Но сегодня не тот случай. Судьба забросила меня в это время - самое, пожалуй, тяжелое для страны, и я готов был стоять на отведенном для меня рубеже до конца. Здесь моя Брестская крепость, мой Сталинград, моя Курская дуга. До Сталинграда можно и не дожить - жизнь танкиста на фронте бывает коротка. Танк выживал два-три боя, танкисту, если везло, удавалось сменить несколько боевых машин.
Но везение на фронте - дело случая. Еще в училище во время разговоров с фронтовиками нам приходилось слышать удивительные истории.
Попал снаряд в блиндаж, где находилось отделение из десяти человек. Всех - в клочья, а на одном даже царапины нет. Или: лежал человек в окопе, переполз к соседу за табачком, а в его окоп тут же мина попала.
Немцы снова пошли в атаку.
- Алексей, к пулемету - огонь!
Из двух пулеметов мы прошлись по немецким целям, не жалея патронов - на целый диск. Неожиданно справа нас поддержал "Максим", до того молчавший. Под перекрестным огнем немцы залегли.
- Петр, вперед! Дави гадов!
Танк рванулся вперед. Мы с Алексеем стреляли из пулеметов, Петр давил оставшихся в живых гитлеровцев. От танка не убежишь - ни один пехотинец не сможет бежать со скоростью пятьдесят километров в час.
За четверть часа мы изрыли гусеницами все поле, расстреляли по четыре диска на пулемет. Немецкая атака захлебнулась. Немногие из них, оставшись в живых, добрались до противоположного леса.
- Петр, давай за ними в лес. Там их и додавим.
Мы валили танком деревья, давили убегающих. Хлопнули под гусеницами гранаты - пехотные, не причинившие нам вреда.
Забравшись по просеке поглубже, мы раздавили машину с радиостанцией, походную кухню, пару легких вездеходов. И уже было повернули назад, как выскочили на поляну, на которой стояло несколько брезентовых палаток с красными крестами.
Я толкнул Петра ногой в левое плечо:
- Обходи!
Танк развернулся влево, и я успел заметить в смотровую щель округлившиеся от ужаса и удивления глаза немецких раненых. Но я с ранеными не воюю - я не гитлеровец. Задача воина на войне - вывести противника из строя: ранить, убить, но добивать раненых, которые не представляют угрозы, ниже моего достоинства.
Мы беспрепятственно вернулись на свои позиции. Выбрались из танка, отдышались от порохового дыма, отплевались. Все-таки хорош наш Т-34, но вентиляция в нем плохая. После интенсивной стрельбы дышать просто нечем. И в то же время на июль тысяча девятьсот сорок первого года это - самый быстрый, с толстой броней и отличной пушкой танк. Думаю, будь у нас Т-26 или БТ, мы бы не отважились на такую вылазку.
К нам подошел старшина в пыльном выцветшем обмундировании:
- Ну вы, танкисты, рисковые ребята! Видел я ваш рейд!
- Никак, не понравилось?
- Какое там! Вы бы и без нашей поддержки, одни бы справились.
- Не, пулеметчик с "Максимом" вовремя поддержал, здорово германцев прижали.
- Я тот пулеметчик и есть! Старшина Никифоров из тридцать второго стрелкового полка. В действующей армии еще с финской.
- Молодец, старшина! Кто у вас в пехоте командир?
- Я и есть командир. Старше по званию нет никого. Два лейтенанта у нас было. Одного пулей сразило, второго - при бомбежке. Я чего к вам пришел - патронами небогаты?
- Алексей, отдай старшине полцинка.
Алексей с недовольным видом, кряхтя и страдальчески глядя на меня, отсыпал старшине в подол гимнастерки пачки с патронами.
Когда старшина ушел, я спросил у Алексея:
- Чего жмешься, одно дело делаем?
- Если тылы отрезаны и немцы сзади, подвоза боеприпасов не будет. Осталось два полных диска и снаряды - в основном бронебойные, фугасных - только два.
Вот те раз!
- Снаряжай, что в цинке осталось, в диски.
А тут еще Петр "обрадовал":
- Командир, горючки третья часть бака осталась, если ехать по дороге - километров на сто. А если поле месить, как сегодня, на один бой.
Совсем хреново.
Пока Алексей снаряжал диски, я пошел в лес, на место стоянки танка комбрига. Пошарил вокруг - ничего. Пошел вглубь леса. Ведь притаскивали же полевую кухню трактором, может хоть бочка с соляркой найдется?
Ни бочки, ни канистры не нашлось, зато у разбитой телеги нашел разбитый ящик с двумя снарядами. Так подмышками их и принес.
Хотелось есть, но, кроме нескольких ржаных сухарей, ничего больше не нашлось. Поделили их по-братски, захрустели.
- Надо было с комбригом в тыл уходить, к своим прорываться, - сказал Алексей. - Все-таки два Т-34 - сила! Прорвались бы!
- А ты уверен, что комбриг сейчас у своих, прорвался? Может, сожженный стоит?
- Волков бояться - в лес не ходить.
- Кто их боится? Сегодня мы сами немцев попугали, думаю, долго теперь не сунутся.
- Они-то не сунутся, - рассудил Петр, - а самолеты свои точно пришлют. Надо танк в сторону отвести или вглубь леса да ветками забросать.
Как в воду глядел! Только мы отогнали танк подальше в лес и забросали его ветками, как появились Ю-87. Я уже слышать их моторы не мог - тошнило от злобы и бессилия.
Они старательно проутюжили позиции пехотинцев и опушку леса. Вовремя догадался Петр танк отвести; надо бы мне первому додуматься - а еще командир!
Но все когда-нибудь заканчивается - закончилась и бомбежка. Нас она, впрочем, не коснулась - досталось пехотинцам. И, как у немцев было заведено после бомбежки или артиллерийского налета, они пошли в атаку. Где уж они солдат смогли найти после нашего опустошительного рейда, ума не приложу. Впрочем, цепь наступающих была реденькой.
Мы выехали на опушку, чтобы поддержать пехоту в отражении атаки. И тут немцы нас подловили. Умнее ли они оказались, хитрее ли, но мы попались.
Едва танк выехал из леса, как раздался страшный удар в корпус, двигатель заглох, потянуло дымом. В голове стоял звон, из носа пошла кровь.
- Эй, парни? - Я не услышал собственного голоса.
Пригнувшись, я заглянул в отделение управления.
Снаряд угодил в лобовую броню, выломав из нее изрядный кусок. Оба - и Петр и Алексей - были убиты. Не надо было даже пульс щупать - уж слишком обширны и страшны были раны.
Я сполз к Петру, откинул нижний люк и подтащил к нему его бездыханное тело. Сам же выбрался через башенный люк. Как я пулю при этом не схлопотал, удивляюсь. Вероятно, меня закрыл дым, валивший из люков и смотровых щелей.
Я скатился на землю и вытащил из люка тело деда. Узко под танком, тесно.
Сжав зубы, ползком, я упорно тащил тело подальше от танка. Метров через пятьдесят я оставил Петра на земле и только хотел вернуться за телом Алексея, как танк вспыхнул. Пламя мгновенно охватило машину, повалил черный густой дым. Какое там "вытащить", когда даже на расстоянии чувствовался нестерпимый жар!
Я бросил взгляд на Петра:
- Ты полежи, дед, я сейчас.
Я, пригибаясь, побежал, потом, упав на землю, пополз к пехотинцам. Из окопов по наступающим цепям врага раздавались редкие винтовочные выстрелы.
Я скатился в окоп полного профиля. Сидевший в нем боец дернулся, увидев меня:
- Жив, танкист? А мы уж думали - вы все сгорели.
Он повернулся к немцам, прицелился, выстрелил и передернул затвор.
- Помогай, видишь - немцы прут.
А у меня и оружия при себе нет. Трофейный пистолет - и тот в танке остался.
- В соседнем окопе убитый лежит, возьми его винтовку, - посоветовал боец.
Я переполз в соседний окоп, высвободил из рук убитого - молодого бойца - винтовку, клацнул затвором и осторожно выглянул из-за бруствера. До немцев не так и далеко - метров сто - сто пятьдесят.
Я выбрал цель, поймал ее на мушку и выстрелил. Что за черт? Немец как шел, так и идет! Из соседнего окопа до меня донеслось:
- Прицел поставь!
И точно: не посмотрел сразу - хомутик прицела на тройке стоит.
Я выставил его на единичку, вновь прицелился, выстрелил. Немец упал. Контузило меня, что ли, - сразу не посмотрел…
Я сделал еще два выстрела, а потом затвор сухо клацнул. Отвел его назад - магазин был пуст. Нагнулся, обшарил подсумки убитого - пусто.
Я повернулся в сторону соседнего окопа:
- Сосед, подкинь патронов.
- Держи. Учти - больше нет, экономь.
Я вставил обойму в затворную коробку, большим пальцем вдавил патроны в магазин. Пять патронов - не густо. Выбрал цель. Мушка подрагивала, глаза заливало потом. Я сбросил танковый шлем, рукавом вытер пот. Теперь лучше видно. Снова тщательно прицелился, выстрелил - и еще один враг упал.
Справа ударил "Максим". Как вовремя!
Пулеметчик бил короткими экономными очередями, но очень точно. Немцы залегли, потом отползли назад.
- Эй, друг! Лопатки не найдется?
Боец перекинул ко мне маленькую саперную лопатку в брезентовом чехле.
- Окоп расширить хочешь?
- Нет, своих похоронить.
Я пополз назад. В лесу встал и направился к танку. Он уже догорел - только чадил.
Я оттащил тело деда подальше в лес, выкопал неглубокую - в метр - могилу. Копать среди корней деревьев маленькой лопаткой было неудобно, пот заливал глаза. Вроде готово.
Я вытащил из кармана гимнастерки документы Петра - красноармейскую книжку, письмо и медальон. Вдруг из письма выпала небольшая фотография. На ней бабушка, молодая еще. Я сразу узнал фотографию - видел дома такую же, только побольше. На глаза навернулись слезы.
Я подошел к бывшей стоянке, нашел моторный брезент, завернул в него тело и с трудом опустил в могилу.
- Прости, дед, не смог уберечь. Да и сам теперь не знаю - останусь ли жив.
Засыпал могилу землей, утрамбовал ногой. Из двух веток сделал подобие креста и воткнул в землю. Осмотрелся вокруг, пытаясь запомнить место. Я еще вернусь сюда, Петр…
Его документы сунул к себе в нагрудный карман. Подобрал лопатку и уже направился было к пехотинцам, как на опушке леса встретил старшину-пулеметчика.
- Жив, танкист?
- Я-то жив - экипаж погиб.
- Жаль, геройские были ребята.
Старшина помолчал:
- Что дальше делать думаешь, танкист?
- А ты?
- К своим пробираться надо. Патронов нету, да и людей едва ли два десятка осталось. - Старшина снял пилотку, вытер пот.
- Тогда я с вами.
Я дополз до окопа, вернул саперную лопатку, за ремень вытянул из окопа винтовку. Только четыре патрона в ней, но все же не безоружен. На войне солдату без оружия остаться - самое последнее дело.
Когда начало смеркаться, пехотинцы покинули окопы и собрались в лесу. Третья часть их была ранена: у кого рука была забинтована, у кого - голова. Но все при оружии. Старшина даже "Максим" прикатил.
Один из бойцов не выдержал:
- Старшина, да брось ты эту бандуру - все равно ведь патронов нет, мешать только будет.
- Казенное имущество, как же его бросить? На мне числится.
- Если так рассуждать, то вон танкист должен за собой танк сгоревший тащить.
- Разговорчики, Крылов! Местность кто-нибудь знает?
Все переглянулись, помолчали.
- Так, понятно. И карты нет.
- Зачем тебе карта? - вмешался я. - Идем на восток, мимо своих не промахнемся.
- Верно, конечно, только непонятно - где немцы и где наши.
- Эка, хватил! Где сейчас немцы, и в Генштабе небось досконально не знают. А в нашем случае самый хороший вариант - языка взять, да не простого, а как минимум офицера с картой.
- Кто ж его брать будет? У меня не все с винтовкой толком обращаться умеют, а ты - "языка"!
- Тогда идем.
- А пулемет куда?
- Коли бросить жалко - закопай.
Было видно, что старшина колеблется. Бросить жалко - казенное имущество; тащить с собой - груз уж очень обременительный, почитай, три пуда бесполезного железа, поскольку патронов нет. У каждого бойца боезапас - только то, что в магазинах винтовок, подсумки пустые.
Хозяйственная жилка перевесила.
Старшина вытащил из чехла саперную лопатку, сноровисто вырыл небольшую яму, быстро разобрал пулемет на три крупные части - станок, тело и щит, уложил в яму и присыпал землею.
- Думаю, погоним немца вскоре, тогда и откопаю, - успокоил себя старшина. Повернулся к нам: - Идем цепочкой по одному с интервалом пять метров. Не отставать.
И первым пошел по лесной тропе.
Взошедшую луну периодически закрывало тучами, идти было тяжело - ноги цеплялись за коряги, кочки, траву. Чем дальше отходили мы от брошенных позиций, тем гуще становился лес. Ветки в темноте так и норовили хлестнуть по лицу. Хоть глаза и привыкли к темноте, нам все равно приходилось напрягать зрение и слух, чтобы не потерять из вида идущего впереди.
Так шли мы часа два, но не думаю, что преодолели больше пяти-шести километров.
На привале я подошел к старшине:
- Давай на дорогу выходить, она правее идет. За ночь по ней дальше уйти можно.
- А вдруг немцы?
- Ночью немцы спят. Да и человека вперед послать можно - метров за сто от основной группы. Случись чего, упредит заранее, чтобы все под удар не попали.
- Разумно. А кто первым пойдет?
- Да хоть бы и я.
- Договорились. Будем выбираться на дорогу.
Немного отдохнув, мы стали забирать вправо, пока не вышли на дорогу. Была она пустынна, вся в воронках от бомбежек, дорожное полотно покромсано гусеницами танков. Но идти по ней было несравненно легче, чем по ночному лесу.
Я выдвинулся вперед и шел в одиночестве, больше прислушиваясь, потому как видно было на расстоянии не более двадцати шагов.
Шли мы таким образом часа два, как вдруг я заметил блеснувший впереди огонек. Лучик фонарика или неосторожно включенная фара, но я бросился в кювет и трижды коротко свистнул.
Через несколько минут ко мне по обочине подобрался старшина:
- Чего тут?
- Огонек впереди мелькнул. Непонятно - наши или немцы.
- Ага, понял. С дороги в лес уйти надо, до утра немного осталось. Отдохнем, а рассветет - увидим.
- Так же думаю.
- Тогда в лес, танкист.
Я направился перебежками в темнеющий совсем рядом лес, старшина - назад, к бойцам. Встретились уже под покровом деревьев.
- Краснов! На опушку, будешь в охранении. Всем остальным - отдыхать до утра.
Все с удовольствием улеглись - кто где. Ноги уже гудели от ходьбы, в животе бурчало, нестерпимо хотелось есть. Сон сморил быстро.
Нас разбудил натужный рев моторов. От опушки, пригибаясь, прибежал Краснов:
- Товарищ старшина! Немцы!
- Чего орешь? Говори тише!
Старшина, пригнувшись, метнулся к опушке, я - за ним. Упали, укрывшись за соседними деревьями. К нам по дороге подходила колонна танков и бронемашин.
- Немцы! Сколько же их! - прошептал старшина.
Колонна казалась нескончаемой. Мимо нас давно уже прогромыхали первые танки, а конца колонне, насколько хватало глаз, не было видно. Черт, силища прет!
Мы отползли подальше в лес, к своим.
- Уходим глубже в лес и идем параллельно дороге, - скомандовал старшина.
Так и пошли - по рощицам, оврагам, перебираясь через небольшие речушки. В отдалении слева погромыхивали пушки.
Мы миновали густой лес, вышли на опушку и остановились, осматриваясь. Вроде никого.
- Танкист, бери пятерых бойцов и перебежками - к тому лесу.
Впереди, через кочковатый луг, виднелся лес, его пересекала малоезженая грунтовка.
Старшина отсчитал пятерых солдат.
- Ну, давайте. Потом и мы - малыми группками.
Мы побежали через луг.
Я озирался по сторонам, но судьба нам благоволила, и мы достигли леса беспрепятственно.
Я встал на опушке леса и махнул рукой. От основной группы, скрытой за деревьями, отделились еще пятеро и побежали к нам. Вроде и недалеко, но по кочкам, и трава высокая. Я пока добежал, запыхался.
И эти добежали благополучно - упали среди деревьев, жадно хватая воздух пересохшими ртами.
Я снова подал сигнал рукой. Не знаю уж, почему, но на этот раз побежали все оставшиеся. Я четко видел старшину - он единственный был в фуражке.
Едва бегущие добрались до середины луга, как раздался треск моторов, и на луг по грунтовке въехали немецкие мотоциклисты. Шесть мотоциклов, на каждом - два мотоциклиста: один - за рулем, второй - в коляске, за пулеметом. Твою мать! Что можно сделать с десятью винтовками против шести пулеметов на открытом месте?
Пулеметчики с ходу открыли огонь, и среди бегущих появились убитые. Остальные залегли, послышались редкие винтовочные выстрелы.
Немцы разделились на две группы и стали обходить лежащих с двух сторон, поливая их из пулеметов. Впрочем, к группе старшины они не спешили приближаться. Как же выручить его и бойцов?
- К стрельбе приготовиться! По мотоциклистам - огонь!
Я поймал на мушку сидевшего в коляске пулеметчика - он сейчас опаснее водителя. Нажал на спуск. Рядом громыхнули еще выстрелы. Немцы не ожидали удара в спину. Из трех мотоциклов, бывших к нам ближе всего, один перевернулся, на втором был убит пулеметчик. Третий мотоциклист резко развернулся, и пулеметчик дал по лесу длинную очередь. Справа от меня вскрикнул раненый.
Я встал за дерево, положил винтовку на ветку и тщательно прицелился. До мотоцикла было метров сто. Выстрел! Пулеметчик дернулся, завалился набок, ствол его МГ задрался вверх.
Я передернул затвор и начал выцеливать мотоциклиста, но меня опередили. Рядом ударил выстрел, и мотоциклист упал грудью на бензобак.
И тут меня удивил старшина. Пока мы стреляли по немцам, он незаметно подобрался сзади к мотоциклистам, вскочил и, петляя, помчался к мотоциклам. Трое мотоциклистов, преследовавшие наших бойцов слева, открыли отчаянный огонь по старшине.
Каким-то чудом он сумел добежать до мотоцикла, укрылся за коляской, развернул пулемет и открыл по немцам пулеметный огонь. Молодец, старшина! Причем огонь меткий, хотя я и не был уверен, что он знаком с немецким пулеметом.
Опомнившиеся гитлеровцы тем временем уже пытались отвечать старшине пулеметными очередями.
- Чего рты раззявили? Огонь по мотоциклам! - крикнул я бойцам.
- Нечем, патронов нет!
У меня оставалось еще два патрона. Я прицелился в самого дальнего пулеметчика. До него было метров триста. Далековато… Но в училище я считался неплохим стрелком, даже в соревнованиях участвовал.
Я мягко потянул спуск. Бах! Пулеметчик резко дернул головой и наполовину вывалился из коляски. Передернув затвор, я прицелился в водителя. Однако он не стал дожидаться моего выстрела - газанул, резко развернулся почти на одном месте и скрылся в низине.
Второй и третий мотоциклы были уничтожены старшиной. Но и у него смолк пулемет - наверное, лента закончилась. А впрочем, и стрелять было уже не в кого.
Не выпуская из рук винтовку с единственным патроном, я побежал к старшине - не понравилось мне, что он стоит, покачиваясь. Правой рукой старшина опирался на коляску мотоцикла, на левом плече расплывалось кровавое пятно.
- Снимай гимнастерку.
Я обшарил поляну и нашел индивидуальный перевязочный пакет. Осмотрел рану - к счастью, она была сквозной, кость была не задета.
Я перевязал старшину и слегка хлопнул его по спине:
- Жить будешь! Ранение сквозное, до свадьбы заживет.