- Тот самый, - ответил я, не оборачиваясь.
- Ну-ка посмотри на меня! - крикнул танкист.
Я обернулся.
- Точно, Суворов! Один в один, как фотография в газете! - обрадовался танкист.
- Товарищ танкист, там немецкие диверсанты на нас охотятся, - напомнил я.
- Да? - удивился он. Но почти немедленно что-то сказал в ТПУ и замахал красными флажками, подавая команды другим экипажам. Вдруг на пяти танках, которые подъехали к нам, заработали пулеметы и пушки. Привстав, я выглянул из-за борта: на моих глазах разрыв снаряда расшвырял двух диверсантов в стороны, но трое оставшихся в живых успели скрыться в лесу. Однако танкисты не остановились на этом, продолжая азартно обстреливать опушку.
- Что там? - спросил особист.
Обернувшись, я увидел его рядом с собой.
- Как вы?
- Сказал же, царапина!
- Ушли немцы, - ответил я на вопрос.
В это время танки прекратили огонь. Откинулась крышка люка, и к нам изящно-ловко скатился невысокий танкист. Тот самый, с которым мы перекликались, стараясь переорать рев мотора.
- Ну здравствуй, герой. Читал я о тебе, читал. Как ты ту шишку из СС сбил… Вчера газету привезли, всем полком читали. Молодец. А как ты на вопрос корреспондента ответил - мы всей частью смеялись. Как же там…
Прикрыв глаза, чтобы было легче вспоминать, он речитативом произнес:
"Как сказал в интервью лейтенант Суворов:
- Жаль, что Гитлер летает только по закону всемирного тяготения. Хотя немного пеньковой веревки может помочь ему зависнуть…"
Вокруг нас стали собираться танкисты, меня хлопали по плечу, пожимали руки. В это время Никифоров, о чем-то тихо разговаривавший с подошедшим командиром маршевого батальона, собранного по рембатам, в звании подполковника, громко сказал:
- Товарищи танкисты. Немцы, пользуясь документами старшего комсостава НКВД и Красной Армии, ввели в заблуждение советскую часть в составе стрелкового батальона и направили их по нашим следам, сказав им, что мы - немецкие диверсанты, убившие лейтенанта Суворова, и приказав им при обнаружении открыть огонь на поражение. Я думаю, вы понимаете, что в таком случае наши бойцы поймут, кого убили, только после свершившегося факта. Так что нужно этого не допустить. Но помните, что в батальоне находятся наши бойцы, хоть и командуют ими переодетые немцы, поэтому никакой стрельбы на поражение!
- По машинам! - крикнул комполка. А нас с особистом быстро повели к основной колонне. Кроме танков там присутствовали грузовики с горючим и боезапасом.
- Мотострелков у меня маловато, но взвод на двух машинах выделю… И взвод танков, - сказал комполка, одновременно командуя своими подчиненными.
Еще десяток танков съехал с дороги и в сопровождении пяти десятков пеших бойцов направился к тем, что спасли наши с особистом жизни.
- Это хорошо. Но нам связь нужна, причем немедленно, - ответил Никифоров.
Политрук быстро связался с кем-то по штабной радиостанции и несколькими кодовыми словами объяснил, что произошло.
В это время на опушку вышла первая цепь ищущего нас батальона. Увидев танки, они остановились, что было дальше, я не видел - меня силой сняли с танка и сунули в открытую дверцу броневика.
Глухо заворчал мотор, и мы куда-то поехали. Ехали долго, больше часа, иногда останавливаясь или, наоборот, прибавляя скорость, пока, несколько раз повернув, не остановились.
- Прибыли, товарищи командиры, - сказал командир броневика, как только мотор заглох. В него кроме меня еще и Никифорова посадили, так что ехали мы в тесноте, да еще и в жаре. На солнце броня была до предела накалена, но люки для проветривания экипаж не открывал, следуя приказу подполковника.
Открылась дверца, впуская вовнутрь свежий лесной воздух, в тишине отчетливо звучали чьи-то команды и матерные крики.
- Выходим, - скомандовал Никифоров и первым вылез из броневика.
Я немедленно последовал за ним, вытирая рукавом струившийся по лицу пот.
- Товарищ батальонный комиссар, ваше задание выполнено, лейтенант Суворов доставлен целым и невредимым, - услышал я, как только вылез из банной утробы бронемашины.
- Выполнено!!! Лейтенант, вы почему охрану не дождались в условленном месте?! - стал наезжать на Никифорова местный особист.
- При подъезде к условленному месту встречи мною была замечена засада, поэтому я отдал приказ не останавливаться, - ответил Никифоров.
"Так вот почему мы тот перекресток так быстро проскочили! Ой, чую, что вокруг меня какие-то игры закручиваются! Ой, чую!" - ошарашенно подумал я.
- Повторная засада на подъезде к лесу в виде патрульных едва не увенчалась успехом, но нас успела догнать машина охраны и вступила в бой с противником…
Никифоров спокойно рассказывал, как все происходило. Я стоял сбоку и с интересом слушал, по мере его рассказа мои глаза открывались все больше и больше.
- Лейтенант Суворов? - отвлек меня от интересного повествования капитан с повадками адъютанта.
- Да, это я.
- Прошу следовать за мной, - велел он и, развернувшись, пошел в сторону бревенчатых домов, в которых, видимо, располагался штаб нашей дивизии.
Получив разрешение у Никифорова, я быстро зашагал за капитаном, на ходу с интересом крутя головой и разглядывая место, куда попал.
Судя по обстановке и строениям, мы находились в каком-то лесном хозяйстве. И только дойдя до домика егеря, понял, что мы в лесничестве. Под кронами деревьев были укрыты автомашины, по веткам протянута паутина проводов связи, бегали ординарцы, порученцы, посыльные. В общем, этот муравейник производил впечатление работающего штаба. Чуть не сбив, мимо нас пронесся мотоциклист с командиром в люльке. Пропустив его, мы пересекли дорогу и подошли к избушке, у входа в которую стоял часовой. Рядом было сделано что-то вроде курилки, в которой стояла пара командиров. Тот, что повыше, с неуловимо знакомым лицом, мазнув по мне взглядом, отвернулся, перенеся внимание на двух девушек-связисток. Одна из них имела впечатляющие формы и невольно привлекала к себе пристально-восхищенные взгляды, которых, видимо, не боялась и не стеснялась - судя по всему, привыкла и получала от этого удовольствие.
- Ой, извините, - пискнуло что-то над ухом у самого входа в открытую дверь штаба. Сам я в это время поднимался по ступеням, любуясь полянкой с цветочками, а вернее, ножками, что шли по ней, а еще вернее - тем порхающим чудом, от вида которого внутри что-то замирало, а что-то, напротив, стремилось воспарить в горние выси, легкомысленно нарушая строгий порядок форменной одежды. В общем, едва загляделся на попку фигуристой связистки, как кто-то на меня налетел, обдав запахом женских духов.
Присмотревшись, узнал, кого держу в руках. Миронова, дочка комдива.
- Да, бывает, - ответил я и понял, что держу ее на весу. Опустив девушку на крыльцо, где мы, а вернее, она столкнулась со мной, спросил:
- Дарья, я не ошибаюсь?
- Да, это я, - расцвела она.
- Я помню, вы у нас были…
- Не задерживайтесь, вас ожидает генерал, - прервал меня адъютант.
- Извините, - ослепительно улыбнувшись девушке, обошел ее и направился вслед за капитаном в сени, а потом уже - в просторную избу, где за обеденным столом сидели несколько командиров.
- Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Суворов по вашему приказу доставлен, - отрапортовал капитан и сделал шаг в сторону, перестав заслонять меня от обернувшегося старшего комсостава.
- Лейтенант, пройдите сюда, на свет, - велел плотный мужчина в генеральском френче.
"Как на смотре при покупке лошади…" - недовольно подумал я, но приказ выполнил незамедлительно.
"А ведь это Жигарев, командующий ВВС СССР… Не, точно он!" - узнал я генерала.
- Так вот ты какой… - начал генерал.
"…северный олень!" - подумал я.
- …Суворов. Мне так часто докладывали о твоих успехах, лейтенант, что я волей-неволей заинтересовался тобой и решил устроить личную встречу. Хочешь что сказать мне? Не верю я, что тебе нечего сказать, читал я твою методичку, читал. Очень удивился, но приказал отпечатать и отправить по летным училищам… Ну что стоишь? Садись, вот, рядом с подполковником. Возьмем лейтенанта в свою компанию? - спросил он у присутствующих. Судя по его поведению и координации движений, он был выпивши, не сильно, но все-таки.
- Возьмем, - прогудели они вразнобой. Ага, попробуй откажи командующему. Командиры с интересом разглядывали меня, пока я устраивался за столом. Как только сел, генерал спросил:
- Слушай, а когда ты успел столько самолетов освоить?
Вот это влип! Мысли закрутились в голове с бешеной скоростью…
- Товарищ командующий, не знаю, как это у меня получается. Вот сажусь в самолет и через некоторое время начинаю чувствовать, как и что у него, они ведь почти живые… - ляпнул я первое, что пришло в голову.
- Интересно, - взгляд генерала стал озорным, - а на метле тоже сможешь?
- Тут, товарищ генерал, главное разбег взять побольше.
Окружающие дружно заржали.
"Похоже, пока пронесло", - подумал я, выдохнув с облегчением.
- Так! - Жигарев хлопнул ладонью по столу. - Пошутили и будя. У нас всего два часа до твоего вылета в Москву, лейтенант, так что поторопимся…
Транспортный "Дуглас", на котором мы летели в Москву, монотонно-усыпляюще гудел, но сон ко мне не шел. Я не один был такой бодрствующий, хотя большинство спало, устроившись со всеми возможными удобствами. Вроде Никифорова, который разлегся на мешках с почтой и оглушающе храпел - не спасал даже рев моторов. Не спал еще один пассажир, полковник-танкист с зеленым лицом. Его изрядно укачало.
Прикрыв глаза, я стал вспоминать нашу встречу с генералом Жигаревым.
Вопросы, которые он мне задавал, отнюдь не были праздными, его действительно интересовало, что я скажу, хотя он тщательно скрывал это. Отвечал я после обдумывания, что генералу явно нравилось, так что наш разговор затянулся на все три часа. Вопросы задавал не только Жигарев, но и остальные. По вопросам я понял, что это командиры авиасоединений. Глупо было бы считать, что они обязательно прислушаются к моему мнению, но, думаю, кое-какие мысли все же вложил им в головы.
Я тоже понимал, что разница между нами очень велика, они опытные командиры, я же зеленый лейтенант, которому неожиданно повезло. Отчего, по их мнению, стал писать свои мысли о необходимых действиях авиации в этой войне. Но по мере дальнейшего разговора их мнение обо мне явно менялось. В конце мы уже общались вполне серьезно, они поняли, что я держу тему вполне на уровне, и во многом были со мной согласны.
По мере нашего общения генерал велел называть его Павлом Федоровичем, чтобы я постоянно не вскакивал на его обращение ко мне.
К концу выяснилось, почему я лечу в Москву: к моему удивлению, не для получения наград в Кремле - раскатал губу, как же, а по просьбе отдела пропаганды ЦК ВКП(б). Я должен выступить завтра по всесоюзному радио в Радиокомитете СССР. Оказалось, стране нужны герои, и именно я подходил на эту роль по всем параметрам. Двадцать восемь сбитых, считая Гейдриха. Угон немецких самолетов, уничтожение крупного аэродрома противника, новаторские идеи… Так что по этой причине к Жигареву и обратились нужные товарищи. Дальше уже согласовали с политуправлением ВВС.
Речь моя уже готовилась, так что, по словам Жигарева, мне нужно было просто отбарабанить ее и лететь обратно. Тогда я попросил:
- Товарищ гене… Павел Федорович, разрешите мне задержаться в Москве на несколько дней?
- Что? Почему? - нахмурившись, спросил он.
Я постарался объяснить, чего хочу:
- Товарищ генера… Павел Федорович, вы, наверное, знаете, что я пишу песни, - и после кивка продолжил: - Вот я и хочу зарегистрироваться в авторстве, а то более пятидесяти моих песен уже расползлись по воинским частям.
- Слышал, как же. Мой ординарец очень хорошо поет. Мне про истребителя понравилось, - чуть прижмурив от удовольствия глаза, сказал генерал. - А ты думал, тебя награждать будут?
Я молча кивнул, что тут было сказать.
- Интересовался я на эту тему. Они хотят тебе сразу две звезды вручить. Одновременно. Вот только не знают, что с награждением за сбитого Гейдриха делать. Вроде как третья звезда, так на две уже представлен. Парадокс.
- Товарищ генер… Павел Федорович, а что если… - сделал я паузу, генерал попался на удочку и спросил с легкой улыбкой:
- Что?
- Сирота я, Павел Федорович, может, квартиру в Москве? Чем не награда?
Просьба была наглая, я даже сказал бы, сверхнаглая, но нужно думать о будущем, тем более я коренной москвич и другого места жительства не хотел. В общем, воспользовался ситуацией.
Несколько секунд Жигарев с интересом наблюдал за мной.
- А что? Я сообщу нужным товарищам, пусть думают. Молодец, лейтенант, ловко ты меня под этот разговор подвел, ловко! Да не красней ты так, молодец, одним словом. Хорошо. Даю тебе пять дней отпуску. Делай свои дела. А сейчас спой нам что-нибудь такое… Чтобы до нутра пробирало. Я знаю, у тебя такие есть.
- Марков, инструмент! - крикнул наружу один из полковников.
В избу внесли гитару. Сделав перебор, проверил звучание. Настраивал ее мастер, фальши я не услышал, после чего, на миг замерев, сказал:
- Эту песню я написал за три дня, она обо мне… Нет, она о всех летчиках, кто болеет за небо.
Я - летчик.
Красивая форма, рант голубой,
И даже завидует кто-то порой…
Я - летчик.
И гул от винта мой любимый звук,
А мой самолет - это мой верный друг…
Я - летчик.
Мне хочется в небе бездонном летать,
За это готов я полжизни отдать.
Я - летчик.
Не черту, а небу я душу продал.
Мне кажется, я от рожденья летал.
Я - летчик.Я так это небо безумно люблю,
И мне без него не прожить даже хмурый денечек.
Покойного Нестерова в нем петлю
Сверну от души. Там вираж, бочка, горка…
Я - летчик.
Пускай перегрузка придавит - стерплю,
Но небо родное предать я во век не посмею.
И землю я тоже, конечно, люблю,
Но только когда не по ней, а над нею!
Я - летчик.Темнеет в глазах на крутом вираже
И давит на сердце мне несколько жэ.
Я - летчик.
Комбез весь в поту, можно просто отжать,
И кто вам сказал, что несложно летать?
Я - летчик!
Под крыльями смерть в оправе стальной,
Она поднимается в небо со мной.
Я - летчик!
И чтобы земля вновь не стала гореть,
Я снова и снова, я должен лететь.
Я - летчик!По нити глиссады иду я домой,
А хочется жить где-то здесь, над землей…
Я - летчик…
Жены у меня пока просто нет,
Землянка - мой дом, самолет - кабинет…
Я - летчик…
И снится мне каждую ночь напролет,
Что топливо есть и поднялся налет.
Я - летчик…
К земле меня часто хотят привязать,
Но летчик обязан, он должен летать!
Я - летчик!
Эту песню я пел раза три-четыре. Немного, но голос успел поставить - где грустный, где убеждающий. Судя по тому, как меня слушали, они прониклись.
- М-да… Кхм. Удивил, лейтенант. Я думал, что ты уже не сможешь… а ты смог. Удивил. Много репетировал?
- Только мысленно. Вы первые, кто ее услышали, - честно ответил я, плашмя положив гитару на колени и тихонько перебирая струны.
- Кузнецов, что скажешь, пойдет? - спросил генерал у сидящего комиссара, который устроился на подоконнике и пускал наружу папиросный дым. Он, кстати, не один такой был, с разрешения Жигарева многие курили прямо в избе.
- Хорошая песня. Но в эфир ее нельзя, цензура не пропустит, а на пластинках пойдет на ура, - ответил он, выпустив очередное колечко дыма.
- Жаль, - искренне сказал генерал.
Насколько я понял их разговор, Жигарев хотел, чтобы я спел ее в радиоэфире, комиссар же возразил, что не разрешат. "Я - ЛаГГ-истребитель" они тоже забраковали. Нельзя петь про погибшего летчика. Позитива нет. После некоторых размышлений, показав, что мой репертуар они знают неплохо, решили остановиться на "Первым делом самолеты, ну а девушки потом". Конечно, это только их мнение, решать будут в Москве.
Через полчаса мы с Никифоровым, которого отправили вместе со мной, и еще с пятью пассажирами транспортного "Дугласа" на закате вылетели в Москву.
- Подлетаем! - услышал я вопль в ухо от сидящего на жесткой лавке соседа, военинтенданта с толстым портфелем в крепко сжатой руке.
"Заснул все-таки!" - подумал я и потянулся.
Посмотрев в иллюминатор, не увидел ничего - все окутывала темнота. Время прилета, по моим прикидкам, было около часа ночи. В салоне царила такая же темень, так что возможности посмотреть на часы, проверить, угадал ли, не было.
Постоянно накатывала невесомость, из-за которой страдал тот полковник - я не видел, но слышать слышал. Хорошо, что кто-то из экипажа догадался дать ему ведро, а не то пришлось бы отмывать салон.
Легкий толчок известил, что посадка прошла успешно. Ревя моторами, мы катились по ночному аэродрому. Кое-где посверкивали посадочные огни, которые прямо на глазах гасли, остался только один, именно к нему двигался наш самолет.
Высадка прошла довольно быстро и деловито. Два человека, что нам подали трап, разбили пассажиров на две команды и показали, куда идти. Одна группа - это мы с Никифоровым, другая - все остальные. У диспетчерской уже ждала черная "эмка". Цвета я, понятное дело, не разглядел, ночь все-таки, да и на аэродроме жестко соблюдали режим светомаскировки, просто предположил.
- Старший лейтенант госбезопасности Никифоров, лейтенант Суворов? - спросил водитель, стоявший у двери.
- Да, это мы, - ответил особист.
- Попрошу предъявить документы, - велел водитель.
"Строго тут у них!" - подумал я, тоже протягивая удостоверение.
Мазнув по моему лицу лучом фонарика, водитель спросил:
- Ваши вещи?
- У нас нет вещей, - коротко ответил Никифоров.
- Тогда попрошу в машину.
Ехали мы где-то около часу, за окном ничего интересного. То есть та же темнота, и только редкие патрули мелькали в свете притушенных фар.
- Приехали, товарищи командиры. Комната для вас уже забронирована. В десять утра за вами приедут, так что ожидайте.
Мы вышли из машины и направились к затемненному входу в какое-то большое здание.
Никифоров действовал уверенно. Подойдя, он попытался открыть дверь, но, поняв, что она закрыта, стал бухать в нее кулаком, пока она не приоткрылась и не выглянул мужчина в полувоенном френче с фонариком в руке.
Осветив нас, он спросил:
- Никифоров и Суворов?
- Это мы, - ответил особист.
- Прошу за мной.
Мы быстро зарегистрировались и в сопровождении мужчины, оказавшимся портье, направились на третий этаж, где находилась наша комната.
Быстренько скинув новенькую форму, что мне выдали вместо старой, изгаженной при побеге от немецких диверсантов, я пошел умываться, пока Никифоров, закрыв тяжелые портьеры, осматривался, используя пару свечек.
- Даже горячая есть! - сказал я, выходя.
- Да? - удивился особист и тоже прошел в ванную.
Точно не помню, существовали ли в то время, то есть в теперешнее, комнаты с ваннами. Наш номер хоть и был двухместный, но санузел имел имел. Генеральский, что ли?