В санчасти я уже семь дней, с того времени, как вернулся в расположение. Сержантов устроили в соседний полк. Правда, они все еще безлошадные, машин не хватало даже для опытных летчиков, однако парни жадно изучали матчасть, в основном моего ЛаГГа, который чинил Семеныч. Говорят, скоро новое сердце для него подвезут. Погибшего летчика, что мы привезли, с почестями похоронили, "ишачок" эвакуировали, на нем сейчас командир соседнего полка летает. Спасибо за него передавал. Командиры меня не ругали, так как уже знали все подробности боя, но долечиваться потребовали строго, так что я был как бы в изоляции. Кто такой Гора, мне так и не сказали, но Никифоров, судя по его виду, знал, кто это был.
Со скуки выпросил у особиста тетрадь, в которую стал записывать все, что помнил во взаимодействии бомбардировщиков и штурмовиков с истребителями. В заголовке большими буквами написал:
"Дневник летчика-истребителя Суворова: Дела, мысли, выводы".
Полностью разложил по схемам свои бои и до мельчайших подробностей расписал, где ошибся и как нужно было действовать.
Раскрываю себя? Да по фиг. Тут парни летают, горят в машинах, а я записал их же наработки, вплоть до сорок пятого года. СЕЙЧАС если внедрить все, что я написал в виде методички, получится огромный прорыв для авиации.
Выйдя в коридор, подошел к процедурной и опасливо заглянул в кабинет.
- Марина Викторовна, можно?
- Суворов? Ну заходи, - плотоядно улыбнулась докторша.
Еще раз опасливо взглянув на нее, я, закрыв за собой дверь, прошел к скамейке, обитой кожей. В нос ударил специфический запах лекарств, перебиваемый спиртом.
Наши слегка странные отношения, сердитые с ее стороны и опасливо-довольные с моей, длились уже второй день. А все началось с того, что объявили воздушную тревогу - к аэродрому подлетали "хейнкели". И так удачно совпало, что прыгнули мы с ней в одну противовоздушную щель, причем только вдвоем, остальные заняли другие.
Ну как не воспользоваться было такой ситуацией, когда она испуганно прижималась ко мне во время близких разрывов авиабомб?!
Короче, наш поцелуй длился почти все время бомбежки, то есть минут десять. Уж по привычке и юбку задирать начал - а что, спермотоксикоз никто не отменял, а она мне действительно нравилась, - как получил кулачком в глаз и коленом в соединение ног.
Шипела она потом как кошка. Ответ я получил через два часа - мне поставила в задницу ТАКОЙ укол, что мой крик был слышен на другой стороне взлетной полосы.
Посверкивая фингалом, я вопросительно посмотрел на Лютикову.
- Снимайте штаны, - приказала она, вставая и выпуская струйку лекарства из шприца.
- Э-э-э. Марина Викторовна, а можно мне укол поставит кто-нибудь другой? А то воспоминание вчерашнего до сих пор бередит мне рану на за… э-э-э… на больном месте.
- Не беспокойтесь, больной. Я уж не так сердита, как вчера, так что ложитесь спокойно, - ответила она мне, улыбаясь под марлевой повязкой.
- Да? - я с сомнением посмотрел на нее.
- Ложитесь.
Марина не соврала, укол был хоть и в другую ягодицу, но нормальный.
Хромая обратно, повстречал рыболовов:
- Эй, контуженые! На процедуры!
- Живой!!! А я уж думал, что ты испугался и не пошел! - изумленно воскликнул Сашка.
- Не дождешься, - ответил я, ложась на кровать больным местом кверху.
- Что, сегодня спокойная? - спросил один из соседей-рыболовов.
- Нормальная.
От обоих несло тиной и рыбой, однако они спокойно собрались и отправились на процедуры.
Я снова стал мысленно пробегаться, как бы "подружиться" с нашим врачом. И план уже стал вырисовываться, но тут зашел Олег, переведенный в соседнюю палату - для среднего командного состава.
- Сев, ты сегодня писал что-нибудь?
- Нет еще, а что?
- Дай пока почитать. Никитин все равно только через пару часов придет.
"Да, точно, у меня же ее комполка хотел почитать взять!" - припомнил я.
- Да на, жалко, что ли? - достал я из тумбочки тетрадку и вручил ее Олегу. Тот присел на мою табуретку и углубился в чтение, буквально впитывая все мною написанное.
- Сев, а что это за рисунок? Вот, на последней странице?
- А, это истребитель истребителей. Я его так вижу. Предназначен для завоевания господства в воздухе.
- …для завоевания господства в воздухе, - как зачарованный повторил он за мной, не отрываясь от рисунка Ла-5.
- Товарищ старший сержант, вас в штаб вызывают, - заглянул к нам в палату боец.
- Игорь, что нового слышно? - спросил Олег.
- Говорят, завтра передислоцируемся на другой аэродром, - ответил тот, понизив голос.
- На запад?
- Нет, товарищ старший лейтенант, на восток.
- Давай, боец, веди меня, - сказал я, красноармейцу прерывая беседу.
- Олег, уберешь потом обратно? - спросил я у него, имея в виду тетрадь, что он держал в руках.
- Хорошо, - кивнул тот.
То, что тетрадь не пропадет, я был уверен на все сто, так как точно знал - штурман работает на Никифорова, который наверняка не только изучил мои заметки вдоль и поперек, но и переписал.
- Сева, привет, - встретился нам на выходе майор Запашный, командир истребительного полка. Тот самый, который на найденном мною "ишачке" летает.
- Добрый день, товарищ майор, - ответил я, вытягиваясь, как и боец-провожатый, только он еще и честь отдал, а у меня головного убора не было.
- Я твой дневник возьму? Мне интересны твои мысли об использовании "чаек" как штурмовиков, хотим переоснастить четыре машины подвесками с эрэсами и попробовать при штурмовке прочесать немецкие тылы.
- Берите, конечно, товарищ майор, его как раз Олег изучает.
- Опять он первый ухватил, ладно, я к нему тогда. Вечером верну.
Запашный был у меня в последние три дня частым гостем. Когда пришел за машину благодарить, увидел дневник и вцепился в него. Час рядом сидел, читал, потом каждый день приходить стал. Изучал. Причем не один, да и записи какие-то в свой блокнот делал.
Никитин встретил меня у штабной курилки. Заметив издалека мои полосатые штаны и гимнастерку, наброшенную сверху, махнул рукой, подзывая.
- Боец, свободен! - скомандовал майор красноармейцу.
В курилке кроме комполка стояли комиссар и Никифоров. Начштаба не было.
- Суворов, тут такое дело. Ты в последнее время рядом с машиной капитана Кирьянова крутился?
- Ну да. Интересно же, товарищ майор. Представляете, оказалось, "пешку" создавали как тяжелый дальний истребитель, но переделали в бомбардировщик.
- И ты его изучал? - как-то отстраненно спросил Никитин.
- Изучал… с капитаном Кирьяновым, - пожал я плечами, с подозрением поглядев на собеседников.
- Поднять самолет в воздух сможешь? - поинтересовался Никифоров.
- Ну, как мне сказали, я пилот экстра-класса, летаю на всем, что летает.
- Капитан Кирьянов, как ты знаешь, погиб во время последней бомбежки, а нам нужно отправить разведчик. И кроме как "пешку", с ее мощной радиостанцией и скоростью, отправлять-то и нечего. Немцы прорвались, штабу фронта срочно требуются разведданные о силах немцев.
- А Лапин? - спросил я озадаченно, так как этот лейтенант успел с Кирьяновым сделать несколько учебных полетов.
- Лейтенант Лапин уже улетел. Связь мы сразу потеряли, как только он сообщил, что повстречался с "мессерами". Долететь до места прорыва он не успел. Так что лететь некому, "пешка" в единственном неповрежденном экземпляре есть, а вот лететь некому. Единственный вариант - это ты. Я был против, но это предложение… - не договорив, Никитин посмотрел на особиста.
- Я готов! - вытянулся я.
С пилотами на "пешки" действительно было швах, присланный инструктор, капитан Кирьянов, пробыл в полку всего три дня и погиб, так никого и не научив летать, кроме того же Лапина, хотя теоретическую учебу провести успел. Ребята старались, я тоже не отставал, когда удавалось сбежать из санчасти. Только, в отличие от их теоретических занятий, я "реально" летал на Пе-2. На симуляторе. Больше сорока часов налетал. А чего зимой делать? Вот и тренировался. Конечно, больше на истребителях, но и бомберы вниманием не обделил. Так что в себе был уверен, несмотря на задачу. "Пешка" в пилотировании удивительно сложный самолет. Хотя я "летал" на образце сорок четвертого года, а не сорок первого, но считал, что справлюсь - приборы с небольшими изменениями были те же.
- Точно справишься? Кирьянов, конечно, о тебе хорошо отзывался…
- Товарищ майор. На транспортном "Дугласе", который я до этого в глаза не видел, летал, и ничего, а тут бомбовоз какой-то, справлюсь, не волнуйтесь.
А вот тут после моих слов Никифоров буквально встал в стойку.
- "Дуглас"? - спросил он.
- Ну дали над аэродромом полетать, что тут такого? - отмахнулся я.
- Да, действительно, политрук. Выбора все равно нет. Вылет через двадцать минут. Штурманом пойдет Никифоров, он имеет опыт, а бортстрелком - сержант Степанов. Ясно? - сказал вдруг молчавший до этого комиссар. Видимо, у них действительно не было выбора, кому лететь. Но вот посылать пилота, о котором они ничего не знают, тоже о-о-очень странно.
- Ясно.
- Все свободны, через пятнадцать минут сбор у самолета Кирьянова, он один тут после бомбардировки в порядке.
- Ясно. Разрешите выполнять?
- Да беги уже, - улыбнулся он.
Собрался я быстро, пока парни расспрашивали, куда меня отправляют, натянул собственноручно ушитые солдатские галифе, гимнастерку с орденом, проверил, на месте ли документы, застегнул ремень. Надел сапоги, повесил планшет и кобуру с маузером. Проверил, ровно ли сидит пилотка, и, выбежав из санчасти, чуть не сбив с ног Лютикову, успел мимоходом чмокнуть ее в губки и быстро удрать, пока не получил сдачи. Добежав до столовой, выпросил три плитки шоколада и буквально подлетел к самолету, уже выкатывающемуся на взлетную полосу.
У "пешки" стояло командование, пара механиков и мой экипаж. На Никифорова, уже закрепившего парашют, я глянул мельком, а вот на стрелка - более внимательно. Сержанта я видел в первый раз, так что попытался составить о нем личное мнение. Судя по упрямому подбородку, тот еще тип, а какой он в действительности, в воздухе увидим.
- Взлетаете по команде, - сказал Никитин.
Я в это время застегивал ремни парашюта, который мне помогал надевать один из незнакомых механиков, и только кивнул, после чего, пропустив вперед Никифорова, полез в кабину через нижний люк. Степанов уже занял свое место и с интересом крутил головой у одного из ШКАСов.
Подсоединившись к внутренней связи, я достал из кармана свои очки и надел их вместе со шлемофоном.
- Как связь, слышите меня? - спросил я.
- Норма, командир, - ответил штурман.
- Слышу хорошо, товарищ командир, - отозвался Степанов.
С помощью передвижного компрессора запустил сперва правый мотор, потом левый. Погоняв их на холостых оборотах, нетерпеливо посмотрел на Никитина. Тем более что Степанов как раз доложил:
- Товарищ командир, связь со штабом фронта установлена. Прием довольно четкий.
Как только майор резко махнул рукой, давая разрешение на взлет, я дал газу и стал разгоняться.
Оторвавшись от земли, убирал шасси и спросил у штурмана:
- Курс?
- Тридцать два.
- Поворачиваем, - сказал я бодрым тоном, хотя с меня градом тек пот. Машину я так и не смог почувствовать, не давалась она мне, и было впечатление, что долго ее не удержу.
