Занятый делами и службой на заставе, штаб-ротмистр едва не обидел (хоть и невольно) всех своих многочисленных знакомых, как с соседних застав, так и из Ченстохова. Только когда заглянувший к нему в гости (для очередного плача на тему нехватки патронов) ротмистр Николаев парой невинно-двусмысленных фраз намекнул князю, что тот забыл отпраздновать в широком кругу свое повышение, отчего господа офицеры пребывают (пока) в легком недоумении, только тогда Александр озаботился организацией "небольшого" застолья в единственной подходящей своими размерами ресторации "Альпийская роза". Можно было, конечно, подождать до выхода в отставку и совместить два застолья в одно, но тогда его наверняка бы посчитали первостатейным жмотом: одно дело, когда дополнительно (к обязательным мероприятиям в офицерском собрании) "обмывать" чин не хочет обычный (что значит – почти нищий) поручик или там ротмистр, и совсем другое – известный, в том числе и своим достатком, скажем так, штаб-ротмистр Агренев. Так что хочешь не хочешь, а пришлось отвлечь Савву от дорожных сборов и продажи движимо-недвижимого имущества (которое, на взгляд Александра, проще было бросить или раздарить. Да, видать, Марысина жадн… рачительность не позволяла выбросить то, за что можно получить (если повезет, конечно) рублей семь-восемь… ну, хотя бы пять. Да даже три – тоже ведь на дороге не валяются и лишними не бывают.
Спустя два дня князь привлек к организации корпоративной пьянки и подполковника Рослякова, упросив того взвалить на себя бремя оповещения всех желающих (вернее будет сказать, имеющих не только желание, но и возможность покинуть расположение своих отрядов). И все равно далеко не маленькая "Альпийская роза" едва вместила всю "пусть и небольшую, но весьма достойную компанию" – как выразился (попутно хищно-одобрительно разглядывая разнообразные бутылки на столиках) один из полузнакомых Александру офицеров.
– Господа! Минуту внимания, господа. Благодарю! Я хотел бы сказать несколько слов…
Пока бригадный адъютант ротмистр Блинский на правах опытного тамады оглашал первую здравицу, многие успели освоить рюмку-другую и неплохо закусить в промежутке между ними. Только Сергей Юрьевич угомонился и сел на свое место, поднялся ротмистр Николаев с бокалом вина в руке и выдвинул предложение: выпить за здоровье государя-императора! Воздержавшихся не было… Потом отметились "соседи" Олькушской заставы. Потом отвлеклись на припозднившегося корнета Дымкова и на обсуждение штрафных санкций, между делом сожалея (почти искренне), что к застолью не смог присоединиться и его командир ротмистр Розуваев. Затем собрался с силами и попросил внимания полковник Толкушкин…
За один не такой уж и длинный вечер князь услышал столько лестных слов и добрых пожеланий, сколько не слышал за весь срок своей службы. Да и жизни тоже – этой жизни. А еще он отчетливо понял: участвовать в таких мероприятиях ему неинтересно. Не потому, что не нравилось, наоборот, нравилось, и даже очень. Первый час-полтора. Потом стало как-то скучно. Да, именно, что скучно. Все вокруг немного под хмельком и веселятся (в рамках приличий, разумеется), а он пытался, но никак не мог отвлечься от мыслей на разные темы и развеять грусть-тоску в компании малознакомых, в сущности, ему людей. Не позволяли две вещи: во-первых, наработанные потом и болью рефлексы (он даже столик выбрал с таким расчетом, чтобы сидеть напротив входных дверей, и "плетку" на праздник не забыл прихватить, и все это – привычно и почти без участия сознания), а во-вторых, боязнь слишком уж расслабиться и, как следствие, брякнуть что-нибудь не то. К примеру, не все из присутствующих были способны оценить серию анекдотов про… Штирлица или Чапаева. Начались бы вопросы, просьбы повторить, разъяснить… И это только один из вариантов! Как результат – нормально отдохнуть не удалось.
