С этими словами я вылез из верного "Газончика" и быстрым шагом прошел к отдельно стоящему домику, выкрашенному в легкомысленный розовый цвет. На пороге я тщательно вытер сапоги об уложенную здесь влажную тряпку и решительно открыл дверь. Лучше бы я с голыми руками на немецкий танк пошел… Меня встретила фурия. Не успел я закрыть дверь, как наслушался обвинений практически во всех бедах. Меня последовательно обвинили: в том, что я бросаю своих бойцов на произвол судьбы, в том, что из-за меня командир перенапрягается, в том, что этот хитрый еврей привез совсем мало стерилизованных бинтов, а ту дерюгу, что он пытался выдать за бинты… Я стоял и молчал. Пускай покричит, видно же, что девочка перепугана. Вскоре крик сменился всхлипываниями, и тут я сдался. Резко придавив в себе, хм, отцовские чувства, я прибегнул к своему коронному номеру, то есть командирскому рыку:
- Старший сержант Коробочко! Немедленно прекратить! Что с комбатом?
- Не знаю, - шмыгнула своим носиком товарищ начальник медслужбы, - Нужно госпитализировать. Очень похоже на язву желудка.
Пройдя к столу, сел, и поставил на стол бутылку минералки. Надо же, я так с ней и ходил.
- Стакан есть?
Девушка вскочила и, быстро открыв шкаф, достала стакан. Придирчиво осмотрела его и только потом поставила на стол:
- Вот, товарищ старший лейтенант.
- Алексей Юрьевич, - поправил я, смотря на лопающиеся пузырьки, поднимающиеся со дна стакана, - Пейте. Будем серьезно разговаривать, Эстер Шлемовна.
Подождав пока она допила "Нарзан", я неторопливо стал объяснять:
- Наш комбат должен был ложиться на операцию в Гомеле. Этого не произошло. По-моему в Калинковичах есть военный госпиталь. Он переживет транспортировку на машине?
- Я не знаю, - повторила Эстер, - нас учили совсем не этому.
- Плохо, это плохо. Но поправимо. Время у нас еще есть, поэтому Абрамзон получит приказ достать нужную литературу. И вы будете ее читать. Очень внимательно. Экзамены будет принимать война. Помните об этом, Эстер Шлемовна, и постарайтесь, чтобы ваши подчиненные тоже это запомнили.
Я встал:
- К комбату сейчас можно?
- Нет! Я дала ему обезболивающее и он спит.
- Нет, так нет. Приготовьте комбата к перевозке. И еще, завтра отправите одного фельдшера на дежурство к автомобильному мосту. Там много гражданских людей, и возможно все. В том числе, и работа по специальности.
Последние слова я сказал уже на пороге и, не давая время на возражения, закрыл дверь. Казарма встретила меня многоголосым шумом, который тут же стих, после зычного крика дневального:
- Рота, смирно! Дежурный по роте, на выход!
- Вольно! - А у дежурного спросил: - Где политрук?
- С сержантом Абрамзоном в оружейной комнате.
- Вызовите обоих ко мне. Через, - я достал часы, - десять минут.
Заскочив в канцелярию, махнул рукой Зубрицкому, начавшему было вставать из-за стола, продолжай, мол, заниматься своим делом, и открыл массивный шкаф, возвышающейся в углу кабинета. С гимнастеркой, галифе и портянками я разобрался быстро, хорошо что была смена. А вот сапоги… Натянув галифе, я надел удачно попавшиеся шлепанцы, и захватив принадлежности и сапоги, пошел на улицу.
- Денщик нужен, - посоветовал Васильевич, на миг отрываясь от писанины.
