да в министры? Нет, я бы к тебе не пошел. Ну, когда тебе старика привести?
- Чем раньше - тем лучше. А еще, нет ли у тебя человечка, который ради семьи на все пойдет? Скажем, такого… - задумался я, пытаясь высказать на словах то, что мне нужно, - который бы ради жены там, детей на пытки и смерть пошел?
- Поищем, - пожал мой друг плечами, опять потянувшись к бочонку. - Если хорошенько поискать, то всегда можно найти то, что нужно.
- Так уж и всегда? - не поверил я.
- Ясен перец! Просто - нужно хорошо искать и денег не жалеть! Хотя на ловца и зверь бежит, даже искать не придется. Вон, смотри… - кивнул Жак на худосочного парня, одиноко стоявшего на галерее: - Вот этот сгодится. Знаю я его - Кястас, гранильщик камней. Работник, говорят, отменный. Работать пока может, но скоро умрет. Сбережений нет, зато есть жена и дочь.
- А что с ним? - поинтересовался я.
- Чахотка у него. Лекарь говорит - осталось недолго. Только - сам к нему иди и договаривайся. Не люблю чахоточных - от них, говорят, заразиться можно.
Общаться с больными я тоже не любил, но, в отличие от старшины нищих, относился к этому философски, потому пошел к Кястасу. Решив, что сюсюкать и деликатничать не стоит, а лучше сказать все сразу, спросил:
- Семью обеспечить хочешь? - Посмотрев в непонимающие глаза, уточнил: - Когда умрешь, жена и ребенок по миру пойдут. Так? Хочешь, чтобы они год-другой безбедно протянули?
- Что сделать надо? - сверкнул парень глазами и зашелся в кашле, прижимая к губам большой платок.
- Умереть, - спокойно сказал я.
- Так я ж и так не жилец… - показал мне Кястас платок со следами крови. - Лекарь сказал - месяц-два. Ну три от силы…
- Это понятно. Но от чахотки ты забесплатно помрешь, а если дело сделаешь, то денег получишь. Только умереть тебе… - сделал я паузу, посмотрев Кястасу в глаза.
- Говорите, чего уж там…
- Врать не буду. Если не повезет, умирать будешь долго. Может, пытать будут… Согласен?
- Сколько заплатите?
- А сколько нужно?
- Много. Столько, чтобы девчонкам моим на всю жизнь хватило, - грустно усмехнулся Кястас.
- Если много запросишь, буду искать другого, - предупредил я: - Сам понимаешь, желающие найдутся. А ты - хоть так умрешь, хоть - эдак. А своей смертью ты не только своих девчонок спасешь, но и весь город. Подумай… Ну может так случиться, что и жив останешься.
- Вы расскажите вначале, что делать нужно, - тогда и скажу, сколько это стоит, - решил поупорствовать парень.
- Нет, - покачал я головой. - Если узнаешь да откажешься… Тогда, понимаешь ли, твои девочки осиротеют тотчас.
Кястас немного подумал, пошевелил губами, что-то прикидывая, сообщил:
- Если жив останусь - сорок талеров. Худо-бедно, года на три им хватит… Ели не вернусь - тридцать пять…
- Не понял? - вытаращился я на него. - Вроде бы наоборот должно быть?
- Если вернусь, то все равно умирать. Значит, жене надо тратиться на похороны, на мессы. Гробы нынче подорожали. А коли убьют, так ничего не надо.
- Держи, - протянул я парню кошелек. - Тут пятьдесят. Еще двести, если все удастся. Вернешься, похороню за свой счет. А теперь - слушай…
Нужно было пробить добрых двадцать футов между Водяной башней, куда затекала река, и подземным ходом. Кучка стариков-разбойников во главе со слепым Герхардом, вытащенных Жаком из "богадельни", возилась несколько дней, пробивая какие-то каналы и колодцы. Я, объяснив старикам задачу (мои познания в горном деле вызвали смех!), попытался контролировать ход работ, но ничего не получилось. Шурф, который они вели, был до того узкий, что вдвоем туда было не пролезть. На мои требования взглянуть на шурф или, как там его - газенк? - каторжники отвечали неизменным: "Старый горняк газенк не испортит!" - и посылали меня подальше. Старики, прошедшие каторги и тюрьмы, не шибко боялись грозного коменданта.
Будь это кто другой, я бы оч-чень обиделся, но тут просто уходил, чтобы не мешать. Больше переживал, чтобы старички ничего не напутали и сумели угадать как раз к тому моменту, когда Кястас заведет войско герцога в подземелье.
