Хорошее настроение от результатов удачного разговора с полковником (между прочим, пообещавшим самую горячую поддержку своему офицеру) продержалось недолго. Новый командир заставы решил, что уже вполне достаточно освоился и пора приступать к несению службы так, как и положено – то есть по уставу. Для начала ротмистр навел порядок в казармах, вернув им прежний, уныло-казенный вид. Исчезли занавески, вторая печка в прихожей-сенях (используемая как сушилка для портянок), дополнительные керосиновые лампы и книжки, по которым солдаты учились читать. Слава богу, постельное белье осталось. Затем Розуваев выяснил, что нижние чины совсем распустились: стреляют (хоть и по нарушителям) в сторону сопредельного государства – хотя это строжайше запрещено всеми циркулярами и даже специальным распоряжением. Службу несут не по уставу, да еще и строевая подготовка хромает на обе ноги! Последнее терпеть было просто нельзя, и Григорий Анатольевич немедля приступил к исправлению такой возмутительной ситуации. И теперь из окошка отрядной канцелярии частенько можно было видеть угрюмых солдат, в полной выкладке месящих весеннюю грязь под заботливым присмотром ротмистра.
Одно только было плохо: больше одного взвода ну никак не влезало на этот маленький пятачок – единственное подходящее место занимала солдатская столовая. До этого времени отношения между Розуваевым и Александром были нейтрально-настороженными, а вот после начали неуклонно портиться. Когда Трифон Андреевич, отрядный фельдфебель, получил короткое и недвусмысленное указание снести мешающую командиру заставы постройку, он первым делом побежал к командиру второго взвода, а уже от него неспешно пошел к солдатам и распорядился аккуратно разобрать крышу и венцы сруба и тащить за пределы заставы. Солдаты управились за три часа – как-никак для себя старались. Даже печку смогли разобрать так, что ни одна плинфа не сломалась (ну… почти). Последнему обстоятельству сильно порадовался прибывший на следующий день печник. Столовая возродилась как феникс через два дня – в пятидесяти метрах от заставы, почти рядом с жилыми домами.
Что именно не понравилось Розуваеву, поручик не понял, но для него это вылилось в целую серию приказов: сперва поступил запрет на стрельбу на полигоне, и мотивировалось это заботой о спокойствии Олькуша (жители которого уже давно привыкли к треску выстрелов именно в этом месте, а деревенская пацанва так и вовсе зачастую ходила посмотреть на упражнения, вроде как в цирк). Затем – прекратить подозрительные заигрывания с нижними чинами (князь не сразу, но понял, что речь идет об обучении грамоте ветеранов). Ну и напоследок – было велено пользоваться только дозволенным к ношению оружием.
Александр молчал и терпел. Каким бы самодуром ни был его новый командир, но требования его были вполне законными, то есть согласно действующего устава. Вот только иногда накатывали обида и недоумение: конфликт был не с кем-нибудь, а со своим, таким же, как и он, офицером-пограничником, послужившим и вроде как опытным. Была небольшая надежда, что, устроив на Олькушской заставе все на свой лад, ротмистр угомонится и перестанет отравлять жизнь окружающим. Но верилось в это с трудом.
Окончательно же у них испортились отношения после того, как на заставу приехал деловитый подполковник Росляков с долгожданным известием – на имя поручика князя Агренева пришло предписание как можно скорее предстать пред светлые очи столичного начальства. Конкретно его требовал к себе глава комиссии, генерал-майор Чагин, Николай Иванович.
– Документы будут завтра, поручик. Отзывы готовы и оформлены надлежащим образом. Эх, Александр Яковлевич! Признаюсь, не тая, – завидую вам от всей души. Как-никак Санкт-Петербург повидаете. Всего хорошего, господа. Князь, не запамятуйте – завтра к часу пополудни в штаб бригады.
Всю короткую беседу между своим подчиненным и своим непосредственным командиром ротмистр в основном молчал, потихоньку багровея (как выяснил Александр, это было следствием не пристрастия к неумеренным возлияниям, а явными проблемами с сердечно-сосудистой системой и повышенным давлением). Стоило подполковнику отъехать подальше, как Розуваева прорвало:
– Поручик! Соизвольте объяснить, почему я, ваш командир, узнаю обо всем последним!
– О чем именно, позвольте уточнить?
– Не делайте вид, будто не поняли мой вопрос!
Ротмистр уже не говорил, а скорее громко и с хрипом рычал, все больше и больше наливаясь дурной кровью. Присутствующий при разговоре корнет Дымков уже трижды пожалел, что не покинул канцелярию сразу за подполковником Росляковым – тогда бы он не стал свидетелем столь неприятной сцены. Да и перед поручиком ему было крайне неудобно. Растерянно переводя взгляд с одного сослуживца на другого, он все никак не мог решиться встать и уйти, невольно прислушиваясь к голосам: одному – громко-возмущенному и второму – спокойно-напряженному.
– Почему вы мне вовремя не доложили, что занимаетесь всяким… изобретательством?! Да еще пишете в Петербург, минуя непосредственного командира? Как это понимать, как неуважение?
Александр сделал последнюю попытку спустить дело на тормозах, хотя в голове уже отчетливо шумело раздражение, а краски дня постепенно выцветали, сигнализируя о скором переходе в транс.
– Григорий Анатольевич, о моем, как вы сказали, изобретательстве знают все без исключения офицеры нашей с вами бригады, и я даже и помыслить не мог о том, что вам этого не…
Не дав поручику договорить, ротмистр категорично потребовал:
– Попрошу впредь обращаться ко мне так, как положено! Итак, поручик, я слушаю ваши объяснения.
– Объяснения?!
Если раньше корнет беспокоился за своего… ну, пусть и не друга, но уж доброго приятеля точно, то теперь начал тревожиться за своего командира – когда поручик князь Агренев что-то говорил таким тоном, рано или поздно случалась какая-нибудь неприятность, в основном с собеседником князя.
– Вы забываетесь, ротмистр! Я служу не вам, а вместе с вами государю-императору и Отечеству! Требовать с меня объяснений касательно того, чем я занимаюсь во внеслужебное время, вам не дозволено. Попрошу и ко мне обращаться так, как того требует устав! Если же вас что-либо не устраивает, то есть суд офицерской чести. Я доступно все объяснил, ротмистр?
Звание своего командира князь сказал, как плюнул – брезгливо-пренебрежительно. На пылающую рожу Розуваева было страшно смотреть, казалось, еще немного – и она лопнет, как перезрелый помидор. Скрипнув зубами, что в наступившем молчании прозвучало очень отчетливо, он развернулся на каблуках и молча вышел, едва не выломав пинком дверь. Минут через пять, заполненных гнетущей тишиной, ожил корнет Дымков. Неловко развернувшись за столом, он смахнул на пол свой уже давно остывший чай. Бронзовый подстаканник пережил падение хорошо, а вот стакан лопнул от удара с звонким щелчком, усыпав ноги корнета мелкими осколками стекла.
– Вот незадача! Право, как это я так неловко…
– Ничего, Игорь Владиславович. Говорят, посуда бьется к счастью.
С заставы Александр уезжал со сложными чувствами: с одной стороны, он сам хотел и делал все, чтобы его заметили и вызвали в Санкт-Петербург. С другой – насколько все переменится в Олькушском погранотряде за время его отсутствия? Хоть он и проинструктировал всех "своих" держаться и терпеть до его возвращения, все равно на душе было неспокойно. Все-таки, как ни крути, это его дом…
Глава 37
– Ну что же, господа… – Представительный глава комиссии по выработке малокалиберного ружья, генерал-лейтенант Чагин, вопросительно глянул влево-вправо от себя, увидел подтверждающие кивки и уверенно констатировал: – Благодарю вас, поручик, более вопросов нет. Вы можете быть свободны. Завтра ждем вас в десять часов.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! Разрешите идти?
– Ступайте, поручик, ступайте.
Выйдя из душного (истопники явно не сачковали) кабинета, в котором он провел большую половину дня, Александр невольно поморщился – от долгих разговоров у него сильно пересохло в горле, так, что даже саднило последние полчаса.
"Знал, что языком придется изрядно поработать, но чтобы так! И ведь, как ни крути, все вопросы по делу были. Будем надеяться, дальше будет полегче. О! Наконец-то графин с водой… какое блаженство!"
Выбираясь из здания, в котором располагалось Главное артиллерийское управление, князь замучился отдавать воинское приветствие всем встречным. Похоже, что он один тут был в чине поручика, остальные его (и слава богу) почти не замечали. А бакенбарды с усами! Строго по ранжиру, у офицеров до генерала включительно – разной длины (повышающейся вместе со званием), а вот у генералов… Александр даже заподозрил, что в этот чин производят только при наличии пышных, тщательно и любовно взлелеянных бакенбард самого выдающегося размера, после чего мимоходом задумался: может, и ему отпустить хотя бы усы? Сколько раз уже намекали, что офицеру и дворянину неприлично без них обходиться.
"Ничего, переживут как-нибудь!"
Добравшись по синим ковровым дорожкам до выхода, Александр облегченно вздохнул и принялся решать, что он хочет больше: вернуться в свой номер в отеле или двинуться на поиски ресторана и утихомирить недовольно бурчавший желудок. Пока думал, ноги сами привели его в храм чревоугодия. Плотный обед и чашка крепкого кофе настолько хорошо помогли организму восстановиться, что захотелось сделать что-то доброе, полезное и нужное – для себя любимого. Уже расплачиваясь с угодливо изогнувшимся официантом, он перехватил завистливо-недоуменный взгляд сидящего за соседним столиком (и не в одиночестве, а с миловидной дамой в красивом платье) капитана в мундире лейб-гвардейского Семеновского. Тот явно был удивлен стопкой радужных ассигнаций в портмоне простого поручика, а так же тем фактом, что офицер-пограничник может позволить себе обед там, куда он ходит по особо торжественным случаям – больно уж цены кусаются. Потом его взгляд сделался самую чуточку презрительным – это капитан вспомнил, кому подчиняется погранстража. Обычным гражданским штафиркам.
"Вот так и рождаются байки о том, что на границе офицеры деньги лопатой гребут. Ну и какие будут варианты? Первый: зайти на рюмку чая к стряпчему… Хотя нет. Вениамин Ильич в своей конторе не засиживается, значит, надо завтра и рано утром. Второй: можно, даже нужно провести переговоры с главным конструктором и по совместительству главным же инженером фирмы "Илис-Блитц", господином Гертом, Иммануилом Викторовичем. Или плюнуть на все дела и наконец-то повысить свой культурный уровень, окончательно и бесповоротно, путем посещения театра? Вроде в мундире можно? Если нельзя, то в оперу точно пропустят".
Отыскав специальную тумбу, оклеенную разнообразными афишами как минимум в пять слоев, он только пожал плечами: проблема выбора разрешилась сама собой, так как начало представления было указано в восемь вечера. Значит, оставался только вариант с посещением "Илис-Блитца". Немного померзнув в открытой всем ветрам пролетке, уже через четверть часа Александр ступил на скользкие и вытертые гранитные ступеньки крыльца заводоуправления. Пройдя с видом завсегдатая по оживленным коридорам (насколько он понял из нечаянно подслушанных разговоров, все были в ожидании жалованья, вернее, его выдачи), со второго раза отыскал нужную дверь и вежливо постучал в нее.
– Что такое?! Я же предупреждал, чтобы меня никоим образом не беспокоили по пустякам.
Прозвучало это немного смешно, потому что тон суровой отповеди хозяина кабинета менялся прямо на глазах. Когда князь только открывал дверь, он был сурово-недовольный, а когда ступил на порог, волшебным образом изменился на растерянно-удивленный.
– Э… Ваше сиятельство, прошу простить мою невольную резкость и позвольте уверить, что к вам она не имела ни малейшего отношения. Право, это вышло случайно, и я…
– Ничего страшного, Иммануил Викторович, я так все и понял. Я смотрю, чертежей у вас только прибавляется?
И в самом деле: когда Александр был здесь в последний раз, специальный стеллаж под чертежи был заполнен едва ли наполовину. Теперь же явно требовался еще один – и желательно раза в два побольше первого.
– Да, как вы знаете, я немного увлекаюсь… Могу ли узнать, чем обязан чести вашего визита? Неужели возникли рекламации на наше оборудование?
– Нет, что вы! Надеюсь, их и не будет. Меня привело к вам совершенно другое дело.
Герт изобразил на лице живейший интерес и, видимо машинально, принялся оттирать носовым платком чернильные пятна с пальцев.
– Скоро у меня будет свой станкостроительный завод.
– Простите, как? Именно станкостроительный? Интересно. Прошу простить, что позволил себе перебить вас.
– Так вот, когда это произойдет, понадобится персонал: инженеры, мастеровые-слесари, чертежники и конструкторы. Вы наверняка знаете немало таковых и сможете дать мне толковую консультацию, а может даже, и рекомендовать кого. Вы ведь помните, какие порядки я завел на своей фабрике в Сестрорецке? На новом заводе все будет устроено точно так же: достойное жалованье за труд, некоторые социальные обязательства с моей стороны. Разумеется, все ваши труды будут достойно вознаграждены. Ну и второй вопрос, даже более важный, чем первый. Мне необходимы подробнейшие, выверенные чертежи новейших станков разной направленности. Я опять же надеюсь на вашу помощь в этом.
Конструктор и инженер так заинтересовался, что, не глядя, высморкался в собственный сатиновый нарукавник, снятый буквально две минуты назад, и на автомате попробовал запихнуть его в карман, а когда не получилось, аккуратно расправил и бережно положил на стол перед собой.
– Я, безусловно, буду только рад помочь вам всем, что только в моих… А какие станки вас интересуют?
– Я даже как-то… Пожалуй, будет проще, если я вам перечислю предприятия, где они должны будут стоять. Итак. Различные деревообрабатывающие, в том числе компактные лесопилки с паровым приводом. Производство тонкого шпона из древесины ценных сортов. Производство столярной плиты из малоценных пород древесины, облицованной тем же шпоном. Арборита… вы же знаете, что это? Цементный завод, пороховой, патронный, машиностроительный, консервный, по выделке стекла… Что с вами, вам плохо? Может, подать воды?
Иммануил Викторович так обалдел, что совершенно неприличным образом вытаращил на князя глаза и открыл рот.
– Ваше сиятельство, вы изволите мистифицировать меня? Описанное вами потребует таких средств, что…
– А я и не говорил, что хочу все перечисленное сразу, господин Герт. Дай бог лет в десять управиться – и то придется сильно постараться. Тем более что я перечислил едва половину от того, что мне потребно. Пожалуй, вам все же необходимо выпить воды!
Из заводоуправления Александр вышел только через час. Половину этого срока он старательно убеждал инженера в том, что все происходящее тому не снится, а вторые полчаса старательно диктовал перечень того, что необходимо ему в первую очередь, а напоследок, немного подумав, оставил ему свой блокнотик с пожеланиями, для полной уверенности.
"Вот и еще один фанатик своего дела нашелся. По моему, он сам готов был мне доплачивать за возможность воплотить свои чертежи в реальности. Ну а теперь можно и в театр".
Поздно вечером, возвращаясь в свой номер в отеле, князь решил со всей определенностью: той дозы впечатлений, что он получил от высокого искусства балета, хватит ему надолго. Года на три, как минимум.
"Все же надо было на нетленную "Аиду" идти…"
Невольно вспомнив троицу молодых аристократов, которые сидели справа от него, Александр не смог удержать усмешки: такими завороженными, можно сказать, одухотворенными взглядами они провожали каждое движение балерин… Особенно их стройных ножек, затянутых в белые лосины.
"Завтра в оперу пойду!"
Увы, на следующий день все планы полетели кувырком. Сперва в своей конторе не оказалось господина Лунева. Как пояснили два молодых человека, подозрительно похожих на стряпчего, он еще неделю назад уехал на металлургический завод своего клиента, господина Агренева. С оперой тоже ничего не вышло: генерал-лейтенант Чагин вместо долгих разговоров выдал ему новое предписание и отношение в железнодорожные кассы насчет билета до Ораниенбаума.
– По результатам пробных стрельб Комиссия определится, как быть с вашей заявкой. Вопросы?
– Никак нет, ваше превосходительство.
Чагин одобрительно оглядел атлетическую фигуру пограничника, немного подумал и уже более доброжелательно добавил:
– Озадачили вы нас, батенька, как есть озадачили. Большая часть Комиссии в растерянности, а меньшая – сама на испытания засобиралась, лично хотят. Я слышал, у вас свой заводик есть?
– Так точно.
– И что же, вы там и выделали представленные на конкурс образцы?
– Так точно, в пятом цеху!
– Хм… в пятом…
"Ага, верю-верю, что не знаешь. Вот только интересно мне, кто это Валентина Ивановича своими расспросами измучил до полусмерти? Наверное, двойник. И про револьверы с пистолетами помалкивает…"
– Ну что же, до скорой встречи, поручик!
В Ораниенбаум он прибыл на день раньше своих винтовок, но такой задержке ничуть не огорчился. Потому как общая атмосфера в Офицерской стрелковой школе сильно отличалась от той, что была в ГАУ. Деловито-энергичная, отчасти даже дружелюбная и совсем немного суетливая. Правда, даже суетились тут неспешно и с заметным достоинством.