- Не нужен слуга красным командирам, сами с усами - отреагировал я, выходя из канцелярии. Увидев меня в шлепанцах, и с сапогами в руках, дневальный начал мучительно вспоминать статьи наспех выученного устава. Но проходя мимо, шепнул, что сейчас кричать при моем входе не надо, я же не по форме. Вслед за мной, демонстративно доставая кисеты, направились несколько любопытных. Ну-ну, любуйтесь, усмехнулся я про себя. Наш сержант в учебке, совсем озверев от доставшихся ему дополнительных новобранцев, когда он уже совсем домой собрался, две недели гонял нас, как роту почетного караула. Строевая, опять строевая, и еще раз строевая! "Сапоги надо чистить с вечера, чтобы утром надеть на свежую голову!" И, спаси тебя министр обороны, если в начищенном сапоге сержант не увидел свой дембель! До утра драить будешь всё, что захочется дежурному по учебной роте. В казарму вошел в надраенных сапогах, освещая их сиянием окружающий пейзаж. Уже в канцелярии, надевая гимнастерку я удостоился похвалы Зубрицкого, все-таки вышедшего из-за стола:
- Так быстро, и так мастерски! Ну, командир, удивил! Я тут как раз закончил писанину.
- Это хорошо. Давайте так, идите на ужин. Если не накормят, скажите поварам, что я их самих голодными оставлю. Потом подойдите к старшине роты, получите постель, и, если хотите, можете отдыхать.
Зубрицкий пошел на выход, но я его окликнул:
- Подождите! Простите меня, Павел Васильевич, у вас семья есть в городе?
- Да нет. Сын в армии, а дочь с внучкой в Брянске живет.
- Значит, в город вам не надо возвращаться? Можете у нас остаться? И еще комбат сейчас спит, а вот завтра с утра его надо в Калинковичи отвезти.
- Так что же ты молчал?! - Вскинулся Зубрицкий. - Надо же машину готовить! Дай людей в помощь!
- Сначала на ужин. - Мягко приказал я. - Потом людей в помощь дам. Самого Абрамзона озадачу.
В одиночестве я оставался недолго, вскоре вошли политрук и Абрамзон. Правда, за это время успел заметить на столе газету "Социалистическое земледелие" за восемнадцатое июля и даже прочитать на первой полосе обведенные красным карандашом заметки. С сержантом я был краток:
- Завтра приезжает комиссия из обкома. Должен быть порядок. И еще, завтра утром отвезете комбата в госпиталь, а сегодня выделите людей в помощь водителю!
Когда за Абрамзоном закрылась дверь, я достал папиросы, закурил и печально спросил:
- Что делать-то будем, политрук?
- Не знаю. - Честно ответил Запейвода, прикуривая папиросу из подвинутой ему коробки. - Был бы трактор, я бы сразу сказал, а то же человек.
- Ага, можно подумать, партийцы только тракторами руководили. Газету-то зачем подсунул? Я это знаю.
- Не я. Опять, что ли кимовец постарался? Чем бы его занять, чтобы под ногами не мешался?
- Ты меня спрашиваешь? - удивился я
Илья Григорич поморщился:
- Давай начистоту, старлей. Ты у нас сейчас самый большой военный. Я-то чего знал, давно забыл. А младшой вообще ничего не знает. Молодой ещё, слишком привык на наружность смотреть, а воевать-то нам придётся. Так что принимай командование. На приказах твоих, военных, подпись свою поставлю.
Я машинально сунул потухшую папиросу в пепельницу и предложил:
- Слушай комиссар. А давай твоего помощника к пулеметчикам определим. Я-то инструктора им подобрал, а младшему скажем, что в ответственном месте нужна его помощь. Да и в самом деле, пусть парень полезному делу поучиться.
- Коми-и-иссар, - задумчиво протянул Запейвода, - придется становиться легендой. Согласен, Ященко в пулеметчики, ну и пока пусть "Боевой листок" выпускает. Я заберу газету, командир?
Политрук вышел, а я, покачав головой, потянулся за сумкой. Я теперь один остался, у ротных своих дел выше головы! Вытаскивая бутылку, наткнулся на что-то продолговатое. Это еще что такое?