Когда компанию покинули старшие офицеры, пьянка, то есть веселье продолжилось с новыми силами: неведомо откуда появились цыгане со своими песнями и танцами, часть офицеров решила незамедлительно отправиться "по лебедям", а остающиеся громко радовались жизни – так громко, что у князя заболела голова.
"Пойти, что ли, подышать воздухом?"
Возвращаясь поздней ночью и в компании корнета на заставу, Александр был возмутительно трезв – только голова немного побаливала от выпитого. В отличие от него, Дымков прямо-таки сочился любовью к окружающему миру. Он подробно пересказал свою короткую биографию (правда, ничего нового для себя князь не услышал), а затем звучно и с чувством декламировал стихи, после чего искренне огорчился, что под рукой не оказалось гитары. Финальным аккордом стало приглашение штаб-ротмистру навестить его матушку и немного погостить.
– Александр, я уверяю вас, матушка будет весьма… да, весьма. Эх, как у нас красиво, а особенно в начале осени! Золото и пурпур листьев и такой особенный воздух… Право же, это не описать словами… А мы уже где? Что-то я не вполне…
– Да уже почти добрались, Игорь. Вон и особнячок наш показался.
– Так вы обещаете?
– Непременно нанесу визит, как только буду в ваших краях. Осторожно, калитка левее…
Передав корнета, явно уставшего от обилия новых впечатлений, в заботливые руки его денщика (а заодно поручив позаботиться о лошадях, привязанных прямо к ветхой ограде), князь облегченно вздохнул и поплелся к себе.
"А все ж таки неплохо посидели. Игорь только перестарался немного с непривычки. Завтра голова поболит, и не только у него. Щас как завалюсь, и пусть только попробуют завтра разбудить – я до вечера свободен! А петуха застрелю…"
Казалось, он только сомкнул веки, как его тут же стали бесцеремонно трясти за плечо. Возмущенный до самой глубины души такой наглостью и фамильярностью, Александр рявкнул, не открывая глаз:
– Какого черта, Савва! Сегодня дежурит первый взвод!
– Командир, просыпайся! Командир…
– Да чтоб вам! А, Гриша… тебе чего в такую рань?
Унтер слегка замялся, скосив глаза на большие напольные часы, показывающие девять утра, после чего ответил непривычно тихим голосом:
– Беда у нас, командир, наших побили.
Сонный штаб-ротмистр не понял, кого там побили и за что, но подниматься из постели по такому поводу категорически не желал. Подумаешь, пара синяков.
– Ну побили и побили. Потом разберусь.
– Насмерть…
Одеяло полетело в одну сторону, подушка – в другую, а хозяин квартиры вылил себе на голову ковшик холодной воды и принялся быстро одеваться.
– Подробности!
– Когда унтер секреты проверял, дозорцы с шестого не ответили. Ну, побегали, след нашли и их нашли. Недалеко были, их в кустах ветками завалили. Саженей тридцать, не далее. Оружия нет, лядунок… Еще сапоги стянули, паскуды. И ведь не слышал никто ничего! Как их отыскали – голубя на заставу пустили. Ну, Трифон Андреич меня туда. Я тама осмотрелся и сразу на доклад к тебе отправился, командир.
– Их просто убили или еще и караван прошел?
– Похоже на то. Только следов маловато, да потом и вовсе пропали – на тропе-то. Лошадей, видать, и не было, все на себе тащили. Человек с дюжину, не менее. Роса выпала, точнее не сказать.
Когда Александр уже застегивал последние пуговицы на кителе, появился вестовой с приказом от командира заставы – немедленно явиться в отрядную канцелярию!
– Через пять минут буду. Свободен! – И, уже обращаясь к ждущему ценных указаний унтеру, добавил: – Возьми первое отделение и походите вокруг близких хуторов, может, чего интересное заметишь. Хотя нет, давай еще раз там хорошенько осмотрись, а потом решим, как быть дальше. Пошли…
Ротмистра было слышно еще на подходе – до того усердно он на кого-то орал:
– Что?! А ну-ка смирна! Чтобы к вечеру казенное имущество было на месте. Пшел!
Из двери в канцелярию вышел отрядный фельдфебель Трифон Андреевич, вытер красное и потное лицо измызганным носовым платком, дернул воротничок, расстегивая верхнюю пуговицу, после чего двинулся дальше, так и не заметив стоявшего в двух шагах от него офицера. Увидев комвзвода-два, командир заставы закрыл лежавшую перед ним папку и слегка побагровел, точнее – побагровел еще больше. Тем не менее с явно вымученной вежливостью ротмистр огласил то, что его подчиненный и так знал, а в конце короткого (и неполного) пересказа выдал распоряжение: отправиться на место происшествия, осмотреть его и составить подробный отчет.
– Вам ведь не привыкать составлять рапорты для жандармов, не так ли, штаб-ротмистр?
– Так точно, не привыкать. Правда, в последнее время немного подзабыл, как это делается: ни контрабанды перехваченной, ни нарушителей.
– Идите!
Последнее слово ротмистр не сказал, а прошипел, с ненавистью глядя на Александра. В ответ тот сочувственно (и даже с участием, как больному человеку) улыбнулся и вышел – у Григория Анатольевича уже и губы синеть стали, как бы удар не хватил. Вот было бы горе у всей заставы.
"Козел… место происшествия. Место, где убили пограничников!"
Когда штаб-ротмистр добрался до шестого поста, то едва нашел Григория: тот вместе с тремя солдатами прочесывал разросшийся за последнее время кустарник в поисках чего-нибудь интересного.
– Показывай.
– Вот, командир. Здесь они устроились и сидели, потом след во-он туда уходит.
Дойдя до небольшой ложбинки, унтер показал место, где нашли тела. Примятая трава и сломанные ветки – вот и все, больше никаких следов.
– Несуны вот здесь и здесь сидели. Когда только начали искать, то сперва дальше прошли, а потом Семка… рядовой Семен Чишников заметил, что среди листвы что-то белеет. Полез смотреть, а они там, остыли уже. Обоих в спину ножами или еще чем навроде шила большого… Митрофан, который с последнего пополнения, и Силантий.
– Постой, это у которого шрам такой занятный на лбу и переносице?
– Он.
– Вот ведь… Ему служить оставалось всего ничего, до осени. Черт!
Офицер в сердцах пнул небольшой пенек, после чего на него же и уселся, достав из планшетки стопочку бумаги и поудобней пристроив ее вместе с планшеткой же на коленях. Покрутив в руках тонкую деревянную палочку карандаша, он задумался.
"И что мы имеем? Сидели в секрете, затем резко покинули лежку и двинулись в сторону границы. Значит, или услышали, или увидели что-то, вернее, кого-то подозрительного. Или сразу все вместе: и услышали, и увидели. Преследовали и убиты. А как смогли подобраться к ним так близко? Хоть один, да успел бы шумнуть. Странно. Дальше – оттащили немного в сторонку, наспех обыскали и ушли. Тела уже остыли, значит, примерно рассветные сумерки. Да, наверняка – до смены дозорных как раз и пройти, и вернуться можно. Если только не местные поработали, тогда и возвращаться без надобности".
– Старший унтер!
– Здесь!
– Григорий, следы где теряются?
– Да в полуверсте отседова, там тропа есть большая и утоптана хорошо.
"Значит… значит, три хутора надо проверить – больше они никуда бы не успели. Опять же если не местные".
– Так. Сейчас обратно на заставу, я – рапорт писать в канцелярию, а ты давай ко мне и приготовь все, что полагается – навестим окрестные хутора.
Григорий в ответ только молча кивнул, без вопросов – и так все понятно. Освободился Александр через час, а через два он уже смотрел, как один из его солдат примеряется пнуть массивную воротину, второй занимает удобную для стрельбы по двору позицию, как и третий, четвертый и пятый. Лай собак ненадолго притих и…
– Кто?!
– Штаб-ротмистр князь Агренев. У меня есть к вам небольшой разговор, вы не откроете?
Вместо ответа тихо лязгнул засов, и из проема калитки показался хозяин – с недовольно-настороженным выражением на лице. У живущих рядом с Олькушской заставой уже давно появилась верная примета: если увидишь солдат, одетых в незнакомую униформу и с винчестерами вместо штатной берданки, это к неприятностям. А если с ними командир второго взвода – к беде. Так что лицо у хуторянина моментально стало… гм… скажем так – законопослушным и благожелательно-предупредительным.
– Господин офицыр, я всегда… я везде… я хотел сказать, что ничего такого у меня нет!
– Вы знаете, я вам верю. Можно пройти?
Радушие и гостеприимство хозяина хутора было настолько велико, что он с готовностью согласился похвастаться своим жильем и зажиточностью, а заодно показать, что посторонних у него в доме нет. И тайников нет… Ах, этот? Так это погреб… будет скоро. Вы же видите, он пустой…
– Ну?
Подошедший унтер отрицательно покачал головой и расстроенно отвернулся: Григорий очень хотел подстрелить какого-нибудь контрабандиста. Или хуторянина. Одним словом, хоть как-то выразить свои чувства. А тут такая неудача.
– Уходим. Пан Рафал, благодарю вас за интересную беседу. Я так и думал, что вас нагло оклеветали, теперь же я в этом убежден. Всего хорошего!
– Что значит окл…?! Постойте, господин офицыр, так на меня поступил донос? От кого, от соседей?
– Всего наилучшего, пан Рафал.
"Ну вот, одного успокоил".
На втором хуторе все повторилось, как под копирку, только "недостроенный погреб" обнаружился под птичником. Увы, пустой. Правда, на вопрос об авторах "доноса" офицер ответил чистую правду – что нет, это не сосед… справа. Насчет другого улыбнулся и промолчал – он же не справочная? На третьем хуторе тоже было пусто, отчего Александр почти потерял надежду вернуть появившийся должок. Если бы не оговорка его собеседника, пана Богуслава.
– Встретились? В такое раннее время?
– Ну не сказать, чтобы прямо так уж встретились, пан офицер. Просто я увидел его телегу издали, она у него приметная такая, с синими бортами. Да и кобылка гнедая – точно он это был. А время – так я в аккурат после утренней дойки повез молоко на сыроварню. С моего молока сыр отменный, не хотите ли отпробовать?
– Благодарю, как-нибудь в другой раз. У вас утренняя дойка во сколько обычно происходит?
– Как всегда, в четыре утра, скотина – она ведь тоже порядок любит.
"Есть!"
– А как, вы говорите, зовут вашего знакомого?
– Пан офицер, ну какой он мне знакомый, так, встречались пару раз – и все, дел я с ним не имею, я же не какой-нибудь…
"Ну да, не знакомы вы, а телегу за две версты узнал. Похоже, и тайничок в окрестностях имеется, больно уж засуетился…"
– Все-все, я верю. Имя?
– Франчишек. Он обычно на ломовой бирже по утрам отирается, возчик ведь, с того и живет. Пан офицер, а вы сказали, что ко мне вам посоветовали зайти. А кто этот советчик, не скажете?
– Уважаемый Богуслав, вы же понимаете, что этого я сделать никак не могу. Вот вам бы понравилось, если бы и вас упоминали в таком случае? Ну, вот видите. Всего наилучшего, благодарю за интересный разговор.
Ободрив приунывшего Григория хорошими новостями, князь отпустил солдат, и они вдвоем не спеша вернулись на заставу, обсуждая по пути дальнейшие действия. Через полчаса, когда унтер занес штаб-ротмистру "охотничий инвентарь", Александр узнал причину утренних криков ротмистра и почему он оказался человеком-невидимкой для отрядного фельдфебеля.
– Говорит, как хочешь, а винтовки мне верни! Казенное, мол, имущество и все такое…
– Ну а Трифон Андреич что?
– Ну, у нас-то лишних нет, так он к соседям подался. Как-то раздобыл. Говорит, старье такое, что ужас, стрелять даже боязно. Доложился, значит, о выполнении, а потом полштофа принял в одиночку и вроде отпустило его, даже ругаться перестал. Завтра батюшка прибудет, Святых Даров причастимся да исповедаемся, помянем ребят… Это… Можно мне с этим, как там его… возчиком, потолковать? Уж очень душа просит, а? Уважь, командир.
Спустя два дня.
– Вот скажи, ты зачем его второй раз треснул? Ему и первого с лихвой хватило. Теперь неделю в лежку. А вдруг нужен будет по какой надобности? Показания там написать, опознать, еще чего?
– Зато и болтать языком своим поганым не сможет. Да и рази ж я знал, что он такой хлюпик? С виду-то эвон бугай какой – два меня! И в карман полез без спросу. Да ничё ему не сделается, здоровее прежнего будет.
– Ладно, давай дальше.
– Ну, говорит, поперва-то не понял, зачем стоять и ждать, а когда дождался, уже поздно стало отказываться. Ну и стребовал с них еще деньгу. Вот тут и я не удержался малеха.
– Дальше.
– Лабаз при лавке он мне подробно описал и улицу тоже, вывески и все такое прочее.
– Да не томи уже, блин горелый!
– В общем, купец второй гильдии, а фамилия… Погоди, командир, я записал для памяти, чтоб не спутать с кем. Вот – Баумгерер. Навестим?
– А как же. И к перекупщику-посреднику зайти не забудем. Как там его? Збигнев?
Приказчик Арсений скучал: покупателей было мало, хозяин уехал обедать и будет часа через три. Он как раз приступил к обдумыванию того, чем же займется этим вечером. Правда, весь выбор заключался всего в двух возможностях: или сходить в трактир, выпить и перекинуться в картишки в дружеской компании, или навестить знакомую вдовушку. Конечно, можно было бы и совместить, но на практике такое ну никак не получалось.
В лавку зашли потенциальные покупатели. Первый, в чине старшего унтера, с порога окинул полки с товаром странно напряженным взглядом и немного прошел вглубь, где и стал изучать выложенные на отдельный лоток табачные изделия: от нюхательного с наклейкой "Розовый" и до толстых (больше похожих на сардельки в бумаге) сигар. Второй, в погонах штаб-ротмистра, направился сразу к прилавку и с равнодушным видом поинтересовался:
– Хозяин где?
– Так я за него, ваше благородие. Изволите чего?
– Я желаю видеть хозяина этого заведения по очень важному вопросу. Итак?
– Максим Эдуардович отбыли по важным делам и будут не ранее двух пополудни. Но если ваше дело не терпит отлагательств…
– Вы правы, не терпит. Можно даже сказать без преувеличения – это вопрос жизни и смерти для господина Баумгерера.
Арсений изобразил на лице понимание и коротко поклонился:
– Сей момент все устроим, ваше благородие, посыльного пошлем. Славка!
Старший унтер едва заметно дернулся и уронил на пол пачку папирос – до того неожиданно после тихой беседы прозвучал громкий возглас. Из занавешенного тканью проема, шагах в пяти от прилавка, показалась сначала вихрастая голова, а потом и ее обладатель – заспанный мальчишка лет этак одиннадцати.
– Давай-ка за хозяином, скажи, что его требуют… Давай, давай – шевелись!
Чтобы скоротать ожидание, офицер и унтер стали осматривать весь товар, аккуратно разложенный на прилавке и лотках, не стесняясь при этом переговариваться между собой короткими и оттого непонятными приказчику фразами.
– В прошлом году такой редко попадался.
– Зато фляг было в достатке.
– Эх, золотое времечко!
– Смотри, Григорий, здесь и сито шелковое можно прикупить. Богатый ассортимент, нда…
– А я и не сомневался, командир!
К тому времени, когда купец добрался до своего заведения, приказчик уже весь извелся, пытаясь понять – о чем же говорят в его присутствии? Еще более непонятной была реакция его работодателя: увидев, к кому же он так спешил, Максим Эдуардович одновременно и побледнел, и покрылся испариной, после чего вежливо уточнил:
– Это вы?