Вторым вопросом повестки дня стал Туркестан. Виноградов сразу насел на Кёрзона. Мы, мол, под вас в вопросе о черноморских проливах прогнулись, теперь, господа, ваш черёд! Англичане поморщились, и стали жутко торговаться, хуже чем на восточном базаре. Но выторговали они себе немного. В главном мы настояли на своём. В пределах границ государства Российского подданные иностранных государств могут находиться лишь с согласия и под контролем нашим компетентных органов. То же касается Бухары и Хивы. "Как Бухары и Хивы? - попытались изобразить изумление англичане. Они ведь вроде как независимые государства…" – "Господа, - урезонил их Виноградов, - оставьте это "вроде как" на наше усмотрение". Лучше и не скажешь. Даже лорд Кёрзон это оценил, усмехнулся мрачно и закрыл вопрос в нашу пользу. И тут же открыл вопрос о Гиляне. "Теперь уж вы побойтесь бога, - сказал. - Поддерживая сепаратистов, вы нарушаете статус-кво в Персии". - "В Гиляне нет регулярных российских войск", - возразил Виноградов. "Зато полно азербайджанских добровольцев", - парировал Кёрзон. После недолгих препирательств сошлись на том, что российские власти надавят на закавказских товарищей, чтобы они отозвали добровольцев из Гиляни. "Ну и, наконец, "Красный ислам"… - начал Кёрзон. Но Виноградов перебил его самым решительным образом. "Простите, - сказал он, - но данный вопрос мы обсуждать категорически отказываемся. Церковь в России от государства отделена. Церковь не вмешивается в дела государства – государство не вмешивается в дела церкви. А ислам, в какие бы цвета он не был выкрашен – это церковь и есть. Так что давайте так: мы решаем вопросы взаимоотношения церкви и государства на своей территории, а на своей аналогичные вопросы решаете вы!" Англичане принялись скандалить, мол, "Красный ислам" может перекинуться из Туркестана в Персию и Афганистан, мол, пожар легче потушить, пока он не разгорелся. Ничего не знаем, стояли на своём мы. Это дела веры, и мы в них лезть не хотим. Короче – не договорились. Англичане надулись и попытались наказать нас при обсуждении польского вопроса, но мы им показали фронтовые сводки, и польский вопрос был урегулирован за считанные минуты. Расходились, в целом довольные друг другом, передав черновики соглашений в секретариат – им, бедолагам, всю ночь трудиться.
Перед тем, как отойти ко сну, собрались в номере Виноградова – я, Шеф и Павел – обсудить итоги дня. В какой-то момент Павел заметил:
- Кёрзон сильно огорчился из-за "Красного ислама". Может, нам его чем умаслить? Я имею в виду Энвер-пашу.
- Так вроде уже, - усмехнулся Шеф, - умаслили.
- Не понял… - Виноградов переводил взгляд с Шефа на меня.
- Да всё тут понятно, - решил порушить я интригу. - Как Кёрзон заикнулся про то, что неплохо бы Энвер-паше и вправду этот мир покинуть, я улучил минутку, дошёл до телефона и отдал соответствующие распоряжения.
- Прямо на глазах у англичан?! - ужаснулся Виноградов.
- А что тут такого? - пожал я плечами. - Фраза была закодированной, что они в ней поняли?
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Ночь. Дождь. Хорошее время для воров и убийц. И для суицида, кстати, тоже…
Двое мужчин, подняв воротники пальто, быстро шли по каменному тротуару узенькой улочки одного из немецких городов. Остановились. Посмотрели на окна четвёртого этажа дома напротив. В окнах горел свет. Всё, как и договаривались. Мужчины перешли улицу, один из них легонько постучал в окно привратницкой условным стуком. За залитым дождём стеклом почти сразу возникло чьё-то лицо. Исчезло. А через некоторое время отворилась дверь.
- Проходите, господа, - мужчина, открывший дверь, говорил шёпотом, по-русски. Мужчины проскользнули за дверь, и втроём, подсвечивая путь фонариком, стали подниматься по крутой лестнице на четвёртый этаж.
- Осторожно, - предупредил привратник, - на этом марше третья ступенька сильно скрипит!
На четвёртом этаже остановились перед одной из дверей. Привратник приложил к замочной скважине магнит и осторожно повернул по часовой стрелке. Ключ, вставленный в скважину с той стороны двери, так же повернулся и встал бородкой вдоль отверстия. Привратник вынул из кармана дубликат ключа, и, постепенно вставляя в скважину, выдавил другой ключ наружу. Тот упал вниз на мягкий коврик. Привратник отпер замок, и, взявшись за ручку, толкнул дверь. Та чуть поддалась, но не открылась. Изнутри что-то мешало. Один из пришедших, тот, что подсвечивал фонариком, легонько коснулся плеча привратника, мол, в чём дело? Тот успокаивающе похлопал его по руке, приставил магнит к двери чуть выше замка, и, придавливая к филёнке, медленно потащил в сторону от косяка. С противоположной стороны двери, вслед за движением магнита, сдвинулся засов. Дверь отворилась. Мужчины быстро проникли в помещение. Привратник наклонился и выдернул из-под двери провод, который затем извлёк и из-под плинтуса. Провод заканчивался в выключателе, и командир группы догадался, что так привратник включил в комнате свет, уже после того, как жилец запер дверь и уснул. Трое убийц бесшумно подошли к кровати. Один вытащил пропитанный хлороформом платок и прижал к лицу спящего усача, остальные схватили того за руки и за ноги. Вскоре тело обмякло. Старший группы подошёл к столу и положил на него предсмертную записку. Бумага была выкрадена заранее, почерк подделан. Мужчина вернулся к кровати. В комнате потушили свет, раздвинули шторы и открыли окно. Спящего подняли и перенесли к окну, поставили вертикально, облокотив на подоконник. После этого все трое покинули комнату, спустились вниз. Двое вышли из дома, а привратник стал подниматься обратно на четвёртый этаж, тщательно вытирая за собой следы. В комнате он подошёл к окну, перекинул спящего через подоконник и быстро покинул комнату, заперев дверь с помощью ключа на замок и с помощью магнита на засов. Вернулся в привратницкую, где с облегчением перекрестился.
Его сообщники убедились, что выброшенный из окна Энвер-паша мёртв, и поспешили прочь. В соседнем переулке их ждала машина. Только начав движение, они позволили себе заговорить.
- Всё прошло прекрасно, господин полковник! - возбуждённо произнёс один.
- Да, господин капитан – подтвердил Зверев, - мы всё сделали чисто, не подкопаешься!
- Лишь бы Лемке не заподозрили, - продолжил капитан. - Он ведь совсем недавно устроился в этот пансионат привратником.
- Ну это навряд ли, - уверенно произнёс Зверев. - Не забывайте, он ведь по национальности немец.
* * *
Всё указывало на то, что произошло самоубийство. Предсмертная записка, написанная рукой погибшего, запертая не только на ключ, но и на засов комната. Наконец, отсутствие следов проникновения и борьбы, и следов насилия на теле покойника. А тут ещё и свидетель отыскался. Жилец из дома напротив, показал, что страдает энурезом и каждые два часа вынужден покидать постель. Так вот, он обратил внимание на то, что в доме напротив, на четвёртом этаже в эту ночь долго горел свет. Он ещё посочувствовал фрау Эльзе, что у неё такой проблемный жилец, который не желает экономить электричество.
- Вот видишь, - сказал один полицейский чин другому, - всё сходится. Долго не спал, всё никак не мог решиться. Потом написал предсмертную записку, потушил свет и выбросился из окна. Что тут тебя смущает?
- Пожалуй, ничего, - ответил другой полицейский чин. - Кроме личности погибшего.
- Это да, - согласился первый, - личность известная. Но, кажется, газеты писали, что этот турок в последнее время пребывал в глубокой депрессии?
- Я сам про это читал, - подтвердил второй.
- Ну так спрашиваю ещё раз: что тебя смущает?
- Уже ничего, - вздохнул второй, направился к выходу, посмотрел на ключ, лежащий на столике возле двери.
- Разве что…
- Что "разве что"? - чуть раздражённо спросил первый.
- Ключ. Он не оставил его в замочной скважине когда запер на ночь дверь, я всегда так делаю.
- А я всегда вынимаю и кладу на столик, ведь есть ещё и засов. Хватит. Пошли!
- Пошли… - согласился второй.
НИКОЛАЙ (продолжение)
На следующий день встреча началась с того, что лорд Кёрзон протянул Виноградову бланк телефонограммы.
- Это мне предали утром из Лондона, - сказал он. - Прочтите и скажите, что вы по этому поводу думаете?
В телефонограмме говорилось о самоубийстве в Германии Энвер-паши.
Возвращая бланк, Виноградов слегка пожал плечами.
- Я думаю, что Господь прислушался к вашему совету.
Кёрзон промолчал. Но в этот день всё прошло без проволочек, и секретное соглашение между Россией и Великобританией было подписано.
1918 год
ГЛЕБ
- Спасибо, дорогой друг!
- Та нема за що! - тут же откликнулся Макарыч.
Честно говоря, я его мову воспринимаю когда как, в зависимости от настроения. Сегодня совсем никак. И я, чтобы не начать хамить, промолчал. Макарыч хмыкнул:
- Понял. Это для тебя сложно. Ну если совсем по-простому, тогда так: за что ты меня благодаришь?
- Да вот, спустили сверху очередную директиву, - стараясь говорить спокойно, ответил я, - в основе которой лежит одна из твоих гениальных идей. Сижу вот, читаю, радуюсь!
- Ох, чую, хороша была инициативка, - хохотнул Макарыч. - Я к тому, что по плохой директиву бы не издали, верно? Можешь не отвечать. А вот инициативку-то озвучь, я ведь их пачками выдаю, интересно, какая сработала?
Чувствовалось, что моему другу никто ещё настроение с утра не испортил. Счастливчик!
- Я тебе сейчас зачитаю одну строчку из директивы, и ты всё поймёшь. - И я зачитал: "…развернуть в Центральном военном округе учебные центры по подготовке рядового и сержантского состава для Туркестанской Народной Армии (ТуНАр)".
- Хорошая новость! - обрадовался Макарыч. - Меня Духонин заверил, что проволочек не будет, но чтобы так быстро…
- Сука ты, Макарыч! - не сдержался я. - У друга горе. Нет, что бы посочувствовать, так он ещё и радуется!
- Что за горе? - проигнорировав "суку" встревожился Макарыч. - Говори толком!
От возмущения я чуть не задохнулся. Ну и брякнул:
- А ничего, что у меня всего одна рука-то?
Имел-то я в виду, конечно, обилие дел, и что ещё одна забота мне совсем ни к чему. Но Макарыч понял всё иначе.
- Рана открылась?! - Всю весёлость из его голоса выдуло разом. - Ты врача вызвал?!
- Нет. - Я понял, что переборщил, и стал резко сдавать назад. - Не нужен мне врач. И рана меня не беспокоит. То есть, беспокоит, конечно, но так, как обычно. И я совсем не то имел в виду. Просто дел невпроворот, а тут новая забота…
Я замолчал, и в разговоре установилась пауза, поскольку Макарыч только сопел в трубку, видимо слова подбирал.
- Дурак ты, Васич, - наконец произнёс он как-то очень буднично. - Напугал…
Он – "сука", я – "дурак". Квиты! А Макарыч меж тем продолжил:
- Ну чего ты так всполошился? Чем эта директива тебя так напугала?
- Напугать меня, как тебе известно, непросто, - я начал вновь закипать. - Другое дело, я понятия не имею, как эту директиву исполнять…
- С этого и надо было начинать, - укорил меня Макарыч, - а не закатывать истерику по телефону. Ты вот что, сегодня давай не заморачивайся, а завтра я направлю к тебе человека, который поможет разобраться в этом и правда непростом вопросе.
* * *
Забыть про директиву я, конечно, не забыл, не в моих правилах, просто отставил в сторону и занялся не менее насущными, а главное, более понятными делами. Потому, когда адъютант доложил, что прибыл некий имам Рашид Турани, я не сразу просёк: кто это.
- Какой имам? Я его что, вызывал?
- Никак нет, - ответил адъютант, - вы его не вызывали. Но он говорит, что прибыл от товарища Жехорского.
Ясно. Прибыл специалист по туркестанской армии. Только почему имам? Ладно, разберёмся.
- Проси!
Мой ночной кошмар во плоти в моём кабинете. Бородатый тюрок в военной форме с чалмой зелёного цвета на голове. Замер у порога. Похоже, выражение моего лица его смутило. Однако доложил:
- Здравия желаю! Комиссар Туркестанской народной армии Рашид Турани. Прибыл в ваше распоряжение!
Теперь разглядел, что на прибывшем форма военного комиссара ГПУ. Комиссар армии? Значит, в одном со мной звании. Неудобно получается. Придётся вновь прикрываться несуществующей рукой.
- Здравствуйте, товарищ Турани! Прошу извинить, если показалось, что неласково вас встретил. Кольнуло в плечо, - встряхиваю пустым рукавом, - от резкой боли не совладал с лицом. Проходите, присаживайтесь!
Надев на лицо улыбку, иду навстречу, жму руку, указываю на стул. Прежде чем присесть, Турани вежливо интересуется:
- Может, отложим разговор, вам, наверное, врач нужен?
- Благодарю за заботу, но уже отпустило. - Возвращаюсь на место. - Так какое у вас ко мне дело?
А он не молод. Вон сколько седых волос в бороде. И морщины. Верно, ему за пятьдесят.
Турани улыбается и мягко говорит:
- Товарищ Жехорский сказал, что у вас возникли вопросы по формированию Туркестанской армии…
Это он так тонко намекнул, что не у него ко мне дело, а у меня к нему. Что ж, он прав.
- Да, - киваю, - есть такое дело. Хочу услышать ваше мнение о том, как нам лучше обустроить учебные центры, где будут проходить подготовку бойцы будущей армии.
Глядит на меня, как мудрый учитель на любимого, но непонятливого школяра. Говорит всё так же мягко:
- Простите, товарищ генерал…
Предлагаю:
- Зовите меня Глеб Васильевич.
- Хорошо. Глеб Васильевич, мне кажется, начать надо не с этого. Вас ведь интересует, почему решать армейские вопросы к вам прибыл имам?
Неопределённо передёргиваю плечами.
- Понимаю, - тонко улыбается Турани. Улыбка вообще не сходит с его лица, разве что оттенки её меняются. - ГПУ не ваша, так сказать, епархия. Ну так я вам скажу, что споры о том, кого назначать комиссарами в мусульманские части, не утихают до сих пор. Товарищ Троцкий продолжает настаивать, что это должны быть представители исключительно большевистской и эсеровской партий.
- А вы считаете, что в этом нет резона? - поинтересовался я.
- Нет, я так не считаю, - пальцы имама неторопливо перебирают чётки. А я даже не заметил, когда они появились у него в руках. - Просто давайте разберёмся, в чём состоит этот резон?
- Давайте, - мне становилось всё интереснее.
- А резон – поправьте меня, если я ошибаюсь, - заключается в приведении солдат к повиновению командирам. И кому этим заниматься, как не тем, кто этих солдат, в своё время, из повиновения и выводил, коли теперь власть у них в руках? - Турани посмотрел на меня, и я кивнул в знак одобрения его словам. - Потому резонно предположить, - продолжал ободрённый моим кивком имам, - что когда будет создана новая армия – а именно этим вы сейчас и занимаетесь – потребность в комиссарах постепенно отпадёт.
Тут я кивать не стал, хотя ход мыслей Турани мне определённо нравился. А имам, похоже, больше и не нуждался в моём одобрении.
- Другое дело, части сформированные только из мусульман. Они-то как раз из повиновения ни разу и не выходили?
Чёрт. Не помню. Не важно!
- И зачем козе баян?
Это чисто русское выражение, прозвучавшее из уст бородатого абрека, пусть и очень хорошо говорящего по-русски, вызвало у меня нервный смешок.
- Не лучше ли направить в такие части комиссаров из числа приверженцев новой власти, но состоящих в организации, более близкой по духу мусульманам?
- И что это за организация? - спросил я.
- На русский язык её название переводится как "Красный ислам", - ответил Турани.
- А я думал, что "Красный ислам" – одно из религиозных течений, - искренне удивился я.
- И это тоже, - кивнул Турани. - Но так мы назвали и свой мусульманский боевой союз.
- Боевой? - имам удивлял меня всё больше и больше.
- Именно так! На сегодняшний день "Красный ислам" исключительно боевая организация, ставящая целью установление народной власти в Туркестане.
- Так ведь там вроде… - начал я, но Турани меня перебил:
- Ничего там не вроде, и вы это знаете не хуже меня!
Ну да, пожалуй…
- Но, если я правильно понял, "Красный ислам" не только боевая, но и религиозная организация?
- Это так, - вынужден был согласиться Турани. - Но иначе нельзя. Туркестанцы не пойдут за безбожниками!
И тут он прав.
- Но ведь ислам проповедует джихад, священную войну против неверных, в частности против нас, русских.
- Кто вам такое сказал? - спросил Турани. - Вы знаток Корана?
- Вообще ни разу не открывал, - признался я.
- Так зачем судите о том, в чём не сведущи? Джихад – это усердие на пути Аллаха. Война против "неверных" – всего лишь часть этого пути. Мусульманин встаёт на этот путь лишь тогда, когда его Родине грозит опасность именно от "неверных". Вы собираетесь нам угрожать?
- Да вроде нет… - несколько растерялся я.
- Зато нам угрожают полчища стяжателей и властолюбцев, которые, прикрываясь именем Всевышнего, грабят и угнетают собственный народ, нарушая при этом многие заповеди, оставленные нам Аллахом. Вот против них мы вскоре объявим в Туркестане джихад!
- То есть, "Красный ислам" – религия угнетённых мусульман? - уточнил я.
Турани снисходительно улыбнулся.
- Религия у всех мусульман одна – Ислам. А "Красный ислам" позволяет всего лишь правильно толковать оставленное нам Всевышним учение.
Красиво поёт товарищ! За таким народ точно пойдёт. Вопрос: куда он его, в конечном итоге, приведёт?
- Вот вы говорите, что являетесь приверженцем новой власти. Но ведь эта власть – светская.
- Я понял, что вы имеете в виду, - кивнул Турани. - Я родился в Туркестане. Давно. Тогда у меня было другое имя. Волею Аллаха с юных лет я включился в революционную борьбу. Тогда-то и назвался Рашидом. Я много путешествовал по свету. Много учился, много воевал. Правильнее сказать: только учился и только воевал. Учился в Иране – стал имамом. Учился в Европе – получил хорошее светское образование. Воевал в Турецкой армии – дослужился до полковника.
- Вы воевали на стороне турок? - я был поражён. - Против нас?