Вытащив коробку конфет, я мрачно на неё уставился. И что мне теперь с ними делать? Положив конфеты на стол, прикрыл их сверху листом бумаги, и достал консервы. В ящиках стола нашлись пачка галет и старая вилка. А чем открывать? Пошарив в столе и став обладателем многих бесполезных вещей, искомого не обнаружил. Самая главная ценность - граненый стакан - был бережно укутан в папиросную бумагу, но закусывал прежний директор явно не консервами. Подбодрив себя классическим выражением о крепостях, я поднялся и вышел из канцелярии. Окна были уже закрыты плотными шторами, и поэтому горел свет. Немного подумав, я направился к оружейной. По пути заметил красноармейцев, собравшихся в кружок и, подойдя ближе, услышал довольный голос Васильевича:
- Так учиться надо. Вот у нас в Гражданскую стишок такой ходил:
Если ранят тебя больно - отделенному скажи,
Отползи чуток в сторонку, сам себя перевяжи,
Если есть запас патронов их товарищу отдай,
Но винтовки трехлинейной никогда не покидай!
- Видишь, как просто, и заучить легко. Командир у вас молодец, слушает внимательно. Я вот написал, что вспомнил, вы ребятки, это заучите. Пулемёт это машина. А машина знающих любит.
- Васильевич, но ты же не писарчук, каждому бумажку написать. А по одной, много ли научишься, или как у попа в церкви, вслух читать и повторять всем.
- А между рядами сержанта с линейкой пустить, чтобы не спали - под общий хохот предложил коренастый мужик, с роскошным чубом.
- Тьфу на тебя, Замулко. - разозлился говорящий. - Я же сурьезно говорю, а тебе все хиханьки.
- Все правильно, товарищ..? - под хохот я подошел вплотную, и сейчас стоял за спинами спорящих.
Все подскочили и стали лихорадочно застегиваться. Даже Павел Васильевич встал с кровати.
- Вольно, вольно, - я махнул рукой, - Отдыхайте, товарищи. А вы, - я повернулся к рассудительному красноармейцу.
- Красноармеец Щукин, товарищ замкомбат!
- Давно видно служили, товарищ Щукин. Сейчас уже и званий таких нет. Но это неважно. - Вновь махнул я рукой, на было вытянувшегося Щукина, - Вы совершенно правы, и завтра наш старшина эти вопросом займется. А то ведь придется предложением товарища Замулко воспользоваться.
Бойцы засмеялись над немудреной шуточкой, а я, поманив Зубрицкого, отошел в сторону:
- Машина готова?
- Да, командир. Завтра отвезем Иваныча, как на перине. Я заднюю седушку снял, и тент тоже. Если дождя не будет, так мы сетку от койки закрепим, и все будет мягонько.
- Отлично. Можете сходить в санчасть, если комбат не спит, то поговорите. Заодно с начальником медицины поговорите, может еще что надо. И кстати, зайдите в канцелярию, там на столе лежат конфеты. Возьмите, отдайте их девчатам.
Я развернулся и пошел обратно, водитель устремился за мной. Но тут я так резко остановился, что он наткнулся на меня.
- Вот голова садовая, - негромко пожаловался я, - Я же искал, чем банку открыть.
- Так у меня нож есть, заграничный, - и, к моему изумлению, Васильевич достал из кармана швейцарский нож. - Возил я одного знатного товарища, из самой Москвы. Так он в машине забыл, а я сразу и не заметил. Так что ношу всегда при себе, может, случайно столкнемся.
Мы вернулись в мой кабинет, и любезно одолженным ножом я открыл банку. Сунув конфеты, я грозно запретил отвечать на вопросы об их происхождении, и закрыл за Зубрицким дверь. Все, я ужинаю.
Ага, поужинал. Не успел я вскрыть галеты, как заявился политрук, и с порога пожелал мне приятного аппетита. Проверив его творчество, я высказал похвалу, и посоветовал найти художника и вообще нам пора обзаводиться штабом.
- Займитесь этим вопросом, товарищ политрук. Посоветуйтесь с сержантом Абрамзоном, он тут всех знает. Вы, кстати, где устроились?
- В будущей ленинской комнате, есть небольшая каморка, кровать туда влезла. - Усмехнулся политрук.
- Возможно вы правы, считая что у красноармейцев к вам всегда должен быть свободный доступ. - Задумчиво ответил я. - Благодарю за своевременный выпуск "Боевого листка".
Политический руководитель ушел, и я наконец-то добрался до еды. Потом, потушив свет, открыл окно и закурил, бездумно смотря в ночь. Устал, ничего не хочется делать, и даже думать неохота. Все, ложусь спать, лучше завтра встать пораньше.