Из-под земли раздался странный грохот, напоминавший раскат грома. Башня, постояв какой-то миг, стала проваливаться под землю. Она уходила строго вертикально, и казалось, что сооружение просто опустится вниз и вновь встанет на "ноги". Однако, когда галерея первого яруса сровнялась с поверхностью земли, обвалился один зубец, затем - второй, а потом верхняя площадка стала разламываться, увлекая за собой огромные куски старинной кладки. Через несколько минут на том месте, где стояла Речная башня, взметнулись брызги воды, смешанные с камнями и криками боли, а еще через минуту все улеглось и в пустоту, зияющую между стенами, устремилась вода, образовывая воронку…
Мудрые строители, возводившие укрепление, оставляли между стенами и башнями небольшой зазор. Будь они соединены, обвалилось бы все вместе…
- Как там наши старички? - озабоченно поинтересовался экс-капрал Будр, который не мог понять почему ему приказывают уводить людей из башни и снимать посты со стен, а потом горевал, что три старикана должны пойти на верную смерть…
- Город не зальет? - спросил Густав, последние дни ходивший с видом побитой собаки.
- Потом, - отмахнулся я, поднимая руку и командуя: - Арбалетчики!
Рыцарей, что успели выйти из тоннеля до того, как его залила вода, перебили не вступая в ближний бой. Пехота из подземелья выбраться не успела…
Река, плескавшаяся рядом со стенами, пробивавшаяся сквозь водяные ворота Речной башни, устремилась обратно, вымывая из подземного хода тела погибших ландскнехтов и рыцарей, а потом нашла новый путь - в овраг.
Если от войска герцога еще кто-то остался, то вода преградит ему путь ничуть не хуже, нежели стены. Но, по моим расчетам, Фалькенштайн загнал в тоннель всю кавалерию и большую часть пехоты. Ловушка, расставленная мной, сработала…
Это было непросто. Вначале - пробить шурф, чтобы вода залила подземный ход именно тогда, когда он будет заполнен противником, пребывавшим в полной уверенности, что его появление станет для нас сюрпризом.
Не будь мы готовы - оно бы таким и стало. Конница, ворвавшаяся в город, вихрем промчится по узеньким улочкам, сметая защитников. А потом - в дело вступит пехота, которая добьет на улицах уцелевших и методически, дом за домом, будет прочесывать город.
Ну а еще - нужно было показать герцогу подземный ход. Видимо, Кястасу это удалось. И зря он переживал, что вдове придется тратиться на похороны. Если он не умер под пытками, то, скорее всего, парень обрел свою могилу там же, где ее нашли солдаты герцога, и над ним уже плещется вода. Надо отправить кого-нибудь, чтобы отнес двести талеров семье Кястаса. Все равно - за счет города.
* * *
Город отмечал победу дня два. Трактирщики выкатывали бочки с пивом прямо на мостовые, из погребов вытаскивалось все, что было не съедено во время осады. Гуляли улицами и кварталами. Радости было столько, что даже исконные соперники - зеркальщики и стеклодувы - не затеяли драки, а мирно заснули около пустых бочек.
Мне пришлось посидеть на пиру в Городском Совете, пообниматься на улицах с горожанами, делая вид, что я пью вместе со всеми.
Но если честно, то я эти два дня провел в постели. Причем без Уты и вообще без женщин. Пока горожане и горожанки праздновали, я отсыпался. Спал беспробудно два дня и две ночи, делая перерывы на еду.
Удивительно, но горожане позабыли о Фрице Фиц-рое, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. А мне казалось, что парня торжественно выведут на Ратушную площадь и будут долго орать о городском праве, демонстрируя его живого носителя! Бюргеры позабыли, а я им не напоминал. Мой контракт подошел к концу, и теперь пора было уезжать.
В последний день своего пребывания в вольном городе Ульбурге я решил проехаться по улицам и попрощаться с теми, с кем сражался плечом к плечу.
Для начала посетил городскую ратушу, и лично господина Лабстермана, выслушал его сетования по поводу моего отъезда, отклонил заманчивое предложение, со смирением выслушал комплименты моей отваге и таланту. С меньшим энтузиазмом бургомистр выдал мне оставшиеся деньги. Но - выдал!
Потом побывал у Жака, попрощался с латниками, с мальчишками из "летучего отряда". Не буду расписывать подробностей прощания. Народ даже пустил слезу, а у меня (что уж там греха таить!) на сердце скребли кошки…
Проезжая мимо "богадельни" Жака, где жили отставные нищие, ушедшие на покой воры и увечные душегубы, умудрившиеся избежать встречи с виселицей, не удержался, чтобы не навестить старичков, спасших наш город. ("Уже говорю - "наш"", - удивился я сам себе.)
То, что старики умудрились выжить, - я уже знал. А вот как они умудрились, так и не понял. Ну да у них свои хитрости.
Мало того что маркшейдер Герхард был слеп как крот, так он и походил на крота - маленький, сгорбленный и такой мохнатый, что шерсть торчала даже из ушей. Рядом с ним сидели еще два старикана, на фоне невзрачного маркшейдера выглядевшие богатырями. И как я уже понял - не только выглядели…
Стол завален обгрызенными костями, грязными мисками и корками хлеба, на полу валялось пять пустых бутылок, а на столе дожидались своей очереди три полные и две полупустые посудины. Отставной маркшейдер и его друзья имели право на хороший обед. Может, на самый лучший в жизни! Будь моя воля, то выделял бы им деньги из городской казны. Ежедневно! Если бы не старый слепой маркшейдер, сумевший найти нужную точку, и не два старика, пробивших шурф, - не видать бы нам победы над герцогом!
"Нет, раз в неделю, - поправился я. - При их аппетите казна останется пустой!"
- О, комендант пожаловал! - поприветствовал меня Герхард, оторвавшись от гусиной ножки, которую он увлеченно обгладывал. Слепой горняк почуял мое присутствие раньше, нежели меня узрели его зрячие друзья.
- Молодцы! - от всей души похвалил я стариков, на что они что-то нестройно пробубнили.
Видимо, хотели сказать "рады стараться!", но помешали набитые рты. Или послали куда подальше, чтобы не мешал есть… Эти могут!
- Я же тебе, комендант, сразу сказал - нужно газенк пробивать, а ты заладил - шурф, шурф, - самодовольно сказал маркшейдер. - Ты бы сказал бы еще - бремсберг.
Стариканы, не отвлекаясь от еды и питья, подняли на меня осоловевшие взгляды и дружно заржали, а я виновато повел плечами:
- Ну с кем не бывает… Я ведь человек-то в этих делах несведущий. Для меня все, что под землю идет, либо штрек, либо - шахта. Сложно.
- Ну, комендант, ты хватил! - обиженно прогудел один из стариканов-великанов, лысый, как детская попка, зато - с клеймом на лбу: - Чего тут сложного-то? Тут разобраться - как два пальца обмочить. Шурф - это то, что на поверхность выходит. Его прямо сверху и бьют. А газенк, его изнутри проводят, и пробой до земли не доходит. Вот как в этот раз - чистый газенк получился. А был бы штрек, то вода бы сразу все залила. И Кястас зазря бы смерть принял.
- А я ведь не чаял, что вы живы останетесь, - присел я рядом с дедушками: - Думал, поминальные службы придется по дедушкам заказать да свечки за их упокоение поставить.
- Ну, парень, побегал бы ты по шахтам. Побегал бы, так и сам бы уйти сумел, - прогундел второй дед, стриженный ежиком, с проваленным носом, разливая вино: - Пить будешь? За победу?
- Если только чокнуться, - хмыкнул я, принимая чарку. - За победу!
- Ну - вольному воля, - философски изрек лысый шахтер, выпивая вино.
- Имей в виду, комендант, - сказал Герхард, отбрасывая обгрызенную ножку и вытирая пальцы о рваный камзол. - Если в шахту попадешь, не путай штреки с газенками. Газенк - по нему породу вниз сбрасывают, а по штреку ты наверх выбраться сможешь.
- Да мне вроде бы в шахте делать нечего, - пожал я плечами. - Мне бы по земле как-нибудь.
- Кто знает… - вздохнул тот дед, что был лысым. - Я тоже когда-то думал - на кой черт мне эта шахта… А когда судья, паскуда, двадцать лет каторжных работ вломил, быстро узнал, почему шахтеры мышей любят.
- Всего-то двадцать! - засмеялся тот, что с ежиком. - Да по тебе уже лет сорок, как "одноногая вдова" плачет. Двадцать лет в шахте - это и всего-то половина.
- Так я и двадцати-то не пробыл, - ничуть не смутился лысый. - Два года серебришко добывал да сбежал. Не знаю, как люди могут сами под землю лезть? Чего там интересного?
