Едва же поднялось осаждающее город воинство, как их и след простыл. Главное - не к городу ушли синие демоны, а в другую сторону. Поначалу Мстиславу Святославичу подумалось, что оно даже хорошо. Ушли и ушли. Плохо, конечно, что в новую скудельницу чуть ли не две с половиной сотни своих дружинников укладывать пришлось. Зато теперь-то уж никакой Сергей Иванов точно супротив него не устоит - сдадут город.
Но не тут-то было.
На другую ночь еще одни демоны вынырнули из тумана. В княжеские шатры полетели зажженные факелы, отрубленные головы окрасили изумрудную зелень травы в темно-красный цвет. Может, те же самые люди напали, невзирая на различия в одежде, а может, и иные. Впрочем, какая разница - как одеты, если рубились так же умело, как и предыдущие. Молча, зло, не щадя себя, а тем паче - врага.
На сей раз спящие повскакивали раньше, чем в первую ночь, а что толку. У нападавших от силы десяток полегло, у них же самих - еще полторы сотни. Очередная погоня снова ни с чем вернулась, растворились демоны в лесу, будто и не было их вовсе.
На третью ночь сторожи было выставлено втрое больше. Остальные дружинники спали, не раздеваясь, но, видать, и демонам небольшой передых понадобился - не тревожили. Зато перед четвертой ночью стали возвращаться отряды дружинников, которые в зажитье [112]отправлены были по ближайшим селищам, и тоже неправильно все получалось. На телегах не припасы съестные лежали, а вои мертвые. Сотни князя Константи на, оказывается, не только вокруг лагеря кружили, они успевали еще и смердов под свою заступу взять.
Потому они две ночи подряд и не беспокоили тех, кто Ростиславль осаждал. Третьей же Мстислав Святославич дожидаться не стал. Все это, вместе взятое, было для него столь непонятно и дико, что он, решив оставить всю пешую рать для осады города, сам с остатками дружин нацелился идти дальше. К тому же черниговский князь потерял и надежду на то, что к ним присоединятся остальные владетельные особы, включая Мстислава Удатного.
Под Ростиславлем он оставил всего одну сотню из конных. То были жалкие остатки дружин трех князей: покойного Андрея Владимировича Вяземского, по прозвищу Долгая Рука; тяжко раненного Михаила Владимировича Городненского, у которого литвины окаянные уже две трети земель охапили - не с чего и не откуда дружину лихую набирать; да Александра Всеволодовича Бельзского, зятя смоленского князя. Последнего, потому как цел и невредим, Мстислав назначил за старшего. У него неплохие ратники были, только бесшабашные очень, потому и полегли, кто в первый же день во рву, который Константин коварно уготовил, кто в надежде голову рязанского князя самолично срубить. Из трех сотен чуть больше трех десятков осталось.
В утешение Мстислав Святославич пообещал накрепко, что добычей взятой и полоном непременно с оставшимися поделится. С ними же черниговский князь и еще одного сына оставил, Андрея, сказав, что Ростиславль ему дарит. Заметив жадный взгляд Александра Вельского, тут же прибавил, что тому перейдут все земли по Москов-реке, а вдобавок он им отдаст половину из той части добычи, которая на его долю придется. Словом, удоволил всех так, чтобы обид не было.
Вои выступили, чуток передохнув после бессонной ночи, то есть ближе к полудню. Три с половиной тысячи оставшихся - сила немалая. Ни одному граду не устоять.
Пройдя всего три версты, с удивлением увидели перед собой еще одну пешую рать. Было их уже вдвое больше, чем тогда, на Левой Губе, под стягом Константина.
"Плевать, прорвемся", - подумал Мстислав равнодушно и даже как-то отстраненно. Послушная черниговскому князю конница не без легкого замешательства перестроила свои порядки и пошла вперед.
Но лишь когда на флангах пеших рязанских ратников откуда-то стали выпирать спешно строящиеся в ряды всадники, Мстислав понял, в какой капкан он угодил. Да ладно сам попал, он-то уже пожил изрядно. Но ведь с ним же еще двое сынов было. "Может, хоть их пощадят, - подумалось ему, но холодный рассудок тут же подсказал неопровержимый в своей логике ответ: - Нет, всех положат".
И будто увидел князь в каком-то вещем сне наяву гневный взор совсем юного сурового рязанского воеводы и услышал его отчетливый и ясный голос:
– Теперь весточку из Ростиславля все вы слышали, и всем вам ведомо, что вороги содеяли. А посему стоять повелеваю насмерть. Себя не щадить и им пощады не давать. Око за око, кровь за кровь, смерть за смерть, как в святом писании заповедано.
И одна лишь надежда была у Мстислава Святославовича - не увидеть, как его сыны под мечами полягут. С нею он и наткнулся с размаху на чье-то копье. Умирая же, только улыбнулся блаженно, поблагодарив небеса за последнюю милость, которую они ему, старому глупому грешнику, оказали.
"Воистину бог есть добро и любовь", - мелькнуло у него в голове, и лишь одно непонятным осталось: какому же богу тогда епископ Симон молился?
Так и не разрешив этой хитрой загадки, он умер.
– Гляди-ка, бронь на боярине кака справная, - проворчал опытный дружинник, сноровисто расстегивая кожаные ремни на груди черниговского князя.
– А улыбается, будто райского блаженства вкусил, - воскликнул вой помоложе, который стоял рядом.
Опытный вгляделся повнимательнее в лицо убитого и решительно отверг предположение молодого:
– Не-ет, брат. Вишь, как у него брови изумленно кверху приподняты. Будто не понял, что смерть пришла.
– Или вопрошает о чем, - подхватил молодой.
– Ну, может, и так, - благодушно согласился опытный, аккуратно засовывая кольчугу к себе в мешок и деловито озираясь по сторонам - время поджимало.
Воевода Вячеслав дал всем передыху только до утра. И дело было не в той пешей рати, которая осаждала Рос-тиславль. Ее-то как раз уже не существовало. Достаточно было оцепить ее всеми одиннадцатью собранными полками, и все. Сопротивление оказал лишь последний сын Мстислава Черниговского Андрей. В сшибке он и погиб. Зато половецкая угроза продолжала оставаться.
Вячеслав мысленно поздравил себя с грамотно просчитанным, хотя и рискованным, решением отправить еще пять полков из отдаленных городов сразу же вниз по Проне и туда же, только сухим путем, двинуть половину конницы, имеющейся в его распоряжении. При этом он не просто указал им маршрут движения, но и примерные сроки прибытия на место, чтобы перед половцами под стенами Пронска они засветились не раньше и не позже чем 22 июня.
– Я вам устрою, мать вашу, и "Барбароссу", и план "Ост" [113] заодно, чтобы в другой раз знали, как по Руси шляться, - ворчал он вполголоса.
Расчет был качественным, хотя и проводил его воевода, исходя исключительно из приблизительных величин, взятых, почти в буквальном смысле слова, с потолка. Ну а как иначе определить расстояние от Ростиславля до Кир-Михайлова, который расположен на Проне, если один, мать его, краевед средневековый, говорит, что между ними семьдесят верст, второй называет восемьдесят, а третий и вовсе девяносто? Правильно, только выведя среднеарифметическое. Вот так, исходя из подобных туманных чисел, он и считал, что коннице туда один день ходу, а пехоте - два. С любой другой дистанцией, какую ни возьми, вырисовывалась та же самая картина.
"Хорошо хоть, что города южные еще держатся и даже ухитряются весточки посылать, но тянуть с их деблокадой все равно нежелательно, - подумал Вячеслав. - Какое там соотношение нападающих к обороняющимся считается достаточным, чтобы победили атакующие? - затребовал он от самого себя училищные знания. - Правильно, три к одному. У ребят, конечно, стены крепкие, да и дождями погода балует - поджечь города затруднительно, но зато и соотношение десять к одному. С такими числами ситуацию надо максимально форсировать, иначе гоняйся потом за ними по степи, как за зайцами".
Только одно дельце оставалось провернуть перед отъездом - разыскать ушедшего в леса князя. Занялся Вячеслав этим немедленно, отрядив десять полусотен и каждой придав по три старожила из числа местных жителей. Особых надежд он не питал. Если за дело взялся Гремислав, то иллюзии лишь вредны для дела, но все равно упорно продолжал верить в лучшее. Пока же главной задачей являлся разгром половцев.
* * *
И уж вовсе ухватиша вои христианские за корзно Константина, но возопиша он слезно к диаволу, кой ему и на сей раз пособиша. И ушед князь безбожный с немногими в леса дремучие, дабы там жертву некую из числа людишек своих принесть сатане и раны зализати. Но бысть мужи хоробры из воинства святаго и поскакаша они вослед, дабы пояти князя сего.
Град оный устояша, ибо егда мужи вятшие восхотеша врата воям святым отворити, то гражане, неким кузнецом Сергием Ивановым и холопом княжим Михалкой ведомые, по наущенью диавола, оных мужей на тех же вратах казниша, а сами семши крепка и глум всякий учиниша писати князьям славным руцею сваею холопскаю.
И бысть сеча велика, и за грехи мнози отворотиша бог лик свой и убивахом люд чесной резанцы безбожны и возрыдаша Русь слезою кроваваю.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1817.
* * *
И вскричаша Константин громко: "Не попущу того, дабы люд оный, кой меня Заступником Божиим прозваша, узре-ти воев чужих возмог на земле моей".
И учиниша тут сечу велику, и побиша малыми силами ворогов своих нещитано, остатние же вои вместях с Константином ушед в леса, дабы туда за собой всех заманити да на земли свои не пустити.
И пришед о ту пору под град Рстиславль рати, кои воевода резанский Вячеслав Михайлович собраша, и подъяли оне стяги с соколом златым и убояшись мнози и бежаша вси, и побивахом их воевода.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1760.
* * *
Где-то на третий или на четвертый день Константину удалась попытка прорвать кольцо окружения, и он сумел со всей своей дружиной уйти в леса, которые окружали Ростиславль.
Если исходить из моральных факторов, то это выглядело с его стороны не совсем этично - бросить по сути беззащитный город на произвол судьбы. Однако, исходя из стратегии того времени и практики военных действий, такой поступок вполне оправдан. Если бы он попал в плен, война тут же закончилась бы его безусловным поражением, а так Константин, пожертвовав малым, то есть городом, тем самым спасал большое, то есть все свое княжество.
Что касается Ростиславля, то тут многое до конца не ясно. Оставшись беззащитным, город тем не менее не пал, а продержался до прихода основных рязанских сил, благодаря мятежу, который подняли горожане. Что касается имен их славных представителей, то не следует думать, основываясь только на сходстве имен, что это были знаменитые Сергей Вячеславович Иванов и изобретатель Михаил Юрьевич. Слишком высоко ценил их обоих князь Константин, чтобы позволить себе рисковать их жизнями. К тому же проживали они в Ожске, а отнюдь не в Ростиславле. Полагаю, что даже если бы они по какой-то надобности и оказались там незадолго до начала военных действий, то князь все равно успел бы их немедленно удалить. К тому же Сергей Иванов назван кузнецом, что тоже не соответствует истине.
Очевидно, что битву под Ростиславлем можно смело отнести к разряду наиболее ожесточенных в этой, как ее метко окрестил академик Потапов, "войне сокола против креста". Достаточно сказать, что после нее уцелел лишь один князь из всего черниговского рода, а что касается новгород-северских князей, то они, надо полагать, погибли все.
О. А. Албул. Наиболее полная историяроссийской государственности.СПб., 1830. Т. 2. с. 169-170.
Глава 17 НЕ ХОДИ НА РУСЬ - ТАМ СМЕРТЬ ПОЛОВЕЦКАЯ
В одно мгновенье бранный луг Покрыт холмами тел кровавых, Живых, раздавленных, безглавых, Громадой копий, стрел, кольчуг.
А. С. Пушкин
Первым был Пронск. С ним получилось не все ладно. Самую малость поспешили воеводы пеших полков, прибыв на пару дней раньше установленных сроков. Правда, остановились они не у самого города, а намного дальше, чтобы половцы не заметили, однако не тут-то было. Хитер был половецкий хан Котян, хитер и осторожен. Все-таки более полусотни лет прожил он на белом свете. У степняков такой возраст считается не просто почтенным - преклонным. А сколько лет из них он стоял во главе своей орды? Полжизни, если не больше. Тут уж и вовсе год за три идет.
Его сторожа до полусотни верст от Пронска крылья раскинула, вот и не углядели воеводы, как их обнаружил один из разъездов. Поняли лишь, когда те сами, не таясь, назад к хану вскачь подались.
Заслон же, к тому времени выставленный Вячеславом выше по течению Прони, был еще непрочен. Из семи полков, что он вел, всего четыре прибыли на место. Правда, тут Котяна как раз его осторожность и неспешность несколько подвели. Ему бы сразу ринуться на прорыв, собрав все силы свои в один мощный кулак, он же промедлил. К тому же о том, что удар русичи предполагают нанести сразу с двух сторон, хан уразумел тоже не сразу. Лишь когда его орда, понемногу отходя вдоль реки Кердь, которая впадает в Проню недалеко от города, йапоролась на передовые заставы ростовского полка, чуть выдвинутого вперед, до него это дошло. Тысяцкий Лисуня ратников своих завсегда берег, но ныне ради общего дела людишек не пощадил - встал намертво, дав время остальным полкам подтянуться.
Откачнулся Котян, призадумался. Было старому половцу над чем голову поломать. Кердь форсировать недолго, чтоб на запад уйти из рязанских пределов, но там он в водном кольце окажется. Проня - река интересная. Поначалу от истоков своих она курс строго на запад берет, прямиком к Дону устремляясь. Потом, верст через двадцать пять - тридцать, она, передумав видать, почти строго на север сворачивает. Еще верст через тридцать - новый изгиб, уже на восток, и тоже чуть ли на все сто градусов. На него она дольше курс держит - почти сорок верст, а затем еще один малый поворотец совершает, на сей раз к югу, но не до конца. На юго-восток надо проплыть двадцать пять верст, тут-то тебе Пронск на пути и встретится. Встретившись с Кердью, она еще некоторое время прямо течет, а потом на север дорожка водная поворачивает, к Оке-матушке да к Рязани светлой. Получается эдакая буква "С" с непомерно вытянутой, будто хоботок, верхней частью полукружья.
По большей ее части не только ладья проплывет, но и корабль малый пройти сумеет. А время-то поджимает. Ладьи русичей, которые вверх по Керди подались, уже верстах в пяти от половецкого стана, где все ханского решения ждут, а Котян все мыслит.
На восток разве бежать? Там, на реке Хупте, Константином новый град поставлен, который орда Юрия Кончаковича штурмует. Если соединиться с ним, то вместе назад в степь через Рясское поле гораздо проще уходить будет…
* * *
– Стало быть, я чукавый, а ты умный шибко? - ухмыльнулся зло Ядрило-сотник воеводе ряжскому. - А ты подивись, Юрий Михайлович, что ныне под стенами града творится. И как супротив такой тьмы драться повелишь?
Золото, спешно поднятый ночью с постели, не отвечая на дурацкий вопрос, мрачно смотрел со стены на половецкий стан. Даже отсюда было видно, как со стороны Малинового ручья один за другим загораются все новые и новые костры - каждый на десяток воинов.
– Может, пугают? - предположил неуверенно.
– Да они еще засветло пришли. Ты только почивать отправился, а поганые будто того ждали - сразу прискакали.
– Сколько? - спросил лаконично воевода.
– Да уж ради пяти-шести сотен я б тебя поднимать не стал, - вздохнул Ядрила. - Сам ведаю, что за три дня последних ты токмо на час малый [114] глаза смыкал. Погоди малость - считают люди. Я на каждой стороне троим поручил счет вести.
– По кострам?
– А как еще в темноте сочтешь? - вопросом на вопрос ответил Ядрила и добавил тоскливо: - Не устоять нам. Как пить дать - сомкнут степняки к завтрему, - и с надрывом в голосе: - Что делать-то будем, Юрий Михалыч?!
– Дозорных оставь, остальных сбирай к терему немедля. Слово скажу, - буднично произнес Золото.
Дойдя до княжеских палат - одно название, что терем, а на самом деле две гридницы да три ложницы, не считая подклетей и прочих скотниц, - он не торопясь вытащил из колодца, вырытого посреди двора, ведерко студеной воды и с наслаждением окатил себя с головы до пят. Отряхнулся, фыркая, подумал немного и еще одно достал.
"Жалеть нечего, - подумалось ему. - А вот Искрену с его людьми в Пронске куда как хуже. Там-то с водой туговато совсем. Зато нам раздолье. Хоть весь день напролет поливайся. Одна печаль - завтра к вечеру некому этим заниматься станет".
Тем временем собрались остатки воев. Воевода окинул их взглядом и только вздохнул. От былой тысячи с лишком ныне - не считая четырех десятков на стенах, что остались караулить поганых, перед ним стояли всего около трех сотен. Опять же, если по-хорошему брать, то половина из них нуждалась в добром лекаре, да и остальных надо было бы не на стены отправлять, а спать погнать немедля. Вон глаза какие красные от постоянного недосыпа.
– Славную мы в эти дни князю нашему службу сослужили. И не ему одному, - начал он тихо, но голос его, по мере того как Юрко продолжал говорить, все рос и рос, гремя грозовыми раскатами над притихшими ратниками. - Ныне мы для всей рязанской земли щитом оказались. Горд я без меры, что столь славные витязи у меня под началом. Теперь потрескался малость наш щит, не та в нем уже крепость. Да и ворог поганый осильнел на нашу беду. Ему подмога пришла - не нам. Но верьте мне, други. Чую я, что и наши рати уже недалече. Торопятся, спешат на подмогу. Когда здесь будут - не ведаю. Что устали вы - сам вижу. Не слепой. Однако надо найти силы еще на одну службу - последнюю. Вчера поганые видели, как русичи сражаются, сегодня нам показать надо, как умирать умеем. За землю рязанскую, за люд простой, закнязя Константина! Он мне как-то сказывал о пращуре своем, Святославом его кликали. Так тот, на последний бой дружины свои скликая, тако рек: "Аще славен в веках будет тот, кто жизнь отдал за други своя, а мертвые сраму не имут". И пошли его вои в бой, и не сумели вороги их одолеть. А ныне наш черед настал честь русского меча уберечь и пращуров память не посрамить!
Он передохнул немного и уже буднично добавил:
– Чую я, что ранее рассвета не полезут на стены поганые. Посему по пятку людишек оставим, а остальным спать. Завтра водицей колодезной ополоснемся, благо ее хоть залейся, исподнее на чистое поменяем и…
А договаривать Юрко не стал, рукой только махнул, чтоб расходились, и сам стал не спеша спускаться с высокого княжеского крыльца. Да и чего уж там говорить-то. Одно дело - против изрядно заморенной орды Юрия Кончаковича стоять, которая, чуть ли не треть потеряв, сама с опаской на стены лезет, и совсем другое - свежим силам отпор дать, еще азартным. Как ни верти - дольше чем до полудня не выстоять.
Народ между тем расходился.
– Ты слышь-ка, - отстав от остальных, сотник Ядрила к воеводе приблизился несмело. - Ежели что не так сделал, прости пред смертью, Юрий Михалыч. А что я не трус - докажу. Ты уж поверь.
– Бог простит, - ответил спокойно Золото. - И ты меня прости, коли изобидел в чем.
– Бог простит, - повторил слова воеводы Ядрила и, повеселевший, тоже пошел со двора.