Глава 8
Утром меня осторожно потряс за плечо дежурный:
- Товарищ старший лейтенант, вы просили разбудить…
- А? Что? Сколько времени?
- Пять утра, в роте все спокойно, подъем через час.
- Хорошо, спасибо, идите.
Я вылез из-под пледа, которым укрылся уже под утро, и стал одеваться. После обязательных процедур зашел на кухню и у зевающих поваров попросил принести мне чаю. Новый день, двадцать третьего июля, начался. До подъема успел распланировать день, и когда собрал командный состав, распоряжения были готовы. Впрочем, гладко было на бумаге, да… Оказалось, что: в машине, кроме водителя, может уместиться только один человек, следовательно, Абрамзон остается в роте, комроты не хочет оставлять третий взвод, так как не уверен, что сможет одновременно охранять мосты и вести строительные работы, младшему политруку нужно в обком доставать краски и бумагу, санчасти тоже что-то надо. Я глубоко вздохнул, выдохнул и негромко протянул:
- Тихо-о-о…
Шальная муха, взревев бомбардировщиком, тут же вылетела в окно. Все проводили её взглядом и вопросительно уставились на меня:
- Так, комбата повезет старший сержант Коробочко. Заодно, Эстер Шлемовна, попросите коллег поделиться литературой. Теперь, по караулу. Товарищ младший лейтенант! Это приказ, необходимо оборудовать стрельбище, а нагружать сменившихся нельзя. Отправьте два отделения на железнодорожный мост, там, думаю, работы много не будет. Остальные - на автомобильный. Работы на острове ведите по мере возможности, но мера должна быть полновесной. Товарищ младший политрук, я понимаю, что это очень нужно, но прошу вас долго не задерживаться. Если не сможете найти транспорт на обратный путь, то тогда подождите возвращения легковушки из Калинковичей. Эстер Шлемовна, на обратном пути заверните в обком партии. Все, можете идти, но вас, Абрамзон, я попрошу остаться.
Никто не мог оценить этой классической фразы, но зампотылу занервничал.
- Присаживайтесь, Моисей Самуилович. Говорить будем, как два немолодых человека, многое повидавших.
От такого приглашения сержант совсем сник и смог только робко притулиться на краешке стула.
- Печать сделали? - для затравки поинтересовался я.
- Нет, товарищ старший лейтенант. В милиции сказали подождать до завтра…, уже до сегодня.
- Хорошо, - согласился я, - Подождем, все равно мы сейчас махновская банда, а не боевая часть.
- Какая махновская банда? - Абрамзон даже поднялся со стула.
- Ну, ладно. Не нравятся махновцы, пусть будет банда Булак-Булаховича. Товарищ Абрамзон, Моисей Самуилович, вы же на всей бумажной канители не одну собаку съели. Смотрите сами, - я отхлебнул чаю, и продолжил артподготовку, - Присягу бойцы не приняли, печати у нас нет, знамени тоже нет, документов у красноармейцев нет. Зато все вооружены, стрелять, правда, не умеют, но штыки блестят. О! Доведите до всех бойцов, что утеря штык-ножа будет приравнена к утере оружия, а то вещь хорошая, в хозяйстве пригодится.
Товарищ сержант немного расслабился, готовый поддержать мои жалобы на неуютное мироустройство, но я задал ему коварный вопрос:
- А что у нас с продовольствием?
- По нормам обеспечены на полгода. Но все мясо в консервах, поэтому я хотел просить вас выделить людей с бредешком походить.
- Эт-то отлично, - протянул я, и наконец-то нанес смертельный удар, - А сколько у нас спиртного?
- Так оно же нам не положено! - все-таки вскочил Абрамзон, но посмотрев на меня снова сел, - Ну есть маленько, на всякий случай.
- Странные у вас понятия о "маленько". Если полтонны спирта это маленько, то сколько же надо, чтобы сказать просто "нормально"? Похоже, что таких цифр в природе не существует.
Бедный зампотыла открыл рот для оправдания, но в этот момент ожил репродуктор. Сводка не радовала, но и сильно не огорчала - идет война:
"В течение ночи на двадцать третье июля наши войска продолжали упорные бои на ПЕТРОЗАВОДСКОМ, ПОРХОВСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И ЖИТОМИРСКОМ направлениях.
На остальных участках фронта чего-либо существенного не произошло.
Наша авиация действовала по мотомехчастям противника и его аэродромам. В ночь на двадцать третье июля наша авиация уничтожила тридцать девять самолётов противника в воздушных боях и при налёте на его аэродромы подожгла самолёты, количество которых уточняется. Наши потери семнадцать самолётов."
Я кивнул на репродуктор:
- Вот видите, там сражаются люди, упорно сражаются, погибают, а мы тут спирт считаем. Закончим с этим. Спирт оприходовать, в дальнейшем выдавать по накладным. Если, конечно, возникнет потребность, учить я вас не собираюсь. Теперь поговорим о нужных вещах.
Минут за десять, я объяснил Абрамзону необходимость поэмы про пулемет и как сделать треноги для пулеметов. Сержант немного помялся, но все-таки выдавил из себя:
- Товарищ старший лейтенант, я вас не подведу. Но для копировки нужен спирт. Ну, вы понимаете…
- Моисей Самуилович, о чем разговор? Надо - значит надо, но только проведите это все по документам. Как, куда, не знаю. Для меня бухгалтерия сродни колдовству, но не надо думать, что война все спишет. Наш контроль вы знаете лучше меня, так что хоть на протирку патронов, но спирт должен быть списан по документам!
- Да нет, - обиделся Абрамзон, - Мне действительно нужен спирт для копирования на гектографе.
- Все, все. Но не забудьте про печать батальона. И подумайте про телефонную связь с постами. Сидим тут, как на диком острове! Ох, как много еще надо сделать!
Сержант встал:
- Разрешите идти, товарищ заместитель командира батальона?
- Идите, - я вспомнил подходящую цитату и, улыбнувшись продолжил: - И не грешите…
Подозрительно посмотрев на меня, Моисей Самуилович открыл дверь, и в неё тут же заглянул дневальный:
- Товарищ старший лейтенант. Вас начальник медслужбы просит подойти к машине.
- Иду. - Я надел фуражку и вышел из канцелярии.
Лежащий в машине Шнитко тяжело дышал и говорил короткими фразами:
- Вот как получилось. Алексей Юрьевич. Думал что выдержу. Простите. Не поминайте лихом.
- Перестаньте, Архип Иоанович. В госпитале вас быстро на ноги поставят. Вы еще покомандуете.
- Не надо. Принимайте. Батальон. - Капитан поморщился, и Коробочко стоящая неподалеку возмутилась:
- Его надо срочно везти в госпиталь!
- Вы правы, товарищ старший сержант, - ответил я медичке и, повернувшись к машине, козырнул комбату. Потом повернувшись к водителю, негромко попросил: - Павел Васильевич, очень прошу вас, довезите…
Зубрицкий строго посмотрел на меня и только кивнул. Он был одет в новенькую форму и даже без петлиц выглядел более военным, чем все мы.
Мягко переваливаясь на трещинах и выбоинах старого бетона, машина скрылась за углом казармы, а я вернулся в кабинет. Достав из сейфа план завода, стал просчитывать, куда ориентировать стрельбище. Впрочем, меня опять отвлекли. На этот раз постучавшийся красноармеец выглядел озабоченным:
- Товарищ старший лейтенант. Там, это, начальство приехало…
- Какое еще начальство? - с трудом оторвался я от расчетов.
- Первый секретарь обкома, и с ним остальные.
- Точно первый секретарь приехал?
- Так что, мы его разве не знаем? - даже обиделся боец, - Товарища Ливицкого в городе все знают, он же нашенский.
Поискав фуражку, обнаружил, что так её и не снимал. Быстро осмотрев себя в зеркале, поспешил к выходу из казармы. Ливицкий, на этот раз в военной форме с ярко-красными звездами на рукавах, курил в тени вместе с остальными приехавшими. Там были все городские начальники и, очевидно, их помощники. У стоящего неподалеку "ЗиС-101" по стойке "смирно" вытянулись двое пограничников с автоматами. Я подбежал почти к командирам но за три шага до них перешел на строевой, и доложил: