- Девяносто-шестьдесят-девяносто? - спросил я.
- Нет, - гордо заявила в ответ. - Девяносто два - пятьдесят восемь - девяносто.
Просто Сольвейг легендарная. На улице на нее, наверное, все оборачиваются.
- Откуда так хорошо знаешь русский язык?
- Так у нас Клайпеда - русский, считай, город. А до войны был немецкий Мемель. Жила бы в Каунасе - совсем бы вашу мову не знала. Школы у нас, что в Клайпеде, что в Каунасе - одинаковые, литовские. Просто у меня полкласса было русских.
- Странно, твои соотечественники все обычно в Ирландию рвутся уехать на заработки, а ты в Россию. Нестандартно как-то, не находишь?
- А что я в этой занюханной Ирландии забыла? - От возмущения даже румянец на щеки пробило, что сделало ее еще привлекательней. - Кверху попой весь день на грядке стоять за десять евро в час? Где единственное развлечение - это танцы в деревенском пабе с местными алконавтами? Съездила разок. Как заработала на обратный билет, так сразу и вернулась. И на всю жизнь зареклась возвращаться в эту страну лицемерных жадюг. Не с моей красотой грядки полоть, а другой работы там для нас нет. Будь ты хоть доктор наук. К тому же они все упертые католики, особенно бабы.
- А литовцы разве не католики? - искренне удивился этой ее эскападе.
- Католики, - подтвердила, - но не настолько же. У ирландцев от папы Римского просто крышу сносит. Это надо видеть. Эротическое наслаждение для них. Круче пип-шоу.
- Ну а в Москве чем лучше? - прибавил я в голос скепсиса.
- Да всем. В Москве я сначала попыталась поступить в театральный. Чем я хуже тезки? Документы подала сразу в несколько приемных комиссий. Но никуда не взяли из-за акцента. Нет, ничего такого, там и русских с говором не берут. Профнепригодность.
- А как же Дапкунайте со своим ярко выраженным акцентом?
- Так она же и начинала как литовская актриса в Каунасском театре. В ее литовском языке никакого акцента нет, - ухмыляется, - это уже потом, когда она в Литве прославилась, ее стали приглашать сниматься на русских киностудиях.
- А дальше как жила?
- Сначала проедала "подкожный запас". Потом меня знакомый преподаватель из ГИТИСа на первую мою вечеринку олигархов запихнул. Пять сотен долларов, как с куста, за выходные на шикарной даче. Это тебе не на ирландской грядке, где вечно пьяные трактористы с немытыми руками.
- Так уж и вечно пьяные? - не поверил я.
Пьяных в лохмуты лондонцев, мочившихся по всем углам на Пикадилли и "отдыхающих" на улице, я видел. Но вот, к примеру, в Оксфорде, где я учился, народ пил не больше остальных.
- Ну пьют они совсем не так, как литовцы, под заборами не валяются. Но с утра они уже под градусом. И весь день по чуть-чуть догоняются. К вечерним танцам в пабе уже лыка не вяжут. И так ежедневно. Без выходных.
- М-да… - почесал я репу. - Кто-то из умных сказал, что в СССР алкоголизм острый, а в Европе - хронический.
- Похоже на то, - поддакнула литовка.
- А теперь что делаешь?
Ингеборге посмотрела мне прямо в глаза и сказала неторопливо с четкой аллитерацией. Я бы даже сказал, что заявила с неким вызовом:
- А теперь я раздвигаю ноги за двести евро в час. И ко мне очередь стоит из приличных, обеспеченных, хорошо одетых и воспитанных людей, которые терпеливо ждут, когда я в эскорте заработаю на масло под их черную икру и освобожу окошко в своем графике. Так вот. Зимой возят меня на горные лыжи в Куршавель или в Аспен Маунтин. Ну это там, где катается Антонио Бандерас. Летом на Канары или в Ниццу. Или на яхте по произвольному маршруту. Под парусом. Так что квартиру в Москве себе я уже заработала. В хорошем новом доме на проспекте Вернадского. Высоком таком.
Исчерпывающий ответ. Дальше ее допрашивать не стал.
Потом собеседовал с двумя украинками. Такими внешне неодинаковыми, будто они принадлежат разным народам.
Ярина Урыльник, с хутора из-под Ивано-Франковска, 18 лет. Типичная чернявая западенка, кареглазая, очень красивая, хоть и небольшого росточка. Ей бы ноги чуток вытянуть - цены б не было. Этакая дынька: ткни спичкой - сок брызнет.
Закончила школу, и с подругами, наплевав на всю украинскую незалежность, сразу поперлась завоевывать Москву: с барахлом, узлами, кастрюлями и даже чугунными сковородками, как на вечное поселение. Только их там - таких красивых, никто и не ждал, аж обидно. Сначала работала на рынке возле Киевского вокзала продавщицей. Но быстро поняла, что подставлять свою белую задницу под черных хозяев палаток, да еще за просто так - не есть хорошо, когда налицо реальный денежный спрос на ее красоту.
Теперь самостоятельная. Квартиру снимает. В эскорте недавно. В активе только работа на автосалоне промо-девочкой.
- А для всех кавказоидов у меня пятидесятипроцентная надбавка. За прошлое, - гордо завила она напоследок.
Мол, смотри, какая я умная. И мстительная.
Вторая украинка, Оксана Кончиц, была из Днепропетровска, точнее - заводского поселка городского типа под Днепропетровском. 19 лет. Длинноногая, светлая шатенка, с большими чувственными глазами благородной оленихи. Маленькой пикантной родинкой на верхней губе у крыла аккуратного носика. Красивый рисунок губ. Идеальная фигура.
После школы кем только не работала в Днепропетровске, но долго нигде не задерживалась: все хозяева доставали со своей "любовью", чтобы денег меньше платить.
- Хотя, по идее, должно быть все наоборот, - возмущается.
В московский эскорт ее зазвали в прошлом году какие-то залетные рекрутеры. И, что самое странное, не обманули: устроили как обещали. Даже квартиру ей сняли недорогую.
- Проституция? Иногда. По случаю. Очень задорого.
Отвечает твердо, раздельными фразами и смотрит на меня при этом гордо. Прям королева. Но посмотришь на такую красотку - и не возникает даже мысли не поверить.
Под номером 12 выступала молдаванка Екатерина Лупу из деревни Бэлэбэнешь. 19 лет. Яркая, эффектная девушка. С шикарной копной каштановых волос. Черными глазами и ярким ртом, без следов помады. Грудь такая, что лифчиком ее только унижать. Притом что все выпуклости у нее на месте, Катя производит впечатление гибкой тростиночки, при росте в метр шестьдесят восемь.
Карьера ее была зеркальна той, что у западной украинки. Сначала торговка на московском рынке, потом проститутка без отрыва от производства, так как все родственники постоянно яблоки привозили на продажу багажниками. Год назад рынок бросила, устроила на свое место подросшую двоюродную сестру. Ей за это тетка еще в ноги кланялась, благодарила.
- Дура старая. Привезла любимую дочку в вертеп и рада, что "пристроила хорошо". А не пристрой я ее туда, так я бы была еще плохой, - возмущается.
Потом вскинулась глазами, накрутила себя и выдала:
- Со мной как в анекдоте, - смеется. - "Девушка, с вами можно познакомиться поближе? Катя. А если еще и с подружкой? Две кати".
Но смех ее при этом был какой-то надрывный.
Завершала эту чертову дюжину путан еврейка Роза Михайловна Шицгал, 18 лет. Коренная москвичка, что характерно. По крайней мере, ее семья живет там с двадцатых годов прошлого века. Небольшая, но очень фигуристая. Лицо типично семитское: смуглая, нос чуть вислый с горбинкой, большие черные глазищи с поволокой, узкая талия, большая упругая грудь и красивая попа. У родителей в наличии есть все: квартира, машина, дача… Средний класс, короче.
- Это у родителей. А у меня самой "MINI", юзаный, правда, - заявляет гордо. - И дача советская в шесть соток с садовым домиком от бабушки в наследство досталась. Зато всего в сорока километрах от Москвы, рядом с Ленинскими Горками.
Папа у нее - профессор в московском вузе. Мама - бывший кинокритик, в настоящее время - правозащитник.
- Это у нее не иначе как с недотраха, - прокомментировала Роза. - Так как те мелкие гранты с пиндосского Госдепа трудно считать заработком.
Учится в Московском химтехе, где папа и профессорствует. Но основное занятие - эскорт и элитная проституция. А учеба - чтоб диплом был, как и положено интеллигентной женщине.
- Просто нравится мне это дело. За мой же кайф мне еще и бабки платят, - смеется, а глаза масляные, уже мутнеют.
Глаз она на меня уже положила, как пить дать. Ага, вон уже и белой туфелькой на пальчиках ноги поигрывает. Верный разведпризнак.
