- Не могу, зажали, опытные твари. Асы.
- Пестик, жди. Помощь вылетела.
- Не успеете. Сам справлюсь, я тоже не пальцем деланный…
Я испугался. Честно. Немцы были выше меня по уровню и технике пилотирования, что бы я ни пытался сделать, там меня уже ждали. Просто чудо, что еще не сбили, хотя плоскости крыльев уже лохматились пробоинами.
"Ах так, твари? Ну получите!"
Этот способ боя наши летчики прозвали "клубком". Там была совсем другая техника пилотирования. Я, если честно, ею так и не овладел, хотя и пытался… на симуляторах. Но теперь все было на грани жизни и смерти, так что с безумной улыбкой я бросился в очередную атаку. Понятное дело, что второй "мессер" меня перехватил, но я не отвернул, и хотя мой трофей затрясся от попаданий, я не обращал на это внимания: поздно, атакованный мною истребитель уже был в прицеле.
Вспыхнув от короткой пушечной очереди, он вонзился в близкую землю. Бой мы вели уже на бреющем, чуть ли не касаясь крыльями земли при разворотах.
Мотор работал с перебоями, судя по всему, попадания оказались фатальными, но пока была скорость, я перевел трофей в горизонтальный полет и не поверил своим глазам - подо мной были тот же ров и тот же мост со следами пожара на настиле. Все-таки горящие машины успели стащить.
Я крутил головой, пытаясь определить, где противник. Спасли меня зеркальные очки, позволившие смотреть на солнце. Ганс заходил в атаку с той стороны.
"Упертая и мстительная сволочь!" - подумал я.
Не знаю, что на меня нашло, может быть, это был тот самый боевой азарт, в котором не боятся смерти, но я сделал то, чего никак от себя не ожидал. Скорости хватило, чтобы повернуть ему навстречу и открыть огонь.
Конечно же не попал: вибрировавший от поврежденного мотора корпус не дал прицелиться, и очереди ушли выше. То есть впритирку к фонарю, мне даже показалось, что задели вертикальное оперение хвоста.
Судя по тому, что произошло дальше, немец от неожиданности не только наложил в штаны - попробуй не вздрогни на его месте, но и на миг оцепенел, иначе бы не чиркнул крылом по земле на выходе из пике с уходом вправо.
Дальше я не следил за немцем, пытаясь посадить машину, у которой наконец заглох мотор, но то, что "мессер" скрылся в поднятой пыли, видел.
Впереди был овраг, и садиться там было смерти подобно, поэтому я на остатках скорости сделал полукруг и плюхнулся на пузо, скользя параллельно противотанковому рву, метрах в пятидесяти от него.
Отстегнув ремни, как только разбитый трофей замер, откинул фонарь и вывалился на обсыпанное землей и травой крыло. В нос ударил запах пролитого горючего и гарь от остывающего мотора.
"Блин. Валить надо! Как бы не вспыхнул!" - подумал я.
Привычными движениями я стал избавляться от парашюта, но, споткнувшись о вывернутую наружу часть крыла, полетел в пыль у хвоста.
Вскочив, продолжил выпутываться из подвесной системы, одновременно оглядываясь по сторонам. Почти сразу я прекратил свое занятие и, разогнувшись, осмотрелся уже более внимательно. Увиденное меня скорее позабавило, чем удивило. На всем протяжении рва лежали кучками личные вещи рабочих, но не это привлекло мое внимание, а сотни голов людей, в основном женщин, что выглядывали изо рва и внимательно смотрели на меня.
- БАБОНЬКИ, ТАК ЭТО ЖЕ НЕМЕЦ!!! - услышал я тонкий вопль какой-то истерички.
- Вы что, охренели? - пробормотал я, еще не понимая, в какую ситуацию попал.
Крик как будто всколыхнул строй голов. Наверх, потрясая своими телесами, выскочила толстая тетка и голосом профессиональной активистки завопила:
- Бей гада! Это он вчера по нам стрелял, столько девок побил! Бей сволочь!!!
- Да русский я!!! - заорал я в ответ.
Между нами было всего метров шестьдесят, так что слышали мы друг друга прекрасно.
- Так он еще и немцам служит?! Бей предателя!
После ее крика толпа с ревом рванула наверх.
Быстро посмотрел на свастику на хвостовом оперении, потом - на толпу, уже вынесшуюся из рва, на свой летный комбинезон, снова на хвост и опять на толпу.
- Да ну на хрен! - крикнул я и, развернувшись, побежал от толпы, пытаясь на бегу скинуть ремень волочившегося за мной парашюта. Достучаться до мозгов этой толпы было невозможно, так что я сделал единственный правильный выбор.
Споткнувшись о кочку и кувыркнувшись через голову, освободился от "якоря" и рванул дальше, пытаясь перейти на форсаж. Помогали мне в этом множественный топот ног и азартные крики загонщиков.
По дороге ехала "эмка" в сопровождении броневика с пушкой в маленькой башенке, вот они пропустили колонну грузовиков и спустились на проселочную дорогу, где, объехав группу бойцов, остановились у разбитого немецкого самолета, который с моего места наблюдения выглядел грудой мусора. Первый мой сбитый все-таки сумел посадить машину, хоть и врезался в земляной бугор. Как ни странно, немец был жив, я видел, что другая группа из работников-копателей вытащила его из кабины и активно мутузила, пока его не отбил взвод бойцов, которые и охраняли его, пока не приехало вызванное начальство, допустив к нему только врачей. Последний, четвертый, судя по тому, как от обломков самолета расходились люди, был мертв.
Из машины вышел генерал и подошел к лежавшему на траве немецкому пилоту. О чем они, используя переводчика, говорили, я, конечно, не слышал, все-таки с полкилометра до них, но понять оказалось не трудно. Судя по тому, как вел себя генерал, пилот оказался немалой шишкой. Засуетились бойцы, грузя раненого в подъехавший санитарный автобус, и на двух полуторках поехали в сопровождении.
"Да кто же это такой?" - подумал я озадаченно.
В это время к генералу подошел какой-то командир и что-то ему сказал, подавая бинокль и при этом тыча пальцем в мою сторону.
Заметив, что генерал смотрит на меня, я замахал рукой, судорожно держась второй за верхушку дуба и стараясь сильно не шевелиться: ветка, на которой я сидел, и так потрескивала и похрустывала. Ветер, нечувствительный внизу, заметно качал верхушку, отчего амплитуда моих колебаний кружила голову.
Вас не укачивает? Нет? Да что вы говорите?! А попробуйте посидеть на верхушке шестнадцатиметрового дерева в течение часа, посмотрим, что с вами будет.
- А еще есть? - отвлекла меня от наблюдения самая пробивная баба из присутствующих.
- Есть? Да я еще не начинал! - ответил я и продолжил травить им похабные анекдоты. Месть мелкая - нечего было меня на дерево загонять, - но приятная.
Жена спрашивает мужа:
- Что ты мне подаришь на день рождения?
- Я тебя изнасилую!
- А если я не дамся?
- Ну тогда и ходи как дура, без подарка!
Слышали меня хорошо, я говорил достаточно громко, так что под деревом собрался кружок любителей анекдотов. Те, кто краснел и слушал, стояли левее. Те, кто не краснел, но ржал как ненормальный, - правее. Те, кто слушать не мог, уже разбежались.
- А еще? - жадно спросила та же баба.
Честно говоря, запас уже кончался, да и горло пересохло.
- А то, - ответил я, глядя, как "эмка" переехала мост и, свернув с дороги, направляется к нам.
Решила хозяйка переложить печку. Наняла мужика. Пришел печник, натаскал кирпичей, глины, кладет печку. Женщина ему поплакалась:
- С мужем развожусь, храпит, сволочь, так, что стекла дребезжат. В Москву возила, академикам показывала, денег кучу извела - все одно храпит.
- А спит как? - спрашивает печник.
- На спине, как все, - отвечает женщина.
- Как захрапит, раздвинь ему ноги, - советует мужик.
На следующий день приходит печник доделывать работу, и встречают его накрытый стол и нарядная хозяйка.
- За что, хозяйка?
- Помог твой совет, перестал мой мужик храпеть, как отрезало. Только скажи, как ты, простой печник, сумел сообразить то, до чего академики не додумались?
- Так то академики, - отвечает печник, - а мы запросто рассуждаем, по-печному: ноги раздвинешь - яйца упадут и задницу закроют. ТЯГИ НЕТ И ХРАПА НЕТ!
Генерал вышел из машины под многоголосый хохот, который расходился волнами по мере пересказа.
С недоумением оглядевшись, он направился к единственному в поле дереву. Люди с интересом наблюдали за ним. Военных среди толпы не было, так что никакого чинопочитания не наблюдалось. Ну приехал генерал, ну и пусть его, лучше давайте еще послушаем.
Однако генерал им этого не позволил. Его адъютант, который шествовал с правого бока от своего командира, задрал голову, придерживая явно шитую на заказ фуражку, и крикнул:
- Кто такой?
Вопрос был задан на русском, уже хорошо.
- Лейтенант Суворов. Двенадцатый ИАП. Проводил разведку переднего края согласно приказу штаба фронта. При возвращении встретился с парой "мессеров", в результате скоротечного боя сбил обоих. После чего на меня напала вторая пара, которых я также сбил, но и сам был вынужден идти на вынужденную посадку из-за сильного повреждения самолета.
Слышали мы друг друга прекрасно, поэтому разговаривали, особо не повышая голоса.
- Суворов? Так вы тот самый летчик, что двадцать немецких самолетов сбил? - спросила та же говорливая бабка, прерывая старшего лейтенанта на моменте очередного задавания вопроса.
- Ну да, это я.
Говорить свою фамилию мне категорически не хотелось, но пришлось.
- Это вы летали на "мессершмитте"? - продолжал спрашивать адъютант.
- Я. Трофей добыли, вот на нем и вылетел.
- Понятно. Будет лучше, если вы слезете с дерева и мы продолжим разговор, - сказал адъютант, после того как генерал ему что-то тихо сказал.
- Не слезу. Вот та тетка, в белом платке, обещала меня камнем по голове приголубить. Та, что лопату в руках держит, - по хребту, а во-о-он та, которая за стариком прячется, грудастенькая такая, обещала изнасиловать. Я, конечно, не против, но народу много, да и советами замучают.
- Лейтенант, немедленно спуститься! - рявкнул генерал лично.
- Есть! - ответил я и стал осторожно спускаться.
- Товарищ генерал-майор, ваш приказ выполнен. Я спустился, - козырнул я, встав перед генералом.
- Ну здравствуй, герой, - внезапно улыбнувшись, протянул генерал мне руку.
Весь путь до полка я мысленно охреневал от той новости, что узнал от генерала Бакунина. Выживший пилот немецкого истребителя оказался, ни много ни мало, а самим группенфюрером СС Райнхардом Тристаном Ойген Хайдрихом, более известным в мое время как Гейдрих. Известный государственный и политический деятель нацистской Германии.
Причем живой. Сломанная нога, кисть руки и выбитые сердитыми русскими бабами зубы не в счет при такой аварии. Вообще странно, что он выжил с такой посадкой.
Машина очередной раз качнулась, выведя меня из раздумий над извечной проблемой русских, то есть о плохом дорожном покрытии, и, ревя мотором, продолжила движение. Водитель генерала, который по приказу своего шефа вез меня в расположение, ругнулся. Впереди был затор, и не похоже, что от налета авиации.
- Сейчас по обочине объедем, товарищ лейтенант, - прогудел он и, давя на клаксон, стал обгонять стоявшие машины и повозки.
Причину пробки мы выяснили через несколько сотен метров. Оказалось, там перегородили дорогу бойцы с зелеными фуражками.
- Похоже, ловят кого-то, товарищ лейтенант.
- Наверное.
- Придется подождать.
- Похоже, так и получится, хотя я рассчитывал попасть в часть до темноты, но, видимо, не успеем.
Наше предположение не подтвердилось, дорогу открыли через полчаса.
"Эмка" рванула вперед, и пыль столбом поднималась за нами.
Причину задержки мы выяснили через полкилометра. На дороге в хаотичном порядке стояли несколько машин, три из них еще дымились.
- Не авиация работала… - пробормотал я, пока мы проезжали разбитую колонну, в которой копошилось около десятка человек, стаскивая остовы машины с помощью ЗиСа на обочину.
- А кто? - спросил водитель.
- Диверсанты, скорее всего. Видел там две легковушки и штабной автобус?
- Видел.
- Именно по ним и били больше всего. Так что это точно работа немцев.
Как я и опасался, засветло мы не успели, так что, проехав до стоянки автомобилей, водитель высадил там меня и стал устраиваться в "эмке", собираясь спать.
В штабе находились дежурный и хмурый майор Смолин, который что-то записывал в боевой журнал.
- А, герой! Слез уже с дерева? - были его первые слова.
- Слез. Вот, товарищ майор, справка о сбитых, подписанная генерал-майором Бакуниным. А также подтверждение, что сбитый пилот одного из истребителей оказался…
- Группенфюрером Гейдрихом, в курсе уже. Есть хочешь? - усталым голосом спросил начштаба.
Что-то было не так. Предчувствуя неприятные новости, я спросил:
- Кто?
Смолин рассказывал тяжело, как будто огромная тяжесть на груди не давала ему вздохнуть и говорить в полную силу.
Через пару часов после моего отлета, когда я уже сидел на дереве и смешил народ, на аэродром был совершен налет.
- Одной бомбой… Всех разом. Сомина опознали по часам. Карпова - по золотому зубу. От остальных только фрагменты тел. Нет больше твоей группы, Сева. Нет.
Эта новость, как удар пыльным мешком, ошарашила меня. Нет моих ребят, которых я учил всему, что знал, не жалея сил своих, передавая свой и чужой опыт.
- Иди отдыхай. Никитин приказал перевести тебя обратно в первую эскадрилью. Ты пока числишься за нами, но думаю, что это ненадолго. Так что готовься, на днях тебя переведут обратно в полк Запашного.
- Ясно, товарищ майор. Разрешите идти?
- Идите.
Новость была действительно шокирующая, я не обратил внимания даже на то, что у Смолина две шпалы; это означало, что приказ о присвоении новых званий уже пришел в полк.
Ребята из первой эскадрильи встретили меня молча.
- Будешь? - спросил комэск, тряхнув зеленоватой бутылкой с мутным содержимым. Не нужно быть прорицателем, чтобы понять, что там самогон.
- Я не пью, вы же знаете. - К горлу подкатил комок и в глазах запершило.
Холодная, дурно пахнущая жидкость камнем ухнула в желудок.
- Закуси, - протянул мне капитан кусок хлеба с тушенкой.
Механически жуя, я тупо смотрел на бревенчатую стену землянки.
- Мы тебе, Сев, тут постелили, ложись. Утро вечера мудренее, - сказал штурман эскадрильи, старший лейтенант Ольхов.
Я направился к лежанке, но заметил блеск гитарных струн.
- Вань, я возьму? - спросил старшину Гатина.
- Конечно, чего спрашиваешь? - ответил он мне.
Скинув сапоги, я лег на свою полку, покрытую матрасом и простыней, и, на миг прижав к груди гитару, сделал перебор.
Я сегодня до зари встану,
По широкому пройду полю, -
Что-то с памятью моей стало,
Все, что было не со мной, помню.
Бьют дождинки по щекам впалым,
Для вселенной двадцать лет - мало.
Даже не был я знаком с парнем,
Обещавшим: "Я вернусь, мама…"А степная трава пахнет горечью.
Молодые ветра зелены.
Просыпаемся мы - и грохочет над полночью
То ли гроза, то ли эхо идущей войны…
После "За того парня" я спел "Он не вернулся из боя", "Огромное небо". По щекам текли слезы, но я не обращал на них внимания.
Туман, туман, слепая пелена,
И всего в двух шагах за туманами война.
И гремят бои без нас, но за нами нет вины,
Мы к земле прикованы туманом.
Воздушные рабочие войны.Туман, туман, на прошлом, на былом,
Далеко, далеко, за туманами наш дом.
А в землянке фронтовой нам про детство снятся сны,
Видно, все мы рано повзрослели.
Воздушные рабочие войны.Туман, туман, окутал землю вновь,
Далеко, далеко, за туманами любовь.
Долго нас невестам ждать с чужедальней стороны,
Мы не все вернемся из полета.
Воздушные рабочие войны.
Чьи-то руки легли на мои пальцы, прерывая песню.
- Хватит, Сева. Их уже не вернешь, - тихо сказал Никитин, забирая у меня гитару.
Я услышал, как тренькнули струны, когда он ее передал кому-то.
- Извините, товарищ подполковник, что-то меня… - стараясь не дышать на него, сказал я сонным голосом, как веки вдруг сомкнулись, и я провалился в темноту спасительного сна.
Холмики могил ровными рядами высились на опушке. Поправив фанерный памятник со звездой наверху, где была фамилия Карпова, я сделал шаг назад и приобнял Марину.
- Я с ними даже подружиться успел. Десять дней, как знакомы, а тут… - тихо сказал я.
Даже памяти не осталось, мы как-то хотели сделать общий снимок, но руки так и не дошли. Сейчас я об этом очень жалел.
- Давай провожу тебя, мне к моему ястребку надо, так что нам по пути, - сказал я Марине. Шли мы не оборачиваясь, я хотел помнить их живыми, а не свежей осыпавшейся землей.
Труд хорошо лечит от тяжелых мыслей, а очень тяжелый труд вообще выбивает их из головы. Это хорошо знали и мои командиры, потому-то и загрузили меня работой так, что я только крякнул, выслушав приказ утром следующего дня. За день успел смотаться к соседям, обговорив с ними совместный вылет, назначенный на вечернее время. Цель была железнодорожной станцией с сильным зенитным прикрытием, так что соседи должны были подавить зенитки, чтобы полк Никитина мог спокойно работать. После был занят проработкой вылета с поминутным планом. На краткий миг после столовой забежал к Семенычу.
ЛаГГ был уже наполовину собран, сейчас механики возились с правым крылом, состыковывая его с корпусом. Снятый мотор, маслено сверкая цилиндрами, лежал на самодельном верстаке. Поболтав с ними, снова направился в штаб - нужно было помочь Смолину, но меня перехватили.
- Садись, - кивнув на табурет, сказал Никифоров, как только я спустился в землянку.
Посмотрев на стопку бумаг и вскрытый пакет с надписью "Совершенно секретно", лежавшие на столе, я почесал шею и присел, вопросительно посмотрев на особиста.
- На, читай, - сказал он, толкнув в моем направлении несколько листов из стопки.
Подойдя к оконному проему, он достал пачку "Казбека" и, выбив папиросу, принялся разминать ее, изредка бросая на меня взгляды. Через некоторое время он закурил и, выпустив дым наружу, спросил:
- Ну и что ты думаешь?
К этому времени я успел быстро пробежаться по тексту, читая присланные показания Гейдриха, и сейчас просто просматривал заинтересовавшие меня моменты.
- Так это все из-за меня? То, что парни погибли?
- Не о том думаешь. Прочти еще раз, более внимательно, - снова выпустив наружу папиросный дым, сказал Никифоров.
- Подождите… Вот этот момент в допросе… Меня объявили врагом Германии?! Странно, вы не находите? Мы и так враги.
- Это скорее политический аспект. Ты стал первым личным врагом Германии. - Потушив бычок о свежеошкуренное бревно стены и бросив его в ведро в углу, особист вернулся на свое место. Потянувшись, отчего стул скрипнул, положил руки на стол и, чуть наклонившись вперед, сказал:
- Ты понял, почему он охотился на тебя?