Правда, обычно он в одиночку ездил, а тут паренек какой-то за ним увязался, но тут уж самому Удатному виднее. Раз не гонит его - значит, нужен. А в княжеские дела лучше не встревать. И вообще, меньше знаешь - крепче спишь. Если ты не в стороже, конечно.
Вот так Мстислав Мстиславович и оказался в шатре у рязанского князя.
Глава 11 КОРОНА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Дай мне поговорить с твоей печалью, Я это вправе требовать. Пойдем, Сбери мудрейших из твоих друзей, И пусть они рассудят нас с тобою.
В. Шекспир
Некоторое время, пока гость с хозяином разглядывали друг дружку, длилась пауза.
Кто-то из воев внес два дымящихся кубка, поставил их на стол и так же молча удалился, не сказав ни слова. Мстислав настороженно принюхался. Пахло чем-то необычным, но вроде приятно.
– Угощайся, княже, - гостеприимно предложил Константин. - То напиток дорогой, заморский. Кофе называется. Он голову яснит, и спать после него совсем не хочется.
– Колдовство, что ли, какое?
– Когда с меда хмельного в голове туман, мы же про колдовство не думаем, - резонно возразил загадочный рязанец. - Просто мед нам знаком, а кофе - не очень.
Желая лишь показать, что он ничуть не боится, Мстислав смело отпил пару глотков, после чего решительно отставил кубок в сторону. Вкус напитка по нраву ему не пришелся, а приличия он уже соблюл.
– Ты лучше поведай, почто звал меня, княже, - пробасил Удатный. - В чем оправдаться хочешь? Или покаяться надумал?
– И это тоже, - утвердительно кивнул Константин.
– Так тебе перед всеми бы каяться надобно, чтоб не повторять сто раз, - с некоторым разочарованием - трусоват, оказывается, рязанец - заметил Мстислав.
– Каяться мне не в чем, - возразил Константин. - Оправдаться же я только перед тобой хочу. До остальных князей мне дела нет - пусть что хотят, то и думают.
– За что же мне такой почет? - вопросил усмешливо.
– За то, что я тебя среди всех прочих особо уважаю, - просто ответил Константин. - И за то еще, что… - но тут же осекся, поперхнулся на полуслове и закончил иначе: - Словом, уважаю.
– Начал, так до конца договаривай, - заметил Мстислав спокойно. - Иначе и разговора не будет. Ну, как на духу. За что еще?
– За то, что… - Константин затаил дыхание и, как в омут головой, с разбега, иначе смелости не хватит, бухнул: - За то, что ты отец Ростиславы.
– Что?! - привстал со своего пенька Удатный. - Ты что же это?! На что намекаешь, стервец?!
– Ты присядь, Мстислав Мстиславович. Сам просил как на духу поведать. А про нее ты и мыслить не моги то, что сейчас хотел вслух сказать. Грех тебе такое на нее даже думать. Она же у тебя святее всех святых! - резко выпалил Константин.
"Ох, как плохо все началось, - простонал в душе. - После такого начала он, чего доброго, за меч ухватится. Ну и дернул же меня черт за язык. Не то и не так надо было говорить, а теперь то уж что - поезд ушел".
– А ты молодец, рязанец, - спокойно заметил Мстислав, заново усаживаясь на пенек. - Ишь как за дочку мою вступился. Не дал в обиду. За то хвалю. А вот иное не одобряю. Веревка да сук для татей хороши, а ты своих же князей… Нет, не одобряю, - повторил он сурово.
– А они пришли ко мне татями, - горячо заявил Константин. - Думаешь, тот попик, который о том наплел вам, всю правду до донышка рассказал?
– Всю - не всю, но ведь повесил же ты их, - рассудительно заметил Мстислав.
– Если бы я не повесил - толпа смердов в клочья бы порвала. Это лучше, по-твоему?
– Да куда уж, - миролюбиво вздохнул Мстислав. - Но у них, повешенных, оправдание хоть есть - язычников в веру святую обращать пришли. Кто ж виноват, что они в своих заблуждениях упорствуют? Выходит, ты им от христиан добрых заступу давал. Это как?
– И снова я тебе как на духу отвечу, Мстислав Мстиславович, - вздохнул Константин. - Ничего из мыслей не утаю.
– Да уж, именно так и отвечай, - поддержал Удатный.
– Так вот, если какой-нибудь волхв или иной жрец что-либо в моем княжестве учинит - убийство какое или иное зло кровавое, - я его мигом на сук вздерну.
– Вот тут правильно судишь, - согласился Мстислав.
– Но сразу скажу и повторюсь - только за зло кровавое. За веру я его пальцем не трону. Разве можно гонения на людей за такое устраивать? Христос ведь как учил - лаской надобно. Он прощать всех заповедовал и не семь, а семижды семь раз. Если бы тот же отец Варфоломей с уговорами да со словом мягким к ним обращался, то и вовсе ничего бы не было. Он же их адом постоянно пугал да муками вечными, а потом и вовсе тех, кому они поклонялись, порубил топором. Гоже ли со святыней, пусть и чужой, так поступать?
– Так-то оно так, - протянул Мстислав. - Но все же с князьями ты…
– Обожди, княже. Сейчас и до князей дойду. Ведомо ли тебе, как я с Ингварем Ингваревичем под Коломной обошелся?
– Конечно, ведомо. Убег он от тебя. Ныне раны вскрылись, так заместо него Роман в дружине Мстислава Святославовича едет.
Вот брехуны какие! - всплеснул возмущенно руками Константин. - Живой он был и здоровехонький под Коломной. И ран у него никаких не было. Только я с ним, как стрыю подобает, поговорил по душам, усовестил, что, мол, негоже ворогов на Русь наводить да села рязанские с градами разорять. Потолковав же обо всем этом, обратно в Чернигов отпустил. Об одном лишь просил - подумать как следует. Хороший он - чистый, справедливый, добрый. Таких обижать негоже.
– А он? - заинтересовался Мстислав.
– Выполнил он мою просьбу - подумал. Обо всем подумал, как следует поразмыслил. Аккурат месяц назад окончательно решился обратно вернуться и Переяславль-Рязанский из моих рук принять, да на беду свою мыслями этими с Мстиславом Святославовичем поделился. Тот воспретил. Ингварь за свое. Его слуги княжьи под стражу взяли. Подранили же, когда он из полона уйти попытался. Хотел черниговец поначалу следующего брата - Давыда взять, но тот во всем воле старшего послушен, потому и пошел благословления испрашивать. Ингварь же сказал: "Нет тебе моего дозволения на Рязань с ратями черниговскими идти". Давыд в отказ. Третьего же Ингваревича - Романа, который погорячее, чем второй, к старшему брату и вовсе не пустили. Не знаю, сколько они его умасливали да уговаривали, но думаю, недолго. Властолюбив мальчик оказался - легко поддался на посулы.
Рассказывая все это, Константин еще раз мысленно похвалил себя за то, что в свое время не поскупился, когда разведку заводил. Съедала она, конечно, изрядно, что уж тут. На гривны, которые бойцам невидимого фронта утекали, можно было бы запросто лишнюю полутысячу дружинников нанять, да и то еще осталось бы малость. Но дружина дружиной, а разведка разведкой, как сказал Вячеслав, прикидывая, какое денежное содержание им платить надо. У Константина от названной им цифры поначалу чуть глаза на лоб не полезли, но друг-воевода, как выяснилось, не просто ее с потолка взял. Он лист бумаги извлек, сверху донизу мелким почерком исписанный, и на стол его молча положил.
– Давай вместе смотреть, где подсократить можно, - предложил миролюбиво.
Часа четыре они потратили тогда, выискивая возможность экономии. Правда, нашли, не без того. Получилось в конечном итоге аж на целых двадцать пять гривен дешевле.
– А времени-то сколько вбухали, - прокомментировал насмешливо Вячеслав. - И стоило из-за четвертака столько возиться?
Зато теперь Константин, можно сказать, во всеоружий перед Мстиславом сидел и четко знал - кто, что, где, с кем и как. Одно плоховато было - порой данные уж очень сильно запаздывали. Российские дороги, точнее, практически их полное отсутствие, знаете ли…
Впрочем, чаще всего особых неудобств от этого не возникало, но иногда…
– Чудно мне все это слышать, - пробасил Мстислав настороженно, не понимая, откуда может все это знать загадочный рязанец. - Ничего ж не ведал, веришь?
– Верю, - твердо ответил Константин, уточнив: - А вот им - нет. Вышли они из веры моей. Лишь тебе одному во всем верю. Но ты дальше слушай - про повешенных. Только поначалу расскажу тебе, что они там вытворяли. Одно мое село они целиком сожгли. Кто из огня выскочил, те босиком по снегу, в чем мать родила, в Залесье ушли. А черниговцы через неделю сызнова пришли, опять все крушить да ломать стали. Окрестить, говоришь, хотели? Так они даже не пытались. И еще одно. Прежде чем до смердов беззащитных добраться, князья сторожу мою повырезали напрочь, которую я для защиты людишек поставил. Десять дружинников рязанских под копьями, стрелами да мечами черниговцев и новгород-северцев полегли. Это как?
– И о том я не знал, - обескураженно развел руками Мстислав.
– А невыгодно было сказывать, вот и не говорил тебе никто! Всем же ведомо, что ты за правду, за истину стоишь, что ради них можешь и на зятя пойти, чтобы честь на Руси блюлась! Кто ж тебе правду ненужную скажет?! - разошелся Константин. - И о том, что Ярослав твой, едва с постели начав вставать, тут же принялся во Владимире козни мне чинить, народ на измену подговаривать, тоже, поди, не слыхал?!
– Тут ты сам виноват, - тяжеловесно брякнул Удатный. - Не надо было ему под Коломной раны перевязывать да нянькаться, - и замолчал смущенно.
– Я не о нем - о ней думал, - честно произнес Константин. - Боялся, что больно ей сделаю. И потом, пусть не самолично, но все равно, ответ на мне, как на князе, за смерть его. И кем я перед ней предстал бы - убийцей ее мужа? От такого до самой смерти не отмыться.
– Чудной ты, рязанец, - хмыкнул недоуменно Мстислав. - Никак я что-то в толк не возьму, чего ты сейчас от меня хочешь? Почто позвал?
– Оправдаться хотел да объяснить все как на духу.
– Ну, считай, что объяснил и оправдался. А что ты не досказал, - и лукавая усмешка плутовато скользнула в русую бороду Удатного, - то мне Ростислава поведала. И про водяного сказывала, и про то, какой ты есть. Потому и сижу тут, а иначе говорить с тобой и вовсе бы не стал… Ну, ладно. С этим все. Дале-то что?
– А какой я есть? - затаив дыхание, спросил Константин. - Что она сказывала-то? Ты уж тоже, как на духу, Мстислав свет Мстиславич. Не томи душу, скажи без утайки.
– Ишь какой хитрый, - громогласно загрохотал смехом, хотя и несколько фальшивым, галичский князь.
Впрочем, он тут же умолк и смущенно кашлянул.
– То не для твоих ушей. Она передо мной как на исповеди, а это - сам понимаешь - святое. Одно лишь могу поведать - плохого там ни слова, ни полсловечка не было. Ты лучше продолжай, что сказать хотел, - ушел он от щекотливой темы.
– А чего тут говорить-то, - пожал плечами Константин. - Мира я хочу - неужто не ясно? И не только мира. Не тем мы сейчас занимаемся. Тут враг страшный чуть ли не на пороге стоит, а мы меж собой грызться продолжаем.
– Что за ворог? - построжел лицом Мстислав.
– Да ты и сам небось слыхал от гостей торговых про безбожных татар, кои ныне начали всю хорезмийскую страну зорить нещадно.
– Так, краем уха, не боле. Да и не любитель я купчишек слушать. Не мое это, - сознался Мстислав и полюбопытствовал, не утерпев: - А что, и впрямь они так сильны?
– Не то слово. Они свое войско не на тысячи - на десятки тысяч делят. Называют каждую тумен.
– Одному человеку таким скопищем, пожалуй, тяжко командовать, - как практик, заметил Мстислав.
– Тысяцкие у них тоже имеются, как и у нас, - поправился Константин. - И сотники есть, и десятники тоже.
– А-а-а, ну тогда ничего - управятся, - успокоенно отозвался Удатный.
– И таких туменов у них больше двадцати [94], - вздохнул рязанский князь.
– Ого! - присвистнул Мстислав. - И вправду силища. Но о них нам думать рано. Сам помысли, где Хорезм, а где мы.
– Вот и шах ихний Мухаммед тоже так думал, - заметил рязанский князь. - Теперь кается, поди, да поздно.
– То шах, а то мы - Русь святая, - поучительно поднял палец Мстислав. - К нам они ежели и придут когда-нибудь, так и уйдут несолоно хлебавши. Не родился еще тот ворог, который Русь бы одолел, - добавил грозно.
– Может, и не родился, - вздохнул Константин, пытаясь припомнить, в каком именно году появился на свет разоритель Руси хан Батый.
Вроде бы уже должен был - не двадцатилетним же он на Русь пошел. К тому же не первая это у него кампания была. Он до того успел всю Волжскую Булгарию разорить. Хотя какая разница. Не в нем же дело. Его не будет - иной придет. Если память не подводила, к пределам Рязанского княжества сразу тринадцать чингизидов подкатили. И какое имеет значение, кто именно во главе того войска стоял или стоять будет.
– Только в одном случае мы их побьем, - добавил Константин веско. - Если все заодно встанем.
– А как же иначе? - искренне удивился Мстислав. - Только так.
– Что-то не вижу я единства этого, - буркнул рязанский князь.
Ему еще много чего хотелось бы сказать. Например, о том, как бездарно былая слава Руси ныне проворонена. Это когда-то воитель Святослав громил Хазарский каганат, когда-то Вещий Олег прибивал свой щит к вратам Цареграда. Все это было, никто и не спорит, но когда?! Уж больно много воды с тех пор утекло. Считай, двести лет без малого грызутся потомки Рюрика за свои вотчины - все делят их и никак поделить не могут.
Результат же налицо - ныне о Руси в Европе и не слышно вовсе, будто и нет такой страны. Могущественная держава, породниться с которой считали за великую честь короли Венгрии, Польши, Норвегии, Чехии и Франции, незаметно превратилась в кучу княжеств. Да, куча большая. Можно сказать, огромная. А что толку? Кучи, они разные бывают. В иной, кроме самих ее размеров, да еще запаха, вовсе ничего хорошего нет.
А ведь государство, точно так же как и любой дом, в постоянном уходе и заботе нуждается. Не гляди, что когда-то твои предки построили его прочным на диво да красивым на загляденье. Время все рушит безжалостно. Стоит лишь упустить годы, и обратно их уже не вернешь. Присмотрись внимательно: уже и тут и там щели появились, и крыша протекает кое-где, и пол подновить не мешает. Не маши лениво рукой, мол, на наш век хватит. Точно ли хватит? Но даже если и так - о детях твоих кто подумает? А ведь им здесь жить после тебя…
А обиднее всего то, что за это время ни войн особых не было, ни нашествий могущественных соседей. Сами во всем виноваты. Простор, чистота и свет царили в доме только до тех пор, пока семья дружной оставалась. Теперь же понастроил каждый клетушек и норовит вытеснить соседа из такого же закутка, как и свой.
Словом, много чего хотелось бы сказать Константину, но тогда уж больно долго говорить пришлось, а этого допускать нельзя. До ума лишь краткая речь доходит, длинная все больше до нервов норовит достать, да и время поджимало. Не хватало еще, чтоб к утру переполошился народ, увидев, что Мстислав еще не вернулся. Однако кое-что сказал, не утерпев:
– Сам посмотри, сколько уже земель немцы поганые у полоцких князей оттяпали, сколько селищ вместе с городами под свою руку взяли. Где Герцике? Где Кукейнос? Все рижский епископ со своими крестоносцами отнял. Раньше нам Литва немытая дань платила, а теперь русичи сами подарки ей сулят, лишь бы та в набег не пошла. На юг обернись - то же самое все. Где Тмутаракань? Где пути торные по Дону? Почему Белая Вежа в запустении - или не нужна никому? Куда былая киевская слава ушла - в распри и в раздоры, в споры бесконечные о том, чья очередь на великом столе сидеть. А какой он теперь великий? Кто сильнее, тот и прав. Позови ныне всех Киев, кто его повеление послушает? Хотя да, - тут же поправился он. - Ныне в кои веки послушались и всю Русь собрали воедино, но против кого? Да против своих же, против Рязани! - воскликнул отчаянно.
– Ну, тут мы, конечно… - засопел смущенно Мстислав, но нашелся: - А ты и сам виноват. Горд очень. Прислал бы людишек своих к черниговцам, виру предложил бы уплатить да пояснил бы, как оно все на самом деле было. Глядишь, и прислушались бы твои соседи. Усопших-то все едино - не воскресишь, а за покойников идти мстить - еще больше мертвяков плодить. Хотя и без этого иной раз нельзя, - подумав, добавил он рассудительно. - Но это ежели вовсе чужой кто, а вы же все Святославичи. Одна братия, хоть и в шестом колене.
– В пятом, - поправил Константин.
– Тем более, - охотно согласился Мстислав.
– Да посылал я… один раз.
– Мало. Надо было еще, - горячо произнес Мстислав. - Смирил бы гордыню и послал еще разок.
– Нет во мне гордыни, - хмуро откликнулся Константин. - Я бы и десять раз послал, только людей жалко. Мне же их всех на санях назад воротили мертвых да грамотку приложили. А в ней слова из священного писания: "Не мир, но меч".
– Не знал, - растерялся Мстислав. - Сызнова мне ничего не поведали.
– Теперь ты и сам видишь, как они лихо тебя окручивают. Ныне же и вовсе половцев зазвали, чтоб Рязань с юга под вздох ударить. Снова селища заполыхают, небо над княжеством от пожарищ черным станет. Ну, ладно я, а народ-то за что?!
– Принято так, - осторожно заметил Удатный. - Исстари повелось, так чего уж тут?…
На душе у него, и без того мятущейся после всего услышанного, стало совсем сумрачно - из двух орд приглашенных степняков одна была как раз на его совести.
– Кем принято?! - возмутился Константин. - Если плохо оно - возьми да отмени. Я, когда ко Владимиру с Муромом шел, ни одного дома не зажег. Всей рати своей сказал: коли что худое с кем из смердов содеете - на сук сразу вздерну.
– И послушались? - скептически осведомился Мстислав.
– Поначалу нет, - не смущаясь, ответил Константин. - В первом же селе двое, куражась, бабу ссильничали, а мужика, который заступаться полез, на мечи посадили.
– Ну вот, - удовлетворительно заметил Удатный. - Все по старине. Им что хочешь говори, все равно они за свое.
– А я не говорил, - буркнул рязанский князь. - Княжье слово - золотое слово. Раз обещал - делай, иначе веры не будет.
– Вздернул?! - ахнул Мстислав. - И не жаль?! - и непонятно было, то ли он восхищается, то ли осуждает, то ли все вместе и не поймешь - чего больше.
– Тут же, - жестко отрубил Константин. - Прямо за околицей села, на ближайшем дубу. А чего их жалеть? Дрянь людишки. Хороший человек насиловать не станет, даже если полную власть иметь будет. Совесть не позволит. Да и не мог я их пожалеть, даже если бы и захотел. Кто сам свое слово нарушает, чего от других ждать может?
– Силен ты, рязанец, - уважительно произнес Мстислав.
– И еще одно, - заторопился Константин, спохватившись, что время неуклонно к рассвету движется. - Ты сказал, что жить по старине надо. Так ведь и я того же хочу. Раньше ведь как - один был великий князь. Сидел в Киеве, всеми правил, и все его слушались. А ныне что? Мстислав Романович хоть и сидит там, но кому он повелеть может? А я предлагаю совет всех князей собрать…
– Совет править будет еще хуже, рязанец. Уж ты мне поверь. Ныне на тебя, хм… - Мстислав кашлянул скептически и покосился на своего собеседника.
Тот молчал.
"Вроде не обиделся", - подумал Удатный и продолжил:
– Словом, в поход этот мы никогда сообща бы не вышли, если б не епископ Симон. Все галдели да прикидывали до поздней осени. С тем и разбрелись бы, так ничего и не решив.
– А я и не предлагаю, чтоб совет княжеский правил. Я говорю, чтобы он себе главу выбрал, да не простого, а чтобы повелевал всеми. И величали чтоб его не великим князем, а царем.