– А так и сказывает: в стародавнии времена, грит, одне смерды по лесам сидели, ни князей, ни воев не было вовсе. После такo им скучно стало, и выбрали они старшинку над собой князем, а сынов и зятьев его – воями! От них-то и пошли мы да князи. Во дурак-то, а?
– Чо, так и сказывал?
– Ну. Вот тот, курносый. Говорит-то странно, но разуметь можно.
Покачал головой Свен, подбородок на кулак опер и задумался. Молчат все: ждут, когда старшoй слово скажет. В землянке уж холодно стало – в очаг и подложить-то некому: Ганька под лежак заполз, а дед Пеха и пальцем шевельнуть боится. Дивно Люте: не смеется Свен! Он уж и сам заговорить собрался, но воевода молвил:
– Негоже те, Лютя, над словом дурным потешаться. Не под Перуновой ли клятвой ходишь? Иль не учили тя в отроках-то? Все б те на коне скакать да мечом махать! Аль с младых ногтей не ведаешь, как мир сей стоит?
– То ведаю… Перун-то – наш батюшка – да со Велесом мир сей устроили: землю поклали, воду пустили, леса насадили…
– Перун се содеял, а Велес под рукой его был! И Святовит, и Сварог с сынами, и Стрибог – все под рукой его ходят. Земля ж, дабы впyсте не быть, породила зверей и птиц вольных, что от дерев да травы кормятся. И колос хлебный родила, и смердов. Оттого и зовут ее смерды "Мать-Сыра-Земля". С тех пор давних и стоит лад средь богов: кто за небом да солнцем смотрит, кто дождь да ветер блюдет, а Триглав, тот, вестимо, годом вертит. А како умножились земные-то чада, сотворил Перун князей с воями, чтоб блюсти их под рукой его. Оттого и зовем мы его "Перун-батюшка". Лад тот любому ведом – и младому, и старцу. А бродяжка сей – примак Пехов – коли сказывает супротив, либо умом повредился, либо по злобe честь батюшки рушит. Се мы поправить должны: как тын вкруг селища закончим, да кумир Перунов на бугре утвердим, по обычаю содеем мы праздник немалый. Дары-жертвы приносить надо будет, и бродяжка сей весьма к месту придется.
– Э, Свен! Почто ждать-то? Или даров без того не соберем? Давай ща примаков упокоим: один лад Перунов хулит, другой чары творит! И мальчонку паскудного с ними до кучи!
– Дался те мальчонка! Сыскался, что ль?
– Сыскался-таки! Томно мне, Свен: не естся, не пьется, не спится, не е… мне, покуда жив гаденыш. Запнул он меня, в набеге запнул!
– Да, се – примета дурная. То-то зрю я: извелся ты, с лица даже спал.
– О чем и речь веду, Свен!
– Речь сию слыхал я не раз. Про другое думаю, паря…
– Про чо другое-то?!
– А и то… Зрю я: шибко гордый ты стал, о себе много мнишь. Оттого, может, и порча на тя нашла? Не по Перуновой ли воле томят тя бесы, а?
– Да ты чо, Свен?! Да я!.. Да как же?!
– Не вякай, а слушай лучше: коли вой ты княжий, под Перуновой клятвой живущий, не дoлжно ль те волю княжью пред всего блюсти?
– Ну, дoлжно…
– То-то. А ты чо творишь? Не ты ли, пока Рутич со дружиной тут были, свару затеял? Баб те мало?!
– Так ведь я первый на нее глаз положил! Чо они полезли-то? Ну и дал: тому в глаз, тому в дых!
– Дал он… Кабы я не поспел ко времени, кабы девку ту не прирезал, вы бы уж посеклись до смерти. Или нет?
– Посеклись бы. А чо они?!
– Чо, чо… А чо Рутич-князь нам повелел? Иль запамятовал?
– Ну, тын-огорожу строить велено.
– Тын строить и избу дружинную ладить. Вот и твори, что велено! Тя послали мужиков с Нижней Онжи пригнать, так ты, пока вел, кого до смерти забил, а кого калекой оставил. Кто работать-то будет? Твои ли се смерды? Или ты князь?
– Ну… эта… А чо они?! Чо они бредут нога за ногу? Все одно зимой передохнут: припаса-то и нам еле хватит.
– Вот и грю: много мнишь о себе, паря! Твово ль се ума? Сладят мужики тын, потом хоть секи их, хоть в горшке вари. Да и то с оглядкой: было б кому по весне пожоги творить.
– Небось, отсеются, коли будет чем!
– А ныне? Того гляди, снег упадет, а изба дружинная не чинена, а тына и половина не стоит! Как зимовать будем?
– А чо они?!
– А и то: за смердом глаз да глаз нужен. Нешто он без кнута работать будет?
– Знамо, не будет. Так и стараюсь я: вторую плеть уж измочалил!
– То-то, что измочалил! Не ты ль ныне двух мужиков так упорол, что бабы их на руках до лежанок несли? Завтра, поди, они и не встанут вовсе!
– Я им не встану! На своих же кишках на тын подвешу, чтоб другим неповадно было! Они ж за день, считай, три кола врыли!
– Подвесит он… Тогда они и двух-то кольев за день не вроют. Нешто можно смердов без догляда пускать? Ты их на работу выгнал, а сам в избу и дрыхнуть до вечера!
– Так что ж мне, весь день возле них торчать?!
– А как ты хотел? Сполняй волю княжью! Мужиков-то калечить и дурак может, а ты работать заставь. Я-то в лесу их блюду – не скучаю. А теперь ты что затеял?! Примак-бродяжка, ясно дело, и не смерд даже, однако ж работает! Се примаки, считай, за пятерых топорами машут, а ты им кровь пускать? Потерпишь покеда! Перечить стал больно много!
– Да я ничо, Свен! Тока… Тока томно мне! Может, скажешь бабам, чтоб бражку поставили?
– Я те поставлю! Потому и томно те, что по ночам бродишь да сказки богохульные слушаешь. Спать ступай и не вякай!
– Ну… я…
– Хоть "ну", хоть "гну" – в избу ступай! Зoря уж скоро. И молодых, смотри, до утра не трогай – замордовал совсем отроков. А я тута побуду – с примаками-волхвами без тебя разберусь!
– Ну, эта… Мальчонку бы, а?
– Ступай с глаз долой!!
– Иду, Свен, иду! А скажи тока… Давно маюсь: что ж ты с Домлатом-князем не поделил? Почто увел дружину свою? На смерть-погибель повел нас – почто?
– Твоего ль ума дело? Сказано: ступай!
Вздохнул Лютя, с лежака встал и, как был согнувшись, к двери пробираться начал. У входа сaмого разогнулся малость, повернулся, на Свена глянул. Странно, нехорошо как-то глянул, да и вышел в промозглую ночь.
Передернул воевода плечами – зябко что-то:
– Эй, хозяин! Как тя там?.. Не помер еще со страху-то? Подтопи очаг – гость у тебя! Али нечем?
Зашебуршился дед Пеха: к очагу подполз, горшок опрокинутый вынул, в угли дуть начал – вся землянка в дыму!
– Ну, старый! Верно слово: заставь дурака богу молиться! А вы чо молчите, бродяжки? Который волхв-то? Один был колдун тута – дед Пеха; теперь два, значит, стало. Не много ль?
Николаю очень хотелось сказать что-нибудь "приятное" воеводе, но он крепился, рассчитывая на Вар-ка. Тот же молчал, потому что понимал ситуацию гораздо лучше напарника и, может быть, именно поэтому не мог ни на что решиться: "Свен – предводитель вольной дружины – ушел вместе со своими людьми от князя, которому служил много лет. Что за приключения они пережили раньше, неизвестно, но закончилось все разграблением соседней деревни, погоней и "боестолкновением" с воинами местного владыки. В результате из дружины Свена в живых остался только Лютя. Наверное, они продемонстрировали такие чудеса доблести и героизма, что князь Рутич принял их к себе на службу. Почему-то он так доверился новичкам, что оставил их охранять сразу две свои деревни, в том числе ту, которую они же недавно и грабили. Можно, правда, предположить, что для дружинников эта работа настолько непрестижна, что других желающих просто не нашлось. При всем том совершенно непонятно, что и от кого может охранять такой гарнизон, даже усиленный двумя молодыми воинами.
То, что они творят над крестьянами, вполне можно обозначить словом "беспредел". Обозначить-то можно, но это не будет верно, потому что смерды, похоже, не видят тут никакого отклонения от нормы – многовековой, наверное, нормы! Что можно сделать в такой ситуации? Да, пожалуй, и ничего! Нужно попытаться только спасти себя… и Николая, конечно. А мальчишку – Ганьку конопатого? Пацан, похоже, обречен: даже свои не хотят его прятать. Наверное, они считают его как бы живым мертвецом.
Тут, в Верхней Онже, похоже, живут то ли три, то ли пять больших неразделенных семейств. Во всяком случае, местных дедов-старшинок человек пять, но авторитет у всех разный, и кто главнее, пока не ясно. С Нижней Онжи пригнали еще смердов для ускоренного строительства забора вокруг деревни. Они пришли со своим старейшиной, хотя мужик этот не очень и старый. Местные его авторитет признают и, похоже, ставят довольно высоко. Все эти старшинки как-то подозрительно переглядываются и шушукаются, таясь от дружинников. Может быть, у них так принято?
По первым впечатлениям устройство этого общества вполне архаично: демократией и не пахнет, младший во власти старшего, и все во власти деда; женщина здесь не человек, но, кажется, какую-то ценность все-таки представляет. К чужакам относятся с брезгливой опаской: и принимать неохота (ни к чему нам!), и прогнать боязно (не навели б порчу). Вот и пристроили жить к одинокому деду, который пережил почему-то свое семейство. Авторитет у деда Пеха невелик, но он есть и держится, похоже, на том, что старик совершает какие-то обряды или хранит тайны, за что другие не берутся. Все это, конечно, интересно, но сейчас – не главное.
Старый воевода Свен… Впрочем, если его подкормить, помыть и постричь, то может оказаться, что он не старше нас с Колей. Волевой дядя – умеет держать "каменное лицо" и не выпускать эмоции наружу. Понимать его трудно, но можно. Кажется, Колину байку об эволюционном происхождении военной аристократии он слушал с интересом. И с трудом удержался от уточняющих вопросов – прикусил, так сказать, язык. А вот собственную – единственно верную – сказку о сотворении мира Свен рассказывал как-то вяло. Сделал-то он все правильно: и голосом сыграл, и глазом сверкнул, и брови нахмурил, только… Только сам он, похоже, о чем-то другом думал.
Потом Свен устроил разборку с Лютей. Стал ему пенять и жизни учить. По правилам "хорошего тона" этого делать при посторонних не стоило, но, может быть, здесь другие правила? Или… Или они считают себя на недосягаемой высоте, или (увы!) полагают присутствующих уже почти мертвыми?
Зачем же воевода остался в землянке? Что он хочет услышать? Кажется, без Люти Свен слегка расслабился, стал более доступен. Попробовать поколдовать? А под какой текст? Только бы Коля не влез!"
– Ну! Чо ж молчите, бродяжки? Али сказок жалко?
"Все, надо говорить. Если начнет злиться, его будет не пробить", – принял решение Вар-ка и начал:
– Давно мы бредем по земле, и видали мы всяко. Велик мир под рукою Божьей, и много в нем дивного всякого. Страны есть, где зимы не бывает, а есть края, где длится она от века. Видел я землю, где сколько ден ни иди – ни дерева, ни куста не видать, лишь песок да каменья. А бывал и в краях, где леса такие, что и шагу не ступить, а дерева там растут – впятером не охватные…
Вар-ка говорил и всматривался в слушателя: "Никакой мимики на лице воеводы в полутьме не разглядеть, да и нет ее, наверное. Ну, разве что усами шевельнет. Для нормального воздействия нужен диалог, а географическая экзотика Свена не особо забирает, хотя слушает явно с интересом. Едем дальше".
– А есть страна немалая, что нaполдень далече лежит. И живет в той стране народ праведный. Того сам не зрил я, да верно сказывают: пришел к народу тому бог как есть – сам. Много дивились они, в страхе будучи…
– Хорс, поди? Иль Дажбог?
– Ты слушай, воевода, да на ус мотай, коль охота. Се – сказка верная: пришел бог в столпе огненном да в громе небесном.
– Неужто Перун сам?!
– От громов тех затряслись горы, и солнце померкло; как весной забурлили все реки, а трава полегла, дерева заголились, звери-птицы разбежались да спрятались. В страхе пали люди на землю и вопросили с плачем великим: "Кто ты, всемогущий? За что наказуешь нас? Чем призвали мы гнев твой?"
И ответ им был дан из столпа огненного: "Я – бог отцов и дедов ваших от сотворения мира. Се же – не гнев мой, но явление вам. Гнев же мой сокрушит все живое, лишь каменья да пепел оставит он в мире пустом!"
Того пуще возрыдали люди, руки воздели и вновь вопросили: "Знаем мы богов наших и от веку верно служим им: жертвы-подарки приносим и хвалу воспеваем Святовиту грозному да Сварогу со Сварожичи, Дажбогу, Стрибогу да Велесу, почитаем мы Мокошь и Рода, да Троевиту дары возлагаем по ликам его оборота: и Яровиту тощему, и Поревиту жаркому, да Руевиту обильному. А пуще того почитаем мы Перуна-батюшку: ко дубам его приносим мы щедро быков да козлов, да медведей лесных, да кyров не считано. Реки́ же нам имя твое, боже могучий. Не ты ли он есть?"
Громом великим да молнией отвечено им: "Я – творец и владыка мира сего. Был я всегда и пребуду. Без меня и помимо меня нет ничего. Непроизносимо имя мое, и лик мой незрим. Истуканы же деревянны да каменны, что за богов вы чтите, – то игрушки дитячьи, то забавы чад неразумных".
От слов тех в смятенье пришел народ праведный: "Как же почитать нам тебя, боже великий, ни имени не ведая, ни лика не зря? Кому принесем мы дары, кого восславим?"
"Что мне дары ваши? – вещал им глас небесный. – Что восхваление ваше мне, творцу мира сего? Возлюбил я вас, как отец своих чад неразумных, что наказует сурово да много и милует по младости их. Не нужны мне жертвы ваши, а желаю, чтоб блюли вы законы мои!"
"Для нас ли законы те, господи?"
"Все – люди, все – чада мои по подобию моему сотворенные: и смерды, и вои, и князи могучие. Вас же, в стране сей живущих, избрал я по воле своей, дабы несли вы всем прочим свет правды моей. Ибо грешник не ведающий, во тьме живущий, прощен может быть, но познавший и отвергший повеленье мое пусть не ищет милости: не спасут его и жертвы великие…"
Вар-ка говорил и никак не мог уловить ответную эмоциональную волну слушателя. Такое бывает, хоть и не часто: это когда собеседник "туп, как дерево" или когда насторожен и внутренне закрыт. Воевода же думает о чем-то своем, и к этому своему как бы "примеряет" услышанное.
– И что ж за законы? Ведаешь ли?
– На что они те, Свен? То ж в дальнем краю содеялось, и не вчера было – много раньше. Может, и врут про то…
– Ты, бродяжка, тень на плетень не наводи-ка! Не баб развлекаешь за горбушку прелую. Верно зрю я: не один год ты по земле бродишь и языком поганым богов хулишь да кумиры ругаешь!
– Да не ругаю я никого!
– Не глухой, поди… Тока не внятно мне: почто ж ты живой-та? Почто Перун да Велес гадость таку пред лицом своим терпят? Иль сила бесовская бережет тя? Иль…
– Ну-у, Свен… Давай послед судить: нешто от Перунова гнева убережет какой бес? Он же самый сильный да главный! Далее: от богов я не прячусь, меча не ношу, но и хлеба не сею, а все живой – не голодный. Значит, не гневлю я их!
– Се мы после спытаем. Сказывай про законы те, что рек бог безымянный. Поди, не запамятовал!
– Воля твоя, вой княжий. По первости, велено чтить отца своего и мать свою.
– И мать?! Се дивно…
– Еще сказано: не красть и не желать ни жены ближнего своего, ни припасу ближнего своего.
– Се верно: так от веку ведется!
– М-м-да… Невнятно только: ближний-то кто, а?
– Иль глупoй? Ближние – дружина да князь. Далее сказывай!
– М-м-м… Живота лишать не велено…
– Что-о?!
– …сверх меры.
– И какая ж та мера?
Николай пихнул Вар-ка локтем, но промолчал. Тот на него не оглянулся, вздохнул и ответил:
– Око за око, зуб за зуб – более не велено.
– Да как же такое творить-то?! А сеча ежели?
Вот теперь, кажется, Свен раскрылся, и Вар-ка почувствовал контакт с собеседником. Дальше можно было "вдавливать" смысл непосредственно в его сознание, не особо следя за произносимым текстом:
– Свен, ведь все это – слова Бога, и их трудно понять сразу. Над ними много лет думали мудрецы, они многое поняли и объяснили людям. Понимаешь, Он ведь создал все и всех, Он каждой твари определил ее место. Он поставил человека над всеми зверями и растениями и разрешил ему использовать их для своей жизни. А людей Он создал всех одинаковыми, Он всех нас любит и не хочет, чтобы мы вредили друг другу. Мы же все время делимся на больших и малых, сильных и слабых и утесняем друг друга.
– Так от веку ведется! Нешто князь и челядин али смерд – одно и то ж?! Али меря да чудь поганая? У них, к слову, две руки, две ноги и башка сверху, а живут-то зверинским образом: Чампасу да Шайтану молятся!
– Ты не понял, Свен! Это нам все кажутся разными. Понимаешь, НАМ! А для Бога и могучий князь, и лесной охотник-меря – дети малые, ЕГО дети! Конечно, для тебя все это ново и странно, но ты пойми, что это люди сами придумали себе правила жизни, чтобы кто посильней мог спокойно бить слабого и отнимать у него сладкий кусок.
– Почто ж владыка терпит тако?
– Потому и терпит, что любит нас. Он даже дозволяет людям поклоняться разным богам – добрым и злым, и терпеливо ждет, пока чада подрастут и поймут, кто в мире настоящий хозяин…
Вар-ка говорил еще долго, пытаясь затолкать в мозги старого бандита хоть какие-то азы гуманизма. Ощущение, будто что-то получается, быстро прошло, зато появилось другое: "Врет! Да-да, врет и притворяется! Похоже, этот сюжет ему давно знаком, но откуда?!"
Поскольку говорить что-то все-таки было надо, Вар-ка затеял импровизацию на тему Всемирного потопа. Свен до конца не дослушал – поднялся и начал пробираться к выходу. Пожелать хозяевам спокойной ночи он, конечно, не удосужился.
Как только шаги незваного гостя затихли, из-под лежака выполз Ганька с перемазанным лицом и распухшим ухом. Дед Пеха опустился на колени в углу возле своих деревянных чуров и стал что-то бормотать, время от времени косясь на примаков. Вар-ка устало откинулся к холодным бревнам стены:
– Ты чего пихаешься, Коля? Работать только мешаешь!
– А почему ты не сказал, что убивать людей вообще нельзя, что это – грех!
– Ох-хо-хо-оо… Еще и тебе объяснять? Ты сам-то читал эту вашу книгу, которая Библией называется?
– Ну… так, мeльком.
– Во-во, и я тоже. Мы сюда что, проповедовать пришли? Переводить волков на растительную диету? Они же сдохнут раньше, чем станут травоядными!
– И все равно я не пойму, почему нельзя повязать этих отморозков. Если смерды боятся, то давай мы сами. Ведь справимся? А вину, в случае чего, на себя возьмем, и местным ничего не будет.
– Коля, Коля… Опять ты пытаешься судить один мир по законам другого, мерить все своими мерками, которые тут ни к чему не подходят. Это общество живет так, наверное, давно. И отношения здесь именно такие, а не другие уж, конечно, не случайно. Мы еще и не разобрались толком, а ты уже предлагаешь активное вмешательство. Может, смерды и не боятся вовсе? Может, они считают, что все так и должно быть?
– Но надо же что-то делать!!
– Надо? Я скажу, что нам надо: во-первых, не дать себя убить, а во– вторых, не наделать беды окружающим.
– И поэтому ты стал травить про явление бога и десять заповедей?
– Это ты сам начал нести всякую чушь, а мне пришлось выкручиваться. Ситуация же была предельно простая: надо было как-то отвлечь этого Лютю, не дать ему зарезать Ганьку. А что получилось? Пацан-то пока жив, а насчет нас с тобой возникают очень сильные опасения. И вообще, Коля, я уже отрубаюсь: столько сил потратил на этого… и без толку, кажется…