Остров назывался Мойнстоф. И единственный город-порт также. Селения на карте названиями осчастливлены не были, но именно это волновало меня меньше всего.
– В чем причина твоего беспокойства, Фред? Остров принадлежит Изнерду?
Фер Груенуа оторвался от карты.
– Нет, Ваша светлость. Здесь всё несколько иначе.
Я взглянул на Фреда. Фер Груенуа тоже граф, так что мы вполне можем обойтись без всяких тонкостей этикета.
Если же такое обращение связано с последними событиями, то зря он.
Мы там все участвовали и заслуга наша равная. И я до сих пор радуюсь тому, что изнердийские корабли отказались от преследования. А вот о причинах можно только догадываться.
– И в чем же тогда проблема, Ваша светлость? – ответно обратился я.
Теперь фер Груенуа взглянул на меня.
– Мойнстоф – особый город, – пустился в объяснения Фред. – Как то так сложилось, что он остался независимым от кого-либо то ни было. О причинах этого можно рассуждать долго, но факт остается фактом. И в его гавани можно увидеть кого угодно – от пиратского катласа до тримура Скардара. Мойнстоф – как бы нейтральная территория, и, пока ты находишься в его порту, тебе ничего не угрожает. Почти ничего.
– И что же может угрожать в нашем случае?
Фред посмотрел на развевающийся флаг.
Да, наш флаг не похож ни на флаг Вольного братства, так называли себя пираты, ни на флаг любой из держав.
Иногда я не понимаю, вас, людей этого мира, хотя нахожусь здесь уже достаточно долго. Мойнстоф – как ты сам сообщил, нейтральная территория. Или все же нет? Или дело в том, что 'Мелисса' – бывший корабль Изнерда, что достаточно легко обнаружить по характерным особенностям обводов ее корпуса? Или еще в чем?
– И что вы предлагаете, господин граф?
– Решать вам, Ваша светлость.
Ты здорово изменился, Фред, за то время, что я тебя не видел. Очень надеюсь, что это пройдет. Нет, тебя не сломали, но ты не тот, что был раньше. Когда-то, когда я увидел Фреда в первый раз, то смог охарактеризовать его всего двумя словами – веселая бесшабашность. Теперь он другой. И прежним он мне нравился больше.
Если разобраться, ничего страшного с ним не произошло.
Побывал в рабстве, сбежал, опять побывал, снова сбежал. Наверняка, первое время в плену здорово получал за строптивость, пока, наконец, не осознал свое положение.
Ну и что здесь особо трагичного? Или есть ещё что-то, о чем он не стал мне рассказывать?
Что касается моего герба, развивающегося над коутнером…
Перед тем, как стать эмблемой автомобильной фирмы, он был изображен на борту боевого аэроплана. И лишь затем был подарен основателю фирмы. Но это так к слову.
Мне кажется, Фред, если я его сейчас, в угоду обстоятельствам, спущу, то что-то потеряю внутри себя. Какую-то крохотную, но очень важную частичку.
– В принципе, мы можем в Мойнстоф не заходить. И если нам опять повезет…
Да, Фред, в этом ты прав. И солонины немного осталось, и черепахи тоже не закончились. Да и галеты есть, хоть и приходится делить их с червячками.
Хорошие давно закончились, а те, что остались…
Так что проблема только с водой. Но, если нам повезет и пойдет дождь…
Вот только есть еще кое-что, Фред.
Ты ведь сам говорил мне, что Бертоуз хотел, чтобы его похоронили на берегу. После боя мы собрали все, что от него осталось, и завернули в несколько слоев просмоленной парусины. И даже соли не пожалели.
Вот только плохие из нас получились мумификаторы, и его тело все сильнее напоминало о том, что оно все ещё на борту 'Мелиссы'. Конечно, можно похоронить его так, как и принято в морских обычаях: вложив в мешок с телом ядро и отправив за борт. Но берег, вот он, рядом, почти весь горизонт занимает. Да и люди вокруг, они ведь всё видят и делают выводы. И это их право. А я обещал выполнить его последнее желание.
Так, судя по тому, что ты отводишь взгляд, решение принимать мне. Кто бы только знал, как не люблю я этого делать. Разве что за столом, в выборе блюд или марок вина.
Что касается флага…
Парни обнаружили где-то совсем новый изнердийский флаг и развлеклись тем, что использовали его как половую тряпку. Затем бросили его на палубе, и каждый проходящий мимо обязательно вытирал об него ноги, зачастую босые.
Гентье, глядя на это безобразие, заявил, что в Изнерде за осквернение государственной святыни приговаривают к сожжению на костре. Как бы ни так.
Теперь каждый счел долгом добавить к своему личному костру пару полешек, о чем и заявлял, топчась на атрибутике.
'Босота' – думал я чуть ли не с нежностью, глядя на их забавы.
Не любят здесь Изнерд, это точно, хотя и уважают.
Ну ничего, в моей каюте, в одном из сундуков, есть и еще один, новехонький изнердийский флаг.
– Фер Груенуа, скажи Мросту, чтобы изготовил флаг с лошадкой. До Мойстофа несколько часов ходу, так что времени хватит вполне. Этот за время шторма совсем вид потерял, неудобно в Мойнстофе будет. И главное, Фред, что ты опять заладил, Ваша светлость, Ваша светлость. У Прошки, что ли научился?
В гавань мы вошли с попутным ветерком и почти полными парусами. И я только крякал, глядя на маневры Фреда.
Якорь отдали опять на ходу, правда, сейчас обошлись без помощи буксирных баркасов. Когда якорь зацепил грунт и 'Мелиссу' начало разворачивать кормой по ходу движения, паруса опали, обнажая голые реи. По-моему, по времени получилось еще быстрее, чем в Ривеньере, когда мы уходили с заложниками на борту. Или все же нет? Жаль, что секундомера нет, я бы сравнил показания.
Вытравленного якорного каната хватило, чтобы встать к стенке причала.
На суше охотно приняли швартовые концы, одев их огоны на битенги.
Получилось лихо и вполне в духе прежнего Фреда. Даже слишком лихо, пронеслось в голове, когда я с трудом оторвал ладони от планширя, с такой силой за него ухватился. Был момент, когда мне казалось, что фер Груенуа не рассчитал и 'Мелисса' вот-вот всем бортом приложится к причалу. Нет, обошлось, а инерции корабля хватило как раз для того, чтобы мягко к нему привалиться.
Лихо, черт возьми, и мне, для собравшихся на причале зевак только и оставалось сделать вид, что, мол, командуй кораблем я, было бы еще круче.
Еще и Фред подыграл, подойдя и козырнув под тулью шляпы двумя пальцами, мол, все так, как вы и приказывали.
Я самым равнодушным видом кивнул подбородком – доволен. И сам чуть не рассмеялся, глядя на смеющиеся глаза фер Груенуа.
В общем, впечатление своей швартовкой мы произвели.
А зевак на берегу хватало. Тут были и люди, чьё внимание привлекли наши лихие действия. И местные портовые бичи, собравшиеся в надежде увидеть в экипаже корабля знакомые лица, чтобы помочь им промотать заработанные в рейсе деньги. Что, кстати, и через несколько столетий будет вполне обычным делом. Мелкие торговцы с лотками, полными тем, чего так не хватает в море и чего хочется прежде всего.
Ну и на палубах близстоящих кораблей тоже хватало зрителей. Как же, понятный корабль под непонятным флагом.
Орудийные порты у 'Мелиссы' были закрыты. Принято так, не воевать же мы зашли в гавань Мойнстофа. Ещё и прикрывали тот факт, что пушек на борту осталось всего ничего. Жаль, что и с частью оставшихся, по всей видимости, придется расстаться.
Но все это будет завтра. Дело к вечеру, деловая активность близка к нулю, так что лучше всего будет прогуляться по берегу, пока еще совсем не стемнело.
На 'Мелиссе' останется сти Молеуен, пара матросов у трапа и все. Остальным увольнение на берег, заслужили. Разгуляться не смогут при всем желании, заход в Мойнстоф вынужденный, если и есть у кого в кармане парочка медяков, так только лишь для того чтобы промочить в ближайшей таверне горло, заодно рассказав об очередном морском чудовище, встреченном за время плавания, так уж принято.
Мириам пусть в каюте сидит, завтра прогуляется. Относительно женщин на борту здесь никаких предрассудков нет, но мне так будет спокойнее.
Фред снова козырнул двумя пальцами, все ясно.
Нет смысла оставаться на борту всем. Нас по-прежнему мало, и, если что-нибудь пойдет не так… Ладно, не будем о грустном.
Город мне понравился. Мы неторопливо шли с Фредом по центральной улице, крутя, вертя головами по сторонам.
Приятно походить по твердой земле, непередаваемое ощущение для тех, кто не этого испытывал. Вот только кажется, что земля под ногами ходит волнами и приходится широко расставлять ноги, чтобы ловить равновесие.
Сзади меня и Фреда топали Прошка и Сотнис, такой же здоровенный обалдуй с самой зверской рожей. Топали при саблях и при паре пистолетов каждый, для респектабельности и на всякий случай.
У Сотниса лицо имеет действительно зверский вид, да и выражение глаз недалеко отстало. Вот только видел я, хоть и постарался он сделать это незаметно, как Сотнис при выходе из порта поднял котенка, погладил его двумя пальцами и осторожно поставил на землю. И улыбка при этом у него была добрая.
Кстати, здесь вообще очень много котов, кошек и котят самых разных расцветок. Будто в заповедник кошачий попали. По дороге в город на глаза попалось их не меньше десятка.
Или они к вечеру все на берег стремятся, поджидая возвращающихся с моря рыбаков.
Так, нужно побеспокоиться о том, чтобы Мириам их на 'Мелиссу' не притащила. С нее станется. Потом будет невинно хлопать глазками и заявлять, что они, негодяи маленькие, сами со всей округи сбежались на борт корабля. И Проухв в этом мне не помощник.
Мириам умница и готовит отлично. Даже непонятно, как она умудряется, ведь не осталось из провианта почти ничего на борту. Но получается у нее вполне съедобно и даже вкусно. И еще. Поговорил я с ней, чтобы с Проухвом у нее ни-ни. Нельзя, чтобы на такое количество мужчин и одна женщина. И их отношения с Проухвом будут сразу заметны.
Именно из таких случаев и возникает убеждение, что женщина на корабле к несчастью. Все мы одинаковы и считаем себя лучшими.
Прошка. Где тот наивный увалень с детскими доверчивыми глазами, когда я увидел его в первый раз? Походка, манеры, жесты, пластика, изменилось все. От прежнего Прошки почти ничего не осталось. Даже взгляд изменился.
Я улыбнулся, вспомнив, как однажды застал его внимательно разглядывающим свое отражение в зеркале. Подождал минуту-другую, пока не надоело, затем сказал:
– Да красавчик ты Проухв, красавчик. Многие девушки по тебе сохнут, я знаю.
Прошка мгновенно стал красным как вареный рак. И все же мне удалось выпытать, что смотрел он в зеркало вовсе не для того, чтобы собой полюбоваться.
Кто-то подсказал ему, что таким образом можно особый взгляд выработать.
То-то он тогда брови хмурил, разглядывая себя. Не знаю, жизнь ли наша, зеркало ли, но помогло. Взгляд у него действительно стал другим. До Сотниса Проухву конечно еще далеко, но грозный вид ему вполне удается.
Настроение было самое благодушное и мысли текли плавные и даже в какой-то мере беззаботные. Пока все хорошо и если завтра все удачно сложится…
А город красивый. С той высоты, на которую мы забрели, гавань выглядела рукой с не до конца сведенными в кольцо большим и указательным пальцами. На входе в гавань, с обеих сторон, имелось по небольшому форту. Вообще этот остров, если судить по карте, очень напоминает оттяпанную по локоть руку с гипертрофированным предплечьем.
Вероятно, сама гавань – это кратер давно потухшего вулкана, очень уж похоже. Еще один форт, вот он, на возвышенности, и к нему ведет единственная дорога.
Ведет по самому краю обрывистого берега, где до воды добрых пара сотен метров. И с той высоты, на которой он находится, удобно вести обстрел всей площади бухты. В общем, грамотное решение, даже мне это понятно.
Сам город сплошь состоял из двухэтажных каменных строений. По крайней мере, центральная улица, где мы совершали экскурсию.
Архитектура зданий ничего особенного собой не представляла, никаких излишеств, лишь стремление построить на века. Зелени много, что меня всегда радует. И рынков хватает, больших и малых, пустынных по случаю довольно позднего времени.
Так, нагулялись по твердой земле, насмотрелись на местных девушек, определили, где тут что, можно и поужинать.
Получилось так, что совершив круг по городу, мы возвратились в порт. С этим вышла явная промашка, поскольку приличных заведений близь порта не сыскать. Ну и ладно, привыкать что ли. В крайнем случае, заказ заберем с собой и поужинаем на борту 'Мелиссы'.
Первой попавшейся таверной оказалось заведение с запоминающимся названием – 'У морской дьяволицы'.
Туда мы и ввалились, застыв на пороге от яркого света множества светильников, горевших внутри.
Да уж, точно, что у дьяволицы. Пусть и не морской.
Хозяйка корчмы выглядела так, что на нее явно напрашивалась ассоциация с названием её корчмы. Хотя, вполне может быть, что она этого и добивалась.
Если Прошка и не уступал ей ростом, то статью явно проигрывал. Жгучая брюнетка с черными, как дьяволов огонь очами, безразмерным бюстом и довольно заметными усиками. Поговаривают, что усики говорят о таком же жгучем, как и цвет ее волос темпераменте. Вот только при ее размерах действительно нужно быть морским дьяволом, чтобы решиться проверить. Помогла ей удивительно похожая на нее девушка, молоденькая и тоненькая как хворостинка. Что характерно, сновала она среди столов совершенно беспрепятственно, никто даже не пытался ущипнуть её, хлопнуть ниже талии или усадить на свои колени. Ну да, попробуй хоть словом обидь, мама даже делать ничего не станет, лишь сама присядет на те самые колени всего лишь на пару мгновений.
Когда мы вошли, девушка подошла к столу, за которым сидели Гентье, Мрост, Бронс, словом, чуть ли не весь экипаж 'Мелиссы', благо он такой маленький, а стол под стать хозяйке заведения. Сидели они вперемежку с другими посетителями и до самого нашего прихода Мрост о чем-то громко рассказывал. То-то мне голос еще на подходе знакомым показался. При виде нас все замолчали.
Свободных столов в таверне не нашлось, и живём не при демократии. Да и субординация прежде всего. Так что пойдем-ка мы пытать счастья в другом месте. Разве что одно маленькое дельце.
Я подошел к столу, за которым сидели наши парни, вскочившие при моем приближении, и высыпал на столешницу перед Гентье горсть монет. Вернее горсточку, среди которой было всего парочка золотых. Ничего, парни они не притязательные, вполне хватит и этой суммы.
– Отдыхайте, заслужили.
Неудобно было покинуть таверну просто так.
Мрост окликнул меня уже возле самого входа, кинувшись вдогонку.
– Ваша светлость…
Понятно, чего ты хочешь, чтобы я подтвердил правдивость твоих слов. Вот только не слышал я, что ты там успел наговорить. И потому сказал:
– Не верьте не единому его слову. Кораблей было всего три.
А что, вполне достойно вывернулся. Если же говорить начистоту, то сам до сих пор в шоке, что все так удачно обошлось.
Поужинали мы вполне хорошо. И заведение нашли вполне приличное и свободный стол отыскался.
Трапезничали мы под мягкую музыку небольшого струнного оркестра из трех пяти струнных контрабасов. Шучу. Наверное, это предки виолончелей, вот только музыканты предпочитали обходиться без смычков. Да и вид у местных лабухов был еще тот. С таким рожами на абордаж первыми бросаться.
Приглядевшись, обнаружил, что один музыкант был с колотушкой вместо ноги, второй сидел неестественно прямо, а третий и вовсе был слеп.
Но накормили на удивление вкусно, и у меня хватило монет, чтобы заплатить за корзинку с едой для Мириам.
Перед тем как уснуть, я вспомнил наш разговор с Янианной, состоявшийся перед самым моим уездом. Мы даже поругались немножко. Не из-а того, что мне пришлось уезжать перед самой свадьбой, хотя и это тоже.
– Что ты не очень рад нашей свадьбе – заявила она.
Я спешно заявил, что очень, очень рад. Вот только…
Как бы тебе объяснить, любимая, не хочу я быть при тебе консортом, и как представлю себе это…. Но и твоя империя мне даром не нужна.
Яна все-таки выпытала у меня причину. И кто бы видел ее взгляд.
– И что мне теперь, век в девах сидеть?
Я даже не стал возмущаться тому, что девы ребеночков не ждут.
В общем, поругались, помирились и каждый остался при своем мнении.
Я – в убеждении, что нет положения хуже, чем то, которое мне предстоит.
Яна в том, что я маюсь дурью. Или жениться не хочу.
Только бы завтра все удачно сошлось, были мои последние мысли перед тем, как уснуть. И я, наверное, сглазил.
Глава 16 Рим и гуси
'Фу', я с облегчением перевел дух. Приснится же такое, после чего обнаруживаешь себя возле дверей каюты со шпагой и с пистолетом в руках. Причем в одних подштанниках. Шелковых и ниже колен. Единственная вещь, которая осталась у меня после отъезда из Империи.
И когда успел взвести курок на пистолете?
Я присел на постели, чувствуя, как сердце продолжает биться в бешеном ритме.
Так, а что же мне приснилось? Помню только, что-то нехорошее и связано оно было с Яной. Она звала меня, и лицо у нее было очень испуганным, а ноги мои будто бы залили свинцом. И я тянулся к ней, тянулся…
За дверью кто-то переругивался яростным шепотом. Наверное, поэтому я возле них и оказался. Один голос точно принадлежит Мириам, откуда на 'Мелиссе' взяться другой женщине. А второй, второй, по-моему, Оливеру. Тот даже говорит шепотом, басит.
На дворе дело к обеду, точнее не определишь. Мой репитер лежит вместе с остальными вещами на дне морском, в капитанской каюте 'Любимца судьбы'. Прежний капитан 'Мелиссы' промежутки времени между склянками, вероятно, бокалами вина разграничивал. По крайней мере, бокалов и бутылок с вином в его каюте хватает, а вот часов ни одних. Вино, кстати, тоже закончилось и не от хорошей жизни. Когда питьевая вода своим видом все больше начинает напоминать мутную жижу и от одного взгляда на нее появляется чувство легкой тошноты, вино, даже такого качества, начинает питься очень хорошо. Вчера, когда привезли несколько бочек свежей воды, одну из них поставили открытой прямо на палубе и люди пили ее, пили. Наверное, с тяжелого похмелья так не пьется.
Сердце понемногу успокаивалось. Подштанники были редкостного сиреневого цвета, только рюшечек на них не хватало, для комплектности. Местные семейные трусы, блин.
Что-то живот у меня расти начал. Хотя, казалось бы, жизнь моя к этому не располагает.
Или это уже возрастное. Хотя мне всего тридцать три, так что, наверное, рановато. Говорят, самый тяжелый возраст для мужчины, год испытаний. Еще говорят, как этот год себя проведешь, так и остальная жизнь сложится. Возраст Христа. Это у нас так, а здесь другие поверья.
Я оттянул двумя пальцами складку на животе. Как будто бы нет, просто нагнулся сильно. Да возраст и как тут точно определишь, черт разберешься с местным календарем. Если на него переводить, так мне вообще тридцать один получается, год здесь длиннее.
Стук в дверь прервал мои математические экзерциции.
-Минуту! – потребовал я. Негоже в таком виде людей принимать, по делам пришли. По пустякам беспокоить бы не стали.