Дон хефе меня озадачил. Вновь. Цепочка, сложившаяся несколько минут назад, стала рассыпаться. Нет, она была как бы логична, но чего-то в ней не хватало, маленького такого элемента, и я не мог понять, какого именно.
– Я ничем не могу помочь вам, сеньор. Может, донья Тьерри и не дешевая шлюха, но чем купил ее я? Не имею понятия.
Иного дон Виктор не ждал. Он лишь бегло бросил в сторону "яйцеголовых" помощников.
– Я так и думал, приступайте.
– Эй, не надо! – закричал я и попытался дернуться, но двое стоявших рядом охранников подхватили меня под руки и, как ребенка, потащили к страшному креслу. Захваты их были похожи на гидроцилиндры шлюзовой системы, такие сто атмосфер выдержат, где уж тут вырваться.
Меня посадили, несмотря на все попытки сопротивляться, зафиксировали руки, ноги, голову. Затем специалисты в белых халатах принялись подключать ко мне различные провода и надевать загадочные устройства.
– В твоих интересах говорить чистую правду, юноша. Чем быстрее мы найдем ответы на вопросы, тем быстрее для тебя закончится этот кошмар, – прокомментировал Виктор Кампос бесцветным голосом.
– Но я правда не знаю, дон Виктор! – почти жалобно выкрикнул я.
Хефе в ответ усмехнулся.
– Верю. Однако твое неведение вовсе не означает, что этого нет на самом деле. Готовы?
Один из яйцеголовых кивнул.
– Приступайте.
Второй помощник не современным инъектором, а старым добрым шприцем сделал мне укол. В голове сразу поплыло. Первый долго смотрел на мою реакцию, затем заговорил тягучим, монотонным голосом. Угу, именно тягучим и монотонным, и тяжелым, как каменная плита. В этот момент я видел его слова, ощущал всю их тяжесть на плечах.
– Сейчас мы будем задавать тебе вопросы. Ты – на них отвечать. Не пытайся врать, это невозможно. Молчать тоже не пытайся, будет больно.
Его голос уплывал и уплывал вдаль, я видел и его, в смысле голос, и даль. Даль сине-голубая, голос фиолетовый.
– Все готово.
О, а это второй голос. Более высокий, от него отдавало красноватыми и розоватыми задорными тонами. И он не такой вязкий, более острый. Точно, острый! Как нож! Порезаться можно!
– Как зовут твою мать, Стефанию Шимановскую? – произнес фиолетовый.
– Стефания Шимановская, – ответил я.
Я даже не думал удивляться такому вопросу, в происходящем безумии он выглядел вполне нормально. Я смотрел на цвет слов, ловил их, наслаждался их видом. Это было замечательно!
– Место ее рождения?
Что было дальше, точно не скажу. Я куда-то плыл, меня о чем-то спрашивали, краски слов мелькали вокруг узором, завораживая, а затем…
Затем их слова становились острее и острее, и в один миг я поранился. Почувствовал, осознал бредовость происходящего. Буквально вывалился из сумасшествия в обычное состояние, поняв, что со мной происходит. Тут же стало не по себе.
Я ощутил пронизывающий холод вокруг. А слова, звучащие где-то далеко в темном коридоре за гранью восприятия, отдавались в черепной коробке набатом, раскалывая ее на части.
– …Не действует. Я не знаю, как это возможно, но его организм нейтрализует препарат. Мы почти потеряли его!
– Увеличьте дозу.
– Уже. Дважды. Он нейтрализует его, словно алкоголь.
– Этого не может быть.
– Не может, сеньор. Но это так.
– Увеличьте дозу! – Крик, почти фиолетовый. – Мне нужна эта информация!
– Хорошо, сеньор. Но следующую дозу он не переживет.
– Мне все равно. Включайте шокер. Комбинируйте эффект.
– Сеньор, шокер тоже может его убить. При такой дозировке есть вероятность отказа сердца.
– Выполняйте! – Крик, почти багровый.
Затем мне было больно. Очень больно! От воспоминаний о той боли меня спасает только почти полное отсутствие оных воспоминаний. А потом я куда-то провалился. Меня спрашивали, теребили, голоса отдавали багрово-красными цветами страха, отчаяния и ярости. Я что-то отвечал, но…
Затем я вспомнил о месте, где смогу спрятаться от всего этого кошмара. Что бы ни происходило снаружи, какую бы боль мне ни причиняли, я, как малыш в детской игре, буду "в домике".
Это тихое место, где я уже был. Не надо бояться его и тем более бояться заблудиться там. Это место – я сам, мое сознание, а как можно заблудиться в собственном сознании?
Я сбегу туда и буду тихо брести по белоснежной пустыне, оглушенный тишиной, окруженный мириадами невесомых снежинок, кружащихся и завораживающих безмолвным танцем, не падая на землю. А я все буду брести куда-то вперед. Туда, где нет бандитов, комиссаров и Виктора Кампоса. Там нет и корпуса телохранителей вместе с доньей Мишель и "прошмандулькой" Катариной. Нет и Бенито, толстого урода. Им туда дорога заказана. Там нет и слабохарактерной Николь, раз уж сужу людей по себе, ей там делать нечего. И нет приставучей Долорес. Ну, Эмма не такая плохая по сравнению с некоторыми, но я ее все равно недолюбливаю. В конце концов, это только мое право, брать туда кого-то или не брать.
Там будет только Бэль, моя девочка-аристократка с белыми волосами. Кто она? Принцесса? Младшую принцессу ведь тоже зовут Изабелла, как и ее. Правда, принцесс охраняют иначе, да и вряд ли бы ее величество позволило дочери разгуливать с кем попало, все-таки дочь правительницы, а не главы пусть и крупного, но клана.
Не важно. Все не важно. Важно только, что она есть. В конце этой белоснежной, как ее волосы, пустыни она стоит и ждет меня, ждет, когда я добреду и буду с ней. Навсегда. А значит, я должен туда идти, исчезнув из этого мира. Кошмара с фиолетовыми голосами.
– Если б знать, как догнать тебя, и поймать на лету. Был бы чище и лучше наш чум. Был бы слаще наш дым, – шептали губы мальчишки. Приборы показывали ноль, полную отключку. Но он был в сознании и даже что-то пытался говорить. Второй помощник вслушивался в слова, пока первый колдовал с приборами, но понять лепет не мог.
– Это какой-то вздор. Сеньор, я не понимаю.
Парень провалился в состояние, описать которое дон Кампос не мог, при всем своем богатом опыте в проведении допросов. И, судя по ступору одного из помощников и растерянным глазам другого, они также столкнулись с подобной реакцией впервые. "Белая пыль", дорогущее специализированное психотропное средство, самое эффективное из всех, какие только применяются в настоящее время. Это не банальная "сыворотка правды", допрос нужно вести особым образом, по определенному алгоритму, который дает стопроцентный результат. Обычно. Но сейчас не сработал.
– Это по-русски, – потянул старший помощник. – Что-то из его жизни?
Дон Кампос усмехнулся и полез за новой сигарой.
– Нет. Он просто поет.
– То есть как поет? – обернулся младший помощник. Глаза его были широко раскрыты.
– У нашего малыша иммунитет. Психологический.
Откушенный кончик сигары полетел на пол. Щелкнула зажигалка.
– Наши друзья из гвардии говорили об этом, но я считал, что мы справимся с проблемой. Вы справитесь, – поправился он. – Но вы не справились.
Первый помощник после этих слов взбеленился. Да, он столкнулся с чем-то необъяснимым, но считал себя достаточно опытным, чтобы решить любую проблему. Он застрочил по кнопкам и иконкам, тестируя приборы, пытаясь уловить хоть какую-то динамику. Установил шокер на полную мощность и изменил программу.
– Когда я скажу, начнем. Готов? Разряд!
Младший помощник сжал виртуальный контур управления, мальчишку тряхнуло. Сильно тряхнуло. Непонятный шепот оборвался. Старший принялся его трясти, пытаясь придать своему голосу как можно больше нежности:
– Эй, парень! С тобой все в порядке? Мы друзья, мы поможем тебе. Иди сюда, иди к нам!
Парень в ответ приподнял голову, насколько позволяли фиксаторы, и открыл мутные-мутные глаза. Старший помощник увидел в них нечто, что не смог позже объяснить словами, и резко отшатнулся назад. Пациент был без сознания, как ему показалось. Он отчетливо, теперь уже все присутствующие разобрали мотив, громко запел:
Не ходи за морскими котиками,
Далеко заплывешь.
Не гуляй в тундре под наркотиками!
Занесет потом – фиг найдешь!
Затем снова опал, потеряв сознание теперь уже окончательно.
Младший помощник растерянно обернулся:
– Сеньор, при чем здесь наркотики? Разве мы давали такой макет?
Виктор Кампос задумчиво затянулся. Парень этот из русского сектора, как и Шимановский, язык знал. Но дать вразумительный ответ на происходящее не мог.
– Я же говорю, он поет. Просто поет. Ушел в себя. Заканчивайте экспериментировать, хватит на сегодня.
– Но мы же еще не… – попробовал вскинуться первый, но быстро опал. С доном хефе не спорят.
Оба помощника принялись отключать аппаратуру и отсоединять провода. Когда окончили, охранники приподняли бесчувственное тело и потащили прочь из помещения в расположенную недалеко комнату, оборудованную под камеру. Эксперимент провален, это главная мысль, которую вынесли все присутствовавшие. Если кто-то из них стучит, а дон хефе точно знал, кто-то стучит, даже догадывался, кто именно, для всех это будет так. Сам же дон Виктор достал из внутреннего кармана небольшой блокнотик из древесной бумаги в дорогущем кожаном переплете и сделал небольшую пометку. Совсем небольшую, всего три слова. Но слова эти требовали того, чтобы обдумать их в спокойной обстановке.
Проснулся я от яркого света. Не того, что идет от встроенной в потолок рассеивающей лампы, а направленного концентрированного потока, цель которого ослепить, не дать человеку увидеть того, кто перед ним в данный момент. А заодно почувствовать себя некомфортно. В камере кто-то находился, кто-то из руководящего эшелона, человек, равный Виктору Кампосу, с чего-то решивший посетить мою скромную обитель.
Охранники приподняли меня и посадили на скамейку, где я, в достаточной степени наделенный удобствами (что понимаешь, только пройдя тюрьму), спокойно отсыпался, впервые за незнамо сколько суток. Да-да, и не надо тыкать в меня пальцами, именно это я и делал, бессовестно дрых. Просто придя в себя, через несколько часов после допроса, вдруг понял, что мне все равно. Я не хочу знать правых и виноватых, выискивать, кто из них больше лжет и кто это все затеял. Мне это в один миг стало неинтересно. Я чувствовал, что дело близится к финалу, и, какова бы ни была развязка, она вот-вот наступит. А дальше? Не представляю, что будет дальше. Пока же радовался тому, что меня не били, и большего для счастья не смел желать.
И вот опять. Честно, надоели, как мухи! Мало того, что разбудили, не дали выспаться, так еще притащили какого-то хмыря на экскурсию, тычут в меня пальцем и слепят глаза. Как к таким людям относиться?
– Тебя же попросили оставить парня в сохранности.
Я невольно прислушался. Это произнес вошедший, и голос его… Властью отдавал голос, привычкой повелевать.
– Это не я, это в гвардии, – отмазался Кампос. Судя по тону, именно отмазывался.
– Им все равно. Сделка есть сделка. А вид у мальчишки не товарный.
– Веришь, мне плевать. Жив? Жив. Здоров? Здоров. Эй, ты, как ты там, жив-здоров?
Это уже мне. Я предпочел промолчать. Закрыл глаза, пытаясь обострить слух до предела и уловить мельчайшие оттенки голоса вошедшего сеньора.
– Как видишь, в порядке, – прокомментировал мое молчание хефе. – Я готов к обмену.
– Я уже сказал, завтра. В полдень. И, Виктор, никакого оружия. Нигде, ни у кого. Иначе сделка не состоится.
Сказав последнюю фразу, от которой у меня внутри все подпрыгнуло, сеньор замолчал. Я почувствовал на себе его оценивающий взгляд, внимательный такой, словно я греческая статуя, а он хочет купить меня для домашней коллекции. Мне такой взгляд не понравился. Еще я уловил общий настрой, вошедший человек не сочувствовал мне, не сопереживал, ему не было на меня плевать, но относился он с четким негативом. С чем это связано? Где я перешел ему дорогу, если в жизни никогда не видел? Вопросы, ответы на которые я не знал, и задаваться в данный момент не считал необходимым. Не любит меня? Флаг в руки, я к нему отношусь так же трепетно. А в остальном он знает, где дверь, и скоро в нее выйдет.
Как я понял все это, сидя с закрытыми глазами и даже не видя лица вошедшего? Не знаю, это врожденное. Я его чувствовал, просто чувствовал. На этот раз мои чувства давали настолько полную картину, что зрение вообще было не обязательно. Я чувствовал всех четверых, кто был в камере, но неизвестный сеньор ощущался лучше всего.
– Пойдем, довольно, – бросил сеньор Кампосу, и через минуту они вышли. Охранники, отключив лампу, вышли следом.
Я вновь остался в одиночестве. На ум пришло только одно слово, "посредник". Завтра меня обменяют на Бенито, который все-таки у Мишель, несмотря на заверения Катюши. А этот сеньор – третья сторона, авторитетная, но не участвующая в конфликте.
Но меня это по-прежнему мало интересовало. Только мысль, что следующий день станет последним в моих мучениях, несказанно грела душу.
Два человека шли по коридору подземелий поместья, это все-таки было оно. Низкий и жилистый с типично латинской внешностью, коротко стриженный, и высокий худой, даже тощий, с европейским типом лица и светло-русыми длинными волосами. От обоих исходил невидимый глазу ореол власти, заставляя охрану и прислугу расступаться. Как-то иначе описать подобное нельзя, но окружающие это чувствовали.
– Хорошо, я все понимаю, объясни только одну вещь. Что в нем все-таки такого? Почему именно он? – спросил низкий после продолжительного молчания.
– Не знаю. – Высокий пожал плечами. Даже невооруженному глазу было видно: он лжет. – Почему он – он сам пришел к ним. Я проверил этот факт десяток раз. А что в нем такого?..
Ничего, наверное. Да и нужны ли особые таланты для человека, которого решили использовать в качестве первой ступени реставрации? Милый, обаятельный. У женщин другая психология, им проще зацепиться за такого, чтобы оправдать свои действия. Пусть даже перед самими собой. Меня больше беспокоит, что ее подвигло, толкнуло на это? Чего не сиделось на тихом месте? И какой следующий шаг?
Он снова задумался, на этот раз молчал долго.
– Это была разминка, проба сил, Виктор. Корпус выходит из тени, из-под контроля. Это давняя мечта их офицеров, идти во власть. После Сирены Мишель слишком долго сдерживала их, теперь же вдруг перешла на их сторону.
Так что мы с тобой еще услышим о ней. И о корпусе. Боюсь, новости эти не самые приятные для многих на Венере.
– Ты знал, что он им понадобится. Хотел убрать еще до ситуации с моим сыном. Что в нем такого, Князь?
Высокого вопрос покоробил. Он предпочел бы не отвечать, но, зная собеседника и ранг своих с ним отношений, нехотя выдавил:
– Тебе лучше не вмешиваться в это дело, Виктор. Тут замешаны такие люди!.. Тебя быстро раздавят. Ситуация с Бенито – так, разминка, поверь. Мишель нечем было занять своих девочек, вот и развлеклась от скуки. Если будет что-то на самом деле серьезное, газ и иглы со снотворным останутся дома, в арсенале. Понимаешь, о чем я?
Виктор понимал.
– Да, я знал, что он понадобится. И их должен был удержать мирным путем. А вот почему именно он? – Тяжелый вздох. – Есть обстоятельства. Но тебе лучше не знать их.
Он похлопал собеседника по плечу и дальше пошел один. На выходе его ждала охрана, несколько бронированных машин и десяток вооруженных до зубов людей в идеально черной форме.
Дон хефе долго смотрел на створку шлюза, закрывшуюся, когда последняя машина покинула двор, думая о своем. О Мишель. О мальчишке. О сыне. О том, как быстро и неожиданно все развивается, и о возможных подводных камнях. Он и не ждал, что этот человек скажет правду, ему важна была реакция, а она сказала о многом.
Виктор Кампос верил в Древних. Не в старого дряхлого христианского бога, а в молодые воскреснувшие силы, полные бурной энергии. И он знал, что его боги любят шутить.
Его Величество Случай, как иначе именуют шутки богов, помог ему, молодому вору-неудачнику, встретить нужного человека в нужном месте и с нужным обстоятельством. Встретить и понравиться ему, как и его дочери. Что было бы с юным карманником, не возьми его вовремя под крыло Альфаро Белый Волк? Трудно сказать.
Да, то была шутка богов. И гарантировать, что подобное не произошло с Шимановским, он не мог. А кто он такой, чтобы противиться воле высших сил?
Дон Виктор вытащил из кармана любимый блокнот, открыл последнюю страницу и прочел недавнюю запись. "Изабелла. Белоснежный. Принцесса". Слова, сказанные мальчишкой в бреду перед отключкой. Что они означают, догадаться не трудно, если знать, какие детали сопоставлять. "Белая пыль" сработала как надо, они все-таки вывернули его сознание.
Этого никто не заметил, оно и к лучшему. Потому что следом за этой фразой в голове выстроилась четкая логическая цепочка, которая в тот момент ему очень не понравилась. Теперь же, поговорив с высоким, он лишь убедился в своей правоте.
Вновь достав ручку, вывел с новой строки "Принцесса Изабелла", "Мальчишка", "Корпус". Затем добавил "Попытка устранения мальчишки", "Мишель", "Афера с Бенито".
С новой строки он начал писать другую цепочку, и читать ее следовало в будущем времени.
"Корпус". "Мишель". "Рокировка на троне". Затем, подумав, через тире добавил "Интересы семьи Феррейра".
Последним словом в строке он записал слово "Война".
Трижды перечеркнув его, дон Виктор безжалостно вырвал лист. Раздался щелчок зажигалки, и пламя быстро съело то, что секунду назад было частью блокнота. Еще несколько секунд, и невесомый пепел опустился на пластикобетонный пол. Недолго думая сеньор Кампос раздавил носком сапога и его. Чтобы наверняка.
Он – крыса. Важная, крупная, могущая загрызть кого угодно. Но его место подземелья. Громадные невероятные подземелья этого города, этой планеты. Он выживет при любом раскладе наверху, при любой власти, при любом строе. Потому что он нужен этой власти и способен защититься от нее. Но тот, кто влезает в королевские игры, думает о рокировках на троне и прочих глобальных вещах, перестает быть крысой. Тот становится львом, а лев не сможет спрятаться в подземелье в случае чего. Удел льва или царствовать, или быть съеденным другим львом, третьего не дано. Его старый знакомый Диего Альваро уподобился льву, теперь его пепел кружит где-то на просторах Золотой планеты, а за его наследство дерутся мелкие командоры и капитаны, не мечтавшие о таком подарке богов ранее. Он не Мексиканец, он не готов быть съеденным, в этом их принципиальное отличие.
Виктор Кампос завихрил перед глазами козырек и вызвал из записной книжки спрятанный в скрытом режиме номер. Когда на том конце ответили, бегло бросил: