- О да, Старший Жрец! То, что я рассказал, не вызвало твоего гнева. Значит, я могу действовать дальше.
- Ты хочешь рассказать ему все?
- О да! Я расскажу ему все. Он поймет и с радостью пойдет к ней!
- Но он же дикарь!
- Он умен, Старший Жрец.
Ночь и день - это понятия для мира, где есть солнце. Там, где его нет, они бессмысленны. Часы, вопреки всему, работали, но Николай смотрел на них все реже и реже. Зачем? Здесь некуда спешить, здесь нельзя никуда опоздать.
Они просыпались на коровьих шкурах в низком широком зале, где никогда не гаснут факелы. Их будили маленькие бритые наголо женщины. Они приносили еду - большие плоские блюда с вареным мясом. Его нужно есть руками, а бульон хлебать подобием глиняной ложки или черпака. Женщины улыбались приветливо, а мяса было вволю. В первые дни Николай ел очень много и даже стеснялся этого. Но женщины улыбались и приносили еще. Наверное, он им нравился - такой большой и сильный по сравнению с окружающими. Его аппетит, кажется, их забавлял: сколько же может съесть этот дикий человек и не лопнуть? Впрочем, эффект хронического голода на мясе был Николаю известен по прежнему опыту: когда с обычного рациона переходишь на чисто белковое питание, первое время есть хочется постоянно, но это быстро проходит. Ни компота, ни чаю здесь не полагалось - только вода.
Потом все дружно шли в забой, в смысле - на работу. Николаю понадобилось не меньше пяти спусков, чтобы хоть как-то разобраться в здешней организации труда. За исключением зала наверху, он все время видел, да и то в полумраке, очень ограниченное пространство, а рядом находилось не более двух-трех человек. Общий же смысл жизни этого подземного муравейника он понял почти сразу - добыча медной руды! Когда-то давно по трещинам в породе сочились растворы, которые оставили после себя участки, обогащенные минералами меди. Большинство их названий Николай уже не помнил, да и трудно было что-либо разглядеть при таком свете. Уверенно он определил только малахит, встречающийся в виде мелких почек и натеков.
Одинаковые на первый взгляд коротышки-гномы были четко разделены на своеобразные касты по специальности. Так, например, те, кто занимался проходкой тоннелей-штолен, никогда не утруждали себя проблемой вынутой породы. Для этого существовали другие группы: породу вручную сортировали и загружали в кожаные короба носильщиков. Каждому доставалась порция килограммов 10-15, не более. Вероятно, пустая и обогащенная порода относились в разные места, но куда - Николай не знал. Сам он, кажется, оказался причисленным к касте тех, кто добивал руду - именно руду, а не пустую породу. Сами себя эти люди называли Добывающими.
Когда он первый раз вместе со всеми спустился в рабочую зону, ему предложили уже знакомый костяной клин и короткую каменную кувалду. Где именно надо работать, ему не показали, и он, взяв плошку с закрепленным фитилем, стал осматривать стены узкого штрека. Одна из трещин показалась ему перспективной, и он стал ее расширять при помощи клина. Оказалось, что он угадал: в глубине было гнездо или пятно песчаника, насыщенного зелеными минералами меди. Николай начал вываливать эту зеленую дробленку на пол и через некоторое время услышал позади себя одобрительный гомон. Вскоре возле него уже сидели два "подсобника" - с коробом и лопатой. В конце концов Николай расковырял довольно приличную нишу, и дальше работать стало неудобно - нужно было переходить на разборку вмещающей породы, чтобы обеспечить доступ к остаткам руды в гнезде. Как только на пол упали первые глыбы пустого песчаника, коротышки вновь загомонили. Знаками они объяснили:
- Это должен делать не ты.
- А я что? - удивился Николай.
- Что хочешь и где хочешь! - ответили ему.
Николай пожал плечами, подобрал свой инструмент и стал искать новое перспективное место. "Дня" через два он опять забрел в знакомый штрек: весь участок стены, из которой он выколупывал руду, был снят сверху донизу, но пятно зеленой дробленки никто не тронул - похоже, оставили специально для него.
Часы свои Николай в конце концов раздавил прямо в кармане. Последнее, что он смог установить с их помощью, это продолжительность рабочей смены; не менее десяти часов, но не более двенадцати. Ни перекуров, ни перерыва на обед не предусмотрено; нет, правда, и гонки - копайся себе потихоньку.
Кто и как подает сигнал к окончанию работы, Николай так и не понял. Просто наступал момент, когда коротышки начинали переговариваться более оживленно, а потом потихоньку стягиваться к наклонному тоннелю, ведущему вверх. По дороге вдоль стен складывались инструменты. В одном из коридоров, например, выстраивался длинный ряд кожаных коробов для переноски породы, а напротив такой же ряд костяных совков-лопаток грузчиков. Кувалду и клин Николай оставлял в общей кладке и в следующий раз брал не свой вчерашний инструмент, а первый попавшийся - и никто не возражал.
Они шли по наклонному тоннелю, поднимаясь все выше и выше. Николай видел только сутулые спины двух-трех идущих впереди коротышек и был занят в основном тем, что подныривал под выступы свода" чтобы не стукнуться головой, - его рост, невеликий в родном мире, здесь был явно чрезмерным. На одной из развилок их встретил человечек в знакомом кожаном балахоне. Когда Николай поравнялся с ним, человечек тронул его за плечо и молча указал на правый тоннель. Туда сворачивали немногие, и Николай последовал за ними.
Постепенно воздух стал влажным и теплым. Под догами захлюпало, возник и окреп целый букет новых запахов, среди которых доминировал, пожалуй, запах сероводорода, который трудно с чем-то спутать. За очередным поворотом Николай чуть не наступил в большую корытообразную лужу, в которой с блаженной улыбкой лежал совершенно голый коротышка. Метров через пять обнаружилось еще одно занятое корыто, потом еще одно. У первого же пустого корыта шедший впереди человечек остановился и стал развязывать ремни на сапогах. По всей видимости, следующая свободная ниша предназначалась ему, Николаю.
Для рук вода показалась горячей, а для тела - в самый раз. Николай вытянулся, позволяя воде течь через грудь, и попытался расслабиться.
Он лежал и смотрел на низкий потолок до тех пор, пока не послышались тихие шлепки босых ног и приглушенный говор. Женщины шли вереницей по коридору. Они были обнажены, острижены "под ноль" и очень похожи друг на друга - маленькие и крепкие. Та, что залезла в ванну к Николаю, вряд ли переросла сто сорок сантиметров, а ее груди напоминали слегка спущенные теннисные мячики. Ей хватило нескольких движений руками, чтобы у Николая научный интерес к происходящему сменился совсем другим интересом. Довольно воркуя, женщина заинтересованно и нежно, как большую ценность, ощупала восставшую плоть и, пристроившись сверху, медленно, как будто боялась сломать, ввела ее в себя.
Его, конечно, надолго не хватило. Женщина блаженно застонала и легла ему на грудь. Она что-то лопотала некоторое время, а потом выбралась из воды и ушла. Николай собрался уже вылезать из каменной ванны, когда появилась другая. Ее бедра были чуть шире, а грудь крупнее. Процесс повторился, хотя, конечно, был более длительным. Когда ушла и она, Николай решил немного понежиться в одиночестве, может быть, даже вздремнуть… Ему не дали: вместе с ним в теплом корыте оказалось сразу две женщины - тонкая хрупкая девочка с едва наметившейся грудью и вполне зрелая матрона с развитыми бедрами и бюстом. Они занялись Николаем в четыре руки и четыре ноги. Похоже, предшествующее было лишь разминкой! Та, что постарше, обнаружила удивительное знание мужских эрогенных зон, даже тех, о которых Николай и не подозревал. А молодая от нее не отставала…
Когда и они ушли, вылезать из воды уже не было ни сил, ни желания. Он чувствовал себя пустым и выжатым, словно тюбик из-под зубной пасты.
Видимо, он задремал, голова сползла слишком низко, и вода попала в нос. Николай закашлялся и открыл глаза. Перед ним на коленях стояла очередная голышка и протягивала на узкой ладони маленький серый шарик. Николай потянулся губами и проглотил его. В желудке возникло приятное слабое жжение. Еще пара минут, и мокрый полутемный тоннель стал высоким и светлым, а женщина перед ним - невероятно, ослепительно красивой! И он хотел ее, хотел так, что аж ломило в мошонке: "Иди, иди скорее ко мне, милая!.."
В конце концов он вернулся в жилое помещение и долго мотался по огромному светлому залу, где на полу на мягких шкурах занимались любовью маленькие мужчины и женщины. Николай с наслаждением вдыхал запах факельной гари, пота, мужских и женских выделений. Он жевал тонкие, почти прозрачные ленты полусырого мяса, пил теплую солоноватую воду, снова ходил. Ему улыбались, и он улыбался в ответ. Потом он уснул на свободном месте у стены и видел теплые, бессмысленные и радостные сны.
Когда он проснулся, голова была пустой и легкой, очень хотелось есть. Николай долго и обстоятельно набивал желудок мясом, а потом пошел вместе со всеми вниз. Там он взял инструменты и стал искать подходящее место. По окончании "рабочего дня" на пути в жилой зал он увидел на знакомой развилке все того же кожаного человечка. Николай встретился с ним глазами, кивнул и свернул в правый тоннель. Все повторилось.
И повторялось снова и снова… Николай даже не заметил, когда начал понимать их речь и пытаться говорить сам. Скорее всего это сработал лингвотренинг Вар-ка - что-то в подсознании включилось само.
Нет, он сдался не сразу! Какое-то время он еще анализировал окружающий мир, пытался понять свое место в нем. Так, например, выяснилось, что теплые ванны после работы положены не всем, а только тем, кто занят рудными гнездами, - простые проходчики, носильщики и грузчики в правый тоннель не сворачивают. В большом зале вместе с ним спят и едят только проходчики и добытчики, а остальные занимаются этим где-то в другом месте. Кроме одежды, личного имущества ни у кого нет. Сломанную кувалду или клин можно бросить, а взамен взять новые на том же месте у подъема - там всегда лежат исправные, а поломанные заберут носильщики.
Однажды Николай обнаружил себя стоящим в углу жилого зала возле входа в наклонный тоннель, идущий вверх. По его представлениям, помещение находилось где-то рядом с поверхностью, однако ни света, ни движения воздуха по проходу не наблюдалось, а на ступеньках-лунках лежал толстый слой пыли. Ему показалось это смешным: надо же, такая большая дыра, такие удобные ступеньки, и никто ими не пользуется! Он обратился к людям:
- Почему туда никто не ходит?
- Зачем? Там же ничего нет! - ответили ему с удивлением.
Это развеселило его еще больше, и, выдернув из стены факел, он начал подниматься по проходу.
Тоннель располагался под углом градусов 45-50 и быстро сужался, как будто идешь внутри бутылки, приближаясь к горлышку. "Может, тут и пробка есть?" - хихикнул Николай.
Удивительно, но пробка оказалась на месте - круглый щит из связанных ремнями деревяшек.
- Гы-ы! Я вылезу, как Хоттабыч из бутылки! - пьяно замычал Николай и потрогал подбородок: борода была, но довольно короткая - до Хоттабыча далеко. Он подобрался поближе, уперся в крышку спиной и попытался разогнуть ноги, но ничего не получилось.
- Гы-ы, не открывается! - удивился он. - Но я хочу, как Хоттабыч!!
Он уперся всей силой своей невменяемости, и крышка приподнялась, сдвинулась. В лицо плеснуло холодным свежим воздухом.
- Я джинн! Я джинн - великий и ужасный!! - Николай переступил в следующую лунку и рывком протиснулся в щель.
Дикая боль резанула по глазам. Он вскинул руки к лицу и заклинился локтями между крышкой и краем отверстия. И слава Богу, иначе лететь бы ему вниз все восемь или десять пройденных метров!
Ему повезло: на поверхности был то ли вечер, то ли утро, и небо затянуто тучами. Будь здесь солнце, он бы, наверное, просто ослеп - сжег сетчатку глаз, беззащитно подставленную свету предельно расширенными зрачками. Кажется, вся сила наркотика, гуляющего в крови, ушла на подавление боли, и в голове просветлело: "Я на поверхности. Надо ждать, пока привыкнут глаза, надо ждать…"
Он несколько раз пытался смотреть и тут же снова зажимал глаза ладонями. Он отчаялся и замерз, но, чтобы уйти вниз, нужно было отодвинуть крышку, а для этого убрать от лица руки. В конце концов то ли зрачки сузились до нужных размеров, то ли просто наступили сумерки, но Николай смог открыть глаза.
Он открыл глаза и увидел, что здесь действительно ничего нет. Совсем ничего! Он торчит, как надгробный обелиск, посреди присыпанной снегом равнины под низким пасмурным небом.
Снег не образует сплошного покрова, из мелкого щебни поверхности кое-где торчат жидкие пучки засохшей травы. Горизонт во все стороны открыт, как бывает, когда находишься на возвышенности, а не во впадине. Зима и пустыня…
Где же? Где?! А вон там! Только в одном месте линия горизонта становится зубчатой - горы. Далекие, покрытые снегом горы.
Николаю стало невыносимо тоскливо, горько и обидно. Он отступил вниз, пригнулся, приподнял плечами крышку и поставил ее на место. Факел потух, и двигаться пришлось ощупью - спускаться в теплый, вонючий и такой… уютный мирок.
Потом ему несколько раз приходила мысль, что если запастись едой и одеждой, то…
- Остановись, Большой!
- ?
- Ты больше не пойдешь туда.
- Почему?
- Ты пойдешь со мной. Такова воля Зеленой Богини.
- Но!..
- Такова воля!
Николай уже давно забыл, что такое собственная воля, что можно не соглашаться и как-то влиять на обстоятельства. Он просто покорно побрел за кожаным коротышкой.
Они шли очень долго, и Николаю в конце концов стало скучно. Они остановились у небольшой круглой дыры, ведущей вниз. Там было довольно светло, и кожаный велел Николаю спускаться первым. Сам он за ним почему-то не последовал. Вскоре за спиной послышался шорох и скрежет - входное отверстие оказалось закрыто деревянным щитом.
Николай спустился на дно каменного мешка и огляделся: "Похоже на чье-то жилье: на полу несколько смятых шкур, низкое каменное корыто, в которое откуда-то сверху капает вода и переливается через край, в стороне у стены выдолблена яма - сортир, что ли? Странно…"
Сначала страха не было, только удивление: а где же теплая вода, ласковые руки, маленький серый шарик на узкой ладони? Потом в размякшее сознание стал пробиваться смысл всего этого: и ямы-туалета и светильника с запасом жира на много циклов, и корыта с водой, которая никогда не кончится, и щели над полом, из которой тянет свежим воздухом.
Волна тревоги накатила и сдавила горло: "Неужели?! Почему?" Ответа не было, и тревога переросла в панику: "Выпустите меня! Не надо!! Я хочу туда, я хочу обратно!!! За что?!!" Ужас накатывал волна за волной, выжимал холодный пот из кожи: "Нет!!! Только не это!!!"
Николай всхлипнул и вытер лицо: его, конечно, не выпустят, и скоро он будет в аду. Так и случилось.
Он выл, метался, грыз руки, прыгал на стены, скреб их пальцами, бился о них головой, кричал, плакал и снова кричал…
Иногда он приходил в себя, полз на четвереньках к корыту и пил воду. Его тошнило, он снова пил, падал лицом в вонючие шкуры, и ад возвращался.
Прошли тысячи, тысячи лет…
Он открыл глаза и почувствовал, что страшно, ужасно, смертельно голоден, и где-то рядом еда. Возле светильника стояло низкое блюдо, в бульоне плавал кусок мяса. Николай лакал, как собака, давился мясом, опять глотал, захлебываясь, бульон. Потом его тошнило…
- …Разве можно сразу лишать человека Сока Жизни?! Он чуть не умер!
- Но он не умер, Младший Жрец!
- Ты почти убил его, Средний Жрец! Он же мог просто лишиться разума! Нужно быть рожденным в Царстве Богини, чтобы…
- Он не умер и не лишился разума. Не так ли, Младший? Этого не случилось, и я не могу сказать, что ты… ошибся, когда выбрал его?
- Ты не можешь сказать так, Средний Жрец! Я не ошибся!
- Хорошо. Я буду говорить с ним, когда минует… два цикла. Подготовь его.
- Я все сделаю, Средний Жрец.
- Просыпайся, Большой! Тебя хочет видеть и говорить с тобой сам…
- Я не буду ни с кем говорить! От меня воняет, я грязен!
- Хорошо, ты очистишься.
Одежда - это шанс. Остатки штанов, драная, расползающаяся куртка, ботинки - это последнее свидетельство того, что где-то есть другой мир и другая жизнь. Сапоги и кожаный фартук - это конец.
Николай тер о каменистое дно, полоскал, отжимал и снова тер свои засаленные, сопревшие тряпки. О, герой крутых боевиков, вы спасаете себя мечом, шпагой, автоматом, бластером, могучим кулаком, наконец, а вот он… Он стирает свои шмотки. У него очень болят пальцы, а они так плохо отстирываются без мыла…
- Ты знаешь, кто я, Большой?
- Да, мне сказали. Ты - Средний Жрец, ты тот, кто скоро станет Старшим.
- Тебе сказали правильно. Может быть, ты хочешь есть или пить, Большой Человек? Я буду долго рассказывать тебе о царстве Зеленой Богини.
- Я готов слушать, Средний Жрец.
Сморщенный человечек в мягком кожаном балахоне восседал на широком каменном кресле, накрытом многими слоями шкур. Он говорил медленно и монотонно. Это была не история, а сложный ветвящийся миф, многие пространные фрагменты которого звучали как текст, выученный наизусть. Некоторых слов и понятий Николай не знал, и приходилось пропускать их мимо ушей. Тем не менее во всем этом месиве духов, демонов и богов отчетливо прослеживался некий рациональный контекст, некий исторический стержень. О чем-то Николай и сам уже почти догадался, что-то было для него совсем неожиданным.
Много сотен или даже тысяч лет назад, когда зимой было тепло, а летом часто шли дожди, в степи обитало довольно многочисленное племя охотников и собирателей. От других племен и народов оно отличалось только тем, что из совсем уж бездонной глубины веков несло и хранило загадочный культ Зеленой Богини. Среди прочего культ включал в себя сложный многоступенчатый обряд, колдовское действо, в результате которого почти из ничего возникало нечто: прекрасное, лучезарное солнечное вещество - застывшая кровь Богини. Из этого вещества делали амулеты и волшебные украшения, которые носили лучшие люди племени. Для выполнения обряда требовалось собрать вместе десятки разных компонентов, среди которых самым важным являлась измельченная плоть Зеленой Богини. Добыть ее можно лишь в одном месте Великой Степи.
Так бы оно, наверное, и продолжалось, если бы не началась революция, перестройка или нечто подобное. В общем, подули ветры перемен. И дули они, похоже, не одно поколение. В конце концов ересь стала каноническим учением: величайшая мистическая ценность - кровь Зеленой Богини - должна принадлежать всем, живущим под Солнцем. Она должна доставаться людям бесплатно, чтобы они могли радовать своих богов и духов. А предназначение данного степного народа, его миссия, его служение - получать эту самую кровь, это загадочное солнечное вещество.
Сколько с тех пор прошло времени, понять было невозможно, поскольку рассказчик не расставлял исторических вех, даже не отделял толком одно событие от другого.