- Э, что вы понимаете! - возмутился Герхард. - Я, почитай, полста лет по шахтам провел. Лучше меня никто руду не умел искать. Ты, Артакс, если будешь золото искать, запомни - в Серых горах его нет! Это пан Анджей сказал, когда трактат писал о том, где золото искать. Так и написал - мол, нет золота в Серых горах! А ему верить можно.
- Да что ты меня все в рудник-то отправляешь?! - начал я сердиться. - Век бы там не был…
- И правильно, - одобрительно хлопнул меня по плечу "ёжик". - В рудники за золотом и серебром не ходи! Ты лучше в Самоцветные горы попадай. Есть там одно местечко - Мариинская подземная долина. Ее еще Волкодавкой кличут, потому что волков надавлено вокруг видимо-невидимо. Мол, собаки там летающие, что волков давят да каторжникам помогают. Там, хоть и трудно, но уйти можно с камушками. Я, когда из подземелья убегал, десяток камней унес.
- Так уж и десяток? - не поверил лысый. - Как умудрился-то?
- Ну, свой-то у меня всего один был, - признался "ёжик". - Нас ведь каждый вечер обыскивали. Еще девять охранник одолжил.
- Сам? - удивился я.
- Конечно. Я, когда его душил, то спросил: можно, мол, у тебя в карманах пошарить? Ну а раз он не отказал - значит, согласился! Правда, собак летающих не видел! Одичавших, которые вместе с волками живут, тех много.
- Камни-то куда дел? - поинтересовался лысый. - Неужто все пропил?
- Пропил девять. А десятый, когда на покой уходил, Хозяину отдал. Он мне сказал, что за этот камушек будет меня до конца века холить и лелеять.
- И чего ж тебе, старому, на покое-то не сиделось? - поинтересовался я, прикинув, что "камушек" был действительно ценным.
- Да скучно стало, - хмыкнул старик. - Хозяин стал знатоков горного дела искать, вон, энтому слепому дураку в помощники. А мы чем не знатоки? На пяти каторгах побывали, в трех рудниках породу дробили! Мы и вызвались. А пансион свой, если бы со мной что случилось, я парням завещал, кто на осаде увечья получил. Ну, теперь Хозяин пусть сам думает - откуда деньги на их содержание брать.
- Ну ладно, мужики, - поднялся я с места. - Спасибо за службу. Жаль, нельзя вас орденом наградить. Да и медали город еще не придумал.
- Да нам бы лучше деньгами, - весело прогундел "ёжик". - Бабы в последнее время меньше чем за талер не дают.
- Скоро они тебе только за золото давать будут, - мрачно изрек лысый. - Да и то если такие дуры найдутся. Я уж и так бояться стал - не из-под тебя ли баба… Не одну бабу теперь до себя не допущу, пока не отмоется.
- А, один раз живем! - ухмыльнулся "ёжик". - А мы с тобой уже чужую жизнь проживаем!
Я вышел на крыльцо со вздохом облегчения. Три дедка, искалеченных жизнью и судьбой, хорошего настроения не добавляли. То ли домой ехать, то ли еще поболтаться по городу?
Подойдя к коновязи, куда бросил поводья (привязывать Гневко не было смысла, но приличия должны быть соблюдены!), обнаружил, что мой конь беседует со здоровенным рыжим котищем, вольготно улегшимся на перекладине.
Беседа проистекала в молчании. Гневко время от времени фыркал то правой, то левой ноздрей, а кот - поуркивал и махал лапой, то соглашаясь, то, казалось бы, отрицая. Хотя о чем могли разговаривать столь разные существа? Вряд ли гнедого интересовали особенности охоты на мышей, а кота - преимущества свежего овса над прошлогодним клевером. Но, бьюсь об заклад, оба были возмущены, что их диалог прервали. Кот вытаращил зеленые глаза и сердито зашипел, а Гневко дернул ноздрей, стриганул ушами и сказал: "И, и-го!" - выказывая недовольство.
- Да ладно тебе, - примирительно сказал я, забирая повод. - Если надо поговорить - пригласи приятеля в гости.
Гнедой посмотрел на кота, на что тот небрежно вскинул лапу - как-нибудь…
- Подожди-ка, друг усатый, - вдруг догадался я. - Ты не Китц ли случайно?
Кот лениво посмотрел на меня и стал вылизывать рыжую шкурку: "Положим, Китц. Ну а дальше-то что?"
- Значит, мы с тобой соседи, - заключил я, на что получил уничижительный взгляд: "Какие соседи? Я - хозяин! А ты - мой постоялец. Должны же меня на что-то кормить!"