- Ладно, садись пока на место, интеллигентная женщина, сейчас собрание у нас будет. Пионерский сбор, - потеребил я конец ее красного галстука.
Но прежде чем что-то вещать, надо определиться. Итак, что мы имеем с гуся, кроме звиздюлей от дедушки?
Мы все - в некоем неизвестном месте, где все в руках непонятной военизированной организации под названием "Орден". Какой Орден? Католический, масонский, иллюминатский? Нет информации. Зато известно, что он тут всем рулит. Это раз.
На руках у меня чертова дюжина баб. Из которых три скромницы и десяток вполне отвязных особей, из которых пара-тройка - вообще безбашенных. В любом случае - пассив, обуза. Это два.
Из активов - один автобус. Это три.
Главное - домой дорога заказана, как декларировано вооруженными сотрудниками этого самого пресловутого Ордена.
И все.
Но прорываться все равно придется с тем контингентом, который есть; тут главное - употребить его правильно.
Тут же с глубины души всплыла и затрепетала подлая мыслишка: бордель открой элитный, Жорик. И живи не тужи. Путаны прокормят. Но я ее тут же загнал обратно, потому как бордель - это, как правило, еще и криминал на холке. А где криминал, там мне не место. Проверено в "ревущие" девяностые. Тошнит.
Впрочем, и от роли сутенера еще больше тошнит.
Будущее в тумане. Пока об этом мире (если это действительно другой мир) мы еще ничего конкретного не знаем. То есть вообще ничего.
Оглядел я притихших девчат - все же они очень красивые.
И это все теперь мне?
Подсознание тут же выдало древнюю народную частушку:
Эхма,
Как бы денег тьма -
Купил бы девок деревеньку,
Да и ё… бы помаленьку.
Даже улыбнуло конкретно. Ощущение петуха в курятнике… Все, все… Отставить слюноотделение, пора уже и собрание открывать.
Решил начать с шутки. Ну типа обстановку разрядить и девчат подбодрить:
- Сбор нашего пионерского отряда объявляю открытым, - заявил голосом бодрячка-комиссара из нашистского движения. - Слово для доклада имеет пионервожатый Жора. Прошу занести в протокол: Жора заявляет: картина Репина "Приплыли".
Шутка юмора не прошла. У нее, когда я еще был маленький, уже была большая борода.
Девчонки смотрели на меня предельно внимательно во все глазищи и ждали чего-то серьезного. По крайней мере, определенности.
Сероглазая татарка с пепельной гривой волос выразила общий вопрос, который читался в глазах каждой:
- Жора, скажи нам правду: мы где?
- Где, где… В Караганде. Когда всем объясняли - уши затыкала? - нахамил в ответ, но неожиданно вспомнил ее имя, и это, как ни странно, настроило на более конструктивный лад. - Вот ты сама, Альфия, что по этому поводу думаешь?
- Нам думать не положено, когда у нас мужик есть, - съязвила мелкая каштановая шатенка Сажи, не спуская с меня глаз цвета спелой маслины.
А вот Альфия промолчала.
Я внимательно посмотрел в глаза чеченке и вдруг осознал, что она не прикалывается, а на самом деле так думает.
- Вот мы и ждем, что наш мужчина решит. Как скажешь, Жора, так и сделаем, - поддержала ее еврейка Роза. Что характерно, тоже без всякого следа обычного своего ерничанья.
И вот тут мне реально поплохело. Брать на себя ответственность за чертову дюжину отвязных баб мне крайне не хотелось. Хотя каждая из них и вызывает во мне разные эротические фантазии, но только по отдельности, а не всем скопом. Да и что я с ними делать буду посреди неведомого дикого мира, если все действительно тут так, как иммиграционный боец Оксана расписывала.
Они же делать ни черта не умеют, кроме макияжа.
Обуза, одним словом, в любом случае, кроме открытия борделя.
Вот черт, что же этот бордель ко мне привязался-то?
- Силянс! - Я возмущенно выставил вперед ладонь. - Давайте сразу расставим все точки над "ё". Я не ваш мужчина. И тем более - не ваш сутенер.
- Был не наш, - поддержала Розу литовка Ингеборге, она по-русски говорила с неуловимым, но очень притягательным акцентом, - час назад. А теперь, как видишь, все вокруг кардинально поменялось. И отношения поменялись. Остались только мы и ты, как единственный наш мужчина. Но я думаю, что мы из-за тебя не подеремся. Не тот случай. Правда, девочки?
Девочки промолчали. То ли в знак согласия, то ли в преддверии драки. Не понять. Слишком они напуганы, чтобы читать по лицам другие эмоции.
Однако надо их для начала просто успокоить, а там, как говорят в Одессе, будем посмотреть.
- Девочки, давайте не будем упиваться грядущими бедствиями, - начал я свою речь, перебегая глазами по их лицам, ловя малейшие изменения мимики. - И не надо гнать преждевременно волну. Думаю, что все еще образуется. Наверное, произошла какая-то ошибка с этой их новой охранной системой, - это я уже тут за соломинку хватался и гнал эту парашу, не столько их, сколько самого себя подбадривая. - Мы еще все вернемся домой. И все у нас будет хорошо. Еще пройдете по Москве сексуальным ураганом.
- Такой большой, а все в сказки верит, - с заднего ряда сидений засмеялась молдаванка Катя, невеселым таким смехом, на грани истерики.
- Вот когда вернемся назад, тогда все и обратно перевернем, как было, - захихикала высокая красивая деваха из второго ряда.
Ой, что это я? Они тут все красивые.
- Ты же сам выбрал нас. Причем из многих. Придирчиво, как на невольничьем рынке, - вставила свои "двадцать копеек" черненькая татарочка Буля. - Вот теперь и заботься о нас, мой господин. Мы теперь - твой гарем.
Вот так, заветное слово сказано. Слово, определяющее наши взаимоотношения на ближайший период времени.
- А зачем мне гулящий гарем? - выразил свое удивление, но, наверное, неубедительно.
- А мы тут гулять не будем. Мы только с тобой будем спать. Хочешь - сразу со всеми, хочешь - по очереди, - выдала чернявая хохлушка со смешной фамилией Урыльник, и мерзенько так захихикала.
Пора перехватывать инициативу, а то они меня просто массой сметут.
- Да, озадачили вы меня. Назначили, значит, на должность товарища Сухова, а меня и спросить забыли. Как мне теперь с вами… Это… - секунд тридцать припоминал: - Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай! Так, что ли? А может, мне сразу "талах" произнести?
- Нет!!! - решительно вскрикнула половина девчат, явно знакомых с мусульманской культурой. - Не бросай нас тут одних. Пожалуйста! Нам страшно!
- Кстати, ты нам вовсе не Сухов теперь, - заявила, счастливо улыбаясь, Дюля. - Сухов ты был ТАМ, а ЗДЕСЬ ты нам - как раз Абдулла. Вернее, вместо Абдуллы.
- А может, у меня своя Катерина Матвеевна есть? Вы об этом не подумали? - Это я уже за соломинку хватался.
- Так она там осталась: считай, что умерла; а мы уже здесь, в наличии, - утвердила Ингеборге.
- Мне надо подумать, - попробовал я хоть так отвертеться от этой миссии. Время протянуть.
- И думать тут нечего, - почти хором закричали "пионерки". - Его тут такие красивые бабы уламывают, а этот сучонок еще кобенится!
- Мне нужен перерыв. Хотя бы перекурить. А заодно и решить, кто я теперь для вас: ваш господин или ваш сучонок? - быстро ответил я и поспешно выскочил из охладившегося уже салона на уличную жару. Если честно, то просто сбежал.
Ну и что мне теперь с ними делать?
Бросить их тут уже не получится.
Да и нужны они мне пока. Очень нужны. Для чего, пока не скажу, боюсь сглазить.
Ладно, как говорила Скарлетт О'Хара: "Я об этом подумаю завтра".
Может, и поживу какое-то время султаном. Для разнообразия. Вдруг понравится?
Сунулся в карман за сигаретами, но в руку попался конверт с деньгами от Ругина. Чертыхнувшись, пошарил по всем другим карманам. Нет, черт возьми.
Вот так всегда. Одно за другое…
Теперь табак исчез.
Сигареты нашлись почему-то в переполненной борсетке, куда я их никогда не клал.
Вот тут меня как током и прошибло. Эврика!
В борсетке, в потайном кармашке, давно лежал мой стограммовый инвестиционный слиток золота в банковской упаковке из жесткого пластика. Так, на всякий случай. А шоб було. Чтоб честно отвечать, что имею золотой запас. Ну и разные бывают случаи. Англичане те же - несколько золотых соверенов своим разведчикам в пояс зашивают с той же целью.
Решение сиюминутных наших проблем зазвенело в голове радостными колокольчиками. Текущие вопросы теперь решаемы, а дальше будем посмотреть, как говорят в Одессе.
Снова заскочил в автобус, забыв про курево.
Встал в проходе и заявил: