Фюрер, кстати, оказался вблизи куда скромнее, чем выглядел с трибуны. Ну да этого и следовало ожидать. Человек отличается от плаката. Ройтер вон тоже вовсе не такой бравый парень, как получился на открытке. В Берлине он, Шепке и другие отличившиеся фотографировались для целей министерства пропаганды. Шепке был, как всегда, блистателен, чтобы казаться совсем уж картинным морским волком, он позировал с капитанской трубкой в зубах, Ройтер, глядя на приятеля, взял толстую гаванскую сигару. Так они и получились на открытках - один с трубкой - другой с сигарой. То, что в зале оказался фюрер, Ройтер как-то даже не сразу понял. Началось какое-то движение у дверей, затем в зал вошел человек невысокого роста, в коричневом партийном сюртуке. Он был улыбчив и доброжелателен. Подходил к каждому, скупо поздравлял, улыбался, вручал награды, выслушивал ответные слова и продвигался дальше. Ройтер заготовил целую речь, но, когда дошла очередь до него и его руки коснулась рука вождя, он вдруг растерялся. Язык прилип к горлу. Он почувствовал сильное жжение в области затылка и понял, что не в состоянии открыть рот… И тут их глаза встретились. Взгляд серо-голубых водянистых глаз вождя скользнул поверх Ройтера и вдруг задержался более обычного. Хельмут смотрел в эти глаза лишь мгновение, но за это мгновение он почувствовал, что все, что он хотел сказать, для чего готовился, этот человек, стоящий напротив него, уже знает, более того, он уже знает историю всей его жизни, и про Анну, и про сына, названного в его честь, и про их разрыв. Вдруг все это сжалось, превратилось в электрический заряд и перешло на визави. Он, как конденсатор, "разрядился" об Фюрера. Гитлер слегка, как показалось Ройтеру, подбадривающе улыбнулся. Он как бы благословлял Ройтера. Во всяком случае, Ройтер понял это так. Он выдавил из себя какую-то шаблонную фразу вроде "Мой фюрер, я оправдаю доверие". Но и все… Дальше был туман и неопределенность, и только серо-голубые глаза излучали отеческое тепло и одобрение.
Дверь в помещение, которое Рёстлер громко называл "библиотека", хлопнула, и Веронике на мгновение показалось, что у нее двоится в глазах. На пороге стоял тот самый герой, почти так же широко улыбаясь, только крест теперь висел не на длинной ленте, а выглядывал из-под щегольского белого шелкового шарфа.
- Здравствуйте, - вкрадчиво произнес Ройтер и протянул маленький букетик фиалок. Такие продавались на углу. Ройтер купил их "на всякий случай" - скорее всего, придется иметь дело с дамами - рассудил он, а женщины обычно реагируют на растения. - Девушка, скажите, пожалуйста, а нет ли у вас в архиве французских газет за 1912 год?
Практически каждый подводный ас имел свою "чудинку". Это было своего рода хорошим тоном в подплаве Кригсмарине. Прин, например, был большим поклонником Васко да Гама (был у него своего рода культ этого путешественника), Шепке, как мы уже знаем, превосходно рисовал, Mop (U-124) был отменным пианистом… Был и у Ройтера один вполне безобидный, но весьма странный бзик. Хельмут очень интересовался "Титаником". Вернее, не самим судном, а обстоятельствами его потопления 15 апреля 1912 года. (Сумма цифр этой даты составляла пятерку.) Он почему-то был убежден, что виновником трагедии "непотопляемого" суперлайнера был вовсе не айсберг, а… подводная лодка. Принадлежность этой лодки оставалась загадкой. Ройтер не был историком, и в архивах работать у него не было ни времени, ни соответствующей квалификации, но с маниакальным упорством выискивал всюду вырезки из газет, свидетельства очевидцев, когда представилась возможность, сам провел "следственный эксперимент" на экзамене по торпедным стрельбам в Мюрвике. Торпеда тогда не взорвалась, мишень не была потоплена, но уверенности его это не поколебало.
По его версии, неизвестная подлодка находилась на курсовом угле около 15 градусов, что позволило всадить в лайнер две торпеды, которые прошили борт и взорвались в машинном отделении. Технически - возможно. "Лузитания", вон, немногим меньше "Титаника", а ее наша U-20 грамотно оприходовала. Да и он сам ведь поразил траулер в Скапа-Флоу на курсовом угле в 11 градусов. Но то ржавое корыто, еще не успевшее отмыться от рыбьей чешуи, а то вершина кораблестроения. Шепке в свое время внимательно выслушал теорию Ройтера, двое суток занимался расчетами, а потом сунул Ройтеру обильно исписанную цифрами тетрадку - его приговор был краток и точен, как и весь Шепке, - "Бред!".
И вот "Титаник" с его запутанной историей привел Ройтера в это необычное место. И напротив сидела Вероника. Она еще не до конца поняла, что же хочет от нее ожившая газетная страница, но на всякий случай прошептала: "Да…"
- Серьезно? Вот так здорово! - Фиалки как бы сами собой упали в стакан с водой, стоявший на столе с обратной стороны конторки.
- А? - Вероника засуетилась, она вскочила из-за стола, потом села, покраснела и пробормотала: - Знаете, я не помню, я сейчас посмотрю…
- А, ну да, пожалуйста, - непринужденно ответил Ройтер, снял фуражку и начал прохаживаться по комнате. Его внимание привлек стеллаж, который пару дней назад заботливо обустраивала Вероника. Рёстлер со своим пропагандистским отделом и тут, на новом месте, даром времени не терял. Он настоятельно посоветовал взять тематикой мини-выставки "Кровь и Почва в произведениях Германа Ленса" - вполне политическая тема, особенно учитывая, что они (Кригсмарине) гости в этом богом забытом Бискайском порту, нет, не гости - миссионеры! И в известной степени ответственность за культурное просвещение французов лежит на них, и особенно - на Веронике. "Мы должны показать французам, что мы наследники великой культуры, - говорил Рёстлер, - пусть знают, что у нас любой матрос наизусть готов читать поэмы о Тридцатилетней войне".
Вероника не разделяла его оптимизма, но Ленс - а почему бы и нет! И невольно скорректировала содержание выставки, которое бы можно было сформулировать "Герман Ленс - путь познания бога". Стеллаж с книгами и красиво оформленными цитатами привлек внимание командира подлодки.
"Я знаю страну, в которой я никогда не был;
Там течет кристально чистая вода,
Там благоухают чудесные цветы,
Их цвет так нежен и красив…
В этой дальней стране поет птица,
Она поет песню, незнакомую мне;
Я никогда не слышал ее, но знаю ее мелодию…
И даже знаю, о чем поет птица;
Она поет о жизни и смерти,
О высшем блаженстве и величайшей скорби,
О наслаждении и боли сердца…"
"Если я попаду в эту дальнюю, незнакомую страну, - задумчиво продолжил Ройтер, - тогда в моей руке распустится цветок жизни; если же не попаду в нее, то птица спела только о моей смерти, спела о жизни, горькой и полной страданий…"
- Вы так хорошо знаете Ленса? - удивилась Вероника. Впервые за несколько лет ей показалось, что человек испытывает искренний интерес к тому, на что она убила (да теперь уже ясно, что убила, и безвозвратно) лучшие годы юности. Рёстлер-то, согласно своей пропагандистской концепции, конечно же имел в виду рейх, это новая Германия была той далекой страной сладких грез. Но удивительно было, что военный, далекий от тонкостей филологии человек, знал настоящее продолжение…
- Ну не настолько хорошо, насколько следовало бы…
Вероника не нашла что ответить, и возникла неловкая пауза.
- Я вам, наверное, мешаю работать?
- Нет-нет… одну минуточку…
За Ройтером жадными глазами следила из-за конторки машинистка Эрика. Как будто через перископ отслеживала цель.
- Позвольте поинтересоваться, зачем господину лейтенанту газеты почти тридцатилетней давности? - Вообще-то она могла спросить все, что угодно. Это было неважно.
- Понимаете… - совершенно серьезно ответил Ройтер. - Я ищу материалы про "Титаник". Хочу кое-что проверить…
- Вы хотите потопить пассажирский лайнер? - воскликнула Эрика. Она встала из-за своей машинки и двинулась в направлении Ройтера, нарочито медленно поводя бедрами. Она как бы замирала после каждого шага. Если не знать, в чем дело, можно было подумать, что она хромает сразу на обе ноги.
Ройтер мельком взглянул на нее.
- Угу, - пробормотал он, - "Атению" - это я потопил, только т-с-с-с! - Он приложил палец к губам. - Это военная тайна!
Эрика вела себя как течная кошка. Она перегнулась через стойку рецепции, почти легла на нее. И как бы невзначай ухватила краешек газеты, где была статья про подвиги Ройтера.
- Вы уже получили свой экземпляр?
- А… да… получил. Еще в Берлине.
- Это прямо так все и было?
- Ну да… Вроде не наврали…
Ройтер был явно не в настроении флиртовать… Его интересовали только газеты, газеты и более ничего. Во всяком случае, пока ничего, а Вероника не торопилась возвращаться.
- Вы бываете в "Рояле"? - спросила Эрика.
- А что такое "Рояль"? - поинтересовался Ройтер.
- "Рояль" - это бар для офицеров, - встряла Ангела. - Там иногда бывает весело.
- И вы там бываете?
Вот оно! Эрика сейчас испытала примерно то же чувство, что Ройтер в прошлое Рождество при встрече с поляками. Рыба клюнула! Оставалось подсечь.
- Только вот я боюсь, я туда еще не скоро попаду. Мне, видимо, много дней придется провести в доках. "Томми" нас изрядно поцарапали.
В этот момент Вероника наконец-то спустилась из зала периодики и притащила две подшивки за 1912 год. И Эрика перестала его интересовать. Она поняла, что рыба сорвалась, и была раздосадована. Только умело скрывала это. Ройтер бегло прошелся по подшивкам, остановился на 15 апреля.
- Черт! Не читаю по-французски…
- Вам перевести? - спросила Вероника.
- Ну если вам не трудно…
- Что вы, совсем не трудно, да тут и заметки-то небольшие совсем…
"Что это я? - промелькнуло у Вероники. - Не слишком ли я его обхаживаю? Да, герой, все понятно, но не навязываюсь ли я со своими услугами?"
Ройтер остался доволен результатами своего посещения библиотеки. И вовсе не потому, что имел возможность пообщаться с тремя вполне симпатичными девушками. Последняя попытка наладить отношения с Анной - неудачная - заставила его возненавидеть это сучье отродье всеми фибрами души. Только Шепке мог вытащить его из состояния мрачной депрессии. Но Шепке после Берлина отправился в Киль.
Вероника и в лучшее-то время, наверное, не произвела бы на него ровным счетом никакого впечатления. А в этот солнечный осенний день, столь резко контрастировавший с его настроением, и подавно. Какое право они имеют вообще здесь вертеть своими задницами у него перед носом, когда единственная, стоящая чего-то, единственная, ради кого он был готов на подвиг, единственная, способная пробудить в его суровом сердце любовь, отвергла его в очередной раз. Да как отвергла! Эти ее колкие насмешки, этот сквозящий цинизм и презрение…
Вероника долго не могла сообразить, что же случилось. Она просто какое-то время сидела, уставившись в одну точку, после того как дверь за Ройтером захлопнулась. Она пыталась работать, но мысли путались, руки не слушались. Не хватало чего-то - а чего, она понять пока не могла. Ее рассеянность явно заметили коллеги.
- Ты с ним поаккуратнее… - почти прошептала Эрика. Может, она решила, что Ройтер обладает сверхъестественной способностью слышать то, что здесь происходит.
- Это уж точно, поаккуратнее, - добавила Ангела.
- Что вы имеете в виду? - удивилась Вероника.
- Этот подонок оттрахает тебя во все полости, а потом - в море и ту-ту!
- Да? Странно, - мечтательно произнесла Вероника. - Он такой милый и обходительный.
- О, да! Ха-ха-ха! Это уж точно, - прыснула Эрика. - Обходит так, что ты и пикнуть не успеешь… Он же сладкий, как патока. Ты в ней и завязнешь…
- Да? ("А вообще, что это мы обсуждаем?")
- Точно тебе говорю…
- Смотри-ка, она уже втюрилась! - расхохоталась Ангела.
- Да вы что! - возмутилась Вероника. - Я же замужем!
- Ага! Вот кого это не трогает совершенно.
- Он только подойдет так сзади, обнимет - уже трусы отжимать можно! Ха-ха-ха…
- Фу! Какие гадости вы говорите! Ну как не стыдно! - Вероника действительно была вне себя. Какие-то две курицы испортили ей так мило начавшийся день. Она еще раз бросила взгляд на фиалки, покоившиеся в стакане. Да, ей действительно никогда бы не пришло в голову изменить мужу. Институт семьи и брака был настолько очевиден и непреложен для Вероники, что сама мысль о том, что можно с кем-то совершать то же, что с законным супругом, казалось, ей просто не приходила в голову. Да и гауптман интендантской службы Лутц был значительно старше и особенно не баловал свою супругу различными "глупостями".
- Слушайте, а откуда вы все это знаете? - возмутилась Вероника. - Он же здесь, дай бог, второй день, ну третий…
- Ангела работала в Вильгельмсхафене. Она тебе много чего порасскажет.
- Он что, приставал к тебе?
- Слава богу, нет… но ты что, не видишь по нему? От него ж за версту просто пышет самцом. Как излучение, что ли…
- Так приставал или нет?
- Ко мне нет, а вот девчонки говорили в Вильгельмсхафене.
- Понятно. Одна баба сказала…
* * *
- Ишь, моду взяли… - добродушно ворчал Рёстлер, тасуя пропагандистские открытки, как карточную колоду. - Морока с вами, дорогие друзья! Все в звезды подались… Книжки пишут, фотокарточки с автографами девкам раздают. Не флот, а какой-то балаган прям-таки… Голливуд, UFA…
- Так это ж вроде как для пользы дела… - попытался возразить Ройтер.
- То-то что дела… а не всякого баловства… - проворчал Рёстлер. - Написали бы и вы чего-нибудь, господин лейтенант? А то девкам в уши дуть - невелика доблесть.
- Да я писатель никудышный… - начал было оправдываться Ройтер.
- Все мужики в мире делятся на три категории, - продолжал, как бы не слушая его, Рёстлер, - алкоголики, бабники и игроки. Ты сам-то кто будешь?
- Да бабник скорее…
- Вот! В этом-то и дело… А иерархия среди этих типов такова, что выше всех стоит игрок! Жизнь - игра! Великое приключение - или ничто! И игрок в ней побеждает!
- А, по-моему, игра ради игры бессмысленна?
- Как раз игра ради игры - это и есть квинтэссенция этого процесса. Высшая степень мастерства!
- А разве не для того мы все сражаемся, чтобы оберечь наши семьи? Чтобы обеспечить будущее детям? И в этом, по-моему, у женщины очевидная роль. По-моему, нельзя любить родину и не любить женщину.
- Так-то оно так… - Рёстлер прищурился. - Но это взгляд, так сказать, обывателя. Середнячка. Ты-то больше, чем простой середняк. Ты-то в фюреры метишь!
- Я? В фюреры? Никогда не метил…
- Да ладно, мне-то врать тебе смысла нет. Ты хочешь стать фюрером. Да тут все хотят. Даже старый тупой Лутц!
(А это еще кто такой?)
- Но я тебе могу сказать. Забудь! Тебя никто не возьмет даже гаулейтером города больше 20 000 жителей. Почему? Да потому, что на тебя ничего нет! Досье тоню-ю-юсенькое! Курам на смех! Досье должно быть во! - он показал пальцами толстую пачку. - Во! - показал еще больше. - А так, ну кому ты нужен, раз на тебя компромата нет?.. В море, жаба! В море!
Ройтер слушал его и не возражал. Его всегда поражала изворотливость логики этого странного человека. Он ведь был не просто умен! Это бы еще ладно, он, казалось, умел читать мысли, предугадывать вопросы людей. Он был как учитель, преподающий увлекательный урок. Урок смысловых перевертышей, урок другого взгляда на мир. Очень неожиданного, но, похоже, очень близкого к пониманию истинных механизмов, которые этим миром правят.
- Знаешь, что про тебя сказал фюрер? - вдруг перевел стрелку Рёстлер.
Ого! Фюрер про меня еще что-то сказал! Он меня запомнил! Гордость переполняла Ройтера.
- Он сказал одну-единственную фразу… "Упертый молодой человек!" Можно считать, ты ему понравился.
Да… Двусмысленная фраза… хотя ничего такого уж "упертого" Ройтер не делал. С дрогой стороны, услышать такое от человека, имя которого стало синонимом понятия "воля", - это многое значит.
Глава 10
ПОРТРЕТ АНГЕЛА
Любить и погибнуть: это сочетание - вечно.
Воля к любви означает готовность к смерти.
Ницше Ф.
В цеху было невероятно шумно. Совсем рядом врезались в тело покореженной лодки огромные фрезы, разбрызгивая фонтаны искр и издавая трудно переносимое визжание. Вовсю работали компрессоры, подавая воздух к клепальным аппаратам.
По палубе протянулись змеи шлангов подачи ацетилена и кислорода, пахло соляром и металлической окалиной.
Их посчитали такими же сумасшедшими, как и Прина, который заявил, что предпочел бы двум неделям отпуска хорошие учения на Балтике, когда офицеры Ройтера решили остаться в базе и принять участие в подготовке лодки к новому походу. Решение офицеров поддержала почти вся команда. Лишь несколько матросов и боцманов позволили себе оторваться от коллектива, но у них были особые основания, вернее, основания, которые Ройтер счел особыми. Сам же командир наравне с ремонтниками участвовал в форсировании дизелей, установке и проверке нового оборудования, особенно усовершенствованного радара. Все понимали - техническое состояние лодки - это то, от чего зависят их жизни, а жить хотелось всем. В один из таких дней цех посетило существо, которое, очевидно, диссонировало со всем, что находилось в этом странном месте, называемом "бункер". Недавно состоялась серьезная воздушная атака британцев на Брест. ПВО была на высоте. Особенно ПВО линкоров "Шарнхорст" и "Гнейзенау", но несколько бомб упало поблизости от лодок. Папа немедленно распорядился начать строительство бетонных укрытий. Строили их хоть и французские рабочие, но с такой прытью, что позавидовали бы строители автобанов. На последних доках еще заливали бетоном крышу, а здесь уже кипела работа. Вероника в своем белом платье в окружении перепачканных мазутом рабочих, развороченных металлоконструкций и "адского" пламени газовых горелок выглядела каким-то мотыльком на куче навоза.
- Командир, - подмигнул Ройтеру Деген. - Эсминец на атакующем курсе!
И хитро осклабился, кивнув в сторону Вероники. Она проходила по пирсу, у которого была пришвартована "семерка" Ройтера, и что-то выспрашивала у рабочих. Они жестами показывали в сторону лодки.
"Интересно… что бы ее сюда могло принести, - подумал Хельмут. - Наверное, что-то действительно важное, иначе… да как вообще ее пропустили сюда?"
Появление необычного существа произвело столь ошеломляющее впечатление, что все подводники, которые находились в этот момент на палубе, вдруг как бы оцепенели. Только командир сохранял способность как-то анализировать ситуацию и на всякий случай вытирал руки ветошью. Оцепенение было столь глубоким, что Зинке опустил вниз соплом горелку, практически уткнув ее в поясницу Дегену. И, естественно, первое, что услышал мотылек, поравнявшись с рубкой, - отборный мат-перемат в адрес Хайнца.
Ройтер дико сверкнул на них глазами и перепрыгнул на пирс.
- Здравствуйте, - как будто не заметив неловкости, улыбнулась Вероника. - А я вас ищу повсюду.
- Да? - удивился Ройтер. - Что-то случилось?
- Наверное, да, - неуверенно проговорила Вероника и достала из большой кожаной папки с надписью Für den Bericht старинную желтую страницу газеты, - посмотрите, что я нашла…
Вероника протянула ему потрепанный артефакт.
- Что это? - недоуменно спросил Ройтер.