- Нет, а когда? То немцев караулил, то машину водил, а там бой - я опять в воздухе.
- Мне так и сообщили. Так что, больной, лечение на два дня вам обеспечено, - хлопнув меня по плечу, сказала Марина.
- Марина Викторовна, а вы знаете о стимулирующих свойствах воды? Если прикоснуться к ней, то телу передается заряд бодрости, а уж если двигаться в ней…
- Ты у меня искупаться отпрашиваешься? - озадаченно спросила она.
- Да, - коротко ответил я.
- А как завернул-то, подлец! Даже я не сразу поняла, что он имел в виду, - обернувшись к тете Гале, засмеялась Марина. - Ладно, после завтрака иди. Там кто-то из твоих ожидает, проводит, я предупрежу.
Я даже как-то не ожидал, что меня так легко отпустят, поэтому было растерялся, но быстро взял себя в руки. Подхватив полотенце, висевшее на гвоздике, и надев тапочки, направился к выходу.
- Сперва в столовую зайди, ты у нас ходячий больной, - вслед крикнула Марина.
Снаружи меня ожидал Карпов, который сидел на скамейке и, с удовольствием щурясь, грелся на солнце.
- Как дела?
- Ой, товарищ лейтенант! Вы в порядке? - вскочив, спросил он.
- Ага. Даже взлететь охота. Я имел в виду, что если махну руками, то взлечу, - пояснил я, увидев его недоумевающее лицо.
- Понятно.
- Так, сержант. Я сейчас в столовую, обедать, и на речку…
- Тут нет речки, озеро, - перебил Карпов.
- Один хрен. Купаться же можно?
- Все купаются, - кивнул сержант.
- Наша группа вся тут?
- Только Сомин, Морюхов и Горкин. Остальные остались там…
- Как они?
- Тяжело. Столько за раз потеряли. Но самолеты хвалят, очень хорошие машины. Таиров, когда уезжал, забрал целый ворох бумаг с их отзывами.
- Понятно. Значит, так: я в столовую, ты наших по-тихому предупреди, встречаемся у озера. Там и пообщаемся.
После обеда я направился было к озеру, но заметил, что меня уже сопровождают человек двадцать бойцов. Видимо, слух о моем "оживлении" и появлении в столовой быстро разнесся по полкам, так что народ решил поинтересоваться состоянием моего здоровья. Причем серьезно спрашивали, не из праздного любопытства. Было видно, что это их действительно беспокоит. Обо мне раньше мало кто так волновался, честно скажу, было приятно.
В общем, на озеро я пришел с десятком спутников. Заметив своих, которые ожидали меня метрах в сорока в стороне, я попросил не мешать нам и направился к "одногруппникам".
- Лапоть жив, - ошарашил меня Сомов, как только я подошел поближе.
Вскочив, он крепко обнял меня:
- Жив чертяка, а мы вас уже похо… Эх! - сказал он дрогнувшим голосом.
Пообнимавшись с остальными парнями, я сел на сухой камыш, нарубленный кем-то, и спросил:
- Лапоть. Что там с сержантом?
- Сел на вынужденную в пяти километрах от линии фронта. Обгорел он сильно. Врачи говорят, у него поражение двадцати процентов кожи. Руки, лицо, шея. В Москву отправили.
- Главное - жив! - выдохнул я.
- Это да.
- Расскажи своими словами, что там было. Мы-то на высоте рубились, вы ниже были, я как-то не отслеживал ваш бой.
- Да что там говорить. Когда мы разделились, вы наверх ушли, ко второй группе, мы первую атаковали. Выстрелили эрэсами, зона поражения была небольшая. Цель маленькая, подвижная, попасть трудно, но нам повезло, взрыватели стояли на удар, да и то, что снаряды были шрапнельные, тоже помогло. В общем, трех мы снесли и стали крутиться. То карусель, то качели им устроим. Представляешь, одного попадания из пушки хватало, чтобы вывести "мессер" из строя. Я в одного очередь из трех снарядов всадил, так он обломками осыпался.
- Как парни погибли?
- Горелова на вираже срезали, по кабине попали, никакая броня не спасла. Сашку Родимцева пара сверху атаковала, когда мы уходили, потом другая добила, мы помочь не успели, но отомстили, двух в ответ срезали.
- Как Булочкин погиб, я видел. Я виноват. Я в "мессер" стрелял, а тот в сторону шарахнулся и врезался в "семерочку" сержанта, и они вместе упали.
Мы почти час общались, вспоминая тот тяжелый день и анализируя наши действия, после чего полезли купаться. Плавали без шуток и веселья, не то настроение, мылись, можно сказать.
День прошел в отдыхе и восстановительных процедурах, а вот ночью я доказал Марине Викторовне, что вполне здоров.
Утром, лежа на белоснежных простынях, анализировал прошедшие дни с того момента, как мы вылетели на бомбежку. Командование считает, что вылет был, без сомнения, успешным, пусть так. Но из восьмидесяти двух самолетов, поднявшихся в то утро, не вернулось тридцать семь. ТРИДЦАТЬ СЕМЬ!!!
Я не знаю, может, это нормально, все-таки но подсчетам специалистов, изучивших снимки, уничтожено более сотни самолетов противника и вся инфраструктура аэродрома. Соотношение потерь в нашу пользу, тем более немецкий пилот со сбитого вчера "хейнкеля" сообщил, что и из летного состава аэродрома "А" мало кто выжил. Потери были просто ужасающие. Удар по самолюбию Люфтваффе силен, даже очень. Не могу даже предположить, что они придумают, чтобы отомстить.
Из истребительного полка не вернулось одиннадцать машин, это если считать нашу группу. Из бомбардировочного - семь. Тут потери в основном от действий зенитных средств, все-таки именно СБ наносили первый удар по жилым постройкам. Зенитки должна была подавить шестерка "чаек", но их не хватило, так что немецкие зенитчики хорошо оторвались, пока не подошла вторая волна и не принялась за них.
Дождь наград посыпался на все принимавшие участие в этом налете части. Не обошли и нас. Я получил лейтенанта. Карпов остался сержантом, но был представлен к ордену Красной Звезды. Пока ее попридержали до выяснения, как он попал в плен, но не думаю, что это надолго.
Сбитые над аэродромом мне не засчитали, записав все в общий список. А вот три "штуки", которых я ссадил на "мессере" - этих да, засчитали. Так что мой счет теперь - двадцать четыре лично и пять в группе.
После завтрака вернулся к урокам, правда, под медицинским наблюдением, а после обеда Марина с сожалением сообщила, что я совершенно здоров, даже слишком. И отправила меня в мою группу, где меня встретили радостными воплями.
На второй день меня так нагрузили, благо Марина дала разрешение… И снова полет, и снова бой.
А все началось со звонка из штаба дивизии…
Хотя о новых званиях знали все - сообщил сам комдив, приказ на их присвоение еще не пришел, так что пока никто не менял знаки различия. Хотя при докладах демонстративно обращались к командирам согласно будущему приказу.
Меня, если честно, это смешило. Но я молчал. Особенно сейчас, общаясь с "казначеем" нашего полка, который оформлял наградные за сбитые и вписывал их на мой счет в Сбербанке. С этими призовыми деньгами было как-то мутно-то одна сумма, то другая. Сберегательная книжка, которую завели на меня, постоянно пополнялась, но не опустошалась, тратить было некуда. Иногда приезжала автолавка - второй раз это было несколько дней назад, и я не успел ничего особо купить, был на вылете. Так что немалые по местным временам деньги мирно спали на книжке.
Расписавшись в бланке о переводе очередной суммы за последние сбитые, я, встав, поблагодарил "казначея" и направился было к выходу, как он меня остановил:
- Товарищ лейтенант, а вот во вчерашнем концерте вы песню пели "Комбат", я там несколько слов не разобрал, не подскажете?
"Блин, пора озаботиться авторским правом. Интересно, здесь есть соответствующие конторы?" - подумал я и, перечеркнув несколько слов, вписал другие.
- Вот так будет правильно.
Время было послеобеденное, через двадцать минут у меня начнутся привычные уже уроки, после которых с командирами обоих полков - составление новой методички по тактике и стратегии воздушных войн для авиационных школ. Я после некоторых размышлений решил издать ее в соавторстве с опытными, повоевавшими командирами, так она быстрее пойдет в жизнь. Методичку начали писать не просто так, а по приказу штаба ВВС после прогремевшего на весь фронт успешного налета на аэродром противника.
На несколько секунд замерев на опушке, развернулся и энергичным шагом направился к стоянке самолетов. Сегодня к десяти вечера привезли долгожданные запчасти для моего ястребка, и сейчас я направлялся к месту ремонта, чтобы узнать, как там идут дела.
А дела шли по полной. Как такового самолета не было, только аккуратно разложенные запчасти.
- Ну как? - спросил я у Семеныча, который вместе еще с двумя механиками возился у отстыкованного крыла, вернее, его остатков.
Задумчивый взгляд был мне ответом. Ясно, что нескоро.
- Что? А… дня через три… не раньше. Мы только начали. - Было видно, что мой механик полностью ушел в работу.
Еще раз кинув взгляд на остов истребителя, стоявший на подставках в стороне, я развернулся и направился на опушку леса, где мы проводили наши занятия. Летчики обоих полков уже стали собираться, покуривая перед началом, когда у штаба поднялась суета.
- Что случилось? - спросил я у пробегавшего мимо знакомого парторга.
- Из штаба дивизии звонили. Приказали вылететь на самолете с радиостанцией в место прорыва танковых и моторизованных частей.
- Да? - удивился я.
Приказ трудно назвать глупым - разведданные нужны были как воздух, но и на обдуманный он не тянул, скорее, на отчаянный. Любой знающий командир скажет, что места прорыва охраняются истребительной авиацией свято. Наша удачная авиаразведка на "пешке" была простой случайностью, которая может повториться разве что так же случайно.
То есть вылетать должны были смертники. Можно было бы послать "таиры", но их не было. После ремонта три уцелевшие "троечки" отправили на Балтику для дальнейших испытаний вместе со всей командой и конструктором. Мой случайный экспромт о великолепных данных этого самолета для атак на морские конвои нашел отклик в верхах, в которые неведомыми путями дошли после первого полета.
К вылету готовили машину комиссара. Шансов уцелеть никаких, и добровольцы, вышедшие вперед из строя, были смертниками. Я стоял рядом с Соминым, когда зачитывали приказ.
- Шансов нет, - пробормотал я себе под нос, глядя, как стрелок-радист комиссара сержант Маликов с бледным лицом делает шаг вперед, зеркально повторяя движения своего командира.
- Разойдись, - донеслась до меня команда комполка, но я не сразу отреагировал на нее, так как пристально смотрел на два капонира, из которых торчали острые носы "мессеров".
- Пойдем, - сказал Сомов, взяв меня за рукав гимнастерки.
- А? - не расслышал я, так как в моей голове стремительно закрутились мысли.
- Ты чего? - спросил он.
Большинство, несмотря на команду, расползлись по опушке, наблюдая за летчиками, получавшими инструктаж от командования.
Почесав пальцем за ухом, я задумчиво сказал:
- Есть одна идея.
Сомов, проследив мой взгляд, аж подпрыгнул:
- Ты что удумал?! Слышал, что комдив сегодня сказал?
- Слышал.
Сегодня прилетал командир дивизии с поздравлениями и инспекцией. Вот он и сообщил о том, что "мессеры" у нас заберут. К вечеру должны прийти машины и эвакуировать их. Так что они находились под охраной. Командование даже тут подсуетилось, и с пяти разбитых "худых" был снят уцелевший боезапас и сложен рядом с трофейными машинами. Вдруг пригодится.
После этого полковник сообщил о том, что в штаб фронта направлено представление о присвоении мне высокого звания дважды Героя Советского Союза, с награждением второй медалью "Золотая Звезда". И с этим была проблема. Оказалось, дважды героям на родине сооружают бронзовый бюст. А мне где? Я сказал об этом Никифорову, дополнив, что собираюсь после войны жить в Москве, значит, и бюст должен стоять там, пусть думает.
Кинув еще один взгляд на капониры, я вздохнул и повернулся к Сомову:
- Это единственный шанс, - после чего, не слушая возражений, побежал к командованию полка.
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться?
- Обращайтесь, - оторвавшись от карты, измученным голосом ответил Никитин. Место совещания находилось на опушке. Был вынесен стол, на нем разостлана карта, которую комполка сейчас изучал вместе с Тарасовым.
- Товарищ подполковник, шанс исполнить приказ есть только в одном случае - если воспользоваться трофейным "мессером". Мощная радиостанция на истребителе и собранная стационарная, плюс фактическая незаметность среди своих сородичей дает возможность выполнить приказ. Я согласен лететь, более того, я требую, чтобы отправили именно меня. На данный момент на аэродроме нет пилота, знающего "худого" лучше.
В глазах Никитина появилась надежда пополам с радостью.
- Черт возьми, Суворов… Спасибо, лейтенант!
Немедленно началась подготовка к вылету, истребитель заправляли не только горючим, но и боезапасом. Настраивали на отдельную волну станции. В кабине сидел инженер с длинной отверткой и постоянно что-то бормотал в микрофон - все были заняты делом.
- Вот тут прорыв, пролетаешь, осматриваешься, докладываешь. Наступление началось три часа назад, связь сразу была потеряна, видимо, это работа немецких диверсантов в наших тылах. Так что нам кровь из носа надо знать, что там происходит. Отправленные делегаты связи и курьеры не вернулись.
Я изучал карту. До места прорыва нужно лететь почти сто километров, далековато от нас.
Прикинув примерный маршрут, стал запоминать ориентиры, и тут мне сообщили, что самолет готов.
- Давай, Суворов, мы надеемся на тебя, - хлопнув меня по плечу, сказал Никитин.
Вперевалочку я подошел к крылу и с помощью пары механиков забрался в кабину.
- От винта!
- Есть от винта! - отскочив в сторону, механик махнул рукой. Бойцы вытащили из-под колес башмаки, и я, проверив все системы, пока мотор прогревался, закрыл фонарь.
Взвыв мотором, истребитель начал разбег, и после отрыва я радостно пропел незамысловатый мотив. Вот и снова в воздухе!
Поднявшись на километровую высоту и определившись с ориентирами, направил самолет в нужную сторону. Под крылом пролетали небольшие городки, села, деревни, хутора. Синевой отдавали реки, озера, железнодорожные станции с зенитками, которые пришлось облететь по дуге. Вот восьмерка наших истребителей, возвращавшихся с задания. Нападать на меня они не стали, видимо, были пустыми, просто сплотились, настороженно наблюдая за мной, и проследовали дальше. Видимо, посчитав, что восемь "ишачков" против одного "мессера" - это слишком, великодушно отпустили меня. Шучу, конечно. А если серьезно, то уйти от них проблем для меня не было, скорости разные. Пройдя над противотанковым рвом, в котором хорошо различался копошащийся народ, полетел дальше.
Через пять минут показались дымы и мелькавшие в них черточки самолетов. Восемьсот метров, по моему мнению, была самая приемлемая высота для наблюдения за землей, и при этом можно не опасаться, что в меня могут попасть снизу.
Самолеты при ближнем рассмотрении оказались "хейнкелями", бомбившими что-то в стороне. Выше метров на пятьсот, к западу барражировали несколько звеньев "худых". На меня они внимания не обращали. Как и думал, приняли за своего. Сделав несколько кругов, я стал вызывать полк:
- Тычинка, Тычинка, я Пестик, ответьте! Прием!.. Найду, кто позывные придумал, язык вырву!
- Пестик, я Тычинка. Вас слышу! Прием!
- Тычинка. Прорыва нет! Это разведка боем, как поняли меня? Войска держатся. Противник добился небольших успехов в квадрате восемь-три и восемь-семь. Как поняли меня? Идут бои местного значения. Бронетехники противника не вижу, только пехотные части. Как поняли меня? Танков тут нет.
- Пестик. Вас поняли. Проверьте квадрат одиннадцать-семь, как поняли меня?
- Понял вас. Квадрат одиннадцать-семь. Отбой.
Этот квадрат, куда меня направили, находился как раз там, где работали улетевшие "хейнкели". К висевшим в высоте "мессерам" подошла смена, и отработавшие свое ушли на аэродром, а я стал хаотично облетать нужный мне квадрат.
- Тычинка, я Пестик, прием!
- Пестик, я Тычинка, слышу тебя хорошо!
- Тычинка, я Пестик. В квадрате одиннадцать-семь наблюдаю наши войска в движении. Десять минут назад на них был совершен налет восемнадцатью "хейнкелями". Наблюдаю перемещение частей. Подтверждаю нахождение в тылу обороны диверсантов противника. Во время бомбежки неоднократно наблюдал пуски сигнальных ракет, указывающих места расположения крупных целей. В воздухе постоянно барражирует не менее десяти истребителей противника. Как поняли меня?
- Пестик. Понял тебя. Приказываю возвращаться. Как поняли меня?
- Тычинка, я Пестик, понял вас. Возвращаюсь. Отбой!
Развернувшись, я направил истребитель в глубь наших позиций. Обратно летел над дорогой, так было легче ориентироваться, поднявшись на километр.
Вдали уже показался ров, который продолжали углублять все, кто мог прийти туда для работ. Через ров был перекинут деревянный мост, по которому двигались техника и люди. Техника - к фронту, люди, в основном гражданские, - от него.
Этот мост я уже видел, когда пролетал тут, но в этот раз все было иначе.
Откуда взялась эта пара "мессеров", не знаю, даже в первые секунды не испугался, а больше удивился, пытаясь понять, откуда они вынырнули.
Пара "худых", с отчетливыми повадками охотников, внезапно на бреющем атаковала этот самый мост и после резко ушла вверх, оставив гореть две машины.
Я в это время пролетал в полукилометре левее и проморгал их появление.
Выйдя из атаки, "худые" перешли в плавный набор высоты, завершив его крутой горкой в двух километрах от моста, и левым виражом снова легли на боевой курс…
Ручку вбок, полный газ, и короткая очередь из пушки по замершему на миг при выходе из виража беспомощному "худому". Вспыхнув, он пошел вниз. Судя по тому, как он вел себя, пилот уцелел и пытался посадить машину. Прыгать на такой высоте было смерти подобно, так что "ганс" принял правильное решение. Ведомый шарахнулся в сторону, но у него была слишком малая скорость, и единственный выход для немца, пока я разворачиваюсь для второй атаки, - это уйти вниз, с последующим набором высоты, в глубь нашей территории, что он и сделал.
- Тычинка, я Пестик, веду бой в квадрате сорок два-пятнадцать. Сбил один "мессер", веду бой со вторым, - успел я быстро отчитаться, пикируя вниз и пытаясь перехватить немца на боковом векторе.
- Пестик, я Тычинка, приказываю прекратить бой и уходить, как понял меня?
Немец попытался уйти вверх и вбок, но я ждал от него именно этого, и он сам влетел под мои снаряды. Задымив, "мессер" развернулся на запад и попытался уйти на бреющем, но я успел раньше. Дав очередь из пулеметов по мотору, все-таки заставил его воткнуться в землю в нескольких метрах от рва, откуда за нами с недоумением наблюдали работники. Пролетев над ними, я свечой пошел в небо.
- Тычинка, я Пестик. Сбил второго, возвращаюсь… Твою мать!!! - успел крикнуть я, увернувшись от атаки очередной пары немцев.
- Тычинка, я Пестик, внезапно атакован еще одной парой "мессеров", веду бой-й-й. - Последнее слово я простонал от перегрузок, уходя от очередной атаки. Немцы разделились по одному и беспрерывно наскакивали, уводя меня на свою сторону. Под нами снова был ров.
- Пестик, уходи, это приказ! - услышал я голос Никитина.