- Как дела, командир? - спросил Никифоров.
- Плохие дела, товарищ политрук. Не чувствую я машину. Уже три минуты летим, на два километра поднялись, а машину я не чувствую! - Мне хотелось плакать: был такого мнения о себе, а тут такой облом!
Это самомнение я получил, пробуя летать на самых разных типах самолетов, и на первых же минутах сразу понимал, что и как можно с машиной делать. Чувствовал ее. Даже во время авиашоу во Франции над аэродромом Серни-Ферте-Алле под Парижем в прошлом году на В-24 "Либерейтор", который мне разрешил пилотировать хозяин этого самолета. Так я почти сразу его "понял"! Несмотря на то что рядом сидел хозяин и с тревогой смотрел, что я делаю. Однако спор с дядей Жорой - что не справлюсь с бомбером - он проиграл. Мои возможности он знал хорошо, чем беззастенчиво пользовался.
- Возвращаться мы не можем… - начал было говорить Никифоров, но я досадливо перебил:
- Да не в этом дело! Я пока его не почувствовал, мне нужно время. Так что я сейчас буду делать небольшие маневры и виражи, вы внимания не обращайте, лучше за воздухом следите.
- Мы с курса сбились. Возьми на семь… это правее, - подсказал он.
- Знаю я, как ориентироваться, - пробурчал я, делая осторожный поворот направо.
Через некоторое время впереди показалась линия фронта. Благодаря дымам от горящей техники она была хорошо заметна.
- Курс семнадцать, - скомандовал Никифоров.
Повернув, куда он приказал, я внезапно для всех заорал:
- А-а-а! Есть! Чувствую машину!!! Чтоб ее… в… и…
- Командир, в чем дело?! - попытался докричаться через мой мат штурман.
- Я машину почувствовал!
- Все нормально? - осторожно спросил Никифоров.
- Норма! Все! Самолет мой! - И в подтверждение сделал бочку с выходом из пике.
- Командир, больше так не делай. Или лучше предупреждай, мы и так поняли, что у тебя все в порядке, - отчитал меня политрук под одобрительное молчание Степанова.
- Подходим к месту прорыва. Начинаем работу, - внезапно доложил штурман.
- Работаем, - ответил я.
Во время поворотов я внимательно осматривал землю, изредка отвлекаясь от наблюдения за небом. Особист постоянно бубнил, передавая данные о местоположении немецких и наших войск, количестве и вооружении. Честно говоря, что он там видел на изрядно задымленной земле, не понятно, но он не умолкал ни на минуту, при этом указывая, где и куда мне повернуть.
В километре от нас двенадцать "хейнкелей" бомбили наши войска, неподалеку висела "рама", от чего я крепко сжимал штурвал - так хотелось атаковать их.
- Командир, под нами мост и скопление войск. Штаб приказал разбомбить его, - сказал Никифоров, на миг прервав передачу данных.
- Ху…м, что ли?
Оба члена экипажа засмеялись.
- Нет. Думаю, вторым вылетом. Взять полную нагрузку и… Справимся?
- Не знаю, я истребитель. Не бомбил никогда. Попробуем.
Мы висели над войсками Вермахта еще минут тридцать, после чего ушли от места прорыва на юг, согласуясь со штабом фронта.
- Товарищ политрук, горючка на исходе, - сказал я особисту.
- Сейчас… Возвращаемся, нам дали разрешение.
Самое сложное - это посадка. К счастью, наблюдение за воздухом взяли на себя члены экипажа, так что отвлекаться мне не пришлось.
- Есть касание, - пробормотал я и стал притормаживать самолет, полностью убавив газ. Когда мы подкатили к месту стоянки, где нас уже ждали топливозаправщик, машина с бомбами и механики, я дал газу, лихо развернулся и заглушил моторы. От штаба к нам пылила полуторка с командованием.
Я последним вылез из машины и встал под ветерком, который остужал мое разгоряченное тело. Гимнастерка, вся в пятнах пота, стала слегка холодить тело. Сильно зачесалась спина, там, где рана. Потянувшись, я под гудение нагнетателя бензовоза и шум бензиновой струи, льющейся в бак, сказал присевшему рядом на снятый парашют Степанову:
- Хорошо-то как!.. Слушай, а нас кормить будут? А то есть охота.
- Не знаю, товарищ старший сержант.
- Будут, товарищ старший сержант, столовую предупредили… да вон уже несут! - поторопился обрадовать один из ползающих по самолету механиков.
И действительно, от столовой к нам быстрым шагом, даже можно сказать трусцой, спешили две официантки с термосом и корзиной.
Особист вместе с фотоаппаратом убежал в штаб, оставив у машины капитана Смолина. Переговорив для начала с механиками, тот направился к нам.
- Так, товарищ старший сержант. Теперь составляем рапорт о вылете. - На свет появился лист бумаги.
Вздохнув, я встал и, используя крыло как стол, согласуясь с капитаном, быстро накидал черновик.
- Нормально. Теперь набело.
Покончив с рапортом, отдал его капитану. Тот прочел, посмотрел на меня озадаченно, что-то добавил и поставил свою подпись.
"По-русски же писал, что это он так на меня посмотрел?" - подумал я, глядя, как начштаба неторопливо шагает через поле.
- Кушайте, товарищи летчики, - раздался позади девичий мелодичный голосок.
- Что у нас сегодня, Любаш? - спросил я у знакомой официантки.
- Вареники.
- Вишневые?
- Нет, товарищ летчик. С творогом.
Вернувшийся без фотоаппарата особист присоединился к нам. Быстро пообедав, мы снова заняли свои места и, получив разрешение, пошли на взлет.
- Ну ни хрена себе!!!
- Что? - спросил особист.
- Да как ей управлять теперь?! Мы сколько взяли?
- Так механик же говорил…
- Да, говорил, что полную, а сколько это?
- По две двестипятидесятых на внешних держателях и шесть соток во внутреннем бомболюке.
- Тысяча шестьсот?!
- Да.
- Я-то думаю, что это мы так долго оторваться не могли!
- Все нормально?
- Да в принципе норма. Но все равно маленько не по себе.
- Курс шестнадцать, - выдал штурман, когда мы поднялись на три тысячи метров.
При подлете к мосту мы внимательно обшарили глазами небо.
Чисто, только "рама" вдали.
- Сперва бомбим, потом пикируем. Веди, - принял я решение.
- Я Сокол-семнадцать, вышли на цель… - забубнил в рацию Никифоров.
- На боевом!
"Блин, и свернуть нельзя!!!" - подумал я, когда буквально в десяти метрах под нами вспух очередной разрыв снаряда. Немецкие зенитчики не спали.
- Сброс!!! - заорал Никифоров, и почти сразу "пешка" скакнула вверх, освободившись от груза.
- Ну что там? - спросил я нетерпеливо, уходя противозенитным маневром.
- Падают… падают… Пока еще пада… Есть!!!
- Ну???
- Да не видно ни зги! Пыль одна… Сейчас… Черт! Мост цел! В скопление войск попали рядом с берегом, горит там что-то.
- "Мессеры" заходят с солнца! - вдруг закричал Степанов.
Смело повернувшись в ту сторону, я, чуть прищурившись, посмотрел на две пары немцев, которые с высоты падали на нас.
"Отлично подготовленная и исполненная атака. На пять баллов! Однако еще далековато, уйти мы не успеем, но вот спикировать - это да. Успеем!" - подумав так, дернул "пешку" вправо, вводя в пологое пикирование.
- Парни, держитесь, пикирую на мост! - закричал я, положив палец на кнопку сброса бомб.
Надрывно загудели так хорошо мне знакомые по симулятору моторы.
- А-а-а. Н-на! - выдохнул я, выводя машину из пике. - Стрелок, что там?
- На второй заход идут, - отозвался Степанов. - Первый раз они промахнулись, слишком резко мы вниз ушли.
- Щас на пары разобьются и снова атакуют. Штурман, что там с мостом?